Подчиниться шепоту

— Открой окно… Юнги просыпается от того, что его легонько толкают. — Ты воняешь, мне нечем дышать… Юнги, пожалуйста. Комната пропитана йодом и солью, запах едкий и удушающий. Ландыш уступает ему в сто крат, тонет в морских волнах, захлебывается. Юнги немедленно выбирается из гнезда, соскакивает на пол и, подойдя к окну, распахивает настежь. Затем и двери. Поток зимнего ледяного воздуха пронизывает спальню. Проходится маленьким морозным торнадо, проветривает. Юнги открывает створку шкафа-купе, достает с верхней полки чистое одеяло и возвращается к кровати. Выдергивает из гнезда покрывало, отбрасывает в сторону. Как и вещи. Не все, меньшую часть, чтобы не разрушить гнездо до основания. А после забирается в него обратно и притягивает к себе обнаженного Чимина. Укрывает их обоих одеялом. Кутает зайку сильнее, оставляя снаружи только его маленький носик. — Лучше? — спрашивает хриплым ото сна голосом. — Да. Мне показалось, что я тону… Чимин делает глубокие вдохи и выдохи, а надышавшись, переворачивается на другой бок и утыкается в шею Юнги. — Вот так хорошо, только не закрывай окно. Юнги хмыкает. Усмиряет свой феромон, и впервые за последние три дня берет его под контроль. Течка, по всей видимости, уступает. Ландыш перестает быть таким ярким и больше не может заглушать и смягчать Юнги собой. Все возвращается на круги своя. Но Чимин пока еще жмется, пока еще позволяет держать себя в объятиях. Пока еще соображает не настолько хорошо, чтобы начать кусаться и пытаться привычно удрать. Юнги поправляет одеяло, следит, чтобы спина зайки была надежно укрыта от холодного сквозняка, и закрывает глаза. Они не отдыхали нормально трое суток. Чимин не слазил с Юнги, а когда кончались силы, требовал, чтобы Юнги его не отпускал. Чтобы постоянно был внутри. Чтобы давал свой узел. Хорошенько наполнял распробовавшую вкус секса омегу. Маленькую, но до умопомрачения ненасытную. Интересно, Чимин будет помнить абсолютно все, что вытворял? Абсолютно все, что с ним делал Юнги? Конечно, ничего плохого и ужасного не происходило, но если память сохранила все детали, то Чимин будет обязательно краснеть. Потрясающе мило и забавно. И, наверное, будет ругаться, тыкать в Юнги пальцем и обвинять во всем подряд. Интересно, позволит ли ему совесть обвинять Юнги в десятках оргазмов и узлов? Или он все-таки найдет в себе смелость за это поблагодарить? Юнги на самом деле будет достаточно признания, что Чимину просто понравилось… Быть вместе.

***

Сначала Чимин делает вид, что ничего не было. Он помешивает чай ложечкой и даже не пытается покрыться румянцем. А потом становится задумчивым и касается метки на своей шее. Потирает ее подушечками пальцев. — Болит? — спрашивает Юнги. Чимин вздрагивает и тут же отнимает руку, опускает ее вниз, на свои колени. Начинает почесывать мостящегося там Блоху. Кошак жутко соскучился по ним обоим за эти дни, в которые его не пускали в спальню. И теперь не слезает с рук. Ластится, мурчит и бегает за ними хвостом. Пушистая мяукалка. — Нет, не болит. Но… — Чимин начинает и не заканчивает. Прикусывает язычок и хмурится. — Что такое? Вообще-то, где-то в аптечке был охлаждающий гель, если тревожит, можно помазать, не повредит. — Она не болит, Юнги. И не жжет. Просто… теплая. И немного пульсирует. Как будто… — Чимин снова тянет, но после выдыхает и добавляет. — Как будто отбивает ритм. Но не моего сердца, а чужого. Твоего. Но это ничего не меняет. Юнги усмехается и соскользнув с высокого стула огибает островок. Чимин следит за ним не отрываясь, прям как в гнезде в первый день своей течки. — Почему же не меняет? Спрашивает Юнги, подобравшись к Чимину и уложив ладони на его узенькие плечи. И скользнув одной к шее, накрывает метку. Массирует и поглаживает ее. Течка у Чимина абсолютно точно кончилась. Юнги знает, он чувствует. Но Чимин все равно расслабляется под его касаниями и тихо стонет. Обрывает себя на этом звуке и пытается поежиться, пытается показать, как ему неприятно, но не может. Его тело просто плавится, отказываясь напрячься и отстраниться. И Чимин, делая несколько попыток