Проигрыш без победителя

      Хотелось сдохнуть моментально, прямо сейчас, сидя на кухонном стуле за столом, а до этого сдохнуть хотелось затылком на подушке и пустым взглядом вверх, чтобы душа подлетела и слилась с пятном на потолке. Сердце к сердцу. Возможно, Блейк слишком драматизировал: всего лишь похмелье, а он уже готов лезть в гроб. «Слишком драматизировал», хах, вздор! Блейк чувствовал себя еле живым. Жизнь наказывает тебя за удовольствие: чем лучше сегодня, тем хуже завтра. Жизнь — скучная сука, ей ненавистно веселье. Блейк убеждён, что нет никаких белых полос, мир черно-серый.       Он ковырял ложкой овсянку, которая лишний раз своим видом напоминала, что вчера перед сном после горячих объятий унитазу была подарена примерно такая же масса. Блейк поднял ложку, наблюдая за стекающей кашей назад в бульонницу (и она совершенно не сочеталась со своим содержимым — слишком помпезный вид для такого месива), и опустил её назад. Именно в такие моменты понимание того, что мама так и не научилась сносно готовить, больше всего вводило в тоску. – Если ты всё ещё собираешься стать стипендиатом, то должен прилагать больше усилий в учебе, а не бегать по вечеринкам, да ещё и напиваться так сильно, – Клэр нервно укладывала в свою сумку, казалось, всё подряд без особого разбора. – Мы не сможем оплачивать ещё и твоё обучение, дорогой.       Блейк медленно поднял взгляд, останавливая его сначала на аккуратно подстриженных и накрашенных ногтях матери, потом на её лице. Морщинка между сведенными бровями выдавала недовольство, а взгляд отражал лишь бесконечную усталость. И этот взгляд раздражал Блейка больше всего. Уже много лет ее глаза не выражали ничего другого. Неужели необходимость работать настолько сильно давила на нее? Но все вокруг работают, и ничего! Они уже давно не богаты, а страдания остались всё те же. Никакого смирения.       Захотелось курить. – Ахахах! Я в твои годы, Блейк, развлекался так, что все вокруг знали о вечеринках, которые устраивал Прескотт Грипплинг! Брал от жизни все, будь уверен, – громкий смех отца бил по ушам.       Почему-то сейчас это одобрение раздражало не меньше поучений мамы. – Но ты ведь говорил… – голос Клэр от возмущения стал звучать выше, но она остановила себя на полуслове. – Ты молодец, Блейк! Популярность — удел Грипплингов, прирожденный талант.       Интересно, отец уверился в популярности своего отпрыска до или после блевания в туалет? Сам Блейк не считал себя популярным. Да, он красивый и весьма обаятельный, но репутация заучки идет впереди него. Никто не любит слишком умных. – Кортни никогда так не напивалась, – вздохнула Клэр, наконец застегивая молнию.       Прескотт поджал губы и зло посмотрел на жену, а та, словно не заметив, закинула сумку на плечо и вышла из дома. А Блейк лишь подумал о том, что, наверняка, это ложь, и он уверен, что Кортни напивалась даже сильнее, чем он вчера.       Блейк в кармане брюк теребил пальцами только что купленную зажигалку. Головная боль и раздражение требовали расслабления через сигаретный дым. Зависимым блондин себя пока не чувствовал (после одной скуренной сигареты-то!), но он был уверен, что ему полегчает после первой же затяжки. По вселенской прихоти он сегодня вышел слишком поздно, так что запах не успеет выветриться и осядет на одежде, будто крича: «Смотрите! Грипплинг ещё и курит, а ведь и без того грехов полно!». Для Блейка признание в курении равносильно признанию в гействе… хотя это совершенно не одно и то же. Ну, у нормальных людей, по крайней мере.       