Встретиться вновь

Воскресенье. По воскресеньям из приоткрытой форточки высокого окна католического храма при детском приюте звучали захватывающе красивые органные мелодии. Они потоком разливались по небольшому помещению с высокими потолками, согревая своим глубоким звуком уши каждого присутствующего. Даже на улице отдаленно слышались превосходные композиции, сыгранные на могущественном инструменте, заставляя немногочисленных прохожих собраться в небольшую кучку, уставившись на окно, в сторону источника звука. Органные произведения, исполненные нанятым музыкантом с огромным мастерством, завораживали каждого, и своей мелодией словно погружали всех до единого в гипноз. Этот выходной не отличался от других. Группа маленьких детей разных возрастов в сопровождении директора приюта собралась в храме. Они тихо шушукались между собой, стоя в маленькой кучке при входе в зал. А как только дали разрешение на вход, каждый организованно проследовал внутрь, рассаживаясь по деревянным скамейкам. Даже оказавшись на местах, тихий, едва слышный шёпот не прекращался. И, увлекшись разговорами, никто не заметил, что от этой небольшой детской компании отстранился один человек. Не явилась одна девочка, которая до этого ни разу не пропускала органные концерты... Та девочка, опечаленно свесив свою маленькую рыжую голову, неспешно шаркала по тротуару, слабо пиная по пути камни своими забавными желтыми сапогами на маленьких ножках. Она в третий проходила по одной и той же аллее, усеянной желтеющими от наступления осени березами. Девочка подходила к деревьям, ощупывая крохотными пальчиками их желтовато-оранжевые листья, вдыхала их влажный запах, напоминающий аромат дождя, горько улыбалась, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. Она старалась отложить в своей детской памяти каждую деталь, каждую частичку этого места, которое за этот невнушительный промежуток времени стало ей родным. Место, которое она совершенно не хотела покидать. Место, которое она могла со смелостью назвать домом. Своими небольшими вялыми шажками она добрела до готических ворот, возвышающихся над ней и преграждающих ей путь. Она на мгновение остановилась, засунув подмёрзшие порозовевшие руки в глубокие карманы черного пальто. Невидящим взглядом она уставилась куда-то сквозь черные ворота, глядя на одинокий дуб, стоящий за ними. Непрошенные воспоминания окатили её с ног до головы, заставив застыть на месте. Вот она, будучи еще чуть помладше, смотрит на пугающие кресты на воротах, и одинокая, пропитанная горечью слеза катиться по её щеке. Рыжая девочка тяжело моргала светло-зелеными глазами, не пытаясь смириться с ее судьбой. Она крепко сжимала руку пожилого человека, что доставил ее в это место. Девчонка не предприняла и попытки побороть странное чувство неизвестности, от осознания, что ей придется провести неопределенное количество времени за этими страшными воротами, в этом мрачном приюте. Ее слезы замерзали на её румяных щеках, а снег, медленно кружась в воздухе, приземлялся на ее лицо, голые ладони и ноги, заставляя трястись от нагнетающего ситуацию холода. Моргнув глазами два раза, рыжеволосая выбралась из своих воспоминаний, медленно развернулась и поменяла направление. Съежившись от осенней прохлады, она отдалилась от некогда пугавших ее ворот, выйдя на другую аллею. По пути она разглядывала кусты с засохшими от похолодания цветами, которые еще пару недель назад выделялись из ярко-зелёных листков своей разноцветной палитрой цветов. И вдруг, что-то опять создало перед девочкой барьер, отчего она снова встала на месте, как вкопанная. Вот она сидит на траве и заливается звонким детским смехом, пока рассказывает увлекательные выдуманные истории своему другу, лежащему рядом на мокрой от росы траве. Девочка активно