взять себя в руки, проигрывает. Проигрывает и откидывается на спинку размякшей тушкой. — Юнги… Ну зачем ты. — Показываю, как ты не прав, мой маленький зайчонок. Тебе ведь нравится, м? Смотри, как ты расплываешься от удовольствия. — Я не стану признавать, — упрямо бурчит. — И почему же? И Чимин наконец-то собирается с мыслями, с силами, и резко выпрямляется, а после крутится на стуле и отталкивает руки Юнги от себя. — Потому что ты не запрешь меня снова! Я буду бороться. Ясно? Я не стану сидеть в четырех стенах и ублажать тебя по первому требованию! Юнги посмеивается и смотрит на него, как на глупенькую зайку. Совсем-совсем глупенькую, делающую неправильные выводы. Так и есть на самом деле. — С чего ты вообще решил, что я стану тебя запирать? — Потому что… Потому что, Юнги, ты ненавидишь держать кого-то не на привязи. Юнги цокает и вздыхает. Он хочет взять Чимина на руки, хочет утащить обратно в спальню в его… нет, в их полуразрушенное гнездо и заласкать. Вытеснить тревожные мысли из головы. Поцелуями, нежностью, членом, вообще не важно. Но осекает себя. Возвращается обратно к своему месту, позволяет островку снова их разделить. — Чимин-а… Свобода в целом довольно расплывчатое и смешное значение. Убежав от меня, ты посчитал себя свободным. Но в чем заключается твоя свобода? В работе сверхурочно? В ограничении финансов? В невозможности банально забрать к себе и содержать Блоху? Ты живешь там, где нельзя жить с питомцами. Работаешь там, где не хочешь, но у тебя нет другого выбора. Мерзнешь на улице, потому что не можешь позволить себе зимнюю одежду. Это твоя свобода? С кучей рамок и ограничений? В моем доме все то же самое, Чимин. Моя охрана живет на территории. У многих есть семьи. И у них есть выходные дни. В эти дни они покидают мой дом. Проводят время со своими омегами, детьми, если есть. Ходят отдыхать, занимаются своими личными делами. А после возвращаются. Моих водителей это тоже касается. И даже у Ёнсона есть свободные дни. Их не так много, но это опять же его работа. Он подписал договор, и он может его расторгнуть. Без подводных камней, без неустоек. Но у Ёнсона больная мать, это генетическое. И на ее содержание, на поддержание ее жизни и попытку притормозить течение болезни нужны большие деньги. Он получает их, и он не жалуется. А Камила… Тут ты прав, у Камилы есть свое место, она его знает. И с этого места не сходит. Но с другой стороны, она нелегалка. Границу пересекла давным-давно, без документов и без средств. Она знает, что, выйдя за ворота, ей некуда податься. Ее осудят, ее депортируют, и она вернется на пепелище своей прошлой жизни. Туда, где все усеяно трупами ее семьи и поджидают тени, о которых она никому не рассказывает. Никто не сбегает отсюда, Чимин, не потому что я держу их на цепи, а потому что они ничего не имеют против нее. Их ошейники не на замке, они всегда могут расстегнуть их и уйти. Им просто… без надобности? — Но ты не спишь со своей охраной! — Естественно, они не слишком привлекательны, чтобы я звал их в свою постель. — А Камила? — Камила вдвое старше меня. Не то чтобы она стара, но, пожалуй, да. И я не собираюсь держать тебя в четырех стенах. Хочешь с утра до вечера собирать бургеры и купать картошку в масле — делай это. Хочешь получать зарплату и иметь свои деньги — делай это. Хочешь копить средства на свою мечту — делай это. Омеги, как прелестные украшения, прекрасны и мне нравятся, но омеги со своими целями гораздо интереснее. Поэтому, хочешь чем-то заниматься — пожалуйста. Я просто не понимаю, почему ты приравниваешь свободу к жизни на дне? Почему не хочешь жить в хорошем доме? Почему не хочешь, чтобы твою одежду стирали и утюжили за тебя? Чтобы готовили завтраки и убирались? Я ведь тоже работаю, Чимин. И последнее, чем мне хочется заниматься после работы, это стоять у плиты, мыть посуду и стирать свои грязные трусы. И я абсолютно не понимаю, почему ты отказываешься от помощи? Что не так? Ты ведь не оттолкнул меня. Ты принял. Так в чем проблема? — У меня была течка, Юнги! — Да, но попросил меня остаться ты раньше. А в течку я не влиял на тебя