В висках по ощущениям что-то взрывалось. Хорошо, что хоть не тошнило — спасибо принятому с утра решению не есть эту долбанную овсянку. О, овсянка! Даже это дерьмо могло быть лучше на вкус, если бы не было приправлено материнским осуждением и отцовским нарастающим гневом. Они ничего не могут сказать сыну, не вспомнив дочь. Раздражает. Они вообще уже много лет не могут сделать ничего без ругани между собой. И не поймешь: это от того, что Блейк вырос, или на родителей так влияет бедность. А может, и без бедности их брак бы трещал по швам со временем. Хотя уверенность в брачном счастье родителей с детства засела глубоко и не выходит. Остается надеяться, что раньше, и правда, все было хорошо, и Блейк не ошибался по наивности. Ребенок, который рос окруженный семейным обожанием, теперь каждый день слушает ругань. «Семейное обожание», значит… а было ли что-то похожее? С мамой всегда была ближе Кортни, а отца часто не было дома. Зато Уинстон был всегда. Родители правы — бедность не идет им на пользу.       Бедность, ха! Да, они не были богаты, как раньше, но нищими они тоже не были. У них не было долгов, была машина, дом, даже счета за обучение в колледже Кортни исправно оплачиваются. В конце концов, они живут не хуже Паттерсонов!       «Как же бесит! Как же всё бесит!». Дай Бог, что это из-за головной боли такое раздражение. Все-таки парень считал себя образцом спокойствия и уравновешенности. Блейк со всей силы пнул фонарный столб, что так удачно встретился на пути. Большой и указательный пальцы моментально начали гореть, боль поднималась от кончиков до пятки. Грипплинг присел и обхватил ладонями стопу. Ужасное похмелье, раздражающие родители, бесящая сестра, а теперь еще и больная нога! Лишь бы не перелом: не может он быть таким неудачником. Хотя, если отвлекаться на пальцы, то голова уже не так уж и болит. Интересно, если бы он так и остался здесь сидеть, а потом бы растаял и впитался в землю, то Карл стал бы его искать? Нашел бы? Слишком много «если». Голова от этого не прошла, а Карл снова без причины всплыл в сознании. Нет, ну, причина-то была, но она не касалась данной ситуации. Кажется, у Блейка входит в привычку все в жизни натягивать на свой предмет воздыхания. А может, он уже давно живет с этой привычкой. – Ты че эт делаешь?       Блейк вскочил и резко обернулся. Господи, давно он так сидел? Насколько странно это выглядело? – Да так, – Блейк неопределенно махнул на столб, – ногой ударился. – О, – немного задумчиво, но больше растерянно протянул Худси. – Случайно, – зачем-то уточнил Блейк.       Бишоп кивнул так, словно только этого уточнения ему и не хватало, а потом обвел глазами Блейка и улицу за ним. Вид у него был помятый: мешки под глазами утяжеляли взгляд и растрепанные волосы торчали из-под капюшона. Наверное, тоже похмелье. – А где Карл? – как можно безразличнее. – Его отстранили от занятий на неделю. – Отстранили?! За что?! – Да я сам ничего не знаю! Он мне с утра позвонил…       Худси без цели пошаркал носом кроссовка об тротуар, руки его были в карманах кофты. Он посмотрел в глаза Блейку и тут же отвел взгляд. – Ну, правда, ничего не знаю. После уроков можем вместе пойти и у него спросить. – Господи, – Блейк прижал пальцы к переносице.       Теперь Карл сидит в его голове с подходящей к ситуации причиной. Но лучше бы этой причины не было. – Только ты не паникуй, – тихо протянул Бишоп. – Я не паникую! – с громким вздохом возмущения руки были скрещены на груди. – И с чего это я должен паниковать? – А то ты сам не знаешь, какой ты паникер. Особенно, когда дело касается Карла, – последнюю фразу Худси пробурчал, пройдя уже чуть вперед по направлению к школе.       Он НЕ паникер!       Блейку ничего не оставалось, как последовать за капюшончатым другом, недовольно сверля тому взглядом в спину, и временами вздыхать с наибольшим негодованием. Был бы это Карл, то блондин непременно бы услышал что-то по типу: «Что, воздуха не хватает, малыш Блейки?», но Худси идет, не обращая внимания ни на вздохи, ни на исходящую ауру возмущения. Уже давно понятно, что Блейка совершенно не интересует Худси без Карла. Почему же тогда безразличие Бишопа так ударяет по самолюбию? Лицемерие и эгоизм. Все грехи мира в этом красивом теле. О! Тщеславие тоже присутствует.       