жестикулировала, вырисовывая разнообразные по воздуху маленькими руками, менялась в лице, выражая свои эмоции при рассказе как можно сильнее, выжимая из себя все. А темноволосый мальчик, расплывшись в широкой улыбке, внимательно ее слушал, прикрыв веки от неимоверного наслаждения, которое приносила в его серые будни ее беззаботная болтовня. Теми же неспешными шагами, внимательно оглядывая обстановку вокруг, девчонка обогнула здание детского дома и оказалась на маленькой детской площадке. Она остановилась на секунду, окидывая опечаленным взором местность, после чего сделала раздосадованный глубокий вдох и пошаркала в сторону небольшой качели, отстранено находящейся чуть подальше самой площадки. Рыжеволосая присела на холодные качели, сделала слабый толчок, и на нее снова нахлынул поток внезапных воспоминаний. Раннее лето. Кучка детей разных возрастов резвится на площадке. Кто-то играет в догонялки, звонко смеясь в процессе увлекательной игры. Кто-то вырисовывает разноцветными мелками на асфальте кривые картинки, разнообразные узоры и незамысловатые фразы, довольствуясь процессом. Более взрослые ребята сидят на скамеечках, качаются на качелях и что-то обсуждают между собой, иногда хихикая и поглядывая на объекты сплетен. И среди этой беззаботной детской обстановки сильно выделялась лишь одна парочка. Друзья расположились под тенью большого дуба, а между ними оказалась шахматная доска с расставленными на ней черно-белыми фигурами. Мальчик со слегка растрепанными волосами думал над своим следующим ходом, приложив большой палец к своим губам, пока девочка с аккуратно собранными в хвост рыжими волосами по-детски улыбалась, вглядываясь в его вдумчивую рожицу. Они всегда предпочитали игру в шахматы беспечному ребячеству. А затем в мыслях мелькнул другой момент. Середина зимы, январь. С неба медленно падают огромные хлопья снега, кружатся в воздухе, впоследствии легко приземляясь на небольшие влажные сугробы. Маленькие дети набирают мокрый снег в руки, формируя снежки, а после с заливистым смехом швыряют этими холодными комочками друг в друга. Другая же группа ребят, вооружившись разноцветными ледянками, с широкой улыбкой аккуратно поднималась на ледяную горку, а следом с довольным возгласом на огромной скорости съезжали по ней вниз. Тем временем парочка двух маленьких гениев, отстранённых от детворы, где-то позади лепили из комков мокрого снега небольшого снеговика. Он выходил неаккуратно и криво, но это и способствовало сплочению и проявлению улыбки на их румяных от прохлады лицах. Спрыгнув с качелей со вздохом огорчения, рыжеволосая случайно кинула свой опустошенный горем взгляд на католический храм, из приоткрытого окна которого слабо доносились легкие, плавно тянущиеся ноты. Греющие душу мелодии заставили вздохнуть девочку еще тяжелее в осознании, что она больше их не услышит. Она больше никогда не посетит именно этот храм, не услышит звук именно этого органа... Она опять же застыла на месте, а на ее светло-зеленых глазах засверкали отблески крохотных капелек ее слез. Ей не хотелось, чтобы с завтрашнего дня у нее начиналась новая глава ее жизни. Она боялась перемен, боялась будущего. Ведь в ее, хоть еще и короткой жизни все изменения вели к чему-то плохому, пугающему и неизбежному... Первые мягкие ноты ее любимой органной композиции донеслись до ее ушей, приятной волной разливаясь внутри нее, заставляя согреться в зябкую промозглую осень. Пленяющая музыка словно закутала ее опечаленный разум и подтолкнула ее сделать маленькие шажки в сторону красноватого храма. Источник звука словно стал для нее светом в конце непроглядного туннеля — она выпучила свои выразительные глазки и брела прямо, ни на секунду не озираясь. Как только она оказалась рядом, почти в метре от стены кирпичного оттенка, она задрала