Подчиниться шепоту

Котенок действительно оказывается совсем крохотным. Врач говорит, что ему около недели. Глазки у него только-только начинают открываться, за небольшой щелкой еще толком не видно ни цвета, ни зрачка. Он голоден и вымотан, но не истощен. Либо его выбросили только сегодня, либо мама кошка о нем заботилась все предыдущие дни, но что-то произошло. Чимину Юнги не говорит об опасностях, которые поджидают уличных животных на каждом углу. Также он не говорит, что кроху мог кто-то безжалостно вышвырнуть. Чимин и так недолюбливает людей. — Скорее всего, его мама отошла, чтобы найти себе еды, а потом была поблизости, но побоялась подойти из-за шума, который вы с Ёнсоном создали. — Значит, я виноват, что он остался один? — Нет. Возможно, она погрустит немного, но она все-таки кошка, а не человек. Котенок бы вырос и начал жить своей жизнью. Животные не держат детей возле себя восемнадцать лет. А ты забрал его домой и обеспечил беспечным будущим, полным халявной еды. Так что не грусти. Чимин веселеет и кивает. Он еще сонный, всклоченный и смешной. Вынесся из своей комнаты, как только проснулся, чтобы найти котенка. Тот нашелся быстро. На кухонном островке в плетеной корзине. Накормленный и согретый бутылкой с горячей водой, спрятанной под махровым полотенцем. — Спасибо, Юнги. — Не за что, а теперь пойдем. — Куда пойдем? — Умываться. Чимин смотрит непонимающе, но руки от корзины убирает и идет вслед за Юнги. Когда они оказываются в ванной, до Чимина доходит не сразу, но когда доходит, он смотрит жалостливо и дует губы: — Я не буду больше ругаться. — Конечно не будешь. Юнги берет Чиминову щетку, мочит под водой, а потом трет щетинками о брусок хозяйственного мыла и протягивает Чимину. — Приступай, зайка. В следующий раз будешь думать, прежде чем говорить. Чимин смотрит еще более жалостливо, но Юнги непреклонен. Чимин чистит зубы мылом, кривится и плюется, но выдерживает наказание стойко. И до вечера не говорит вообще ни слова. Когда Чимин молчит, оказывается тоже довольно милым.

***

Юнги проклинает все на свете, когда просыпается среди ночи по будильнику. Всрался бы ему этот блядский котенок. Когда Юнги берет его в руку, хочется протолкнуть шприц глубоко в маленькую глотку и закончить на этом. Но котенок определенно точно ни в чем не виноват, и Юнги ранее не замечал за собой живодерских наклонностей, потому терпит и кормит пушистого Блоху. Юнги его так назвал сразу и менять кличку не планирует, как бы Чимин ни злился из-за этого. Чимин, который дрыхнет сейчас, развалившись поперек кровати в своей спальне. Он Блоху тоже кормит. Исправно, по часам. Но ночь на себя взял Юнги. Благородный рыцарь, ебать его в рот. Проявляет участие и зарабатывает себе очки. Будто ему есть дело, будто ему не насрать. Он набирает в бутылку новую порцию горячей воды и укладывает накормленного Блоху спать. Смотрит на это нечто. Ушки маленькие, хвостик тоже, зато башка большевата по отношению к тельцу. Гомункул какой-то, даже не верится, что из него может вырасти что-то дельное. Юнги до этого не видел котят, по крайней мере, таких крошечных. Скорее подростков. Тоже не особо симпатичных, худых и длинных, до смешного непропорциональных. И, естественно, взрослых котов. Один такой приходил к Юнги греться зимой. Он тоже был серый, беспородный, с более темными полосами на хвосте. Юнги звал его Тигром. У Тигра были мощные лапы с длинными когтями и устрашающий взгляд янтарных глаз. Тигр добывал себе пропитание сам. Ловил голубей и крыс, иногда подкидывал последних Юнги в благодарность за кров. Юнги знает, каковы крысы на вкус. Если во время еды не думать об их мерзком писке и желтых передних зубах, то мясо может сойти за курятину. По крайней мере, мама говорила так. Она убеждала Юнги, что нет никаких отличий, что его не должно скручивать тошнотой. Она просила Юнги не думать, а просто есть. Юнги ел и не мог сравнить их ни с чем. Потому что это была крыса, а не курица. Выкинуть это из головы не получалось, но со временем получилось смириться. Юнги морщится и выходит из спальни Чимина, чтобы уйти в свою. Блоху он на ночь к себе не забирает. Во-первых, без надобности, потому что приходится все равно наливать горячую воду в бутылку и разводить смесь для кормления на кухне, а во-вторых, ему нравится смотреть на спящего Чимина. Сон у того богатырский, просто так не разбудишь. Юнги впору завидовать. Он в собственном доме не чувствует себя в такой безопасности, чтобы не обращать внимания на постороннее присутствие. А Чимин не обращает, дрыхнет без задних ног, развалившись звездой, и ничто ему не мешает. Но это не плохо, крепкий сон полезен для здоровья. Юнги заваливается в свою кровать. Накрывается одеялом и отключается с картинкой забавно приоткрытых во сне полных губ перед глазами.

