Пересмешник

— Всё на свете имеет право родиться, даже мысль. — Не всё, что рождается на свет, хорошо, Мэгги. — Да. Но уж если оно родилось, значит, так было суждено. "Поющие в терновнике" К. Маккалоу

      Их вообще не должно здесь быть.       Пустующий тронный зал Лунных башен был мрачен и тих. Всё ещё витал металлический запах крови, который выветрится нескоро, но было в давящей атмосфере что-то властное и невыразимо влекущее.       — Кровь и правление нередко идут рука об руку, — вкрадчиво и ненавязчиво произносит Астарион, а потом изящно указывает на трон.       Эстель делает шаг и замирает.       Чем они занимаются?..       — Это говорит вампир, — хрипло хмыкает Эстель, пихая носком ботинка когда-то благородно-алую ковровую дорожку, потоптанную попеременно то гоблинами, то их скромным коллективом. — Иронично.       Мимолётно посидев на этом троне, Эстель не ощутил ничего особенного. Кроме, быть может, пробирающего холода, властвующего в когда-то величественном замке. И сейчас…       — Вечная жизнь без ограничений дала бы много возможностей.       Задумчивые тягучие слова будто эхом разносятся по залу. И Эстель замирает, глядит на Астариона, спокойно и царственно восседающего на троне Кетерика. Картина восхитительная и завораживающе-мрачная.       — Иногда я представляю о том, как это может быть, — продолжает вампир, и тени в сумеречной комнате делают его строже, холоднее.       Эстель выдыхает, ступает на несколько шагов вперёд. Ковролин делает поступь крадущейся, но он не скрывается. В этом есть какая-то игра. Фантазия, которая могла бы сбыться, но стоит ли?..       — Смотреть на всех свысока? Решать чужие судьбы?       Голос его мнимо кроткий, почти покорный. На сегодняшнюю ночь правит бал Астарион, Эстель — лишь его очаровательный компаньон, правая рука или, если угодно, консорт. Он останавливается опасно близко, смотрит сверху вниз, но чудится, будто наоборот. Алые глаза, сияющие в темноте, гипнотизируют, и Эстель против воли — правда ли?.. — опускается на колени.       Теперь всё на своих местах?       — Верно, мой славный, — даже в словах слышится улыбка. Астарион обнажает клыки, и вид у него хищный, голодный.       Холодная бледная ладонь накрывает тёплую щёку, оглаживающе скользит к затылку. Пальцы зарываются в длинные рыжие волосы, распускают собранный пучок, к концу дня едва держащийся. Эстель не любит расплетать их вечерами — слишком много мороки разбирать спутанные пряди, но сейчас иное настроение.       Кровавый магнетизм всего на одну ночь.       Эстель прижимается щекой к внутренней стороне бедра Астариона и смотрит доверительно, позволяя перебирать свои волосы то ласково, то грубо потягивая за пряди.       Пока всё игра, любая властность так безобидна.