свою голову, уставившись на приоткрытую форточку высокого окна, откуда выливались приятные ноты изящного органного произведения Баха. Оно окутывало маленькую девочку со всех сторон, позволяя согреться в своих распрекрасных объятьях. Рыжеволосая улыбнулась сквозь печаль; одинокая слеза скатилась по ее щеке. Обхватив свое крохотное тело ручками, она, прильнув спиной к красноватой стене, спустилась вниз, оказавшись на влажной бледно-зеленой траве. От пронизывающей душу маленькими иголочками мелодии становилось одновременно и легче, и досаднее. Воспоминания сами навязывались, многократно прокручиваясь в детской голове, не давая никакого покоя и без того взволнованной девочке. Вот девчонка снова видит себя, стоящей напротив католического храма с натянутой до ушей улыбкой. Она, будучи не невозможности взбудораженной от первого в её жизни органного концерта, скакала на месте, перекатывалась с пятки на носок, хлопала в ладоши... Рядом с ней стоял ее первый и единственный друг, который смотрел на девчонку с мягкой улыбкой. Она крутилась вокруг него, выражая свое неимоверное восхищение концертом, дергала его за рукав белоснежной кофты, интересуясь, понравилось ли ему так же, как и ей. Это было очаровательное воспоминание, которое теперь откликалось в мыслях с печалью оставленных в прошлом дней. Воспоминания не давали покоя. Они крутились в голове, все больше и больше набирая обороты. Они заставляли девчонку задавать самой себе множество вопросов, ответы на которые не то что бы дать не могла, никто не мог. Ей не хотелось покидать Вамми-Хаус. Нет, ни в коем случае она бы не покинула его по собственной воле. Ведь этот приют для одаренных детей стал тем местом, каким даже когда-то не стал ее родной дом. Тут у нее были друзья, тут ей было весело, тут её любили и поощряли... В Вамми-Хаусе девочка не просыпалась по утрам с облегчением, что она жива, не опасалась любого звука и не боялась просто жить. Просто жить, как живет каждый нормальный ребенок в ее возрасте... Вдруг, среди шороха осенних листьев, среди разносящейся эхом из приоткрытой форточки органной мелодии едва ли послышался голос. Детский, не до конца сформировавшийся, но спокойный и ровный тембр, в недрах которого откликалась серьёзность. Услышав знакомую интонацию, в метре напротив себя, девочка замерла, а весь непроглядный туман её мыслей расплылся в воздухе. Она подняла свою рыжую голову и округленными светло-зелеными глазами глянула на маленькую фигуру, окликающую её. Это её друг. Её самый первый и самый неповторимый друг. Он разглядывал девочку, внимательно изучая каждый миллиметр её опечаленного, но удивленного от его спонтанного появления лица. Мальчик словно пытался заглянуть ей в душу, окунуться с головой в черные зрачки ее фисташковых глаз, чтобы разузнать причину её несвойственного ей раздосадованного состояния, чтобы найти все ответы на свои не озвученные вопросы. Обладатель черных, слегка потрепанных волос сделал небольшой шаг в сторону сидящей на влажной и холодной траве подруги, посмотрел на нее сверху, на её симпатичное румяное личико, а после повторил свой вопрос, на который так и не услышал ответ. — Карен, почему ты здесь? Девочка невинно поморгала своими глазами, не находя нужных слов для ответа. Карен поджала свои губки, сильнее обняв свое крохотное тельце. Тем временем мальчик ждал, прожигая ее взглядом своих гипнотизирующих серых глаз. Девочка открыла было рот, чтобы сказать что-то, но слова словно застряли в горле, они не могли выйти из неё, как бы она не хотела. Рыжеволосая аккуратно привстала, чтобы оказаться на одном уровне со своим другом и заглянуть ему в глаза. Но как только она это сделала, её с ног до головы охватила сильная волна тоски и печали. Возможно, это последний раз, когда она смотрит в его