феромоном. Специально не делал этого. Твоя омега приняла меня, потому что доверилась, а не потому что у нее текло из задницы. И доверилась настолько, что ты отключился полностью. Отдался без остатка. И если ты думаешь, что так поступают все омеги в течку с любыми альфами, то ты очень сильно ошибаешься. В чем твоя проблема, Чимин? Почему ты не думаешь о том, что просто нравишься мне? Не как дырка, а весь целиком? Капризный, придурошный, истеричный, недоверчивый, вечно обиженный, недовольный… Мне продолжать? — Это не комплименты. — Вот именно, Чимин! Если бы мне нужна была шлюха, ты бы не подошел ни по одному критерию! Юнги все-таки злится. Юнги бьет по столешнице ладонями, сразу двумя. Море начинает бушевать и вырывается из-под контроля. Угрожающе расплескивается, накатывает на Чимина волной, обжигает его избытком соли и йода. И Юнги видит, как Блоха, жалобно мяукнув, спрыгивает с его коленей и уносится в коридор. Как напрягается Чимин, как его губы плотно смыкаются, а пальцы впиваются в край островка. И Юнги хочет взять феромон под контроль, но эмоции не утихают. А ландыш просто не может пробиться, чтобы успокоить. Это фиаско. Выйти из себя из-за такой глупости. Разозлиться настолько, чтобы не иметь возможности держать себя в руках. Этого не происходило так давно, что Юнги уже и позабыл, каково это. И сейчас он просто смотрит на бледнеющего Чимина и сжимает кулаки. Нужно успокоиться. Нужно утихомириться, нужно… — Угомонись! Чимин кричит, а следом Юнги прилетает в лицо теплым чаем вместе с чашкой и ложечкой. Слышится звон разбитого стекла, лоб жжет от удара, жидкость стекает вниз на шею и грудь, срывается каплями с подбородка на колени. Но Юнги действительно приходит в себя. На полу валяются осколки и ложечка. Все в чае, он сам в чае, а Чимин отрывисто дышит и шепчет: — Извини, я хотел только чай, но руки не слушались. Очень больно? Юнги касается своего лица. Протирает его и, отведя руку, смотрит на ладонь. Она мокрая, но крови нет. Значит, кроме чашки, ничего не разбито. — Нормально. Ты в порядке? — Я… да. Сейчас уберу. — Сидеть! На жопе ровно. Юнги соскальзывает со стула. Смотрит внимательно под ноги. Обходит крупные осколки, затем островок. Кладет сухую руку поверх Чиминовой, успокаивающе сжимает его крошечную ладошку. — Не вставай, ты босиком, порежешься. Я пойду переоденусь и вызову Камилу, она приберет. — Юнги… Я не хотел. — Все нормально, зайка. Мне было полезно. Приведу себя в порядок и отвезу тебя домой. — Ты обижен на меня? — Чимин задерживает, перехватив его за руку и заглядывая в глаза. — Я правда не хотел делать больно. — Я не обижен. Здесь нет твоей вины. Но нужен перерыв. Нам обоим. Возможно, до меня это дошло только после удара по лицу. Юнги забирает свою ладонь из маленьких пальчиков и уходит в спальню.

***

Утром Юнги не задумывался о своем феромоне. Чимин разбудил его и попросил открыть окно. Юнги открыл, комната проветрилась, и все стало отлично. Но проблема не решилась. Она никогда не решалась и не может сейчас. Просто Юнги отодвинул ее, позабыл о ней. Маленький зайка пугливый, но одновременно смелый и характерный малыш. Он не трус. И его феромон довольно силен. Юнги помнит, как они проверяли это. Но почему-то Юнги забыл, что он все равно сильнее. Сильнее намного. Любого, кто есть в этом доме, кто на территории и пожалуй, даже в городе. Юнги точно знает, что энигма он здесь один. С подобным себе было бы тесно. Хотя, если в разных кругах крутиться и не переходить друг другу дорогу… Юнги уходит мыслями от Чимина, а потом снова возвращается к нему. Раздевается параллельно и забирается в душ. Сладкий зайка любит сладкий чай, и Юнги теперь тоже сладкий. А еще он альфа, а Чимин омега. Маленький, хрупкий и беспомощный. Юнги способен его сломать. Так легко и просто. И как выяснилось, даже не по своему желанию. Он может просто выйти из себя и натворить дел. Вот почему его боятся. Почему ему не перечат. Они просто знают. Хорошо знают. А Юнги вдруг забыл, или, точнее, забылся. Об этом нужно подумать. Хорошенько. И, возможно… Дать зайке свободу. Которую он так хочет, которую