Пересмешник

Смерть пришла ко мне, поцеловала меня в щёку, Даровала мне завершение, Бессмертный по замыслу, Я буду встречаться с тобой здесь каждый раз.

‘DEATH’ Melanie Martinez

      Эстель открывает глаза.       В комнате — полумрак, шторы плотно запахнуты, а неугомонная Орельоблизывала его руку и поскуливала, жаждая внимания. Утро раннее, неприятное после всего двух часов медитации-сна из-за эссе. На часах пять минут до будильника, и семи ещё нет.       Ну здравствуй, дивный мир, не так давно виделись, и не то, чтобы сильно хотелось увидеться и сегодня.       Пол мерзко холодит ноги, но Эстель стоически поднимается из постели и выходит в белый и яркий от света ламп коридор. Морщится.       — Не забудь прийти вовремя, милый, сегодня важный ужин.       Миримэ стоит перед большим зеркалом внизу, с лестницы видно, как она поправляет идеально сидящую блузку, пока Эстель, судя по ощущениям, восстаёт из мира мёртвых. Мать окидывает его непроницаемым взглядом кристальных голубых глаз и ничего не говорит. Хотя, судя по слегка приподнятой брови, явно намекает более чем непрозрачно, что недовольна неорганизованностью своего единственного чада. Эстель подавляет желание закатить глаза и нервно перекатиться с носков на пятки.       — Это обязательно? Я могу просто остаться на ночь у друзей, если уж так испорчу всем вечер своим внезапным появлением в неподобающем виде, — он не сдерживается, широко зевает и щурится.       — Твои друзья… не те персоны, у которых стоит оставаться на ночь, Эстель, и мы много раз поднимали эту тему, — её голос ласковый, но бескомпромиссный. — К тому же, дорогой мой, как это будет выглядеть, если Нилэ уже согласилась, а мой собственный, родной ребёнок не явится?       Сердито дёрнув плечами, Эстель фыркнул:       — Ну так представь Нилэ как свою дочь, всё равно она здесь почти поселилась! И оправдывает твои ожидания, в отличие от некоторых.       — Эстель, милый мой, — Миримэ улыбается и смотрит на него через отражение в зеркале. Поправляет свою и без того идеальную причёску, — Нилэ тёмная эльфийка, твоя выдумка противоречит генетике и здравому смыслу. И если ты хочешь, чтобы я вела себя с тобой не как с ребёнком, как сам сказал пару дней назад, то будет полезно научиться вести взрослые дела и не обижаться на пустяки. Начать с посещения важных для нашей семьи мероприятий, например.       Стоило Эстелю только захотеть вспылить, она добавила тихо и строго:       — И не устраивать маме истерики без повода.       Миримэ смотрит на время на экране смартфона и охает, подхватывая сумочку. Перед уходом треплет спустившегося сына по взъерошенным рыжим волосам, улыбаясь теперь почти тепло, так, что хочется поверить, будто она сменила свою бескомпромиссную расчётливость на материнскую милость.       — Хорошего тебе дня и постарайся прислушаться к моим словам, дорогой. Ты очень меня порадуешь и поддержишь своим присутствием.       Ну, помечтать стоило…       — Ладно. Хорошо. Я постараюсь, — нехотя буркнул Эстель и выругался, стоило матери выйти из квартиры.       Замечательно. Какой-то занудный ужин в стиле светских вечеров матери, которых Эстель избегает, как огня… Разве что уменьшенного до нескольких людей — одного или двух, скорее всего, важных инвесторов, готовых вложиться в проекты госпожи Аэлана, светила современной фармакологии. Или чем она занимается… В знакомствах матери люди не больно походили исключительно на добродетельных любителей науки и гонцов за идеальным лекарством от всех болезней. Были у Эстеля некоторые подозрения, что матушка совсем не чиста на руку, но смысл начинать охоту на ведьм, если это не приносит никакого вреда, кроме ошивающейся в их квартире некой Нилэ, не называющей ни своей фамилии, ни говорящей, откуда она вообще взялась. Может, сбежала из своего Подземья, чтобы сеять хаос на континенте…       Первое время Эстель шутил над ней, называл несчастной прибившейся бродяжкой, но было в её повадках что-то дикое, опасное, но тщательно сдерживаемое, неумолимо наводящее на определённые мотивы воспитания.       Или кому-то надо было заканчивать смотреть шоу про маньяков, сектантов и фанатов жутких богов.       Закрывая глаза на жуткие предположения, Нилэ оставалась странной девицей, ученицей матери со времён эстельского детства. Она — хирургиня с умелыми руками, но не практикующаяся на живых. По крайней мере, Нилэ сама так говорила своим загробным жутковатым голосом, но замолкала, стоило Миримэ только посмотреть на неё своим фирменным долгим пронзительным взглядом.       Всё-таки компания матери явно работала не только над лекарствами. Не то, чтобы Эстелю действительно было дело.       У него вообще-то своя жизнь, которую он выгрызал и выдирал руганью, наказаниями, запретами, побегом из дома и даже сутками в полицейском участке, пока впервые побелевшая от злости Миримэ не приехала, чтобы забрать непутёвого сына домой. В конце концов, она почти отстала со своими идеальными правилами жизни будущего наследника всех её начинаний, скрепя сердце и скрипя зубами, позволила Эстелю учиться актёрскому искусству и “портить себе жизнь”. Конечно, не без постоянных напоминаний, как же она разочарована, и ожидаемом отказе спонсировать чадо больше, чем требуется для обеспечения базовых нужд и статуса их семьи. Все свои действительные желания Эстель оплачивал сам, мотаясь по подработкам и разводя на деньги идиотов в интернете — должна же смазливая мордашка хоть раз поработать на него.       Уступить матери хотя бы в одежде? Да он лучше заведёт себе аккаунт с ню-фотографиями, чем залезет в эту ужасно унылую классическую ерунду!       Вот такова была его жизнь — местами не больно весёлая, зато почти полностью своя, со странными семейными скелетами в шкафу. Эстель не торопился съезжать из родительского дома, стойко сносил периодическое соседство белобрысого чудовища в лице Нилэ, пронзительный осуждающий взгляд матери и невозможность закатывать вечеринки. Но пока это терпимо, экономия на жилье была более чем выгодна.       — Может быть, мне просто нужна встряска, чтобы окончательно вылететь из гнезда, как думаешь?       Эстель рассеянно погладил Орель, собираясь на прогулку перед занятиями. Самоед ожидаемо не отвечает, лишь шевелит треугольным ушком, прежде чем посеменить к двери. Напоследок скользнув взглядом по отражению в зеркале, Эстель пожал плечами и вывел пса на улицу, заодно решив заскочить за энергетиком, чтобы не выглядеть как труп к проклятому вечеру. Стоило бы, конечно, начать высыпаться.       А то скоро прохожие начнут принимать его за вампира.

