Подчиниться шепоту

Блоха не отдает Богу душу, и Юнги этому с одной стороны рад, с другой нет. Потому что котенок значительно подрастает, крепнет и перестает смирно лежать в своей корзинке. Он вообще лежать перестает, предпочитая носиться по всему дому и пакостить. Питомцы — отражения своих хозяев, да. Юнги склонен согласиться, пусть даже Чимин не катается на тюле в гостиной. И смотря сейчас на этого мелкого мудака, уже не скажешь, что его взяли с мусорки. Потому что ведет он себя, как полноценный хозяин, который забрал с помойки их всех. Победитель по жизни, перед которым все двери должны быть открыты. В прямом смысле слова, иначе он начинает истошно орать и корябать своими крошечными, но острыми когтями. У Юнги больше нет личного пространства. У Чимина, впрочем, тоже. В спальнях невозможно закрыться и отгородиться, потому что Блоха только слышит щелчок замка и тут же включает сирену. Юнги снова хочет его притопить, но держится. Исключая эти минусы и зацепки на брюках, по которым Блоха взбирается, подобно скалолазу, плюсы тоже имеются. Чимин перестает засиживаться в своей комнате и меньше тусит с псами. Он все больше носится по дому с котячьими игрушками, пытаясь вымотать Блоху, чтобы тот потом спал ночью. Блоха спит, но недолго, так что выматывает Чимин только себя. А еще он наконец соглашается ходить по магазинам, соглашается тыкать своим маленьким пальчиком и говорить «хочу». Правда, хочет он все для Блохи. Новый лоток с высокими бортами, потому что Блоха в горшке пытается прорыть тоннель до Китая. Мягкую лежаночку, чтобы Блохе хорошо и удобно спалось. Плюшевый домик, чтобы было где спрятаться. Гамак на окно, чтобы он отдыхал и наслаждался видами. Маленький фонтанчик, чтобы пил проточную, а не стоячую воду. Кошачий уголок, чтобы он мог прыгать по полкам, вкрученным в стену, и взбираться по опорам обмотанным канатом. И, конечно, кучу всяких игрушек, которые можно грызть и катать, на которые можно охотиться. Юнги не жалко, это сущие копейки. Все это стоит дешевле, чем один его пиджак. Дешевле, чем Джеки. И в очередную поездку Юнги даже удается утянуть Чимина из зоомагазина в человеческий. Потому что жара начинает спадать и нужно прикупить что-то на осень. Чимин особой радости не испытывает, интереса не проявляет. Жмет своими узкими плечиками и смотрит по сторонам скучающе. А затем смотрит уже на Юнги, закатывает глаза и говорит будто делает одолжение: — Выбери что-нибудь для меня, чтобы тебе приятно было смотреть. Юнги такое одолжение не нравится, но он им пользуется и ведет Чимина в магазин нижнего белья. Теперь Чимин смотрит не со скукой, а с ненавистью. Его губы шевелятся, рассказывая все самое «хорошее», но вслух не слышно ни слова. Чимину не понравилось чистить зубы с мылом. Но спустя минут десять его как будто подменяют. Он берет из рук Юнги абсолютно все вешалки с одиночными трусиками и комплектами. Не кривится, не косится и с готовностью уходит в примерочные, а перед этим забирает у Юнги пиджак. И стукает ему в лобешник ладонью, когда Юнги пытается сунуться за шторку раньше времени. Стукает смачно, с оттяжкой, с глухим шлепком и озвучивает: — Как по переспевшему арбузу. Юнги присаживается перед примерочной на корточки, потому что не может сдержать смех. Чимин вроде оскорбил, но с такой непосредственностью, что Юнги вынесло. Ёнсона тоже. Его хрюканье за спиной нельзя было не расслышать. А потом Юнги перестает смеяться. Потому что Чимин резко отодвигает шторку и встает в позу. Поднимает обе руки вверх, слегка выгибая кисти в запястьях, тянет одну ногу в сторону, ставя ее на пальчики и делает упор на другую, выделяя сразу округлившее бедро. На нем только пиджак Юнги, полностью расстегнутый и черные трусики. Не кружевные, но совсем тоненькие, полупрозрачные, с очень высокой посадкой до самого пупка и закрывающие полностью паховую зону, но когда Чимин поворачивается, темная ткань опоясывает только его талию, а дальше узким треугольником спускается вниз, теряясь между ягодичек и оставляя их полностью обнаженными. Чимин демонстрирует себя без страха и стеснения, приподнимает края пиджака, хотя Юнги и так все видно. Он не успел вовремя встать с корточек, и вид у него потрясающий. — Зайка, одевайся, остальное дома. Чимин оборачивается через плечо, бросает короткий взгляд, но это взгляд победителя. Маленький паршивец.

В итоге парочку толстовок и джинсов они все-таки берут и спешат домой. Точнее, спешит Юнги, но никакой показ мод ему не светит. Остаток дня он занимается распаковкой подарков для Блохи и пытается делать вид, что его это не бесит.