необычные серые глаза с бездонными черными зрачками, слышит его приятный успокаивающий голос... От одной лишь мысли на ее светло-зеленых глазках засверкали крохотные капельки солёных слез. Ей не хотелось, чтобы завтра её жизнь поменялась. Она не хотела перемен. Она не хотела покидать своего друга. Она хотела быть с ним всегда. С минуты она уже обхватывала его крохотное тело в своих детских руках. Сжимая маленькими пальчиками хлопковую ткань белой кофты мальчика, она уткнулась мокрыми глазами в его плечо. Карен тихо всхлипывала в его неуверенных дружеских объятьях, ощущала тепло его хрупкого тела, при этом понимая, что, вероятнее всего, чувствует это в последний раз. Мысли навязывали самые неприятные исходы их расставания, что возлагало огромный груз на её юные плечи. Единственное, что она смогла едва слышно прошептать лишь губами, была странная фраза, не дающая ответ ни на один вопрос в голове маленького мальчика. — Я обречена, Эл. * * * Проснувшись, я некоторое время прожигала спинку бирюзового дивана своим невидящим взглядом. Я все так же неподвижно лежала, скрутившись в клубочек, ровно в том же положении, в каком и уснула, отчего создавалось впечатление, что я и вовсе не погружалась в мир грёз. Я лишь изредка мигала уставшими глазами, когда в них начинало неприятно покалывать. Казалось, что в моей голове в той момент ничего не было, никакая мысль не мелькала, но на самом деле где-то на периферии моих воспоминаний мелькали фрагменты сна, который уж больно походил на забытую реальность. Каждую минуту моего постепенного пробуждения начинали загораться новые мысли, новые предположения, новые детали из моего сна... И отчего-то с каждой минутой, с каждой секундой мне все больше и больше казалось, что это был вовсе не сон. Черно-белая картинка некогда забытых воспоминаний понемногу стала окрашиваться яркими оттенками всевозможных цветов, приводиться в движение, по частям собираться воедино, заставляя мои глаза округлиться от удивления и отрицания все больше и больше. С каждым разом словно ледяной водой окатывало меня осознание, что это действительно моменты из моей жизни, из моего давно позабытого детства, которые внезапно навестили меня в виде мрачного сновидения. Я обняла собственное тело крепче, поджимая ноги ближе к груди. Да, это никак не может оказаться обычным, ничем не значащим сном. Я помню, точно помню, что такое происходило, что в свой последний пребывания в детском приюте я ходила вокруг, по всем этим небольшим аллеям, около готических ворот с крестами, около католического храма, из окон которого слышались приятные органные мелодии, заставляющие меня остановиться, остаться здесь еще на время, не покидать это ставшее родным место. В голове вспыхнул яркий цвет выделяющихся из мрачной обстановки детских желтых сапог, которые я все детство считала дурацкими. В этих сапожках я брела в тот день по недавно скошенной и влажной от прошедшего моросящего дождика траве, сквозь обувь ощущая прохладу оседающих на ней капель... От еще одного осознания я моментально вздрогнула. Мое сердце больно кольнуло, да так, что мне вначале подумалось, что меня настигла судьба преступников, убитого руками беспощадного Киры. Пытаясь перебороть тремор в руках, я медленно повернулась на другой бок, немного выглядывая из-под бархатного пледа. Я, осторожно мотая головой в отрицании, уставилась на сгорбленную фигуру, неизменно восседающую на кожаном офисном кресле, подобрав ноги к груди. Я всмотрелась в его запутанные, небрежно уложенные черные волосы, его анализирующее выражение лица, устремленное в угол экрана монитора, его никогда не меняющая стиль одежда, состоящая из простенькой хлопковой белой кофты и широких синих джинсов… В голове мимолетно промелькнула параллель, добивая меня еще сильнее. Ведь мои