Грипплинг упер взгляд в затылок Худси. Карла окружают блондины, которые стараются от него не отлипать, и по случайному стечению обстоятельств или, наоборот, по закономерности, эти самые блондины совершенно не стремятся оставаться наедине без него. Рука Блейка непроизвольно погладила волосы на собственном затылке. Интересно, а его блонд выигрывает у Худси? Глупые мысли. Будто это на что-то влияет.       «Может, стоит все-таки что-то сказать?»       Но слова рассеялись, даже не добравшись до горла. Так и остались в подкорке сознания. Блейк поймал себя на мысли, что стоит попробовать сблизиться с Худси, ведь на день рождения же его пригласили… как и кучу незнакомцев, но это уже неважно.       А голова тем временем продолжала раскалываться.       Блейк Грипплинг, 14 лет, зачатки депрессивного невротика, фанатичное помешательство на мальчике постарше и преувеличенные обиды на семью — собственная характеристика звучит до нелепого ужасно. А если туда еще добавить отсутствие друзей как таковых, то становится еще грустнее. Хотя он сам виноват в отсутствии друзей. Ему как будто бы никто и не нужен. Никто, кроме Карла, да?       К тому времени, как Блейк очнулся, Худси уже захлопнул дверцу своего шкафчика и кивнул ему на прощание. – Зайдем к нему после школы? Вместе? – безразлично произнес Блейк, но внутри разгоралась гордость за свой вопрос. – Тогда встретимся у ворот, – кивнул Худси.       Экономика была дополнительным предметом, который был выбран Блейком из желания угодить родителям. Так-то наука полезная, но невероятно скучная, как только поймешь основы. Остается надеяться, что это касается лишь школьной экономики, а в колледже все будет звучать и выглядеть привлекательнее для Блейка. С каждым уроком парень сильнее убеждается в своей незаинтересованности в экономике. Не мудрено, что Кортни не нравится на экономическом факультете: она всегда испытывала неприязнь к точным наукам, да и способностей к ним у нее меньше, чем у младшего брата. «А терпения еще меньше», – хмыкнул Блейк. Он без цели почеркал в тетради и отодвинул ее в сторону. Сегодня они разбирают ошибки, которые многие допустили в тестах, так что Блейк испытывал невероятную хандру: его эти ошибки не касались, у него было «отлично». Слушать в тысячный раз уже пройденный материал было выше его сил.       Через одну парту спереди в соседнем ряду с таким же скучающим видом сидел Хигсби, видимо, с тестом у него тоже все нормально. Блейк осмотрел его и испытал раздражение: слишком уж бодрячком он выглядел. Хотя пил на вечеринке больше всех! Хах, его трагическую, по вчерашним заявлениям, потерю первого поцелуя Блейк не забудет никогда. Некоторые события остались за пределами памяти, но это воспоминание будет бережно храниться в рамке на мысленной стене почета. При этом бесконечно бесит свежий видок обезьяньего мальчика.       Грипплинг оторвал маленький клочок бумаги и быстро написал на нем вопрос о самочувствии. Кинув взгляд на учителя, который вовремя отвернулся к доске, Блейк бросил клочок бумаги четко на тетрадь Брендона. Удивленно распахнутые глаза на обернувшимся лице позабавили.       Ответная записка не заставила долго ждать: «Я себя просто отлично чувствую, будто не пил. Спасибо, что спросил! Не думал, что ты спросишь».       Вот же жук вертлявый! «Будто не пил», хах! Интересно, а он помнит, как блеванул на улице? Блейк помнит, правда, дальнейшее развитие событий скрыто туманом. Пока он думал над ответом, в голову прилетела записка: «Родители очень сильно ругались! И меня наказали — после школы сразу домой. Погулять не получится :( Но я все равно рад, что пришел! Не ожидал, что ты спросишь».       «Погулять не получится». Да как будто кто-то звал его гулять. Кому он нужен… Блейк задумчиво поднял бровь. В принципе, он сам от себя такого тоже не ожидал. Почему он вообще решил ему написать? От скуки и зависти, наверное. Видимо, Брендон нужен Блейку. Странно! Аж мурашки по спине побежали.       Хигсби, чрезмерно улыбаясь, обернулся на Блейка, когда прочитал записку: «Мы ведь друзья, Брендон! И, так заведено, что друзьям положено беспокоиться о самочувствии друг друга».       Слишком радостно, даже большой палец вверх поднял (чтобы это ни значило). Всю эту радость, казалось, можно пощупать, до того явной она была. Блейк не сдержал улыбку. С трудом верится, что Хигсби старше него: слишком уж он наивный и невинный парень, хотя вечеринка открыла Брендона совсем не с невинной стороны. Да, и вообще-то, Блейк не лукавил. Вывод о том, что Брендона, и правда, можно считать другом, сформировался в голове сам собой. Как будто вот эти некие беззлобность и открытость Хигсби — то, что не хватает в жизни юного Грипплинга. Пусть и осознание пришло всего минуту назад. По крайней мере, ее хватило, чтобы мысль о такой дружбе не добавляла мурашек. И холодный пот по виску не течет — это ли не победа?       «Рад, что ты считаешь меня другом!» – записка ударилась о локоть и отскочила на пол, пришлось тянуться ногой. И следом более метким броском в раскрытую ладонь Блейка: «Я думал, что тебя волнует только Карл. Как он, кстати?»       Что это вообще значит? Почему Блейк должен слушать (читать) такое от Хигсби? Сердце Блейка, конечно, в ловушке своих чувств, но это не значит, что зациклен только на одном человеке. По крайней мере, другие об этом знать не должны! А иначе совсем уж это все напоминает помешательство и одиночество… одинокое помешательство. Боже, какой стыд.       Да, и не хочет Блейк с Карлом дружить. И что с ним он не знает. Его отстранили хрен знает за что. Вот что он мог натворить за пару часов до рассвета? Все ли с ним хорошо? Даже Худси не в курсе о случившемся. О, Господь! Короткий вопрос — «как он, кстати?», — и внутренне Блейк уже натянут как струна. Худси прав, он — паникер. Все вокруг сегодня оказываются правыми. Бесит! Грипплинг вернул взгляд на Брендона, а тот, ни сном ни духом не в курсе о мысленных метаниях одноклассника, все сидел с видом звенящей простоты. Что лучше: быть Брендоном или любить рыжего и явно бесстыжего? Блейк почти готов отдать предпочтение первому варианту. Почти.              Указательным пальцем Худси нажимает на кнопку дверного звонка. Незатейливая (скорее раздражающая) мелодия раздается внутри дома. И ничего. Худси лишь устало вздохнул и уперся рукой в стену рядом с дверным косяком. Блейк же цыкнул, закатывая глаза. Нет, ждать долго он не намерен. Он тоже поднял руку к звонку и нажал на кнопку не один раз, а три подряд, потом выждал пару секунд и повторил. – Иду я! ИДУ! – послышался голос Карла за дверью. – Почему ты вечно заставляешь меня ждать под дверью, когда знаешь, что я скоро приду, – громко возмущается Блейк в закрытую дверь. – Мы же звонили тебе, что сейчас при…       Дверь открывается, и Блейк прерывает себя на полуслове. Карл встречает их с опухшим, явно побитым лицом. Он повел правым плечом, слегка поморщив брови — рука была в гипсе, так что плечу с непривычки было тяжело. – Карл! Бро, что с тобой случилось?! – крик Худси ударил по ушам.       Бишоп локтем отодвинул Блейка с прохода и схватил Карла за плечи. Последний со стоном поднял голову вверх, когда услышал шмыганье от друга после беглого осмотра. А Блейк все никак не мог справиться с отвисшей от шока челюстью. Как? Вот как он умудрился? Только если… – Терренс! – Блейк испугано прикрыл рот ладонью.       Карл довольно улыбнулся. Его взгляд опустился на Блейка, а в глазах плясало озорство. Он поднял загипсованную руку на обозрение, чтобы ее точно было видно. Как будто до этого никто не заметил. Показушник. – Сломал палец об рожу этого тупорылого кабана. Ему тоже досталось, – и после паузы: – Не меньше.       