***

У Юнги появляется новая привычка. Она вынужденная. Приходить с работы, переодеваться и обосновываться не на кухне, а в гостиной. Без ноутбука, без документов, без важных дел, которые преследуют постоянно. Потому что Чимин оказывается совсем не жадным. Вот ни капельки, и с огромным удовольствием делится Блохой. Чимин искренне верит, что Юнги котенка любит и из этой любви заботится, исправно кормит кошатину по ночам. Поэтому, стоит Юнги устроиться на диване, Чимин тут же опускает Блоху ему на грудь и садится рядом на краешек. Юнги терпит только поэтому. Только потому что Чимин сокращает расстояние до минимума и не боится прижиматься к телу Юнги своим. Блоха у них неправильная. Она не умеет прыгать, только ползает. Пищит невнятно и корябает своими малюсенькими коготочками открытые участки кожи. — Надо научить его молчать, — говорит однажды Юнги. Блоха копошится где-то на стыке плеча и шеи, попискивает рядом с ухом. Попискивает и даже не мурчит. Тигр вот мурчал. Заползал к Юнги под плед, скручивался где-то в районе живота и заводил свой вечный моторчик. Грел собой холодными ночами и убаюкивал. Юнги любил Тигра. Тигр его никогда не боялся. — Зачем? — спрашивает Чимин. Он тянется своей ладошкой к котенку, осторожно гладит кончиками пальцев, задевает ненароком кожу Юнги. — Потому что если он будет мяукать на весь дом с утра пораньше, я его отправлю жить в вольер. — Не отправишь. Он хорошенький и мягонький, он тебе нравится. Юнги нравится Чимин. Блоха идет в довесок. Он как аппендикс, который вроде не вредит, но вообще-то нахер не сдался и может сулить большие проблемы. Но Юнги этого снова не говорит. Он тянется рукой к Блохе. Вроде как тоже погладить, но на самом деле — чтобы прикоснуться к маленьким пальчикам Чимина. Прикоснуться хотя бы на мгновение. Докатился. — Это сейчас такой, пока маленький, а потом он вырастет. Чимин отвлекается от котенка, его взгляд смещается на лицо Юнги. — Я большой, но тоже тебе нравлюсь. И смотрит так хитро, с усмешкой. Не злой, скорее, игривой. Чимин снова поддевает, но на этот раз не глубоко. Царапает не больно, прощупывает уже с другой целью. — А кто тебе сказал, что ты большой? Такая же блоха, только мордочка посимпатичнее. Чимин почему-то не злится. Не дуется обидчиво. Не поджимает губы. Вместо этого он улыбается уголками губ. — Спасибо. Быть красивее котика — это очень приятный комплимент. Юнги изгибает брови. Он в свои слова, естественно, не заключал ничего плохого, не собирался оскорблять, но на комплимент это не тянуло все равно. Отдавало насмешкой и едкостью. Юнги банально подшучивал. И теперь он теряется. Как отвечать в диалоге, который перестал быть игрой и поединком? Юнги к такому не привык. С Чимином не привык. Потому пауза затягивается, тупое выражение на лице Юнги тоже. А потом Чимин моргает своими черными ресницами, улыбается шире и дополняет: — Ты, кстати, тоже блоха, просто накачанная. — Твое счастье, что на мне котенок. Чимин спокойно забирает Блоху, прижимая к своей груди, и вздергивает бровь. — Что теперь? — А теперь твое счастье, что он у тебя. Чимин показывает Юнги язык и уходит к себе в комнату. Маленький поганец.