предчувствия нечасто бывают опровергнуты. А это значит, что дежавю, которое я ощутила в момент нашего знакомства с детективом, не случайно. И если я это осознавала и раньше, только не понимала, по какой причине у меня обострилось это чувство, то в данный момент приснившийся мне ранее сон буквально раскрыл мне глаза. Это он. Мои первый и единственный друг давно позабытого детства. Буря эмоций бушевала во мне, пока я продолжала разглядывать его профиль. Я чувствовала себя одновременно и радостно от окончательного осознания, и озадаченно от отрицания возможного, и гневно от того факта, что я не выяснила его личность раньше. Хотелось выразить все и сразу. От переисполнения счастьем появлялось безудержное желание резко вскочить с дивана, подбежать к Эл, обнять его крепко-крепко и, наплевав на присутствие Лайта, громко признаться во всем с широкой улыбкой на лице. Но этой ярый порыв позитива прерывало навязывающееся отрицание происходящего; оно эхом отдавалось в моей голове, утверждая, что моя радость не обоснована, что если мне приснился сон, чем-то напоминающий реальность, это не указывает на подлинность событий, что если я расскажу на эмоциях об этом моему другу, то будет крайне возмущен и недоволен моими внезапными выкликами и действиями. И до какой-то поры я прислушивалась к этому эху; я не смела и пискнуть, продолжив лежать, съёжившись, на бирюзовом диванчике в трех метрах от двух парней, изучающих информацию, касаемую дела. Но после я начала вспоминать случаи, когда моя интуиция мне врала, и вспомнила лишь единицы таким моментов. Отчего мое отрицающее все состояние перебил гнев. Он заключался в том, что я мысленно упрекала себя в том, что, прекрасно осознавая верность моей интуиции, я продолжала бездействовать и даже не предприняла попытки углубиться в прошлое Эл... Как я не догадалась раньше?.. Ведь ответ на все мои вопросы был перед моими глазами, прямо перед носом. Почему я наплевала на навязчивое чувство и оставила его в стороне?.. Затем в голову напросилась еще одно мысль, которая, казалось, появилась там вообще не вовремя. План. Тот план, который я собиралась осуществить, был слишком, слишком опасным. Шанс что-то разузнать, что-то достать, конечно, был большим, но вот остаться в живых... невелик. И так как мне приснилось, что Эл — друг моего детства, и это с большей вероятность является правдой, то желание исполнять эту задумку практически полностью отпадает. Разум туманиться, мучается от осознания. Хочется признаться Рьюзаки обо всем и жить в спокойствии и изобилии. Но эти две вещи — план и новость — совершенно не совместимы. Быстро поморгав глазами, я попыталась настроить свои мысли в другое русло. Все же есть небольшой шанс остаться живой и невредимой, не так ли? Я же профессионал, я умею импровизировать, я умница, я со всем справлюсь... И я вернусь в штаб, достав все доказательства и нужную информацию о Кире... Да, детектив меня поругает за самодеятельность, да, он сильно разозлиться, может, даже применит свои способы "воспитания". Но это не страшно... Гнев пройдет, и я ему во всем сознаюсь. Скажу, что мне приснился сон, скажу, что помню его. Все станет хорошо, и меня больше не будет преследовать эта мысль. Требуется только сделать все аккуратно и всё... Я поёрзала на бирюзовом диване, звеня серебряной цепью, прикованной к моей правой руке, в попытках снова заснуть. Я прикрыла свои глаза, отогнав лишние мысли, и вроде уже была готова к новым сновидениям, но... Перевозбужденность эмоциями и прозрением не давала покоя. Я глядела на Эл исподтишка, мысленно сопоставляя с его детским образом. Я, сама того не замечая, все больше задумывалась о сне. Хотя правильно уже говорить — моменте из детства, да? Ну, впрочем, не столь важно. Я рассматривала детектива, и меня почему-то охватывала грусть, вопреки всем своим утешениям. А что, если у меня все же не получиться? Что, если все пройдет ужасно и своим планом я не продвину дело ни на сантиметр? Была куча вопросов, оставленных без ответов, миллион сомнений и обвинений в свою сторону. Казалось, что все происходит не так, не в то время. „Почему именно сейчас? Именно тогда, когда я решила действовать? Может это какой-то знак, который намекает мне отложить свое рвение? Стоит ли мне следовать ему?..