И Блейк в этом очень сильно сомневается. – Придурок, – он закатывает глаза, и тоже после паузы: – Ты. – Когда ты, блять, успел? И зачем вообще полез? Еще и на директора нарвался, да? Как? Боже, даже сутки не прошли.       Засыпать вопросами Худси стал уже занося ногу за порог и проходя внутрь. Карл направился за ним. Блейк потер переносицу, почему-то все его переживания ушли, и на их место пришло раздражение. Так и хотелось пройтись кулаком по довольной морде рыжего, а она и без того побитая. Вес зажигалки в кармане отчетливо ощущается сейчас.       Свист чайника на плите. Две напряженные фигуры за столом. Карл, видимо, совсем не чувствуя тяжелой атмосферы, с ответами на вопросы не спешит. Он провожает свистом каждый пакетик, который кладет в кружки, и разливает кипяток, пародируя «бульк» языком. То поднимает глаза на друзей, то снова возвращает к кружкам. Знает, что они ждут, когда его рыжее высочество соизволит объясниться, поэтому и издевается. Сволочь! Блейк не выдерживает и пуляет в Футли изюмом из миски рядом. – Эй, я вообще-то с кипятком вожусь! – изюм отскочил от лба и приземлился на пол. – Отвечай, Карл! Хватит играться! – голос Худси стал звучать чуть выше обычного. – Да я просто по пути домой увидел Терренса, позвал его, и мы подрались. Все. – Зачем? – округлил глаза Худси. – Подрался? – Позвал! – хором.       Карл задумчиво коснулся подбородка, а потом достал изюм из-под стола и закинул его в рот. Блейк в отвращении поморщился. Свин! – Эм, просто так, наверное, – протянул Карл, жуя. – О, Карл… – усталость Худси была так материальна, что ее можно было собрать в пакет, – какой же ты…       Так и не поймав мысль, Худси хлопнул себя по лицу. И, похоже, он как никогда чувствовал тяжесть этого «пакета». Грипплинг не удержался от дружелюбного похлопывания по плечу — все-таки у них общая рыжая проблема, хоть и с немного разными подтекстами. Указательным пальцем другой руки Блейк покрутил у виска, еще и брови нахмурил больше, не забывая добавить одними губами «придурок». Снова. Чтобы Футли точно понял мнение о нем. Но тот не менял довольного выражения лица и просто попивал чаек, а потом зачем-то посмотрел на друзей поверх кружки и подмигнул. На что Худси отреагировал новым стоном отчаяния, Блейк же почувствовал, как начинают гореть щеки. Нет! Не поддавайся! Ты же зол на него, Блейк Грипплинг! «Вот зачем?». Блейк поражённо отвел взгляд. Даже без соревнования проиграл. Карл имел над ним власть, и Блейк ничего не мог с этим поделать. Влюблен и побежден. – Так, и какой итог? Не просто так же тебе лицо расквасили и руку сломали? – Худси задумчиво почесал затылок, – Карл, вы там договорились? – Не знаю.       Пожал плечами и все, что ли? Блейк в который раз закатил глаза и тяжело вздохнул: – Как беспечно! – Вообще он на прощание сказал, что больше в школу не придет, и что, цитирую: «блондинка может расслабить жопу», – Карл еле договорил от смеха, который так и рвался наружу. – Очень смешно, Футли, – Блейк даже привстал, чтобы тыкнуть средним пальцем прямо в лицо Карлу. – Не придет? – обеспокоенно протянул Худси. – У него что-то случилось? – Это последнее, что меня волнует.       Блейк скрестил руки на груди и попытался пнуть Карла под столом, но не дотянулся: тот предусмотрительно отступил на шаг назад. Его, и правда, совершенно не интересовала судьба Терренса. В глубине души он даже надеялся, что его сейчас где-то тоже макают головой в унитаз. – По крайней мере это означает, что нам больше не придется втягиваться в драку с ним, – не в тему поучительным тоном сказал Карл. – Ага, учитывая, что ты проиграл, – повторил за ним интонацию Худси. – Не смеши меня. – «То, что я избитый, не значит, что я проиграл!», – намеренно гиперболизировано спародировал Блейк. – Я так не говорю! – Футли зачерпнул изюм из миски и швырнул его в смеющихся друзей.       