***

Чимин выходит на улицу, потому что его зовет Юнги. Выходит и замирает, не двигаясь. Он смотрит на обнаженную мужскую фигуру и не отрывает глаз. Он не любуется. В его взгляде нет интереса, нет любопытства, в нем отвращение и даже страх. Юнги долго думал, стоит ли делать это на глазах Чимина, стоит ли ему показывать, или провести экзекуцию за пределами дома. Молча, в тени, оставить в тайне. Но после чаша весов перевесила. Мужчина Чимину знаком. Даже слишком. Высокий, с довольно широкими плечами, но уже с проседью и дряблым брюхом. Ему хорошо за пятьдесят, а когда Чимину было всего одиннадцать, пятый десяток он уже разменял. Но по какой-то нелепой причине все равно позарился на маленькую омегу. Не просто на юную, а на ребенка. Юнги такое непонятно, он такое не прощает. Кан Данхо. Юнги вышел на него давненько. На следующий же день, как Чимин сказал, почему он не любит воду, почему он боится купаться, почему не принимает подарки, почему записал Юнги в извращенцы. И пусть Юнги не ангел, пусть он не идеален и их знакомство с Чимином не тянет на мыльную оперу, пусть та сцена может быть романтичной только с налетом стокгольмского синдрома, но все же Юнги никогда не насиловал омег и не просил детей трогать свои яйца и член. Это низко. И это даже не про достоинство, это про адекватные взгляды на жизнь, это про здоровую голову. У Кан Донхо нет ничего из этого, в его башке явная поломка, и эту поломку стоит устранить. Но казнить никого на глазах Чимина Юнги, естественно, не станет, а вот заставить прочувствовать некоторые моменты хочет. Поэтому он подходит к керхеру, от него тянется длинный шланг к стене дома из которого торчит маленький уличный кран. Юнги достает «пистолет» из держателя, нажимает на переключатель. Вода мощной струей ударяет пока в землю. Юнги подходит к Донхо ближе, останавливаясь в метре и направляет на него «пистолет». Ублюдок взвизгивает даже с кляпом во рту и дергается в сторону, пытаясь убежать. Не выходит. Юнги предвидел все это, поэтому рот Донхо надежно заткнут, чтобы избежать громких криков, а глубоко в землю вбит металлический столбик, к нему приварена короткая цепь. Донхо надежно прикован к ней за щиколотку. Поэтому он только нелепо дергается, раздирая кожу на ноге в кровь. Керхер у Юнги с большим давлением. Он с легкостью сбивает с уличной плитки грязь и налет, а на самых мощных оборотах даже может повредить краску на машине. Юнги, естественно, не врубает на полную, чтобы с Донхо не смыло всю кожу, и не потому, что ему жаль, а потому что Чимину на такое смотреть нельзя. Однако напора достаточно, чтобы покрыть все тело красными пятнами, после которых останутся гематомы, а если навести на лицо, можно с легкостью оставить без зрения. Юнги пока этого не делает. Он оставляет следы на всем теле ниже шеи и с удовольствием проходится по открытому паху. У Донхо руки связаны за спиной, он не может прикрыться. Только мычит, как корова, под болючими ударами беспощадного кнута и падает на землю. Лежачих не бьют, так гласит закон установленный еще несколько веков назад. Это что-то про доблесть и честь, но Юнги себя к рыцарям не приписывал, благородство это, пожалуй, не про него. Поэтому он продолжает бить мощной струей по корчившемуся на земле Донхо, не испытывая жалости. Его останавливает Чимин. Подбежавший сзади и ухвативший его за руку двумя своими маленькими ладошками. — Достаточно, — просит совсем тихо, но его голос перекрывает шум керхера и мычание Донхо. Юнги слышит и слушается. Отводит «пистолет», прекращает пытку. Отходит и выключает моечный аппарат. — Приберитесь, — бросает своей охране, а Чимину говорит уже гораздо мягче. — Пойдем. Юнги переживал, что Чимин будет напуганным, но он не напуган. Однако потрясен. Юнги заводит его в дом, провожает в гостинную, усаживает на диван и оставляет на минуту, чтобы вернуться обратно с немного подросшим Блохой. Кладет его Чимину на колени и садится рядом. Спрашивает довольно глупое для данной ситуации: — Как ты? — Рад, что зубы чистил хозяйственным мылом, а не полоскал той штукой. Юнги кивает. От керхера Чимину бы порвало рот, а такой цели Юнги никогда не преследовал. — Ваши проступки довольно сильно отличаются. Между сквернословием и педофилией расстояние как от рая до ада. Донхо попадет в ад. — Ты убьешь его? — спрашивает Чимин почесывая Блоху за ухом. — Ты не хочешь? — Не хочу. — Значит, не убью. Убьют за него. Чимин кивает и немного расслабляется. Откидывается на спинку дивана. Смотрит на свои пальчики поглаживающие короткую шерстку, а потом поворачивает голову и смотрит на Юнги. Предлагает: — Погладь тоже Блошу, чтобы успокоиться. — Я спокоен. Чимин отрицательно качает головой и перекладывает котенка на колени Юнги. Стоит