он так жаждет. Так ему будет безопаснее. А удел Юнги — шлюхи. Элитные, но шлюхи. Кого не жалко придавить феромоном, кого не жалко выкинуть из спальни. Кого не надо обхаживать месяцами, проникаться ими и переживать за них. Так ведь гораздо легче. Так проще. А сердце снова обрастет и перестанет мерзко ныть. — Юнги… По спине проходится холодком, а после дверца в душевую снова закрывается, но Юнги теперь не один. Он оборачивается и смотрит вопросительно. Зайка обнажен, смотрит стеснительно, прижимает кулачки к груди. — Зачем ты… — Ты был расстроен. — И ты пришел утешить? — Ну так… да? Чимин смешно говорит, смешно лупает на него своими круглыми глазенками. Взгляд не опускает. Щечки красные-красные и губы кусаются попеременно. Весь такой смущенный, капельку расстроенный и переживательный. И как его такого прогонять? Как его такого отстранять? Как его такого отдавать? Другому человеку, другому альфе, чужаку… Все шлюхи, что были у Юнги, немедленно блекнут. Со всеми своими модельными формами, точеными лицами и длинными ногами. Потому что у Чимина тоже ножки длинные, хоть рост и маленький. И талия у него узенькая и попка сладкая, а личико и вовсе идеал. Нос этот с веснушками, теплые карие глаза с парой темных пятнышек на радужках и губы пухлые и мягкие, которые хочется, и трогать, и целовать, и натягивать на член. Чимин в целом только для этого и создан. Чтобы любить его, восхищаться им и трахать. И можно, конечно, вернуться к самобичеванию, но зачем, если узкую кабинку заполняет аромат ландыша, а Чимин продолжает смотреть с ожиданием и просьбой: — Коснешься меня? Юнги, естественно, касается. Покатых плеч, острых ключиц, маленькой груди с призывно затвердевшими сосками. Чимин однозначно все помнит. Как Юнги трогал его, как он ласкал его, как трахал. Помнит и хочет. Просто выделывается для приличия. Опять прощупывает границы. Что он может получить от Юнги? А что нужно сделать взамен? А придется ли чем-то жертвовать? И если Чимин тут, значит, его все устроило. Вряд ли он так переполошился из-за чашки, кинутой Юнги в лобешник. С учетом того, что жизни самого Чимина это никак не угрожало. Юнги ведь не обещал ничего плохого, не предупреждал о последствиях. Он просто сказал Чимину, что переоденется и отвезет его домой. Это разве страшно? Это разве может служить сигналом, чтобы зайка забрался к нему в душевую из-за ужаса и опасения за свою жизнь? Вряд ли. Поэтому Юнги трогает его без угрызений совести. Прижимает к стенке кабинки и, наклонившись, захватывает его маленький темный сосок в рот. Втягивает в себя, вылизывает, играет с ним кончиком языка. Массирует вокруг, сжимая мышцы и железу. Перемещается от одной груди к другой. Гладит большими пальцами по ореолам. И чувствует, как Чимин закапывается пальчиками в его волосы. Видит, как он запрокидывает голову, и слышит, как он сладко стонет. Желанный и желающий. Очаровательный, маленький омежка. Свалился Юнги в руки и капризничает, проверяет на прочность. А потом растекается в ароматную лужицу. Самую настоящую с ландышевой отдушкой. Юнги продолжает ласкать его грудь губами, а ладони спускает на ягодицы, сжимает и мнет их, заводится от их упругости и идеальности. Нащупывает мокрую дырочку и проникает внутрь. Она не такая узенькая, как прежде. Поддается легко и раскрывается, но все еще тугонько обхватывает пальцы. Мочит их смазкой, согревает своим жаром. Юнги ласкает его умело, растягивает быстро, надевает сразу на четыре и трахает по самые костяшки. Готовит для своего члена, который заинтересованно дернулся, как только Чимин вошел, а теперь уверенно стоит, готовый и жаждущий. Юнги оставляет его грудь и опускается на колени. Обхватывает губами маленький розовый член и аккуратно сосет его. Чимин такой чувствительный, даже слишком. Юнги знает, что если как следует приласкать его розовую головку, малыш обкончается буквально за минуту. Он уже сейчас выгибается, насаживается на пальцы сильнее и растерянно подергивает тазом, не зная, куда ему податься лучше, назад или вперед. Потому что безумно приятно везде. Юнги не дает ему кончить так быстро. Он просто