Еще час назад Блейк с ума сходил от беспокойства, а теперь сидел и смеялся, пройдя путь от злости до беззаботного веселья. Теперь в школе ему ничего не будет угрожать, а Карл близок с ним как никогда. Блейк зажмурил глаза от внезапно нахлынувшего удовольствия: его чувства могут быть не безответны. То ли он сам себя в который раз убеждает, то ли он ухватился совсем не за призрачный шанс. Сердце Блейка искренне верило, что этот шанс… он здесь. Бабочки в животе совершенно некстати проснулись и принялись порхать, огибая все внутренности. Мальчик пытается смеяться и не смотреть неприлично долго и слишком палевно на красивого рыжего — Карл хлебнул чай, смеясь, и напиток пошел через нос — идиота.       Темы для разговора постоянно сменялись, ни одна из них особо не откладывалась в памяти. Общение ни о чем и обо всем. Блейк даже в какой-то момент совершенно забыл о боли в висках. Он был воодушевлен, а бабочки вылезли из живота и облепили спину, еще чуть-чуть, и вырастут собственные крылья. Хотелось одновременно кричать о любви и никогда о ней не говорить. Подлетать достаточно близко, но не обжигаться. Наслаждение от пойманного взгляда во время смеха и счастье от мимолетных касаний. Влюбленная легкость и тяжесть осознания. Все вместе образовало скорлупу — иллюзорное чувство безопасности. «Все под контролем». В его душе не горит безрассудное пламя, а разливается тепло, сопротивление которому дается сложнее. «Я справляюсь». Бесконечная нежность от простого нахождения рядом. Вот он, Карл, рядом с ним, весь побитый и совершенно не чувствительный к этому теплу. Блейк безнадежно влюблен. Его все устраивает. Сам касаться не решается, но чужой локоть и без того греет плечо. Все идет так, как должно идти. Кажется, что стоит закрыть глаза, как все вокруг исчезнет, останутся только чужие руки, в любых движениях которых чувствуется ласка: главное не открывать глаза, не видеть правды.              «Я поцеловал его!».       Блейк уже лежал в своей кровати вечером, когда в голову ворвались воспоминания — непрошенные гости. Мальчик и не пытался вспомнить то, что забыл. Если алкогольное опьянение взяло что-то с собой, то это не стоит забирать. Тебе же хуже. И как назло, мозг решил вернуть потерянное (или скрытое) не с утра вместе с головной болью, а вечером, чтобы, видимо, лишить хозяина нормального сна еще на один день. Сна не то что нормального, даже плохого не будет — это Блейк мог сказать наверняка. Он нервно ворочался с одного бока на другой, пальцы ухватились в волосы. Может, все не так плохо? Все-таки Карл не сделал ни намека на то, что ему неловко после этого или некомфортно. Может, он тоже забыл! Да, определенно. Они оба были пьяны. А даже если и помнит, то явно не придает этому значения. Блейк яростно бил ногами матрас, лежа на спине. Изо рта вылетел гневный стон, полный разочарования — он-то сам все помнит! Зачем? Для него эти воспоминания являются лишним грузом. Тоже не придавать значение? Невозможно! Блейк перевернулся на живот и закричал в подушку. «У меня все под контролем. Шанс есть, главное, не спугнуть и смотреть издалека», – передразнил Блейк самого себя. Карла, может, поцелуй и не спугнул (хотя было бы от чего отпугивать!), но Грипплинг чувствовал себя загнанным в угол. Кот поймал мышь. И кот, и мышь — он сам. Стоит один раз пересечь черту, и ты обречен, ведь искушение повторить будет душить веревкой, пока ты не поддашься. Но поддаться равносильно прыжку в пропасть: летишь и надеешься, что внизу будет батут или вода. Полет Шредингера. Ответят или оттолкнут? Блейк не собирался получать ответ так скоро! Он планировал признаться тогда, когда будет уверен в том, что…ну, что это стоит делать. Как с предложением руки и сердца — не признавайся, пока не будешь уверен в «да». Блейк снова перевернулся на спину. Люди все равно умудряются услышать «нет». Он прикрыл глаза. Нет, с ним такого не произойдет. Кончики пальцев слегка погладили губы, жаль, что бесполезные извилины в голове решили не запоминать такие мелочи, как ощущение поцелуя и вкус чужих, наверняка обветренных, губ. «Он сделает вид, что ничего не было».       