***

      — Слышал? Некоторые высшие эльфы писали пьесы на основе воспоминаний о своей прошлой жизни.       Шэдоу приземляется на траву около Эстеля, неохотно жующего наспех собранный бутерброд. Он кивает, показывая, что слушает, и девушка продолжает, не отрываясь от помешивания кофе в стаканчике:       — Многие настолько чётко воспроизводили свои воспоминания, окружая себя триггерами из прошлого, что даже сходили с ума, забывая, где они находятся. Хотела бы я встретиться с такими индивидами. Это уже тянет на отдельный сценарий.       — С такими замашками тебе следовало пойти в журналистки, подруга. Снимала бы всякий тру-крайм и горя не знала, — хмыкает Эстель и рассеянно трогает кончик собственного длинного уха.       Он высший эльф, но, к собственному удивлению, совершенно ничего не помнит. Ни капельки, ни тени воспоминаний. Может, не дорос?..       — Судя по твоему лицу, мы не прославимся мемуарами о твоих приключениях в прошлой жизни.       — Жаль, конечно. Вдруг я был принцем? Или, не знаю, могущественным волшебником? — Немного нервно посмеивается Эстель над собственными идеями. — Ах, если бы не учёба, рванул бы на Эвермит, исследовал бы там руины и заброшенные замки, всё вспомнил!       — И сошёл бы с ума, да.       Подруга невпечатлённо закатывает глаза.       — Не исключено! Зато как феерично и увлекательно это могло бы быть…       Он откидывается на спину, ложится на траву и задумчиво смотрит в затянутое тучами небо. Скоро осень окончательно вступит в свои права, меняя, впрочем, только декорации, но не суть вялотекущих учебных дней.       — Если ты думаешь, что медитация на природе позволит тебе призвать память, то спешу огорчить — нет. Но, может, на тебе поселятся оставшиеся жуки, заползут в голову через уши и…       Хохот Шэдоухарт разносился по всему университетскому дворику, пока Эстель нервно отряхивался от листьев и травинок, подскочив так резко, что воркующая неподалёку парочка прекратила свои лобызания.       — Никаких личинок в этой голове!