“ — думала я, съёживаясь в клубочек сильнее, крепче сжимая плечи своими руками. „Зачем я вообще придумала это все? Какой был в этом всем смысл? Показаться дохрена крутой, героем в глазах следователей? Зачем?.. Почему я веду себя как ребенок, что, блин, происходит со мной? Как я умудрилась растерять свою хватку?..“ — новая партия подступивших вопросов, которые заставляли непрошенным слезам навернуться на моих глазах. Поджав губы и нахмурившись, я пыталась не дать слезам выйти наружу. Я резко встала с дивана, отчего бархатный плед полетел на пол, и под недоуменными взглядами детектива L и Лайта, я хриплым голосочком сказала: — Можешь отцепить меня, пожалуйста. Они еще раз окинули меня с ног до головы презрительным взглядом. Конечно, эта просьба показалась для них скорее не спонтанной, а до смеха странной. Ягами посмотрел на меня осуждающе, в его глазах читалась фраза наподобие: хотеть не вредно. — Нет, — без колебаний ответил Эл, отвернувшись обратно к экрану монитора. Я продолжала стоять позади них и смотреть на их спины, сжимая до дрожи кулаки. Я прекрасно понимала, что он, детектив, вследствие моих предыдущих поспешных действий, вряд ли теперь когда-либо отпустит меня до окончания дела. Но мне очень нужно было побыть сейчас наедине со своими мыслями. Очень. Но вот проблема: я не знала, как его уломать... — Пожалуйста... — тихо пролепетала я, с последней каплей надежды глядя на их спины, но ни один, ни другой не отвечал мне. Это добивало меня. Они не хотели не то, что бы поинтересоваться, что случилось со мной, они не хотели меня даже слушать. Давление, вызванное непрошенными воспоминаниями и их игнорированием, все же заставило одинокой слезе прокатиться вниз по моей щеке. Я свесила голову, смахнула ладонью капельку и нарочно громко шмыгнула носом, обратив на себя внимание. — Что такое? — выглянул из-за спинки офисного кресла Рьюзаки. Он старался сохранить интонацию своего голоса ровной и беспристрастной, хотя до моих ушей доносились взволнованные нотки. — Нет, все в порядке... — ответила я, отрицательно помотав головой. Он нахмурился, чувствуя в моих словах ложь. Я отвела взгляд куда-то на пол и, пытаясь хоть немного намекнуть, тихо произнесла: — Просто мне очень, очень надо побыть одной. Я видела попытки Рьюзаки не поменяться во взгляде и сохранить свою хладнокровную маску Великого Детектива, видела его попытки не устроить мне допрос обо всем, что меня беспокоит. Но присутствие Ягами в комнате не давало ему это сделать. Озадаченный и растерянный детектив, не моргая, осматривал меня с ног до головы, пытаясь вычитать, какие скрытые мотивы движут мной в этот раз, стараюсь ли я опять убежать, чтобы творить, что мне только вздумается. Но в этот раз у меня действительно не было никаких побуждений... — Это исключено. Какова вероятность того, что ты снова не решишь натворить глупостей? — Пожалуйста... — умоляюще прошептала я. Мое поведение сбивало с толку обоих. Они оба не знали, что стоит от меня ожидать. Честна ли я с ними или, как обычно, использую искусное актерское мастерство, чтобы надавать на жалость и впоследствии провернуть какую-то аферу? Я, подняв голову, увидела заинтересованный взгляд Рьюзаки. Он хотел разузнать, что встревожило меня, что вспыхнуло в моей голове столь внезапно. Он хотел поговорить, но так же, как и