День сменялся другим днем. Блейк оказался прав. Карл не пытался с ним заговорить ни о поцелуе, ни о периодически близких касаниях. И Грипплинг уверен, что тот и близко не придает ничему из этого такого значения, как он сам. Недавно даже возник вопрос: замечает ли он вообще что-нибудь? Блейк сходил с ума от постоянного метания между «это любовь» и «это просто дружба». Слово «шанс» превращается в «ничто», а потом возвращается. Парень даже обратился к ромашке, после первой он впал в депрессивную кому на неделю, пока не сорвал еще несколько цветков. Обрывал лепесток за лепестком; чувство удовлетворения пришло вместе с желанным «любит». Кто-то скажет, что это самообман, но Блейк считал, что это скорее верный итог дальновидного плана. Теперь его миссия — не смотреть издалека, а по-тихому влюбить в себя. «Он влюбится в меня!», – говорил своему отражению в зеркале Блейк, чтобы потом впадать в панический ступор от любого случайного слишком пристального взгляда Футли, что уж говорить о каких-то касаниях. С каждым днем выдерживать все сложнее. Но, может, Карлу тоже? Может, он только и ждал, когда Блейк соизволит разрешить себя любить. Безумная мысль заставила тихо рассмеяться, глядя на стремящуюся к сливу воду в душе. Капли стекали по голому телу, а вместе с ними смывались все тревоги ненадолго, ночью они возвращались во снах, но уже без водяного сопровождения.       Вот так незаметно подкрался День Благодарения, он задышал Блейку в затылок одним утром, когда домой вернулась Кортни. Все началось с лекции по поводу успеваемости, так что Блейк подумал, что сестра успела сто раз пожалеть о том, что приехала. Он кивнул ей, когда проходил мимо гостиной, никаких объятий или (Боже, упаси!) приветственных поцелуев. Поцеловать или обнять можно маму, но не Кортни. Он любит ее, но не настолько. Снова спрятался в своем закоулке в сквере. За последнюю пару недель это уже стало привычкой: ранее утро, холодная скамейка, оранжевая зажигалка и сигареты. Блейк все никак не мог привыкнуть к горькому вкусу, ему совершенно не нравился привкус чего-то жженного и противного, но его это мало волновало. Курил не «за», а «вопреки». Подростковое бунтарство во всей красе. Приезд Кортни только лишний раз напомнил о том факте, что неразделенная любовь существует. Интересно, нравились ли ей еще девушки? Блейк был уверен: Джинджер скорее исключение из правил, чем само правило. Все-таки до этого и после у Кортни всегда были парни. Она всегда с кем-то встречалась, и это были парни. В конце концов она выйдет замуж за кого-нибудь красавчика, вероятно, с деньгами. И это к лучшему. Родителям хватит одного педика в семье. Как бы хорошо они ни относились к знакомым или коллегам, которые предпочитали однополые отношения, дома их называли не иначе как «а, тот, который педик». Кортни не лесбиянка, а вот Блейк — гей. Мда, проблема. Статус любимого ребенка ускользает сквозь пальцы.       Через пару дней семейная вечеринка Футли в честь Дня Благодарения, и Блейк впервые приглашен. Кортни, конечно, тоже. Каждого позвал свой Футли. Если сестра смирилась с дружбой, то это не значит, что брат такой же. Он обязательно получит свой счастливый конец. У него все будет по-другому. Сигаретный дым наполнял легкие. Первая любовь не всегда разбивает сердце. А он, Блейк, не отражение своей сестры. Яблоко постепенно укатывается от яблони все дальше. Да, все идет так, как и должно. Он затушил сигарету о скамью. Бычок был закинут в кусты.