***

      Мать отрежет ему голову, поставит в банку и зальёт формалином.       Эстель чертовски опаздывал и вымок под дождём до нитки.       Да, возможно, в первом была толика его вины. Но кто поспорит, что материны званые ужины в мириады раз скучнее, чем посиделки в лапшичной на Драконьем перекрёстке. Альфира и Шэдоухарт увели его буквально под руки, но не то, чтобы Эстель был мотивирован сопротивляться. Он влил в себя энергетик, шот эспрессо и ужасный приторный капучино с карамелью, и, почувствовав себя достаточно живым и расслабленным, чтобы пережить пару часов научного занудства, поспешил домой.       …ну или честно попытался поспешить!       В любом случае, сейчас Эстель больше походил на облитую из ведра лисицу, гонимую кем-то со двора, и был соблазн развернуться и напроситься к друзьям в общежитие, пока не наступит глубокая ночь. Но осенние вечера недружелюбные, промозглые, и что-то в Эстеле параноидально шептало о риске подхватить воспаление лёгких, не заметить и так бездарно умереть — от страха гнева матери, вот стыд!       Поэтому он залетел в подъезд, чуть не сбив мужчину, деловито отряхивавшего зонт перед входом, но уже перед самой квартирой понял, что забыл, куда дел ключи. Какая чертовщина сегодня творится с ним?       — Не подскажете, здесь живёт госпожа Аэлана? — Раздаётся тягучий голос совсем рядом.       Эстель вздрагивает. Что-то кажется не тем, странным, изменяющимся каждую секунду, и он поднимает голову слишком резко, совершенно не готовый увидеть того самого мужчину, в которого чуть не влетел. Потрясающее первое впечатление.       — А, да. Здесь.       Взгляд алых глаз напротив слишком пристальный, и Эстель почти роняет несчастные ключи. Незнакомец, признаться, неприлично хорош: немного небрежности в белых кудрях, хитрые и холодные черты лица и…       Ладно, теперь уже Эстель пялится.       — Вы, должно быть, её сын?       Вопрос не звучит как обычно. Натянутое напряжение, то, что нельзя объяснить и даже толком почувствовать.       — М-хм, — он облизывает губы нервно, заправляет мокрую прядь рыжих волос за ухо. — Я Эстель, и, ну, обычно я выгляжу менее… мокрым.       Он давит нервный смешок. Но собеседник смотрит не сердито, не раздражённо и – спасибо! – не сочувственно. Во взгляде таится что-то неправильное, глубокое; то, чего там быть не должно — по правилам здравого смысла, видимо, с Эстелем систематически не срабатывающим.       — Очаровательно.       Что-то внутри Эстеля закручивается в спираль, а в ушах появляется мерзкий звук. Он здесь — и уже не здесь.       — Я Астарион Анкунин. Искренне рад встрече, даже в таком непримечательном месте.       У горла почти вживую чувствуется лезвие кинжала, а в нос бьёт запах гари, пыли дороги и летней травы. Голова немного кружится, но больше — болит. В висках мерзко пульсирует, пока ощущения не исчезают, оставляя Эстеля в полной растерянности, стоящего у двери с эльфом, которого точно видел впервые в жизни.       Тогда почему всё внутри воет от тоски и вместе с тем кричит убегать?..