меня, его напрягало присутствие Лайта, который не должен был знать из нашего разговора ничего и был уверен в том, что я тоже подозреваемая. Тишина пронизывала слух. Я видела в двух черных зрачках гения-детектива неугасаемое желание поговорить со мной, которое он не знал, как корректно выразить вслух, чтобы не вызвать соответствующих подозрений у Ягами Лайта. Мой взгляд, полный мольбы, метался между двумя парнями; крохотный огонек надежды еще горел где-то в моей груди. Эл поёрзал на стуле, а после, наконец, спустил свои колени и встал на ноги. Он сделал две аккуратных шага в мою сторону и уставился устрашающе серьезным взглядом на меня. Он шагнул еще раз, оказавшись на опасной близости со мной. Наклонившись и прищурившись, он заглянул в мои зеленые глаза так, словно старался проникнуть в душу. Его изучающий взгляд заставил волну мурашек окатить по всему моему телу с ног до головы. Я тяжело сглотнула, прежде чем Рьюзаки безмолвно потянулся рукой в карман своих джинсов, не отводя от меня пристального взора, вытащил оттуда небольшой ключик. Я, будучи завороженной его серыми глазами, лишь краем глаза наблюдала за его действиями. Зрачки Рьюзаки отвлеклись от моих на том моменте, когда он обхватил своими пальцами мою дрожащую руку за запястье и с щелчком провернул ключ в наручнике. Звон падения одной части наручника, в которую пару мгновений назад была закована моя рука, разнесся по всей комнате. Неподдельная тревога чуточку остыла, и на моем лице заиграла легкая, но счастливая своим недолгим освобождением улыбка. Наши взгляды с Рьюзаки снова пересеклись. На пару секунд я, завороженная его черными глубинными зрачками, позабыла о своей нужде остаться в одиночестве. Но после это желание снова объяло меня, и я одобрительно кивнула. — Спасибо, — тепло сказала я. Конечно, если бы не присутствие Лайта, я бы, может, позволила себе иную благодарность, но, увы. Я медленно развернулась и пошаркала прочь из главной комнаты расследования, куда-то подальше от напряженной обстановке в ней. Пока я не спеша поднималась по ступенькам, слушая эхо моих шагов, в моей голове ни на секунду не угасали мысли о моем сне. Они смогли приглушиться только тогда, когда меня окатил прохладный осенний ветерок, поддувающий под кофту, и перед глазами открылся вид на ночное звездное небо. Я сделала пару неуверенных шагов по ледяному покрытию и, почти оказавшись у парапета, аккуратно спустилась и присела, почувствовав холод всем своим нижним телом. Я сделала подрагивающий выдох и подобрала колени ближе к груди, невидящим взглядом рассматривая блекло сверкающие звездочки. В голове с момента моего пробуждения играла знакомая, легкая, но унылая органная мелодия, которая промелькнула во сне-воспоминании. Она нагнетала обстановку еще сильнее, словно намекая на что-то неизбежное... — Джейн? Я услышала позади себя голос, обладаемый успокаивающим и тревожащим эффектом одновременно. Мне не надо было разворачиваться, чтобы понять, кому принадлежит этот тембр. Меня не могла покинуть мучащая дилемма: либо я не совершаю свой план, и детектива настигает смерть, которую он предсказывал, либо я иду на риск и пытаюсь увеличить шансы его спасения, при этом, либо самой оставаясь в живых или нет. Это было очень сложно. Его слова „Меня скоро не станет“, сказанные несколько недель назад, изо дня в день вспыхивали и пробуждали во мне что-то немыслимое... Однако этот сон, который по ощущениям служит каким-то тормозом для моих побуждений, дает мне погрузиться в свои мысли окончательно, отбивая все придуманные ранее задумки. Как будто воспоминания вернулись нарочно, одергивая за плечи и говоря: „Одумайся!