отдать должное, Блоха растет до безобразия спокойным котенком, любящим сидеть на руках. На памяти Юнги он ни разу не пытался куда-то уползти и доверчиво подставлялся под ласку. — Ты не спокоен. Ты воняешь. — Воняю? — Да. Йодом и бешенством. Юнги усмиряет свой феромон спустя секунду, и в это же мгновение по рецепторам ударяет мощным ароматом ландышей, настолько сильным, что на мгновение голова идет кругом. Юнги смотрит на Чимина не то что удивленно, а шокированно. — Ты что, пытался перебить мой запах? — У меня же не было противогаза! — Чимин огрызается, почему-то расценивая как упрек. — Я не обвиняю, я просто удивлен. Обычно… Юнги осекается. Не продолжает фразу. Не говорит, что в такие моменты к Юнги никто не просто не подходит, а даже не приближается. Потому что его море перестает быть соленым, оно становится едким и жжется наравне с огнем. К своим годам Юнги редко теряет контроль, он привычен сдерживать феромон и подавлять его, но бывают исключения. Сегодня было именно оно. — Подожди-ка минутку, — просит Чимина непривычно вкрадчивым голосом и уносит Блоху обратно в комнату. Юнги, конечно, не питает к котенку особой любви и привязанности, но на животных их запахи тоже действуют. Нечего Блохе участвовать в эксперименте, который Юнги хочет провести. Он возвращается обратно к ожидающему его Чимину. Садится чуть дальше, отодвигаясь в самый угол, чтобы увеличить расстояние и говорит: — Я буду усиливать запах, а ты пробуй перебить. Ладно? Как только перестанешь справляться, я остановлюсь. Чимин хмурится и цокает почему-то недовольно. — Не нравится идея? — спрашивает Юнги. — Нет. — Почему? — Потому что когда ты разозлишься уже на меня и будешь знать мои возможности, долбанешь со всей дури. А у меня после твоего воздействия потом отходняки по полчаса. — Зайка, действие феромона отличается при банальном выплеске эмоций и влиянии на разум. Подавлять волю в целом могут только альфы, омегам это не свойственно. Ваш запах может только влиять на эмоциональный фон. Смягчать или притуплять гнев, вызывать влечение и желание. Поэтому, если я захочу приструнить тебя, то ты не справишься в любом случае. В этот момент я не буду вонять йодом, как ты выражаешься. Это несколько разные уровни влияния и восприятия. — Тогда зачем что-то проверять? — Считай, из праздного любопытства. Чимин недоверчиво щурится, но после согласно кивает. Поворачивается к Юнги всем телом, устраивается на диване с ногами, подтягивая их к себе и скрещивая в позе лотоса. — Давай попробуем, только контролируй, потому что приятного все равно мало. — Не волнуйся, зайка. Юнги ему улыбается. Чимин в ответ кривляется и кладет ладошки на свои колени. Распрямляет плечи. Такой горделивый и воинственный, будто готовый к поединку на мечах. Юнги с трудом подавляет улыбку и потихоньку усиливает феромон. И на первых этапах чувствует, как ароматный ландыш набегает на него сильными волнами и скрадывает всю соль. Топит в своем цветочном запахе, щекоча Юнги нос. Усмиряет волнующееся море. Юнги смотрит на Чимина с неким восхищением. Такая маленькая омега с огромным потенциалом. Даже Камила с ее знойным темпераментом гаснет на его фоне. Хотя она не самая слабая омега. Но Юнги не выносит, ни феромоном, ни характером. А хрупкий Чимин, такой же тоненький, как стебелек ландыша, стойко держится и дает отпор. — Зайка, ты в порядке? — Юнги слышит в своем голосе нотки нежности и беспокойства. Потому что чувствует, как ландыш начинает меркнуть. Йод заглушает его свежий аромат, разъедает, а соль оседает поверх белесым налетом. — Пованивает, но терпимо. Юнги тихо смеется, выпускает феромон на волю постепенно и успевает высвободить процентов на восемьдесят, когда Чимина наконец перекашивает и он резко отклоняется назад, заваливаясь на спину и чуть не скатывается с дивана. Юнги тут же усмиряет себя и свой запах. Пространство заполняется одним лишь ландышем, сейчас немного даже удушающим. Но потихоньку затихающим и становящимся по обычаю вкусным и приятным. Чимин барахтается неловко, усаживается обратно. Трет ладонями лицо, чешет кончик носа и пару раз вздергивает головой, прежде чем посмотреть ясным взглядом на Юнги. — Ты не альфа, ты скунс, — сообщает, морщась. Юнги не обижается и даже не осекает его. Юнги думает о том, что когда Чимин окажется в его постели, тотальный контроль не потребуется. Чимин сможет справиться своими силами. Чимин сможет справиться с Юнги. Это откликается не страстью, не ярым желанием уложить Чимина в кровать немедленно и подмять под себя, чтобы проверить на практике. Это ощущается каким-то благоговением, которое Юнги не испытывал до этого. Это ощущается признанием. Юнги чувствует себя в этот момент покоренным и поверженным. Оглушенным.