раззадоривает посильнее. Чтобы зайка отвлекся, перестал зажиматься и стесняться. Чтобы его ландыш заблагоухал на полную. И это удается до смешного легко и быстро. Чимин больше возмущается, чем имеет что-то против на самом деле. Потому что ему нравится. Чертовски нравится. Даже без течки. Его глаза маслянистые, взгляд поплывший. И когда Юнги поднимается с колен, Чимин сам размыкает губы, сам тянется к Юнги за поцелуем. Милый, нежный зайчонок. Юнги дает Чимину то, о чем он просит. Вылизывает его горячий, сладкий рот, толкается в него языком и, подхватив под бедрами, подкидывает вверх. Чимин ерзает в его руках, вертит попкой и сам — сам насаживается своей мокрой дырочкой на член. А Юнги прикусывает его круглый подбородок, наказывает за плохое поведение. Почему нельзя так сразу? Почему надо было выбесить и довести до кипения. Вредная сучка, но до чего же охуенная… Юнги не материт его вслух, вслух он его только хвалит и делает комплименты. Чимин у Юнги самый лучший зайка, самая отзывчивая омега, дражайшее сокровище. Чимин стонет, Чимин стыдливо хихикает, подставляет Юнги свои красные щечки, чтобы за них Юнги его тоже покусал. Именно так, и никак иначе. Потому что зайка может не понять грубых слов, может разобидеться и опять накрутить их обоих, перевернуть все с ног на голову. А Юнги такого не надо. Ему надо зайку на члене. Юнги прижимает его спиной плотно к стенке душевой, придерживает под бедра и толкается размеренно. Не спешит, трахает с оттяжкой, и Чимину этого достаточно, чтобы забрызгать свой живот спермой. Его маленький член дергается, выплескивая все капля за каплей. Чимина пронизывает дрожью и сладко выгибает. И пока он кончает, Юнги наращивает темп, входит глубоко, не задерживается внутри, догоняет свое собственное удовольствие и снова закупоривает его попку узлом. Это кажется нужным, это кажется важным, засадить по самые яйца и остаться внутри, распирая мягкие стеночки до отказа. Чимин мило пыхтит из-за этого, вертится и, отлипнув от стеклянной стены, обнимает Юнги, переносит весь свой вес на него, прикладывается щекой к плечу и покорно ждет… когда Юнги его наполнит.

***

Чимин никуда не уезжает. Юнги обещает, что подбросит его утром до работы. Потому что Юнги тоже надо. Три дня, как надо, но он был слишком занят своей зайкой. Настолько занят, что дел не касался вообще, и ему даже звонил отец, узнать, все ли в порядке. А у Юнги настолько в порядке, что лучше всех. Чимин довольный, Чимин тихий, Чимин улыбается глупо и практически лежит на Юнги, пока они смотрят фильм. И даже не Титаник, от чего настроение только улучшается. На экране какая-то комедия. Чимин выбрал ее по короткому трейлеру и теперь хихикает каждые пять минут, а то и вовсе заходится в громком смехе, забавно подергивая своими задними лапками. — Ты мне правду сказал? — спрашивает Чимин, когда в комедии герои признают свои чувства, и на краткий миг все превращается в мелодраму. — Предполагаю, что да. Но все же уточни. — Что я у тебя не в заложниках. — А, нет. Можешь пихать котлеты в булки сколько тебе угодно. Только с альфами не флиртуй. — А с омегами? Юнги скашивает на Чимина вопросительный взгляд. Чимин молчаливо пожимает плечами. — С омегами можно. — Почему? — Узла нет, не конкуренты. Чимин закатывает глаза, Чимин краснеет и бурчит: — Дурак! Омежка из телевизора вторит Чимину, из-за чего он начинает хохотать. Юнги посмеивается тоже. Неплохо совпало. Больше они не разговаривают. Тема отложена до лучших времен. Но Юнги уверен, что еще не закрыта. Этот зайка совсем же дикий. Чтобы приручить, времени нужно много. Юнги бы хотел добиться всего за хороший секс, но с Чимином так не работает. Слишком недоверчивый ушастый. Но хоть присмирел немного, и на этом спасибо. А там, может, и до свадьбы дойдет. Вот прям, как в фильме. Юнги берет зайкину лапку, поглаживает его крошечные пальчики и разглядывает безымянный. Нужно будет узнать размер. Надеть кольцо, заселить в Чимина пузожителей и выдохнуть. Тогда он точно никуда не денется и не убежит. Но к этому вопросу они, наверное, придут через годик, а может, через два. Как получится.