“. Но... что мне делать в самом деле?.. — Эй? — повторил Эл, стоявший все так же позади, но уже чуть ближе. Я не откликалась, продолжая смотреть невидящим взглядом в неизвестную точку на небе. Там, где из-за света близ расположенных небоскребов не было видно звезд. Где заметные небесные тела образовывали, окружали это незаполненное, засвеченное пространство. ...Ведь оставить план спасения от предсказуемой гибели я тоже не могла, тем более, когда узнала, кем он является для меня на самом деле. Я не могла бросить своего друга в беде. Тем более того, которого искала на протяжении 15 лет... Горячая рука коснулась моего плеча, успевшего промерзнуть на осеннем ночном холоде. Тепло прикосновения разлилось по всему моему телу, заставив отмерзнуть и отвлечься от своих мыслей. Я медленно повернула голову и заметила за собой присевшего на корточки Рьюзаки. Его крепкая маска безразличия была окончательно сломана, детектив выглядел крайне взволнованным и заинтересованным в тусклом свете луны и высоток. Я натянуто улыбнулась, прежде чем он заговорил: — Что происходит? — снова спросил он, слегка сжав мое плечо своими цепкими и тонкими пальцами. Я безмолвно развернулась обратно к ночному виду, посмотрев на ту засвеченную дыру, окруженную блеклыми звездами. Я протянула руку и указала в ту сторону. — Видишь тот промежуток в небе? — произнесла я тихо, с небольшой хрипотцой в голосе. — Да, вижу, — нахмурившись, ответил детектив, посмотрев в направление моей руки. — Знаешь... возможно, там скоро появится звезда. Такая яркая-яркая... — я обреченно вздохнула и вернула руку в прежнее положение, обвив свои колени. — Но люди не заметят ее, никто, какой бы яркой она ни была... Однако она будет сиять. Всегда, для кого-то из нас. Для тебя или меня. Как только я закончила, Эл, нахмурившись, покосился на меня. Он наверняка не понял потайной смысл моих слов, который я пыталась донести, исходя из его реакции... Но так, наверное, было даже лучше... Он, пошуршав тканью своих голубых джинсов, встал, не сводя с меня подозрительный взгляд. А после сказал с ноткой серьёзности и неясности в голосе: — Джейн, что ты имеешь в виду? Я тоже поднялась с холодного покрытия, сунула промерзшие руки глубоко в карманы своих брюк и глянула куда-то на выход с крыши. — Да так, не заостряй на этом внимание, — с поддельной радостью хмыкнула я, — я часто несу всякий бред. Я глянула на него и на пару секунд расплылась в настоящей улыбке. Ведь передо мной стоит он, мой детский друг, его взрослая версия, с которым я судьбоносно встретилась вновь. Немного подумав над словами, я абсолютно искренне сказала: — Эл, если я скажу, что ты всю мою осознанную жизнь был единственным смыслом не сдаваться, это же тоже прозвучит бредово, да? Он слегка удивился моей внезапной прямолинейности, округлив и без того большие глаза. А после тихонько, лишь краешками своих губ, улыбнулся и ответил: — Абсолютно нет, — совершенно ровным, спокойным голосом, с нотками теплоты в нем говорил Эл. Он сделал небольшую паузу, обдумывая сказанные мной слова, а после заинтересованно начал, пока я его не прервала. — Но... — А мне кажется, что да. Я легонько помотала головой влево-вправо, выдавила улыбку и неохотными шажками, скованными от холода, побрела на выход. Я чувствовала его непонимающий и любопытный взгляд на своей спине, но я не оборачивалась. Даже когда он окликал меня, я продолжала идти вперед, сжав от холода челюсть, а вскоре и вовсе оказалась за большой черной дверью, которая разделяла нас двоих. Спускаясь по лестнице, я ни о чем не думала. Моя голова опустошилась; все навязчивые и мучащие мысли испарились, словно их и вовсе не было. Однако, когда я прошла несколько лестничных пролетов, единственное, что всё-таки заполыхало в моем разуме, так это уверенность. Уверенность в том, что я во что бы то ни стало должна исполнить задуманное. Я обязана поймать Киру и спасти моего друга детства от гибели. Вопреки всему.