***

Начинается сезон покушений. Юнги это больше не пугает и даже не раздражает. Юнги привык. Возможно, он привык еще раньше, чем в него пытались стрелять, чем пытались похитить, подорвать его машину и пробраться в его дом. Потому что Юнги жил со страхом с четырех. Именно тогда мама собрала для них пару спортивных сумок и сбежала от отца. Она была умной женщиной с хорошим обонянием, поэтому поняла раньше всех, кем является Юнги. Энигмы довольно редко рождаются, но еще реже доживают до взрослого возраста. Старшие альфы обычно убивают их гораздо раньше, чувствуя соперничество, чувствуя угрозу. Не спасает одна кровь, текущая по венам, не спасает родительская любовь. Энигмы слишком опасны, чтобы оставлять их в живых. Юнги родился обычным ребенком, обычным альфочкой. Немного болезненным, но все дети такие, особенно первенцы. На этот признак никто и никогда не обращает внимание. Но если обычные дети могут быть и крепенькими, то энигмы нет. В младенчестве и раннем детстве они всегда слабы. Природа будто сама уравновесила их появление на свет крайней слабостью и болезненностью, чтобы естественный отбор проходил не в их пользу. Чтобы популяция энигм не росла, чтобы они не подавили собой большую часть населения. И, пожалуй, Юнги не против таких правил вселенной. Потому что столкнись он с другим энигмой, они бы бодались лбами, как бараны, пока оба не упадут с моста. Так что, скорее всего, при увеличении популяции энигм, общий коэффициент людей резко уменьшится и останутся одни омеги. Но пока Юнги был маленьким, бороться ему ни с кем не приходилось, а мама зорко за ним следила, лечила многочисленные простуды и более серьезные болезни. Юнги, кажется, переболел всем, чем можно и нельзя. Чудом оставшись в живых, потому что если до четырех у него были лучшие лекарства и врачи, то после у него была только мама. Запах Юнги начал проклевываться к двум. Это тоже признак энигм, у которых феромон проявляется гораздо раньше, но отец тогда решил, что просто его сын, несмотря на болезни, будет очень сильным альфой, вот и развивается не по годам. Отчасти отец, конечно, был прав… Да и у альф феромон открывается не в период созревания, как у омег, а годам к шести-восьми, поэтому панику опять никто не поднял. Но к трем мама начала догадываться, в четыре поняла, что тянуть больше нельзя. Она забрала Юнги и исчезла вместе с ним. Спрятаться от главы мафии было сложно. Просто пересечь границу недостаточно. Он бы выследил, он бы нашел. Она прекрасно понимала. Потому уезжать никуда не стала. Осталась в стране, но укрылась в таком злачном месте, куда нормальные люди в здравом уме не заходят до сих пор. В том квартале проживали отбросы. Бомжи, наркоманы, низкосортные шлюхи и нелегалы. Полная антисанитария, никаких рабочих мест, разъебанные дома без воды, без света и отопления. Трупы на улицах, трупы в домах. И властям до них не было никакого дела. Полуживое кладбище, где не надо ухаживать за могилами. Там процветал разбой, барыжнечество и кражи. Спиздить могли все, вплоть до обоссанной картонки, лишь бы не спать на голом, холодном асфальте. В этих условиях Юнги жил восемь лет. В этих условиях он рос. Люди отца нашли их, когда Юнги исполнилось двенадцать. Нашли, но уже ничего не могли сделать. Маленький Юнги заставил трех вооруженных альф встать перед ним на колени. Но вернуться пришлось. Бежать уже не было смысла, прятаться было негде. Мама Юнги к тому времени была слаба и тонка, как тростиночка. Юнги помнит, что ее глаза стали потухшими и, кажется, даже лучи солнца не могли заставить их бликовать. Она была тяжело больна. И хоть по возвращении ее сразу определили в лучшую клинику страны, она сгорела за несколько месяцев. Она пожертвовала собой ради Юнги. Своим здоровьем, своей молодостью, своей жизнью. И как только убедилась, что Юнги окреп и ему ничего не угрожает, тут же ушла. Мгновенно. Юнги казалось, что он закрыл глаза в комнате их маленькой хибары, с огромным амбарным замком на двери и заколоченными окнами, а открыл на кладбище с видом на заколоченную крышку гроба. Пожалуй, даже в том возрасте отец мог его убить. Не голыми руками, конечно, не приближаясь. Но мог. Да хоть дом взорвать с находящимся в нем Юнги. Но не стал. Может, не посмел из-за памяти о жене, которую все-таки любил. Любил сильно. Даже слишком. Потому что ни во время ее побега, ни после смерти в его постели не было ни одной омеги. Даже шлюхи. Юнги казалось это глупостью и даже слабостью, но в глубине души он уважал его за это. Уважал, но в смерти матери винил. Потому что если бы она доверяла ему безоговорочно, если бы он не позволил ей в себе усомниться, она бы никуда не сбегала. Она бы не умерла. Юнги ненавидит отца именно за ее смерть. Юнги плевать на свое загубленное детство, на холод и голод, на употребление в пищу всего, что только полезет в рот. На купание в ледяной дождевой воде или в грязнющей маленькой реке неподалеку. Плевать на испещренную укусами блох и клещей кожу. На вечно маленькую и не по сезону одежду. Юнги бы даже простил за то, что матери тоже приходилось приторговывать наркотой, чтобы добыть денег. За то, что ей тоже приходилось опускаться до краж, и за опасность, которая ей вечно угрожала за пределами их хибары. Но за смерть — нет. Впрочем, у них с отцом все взаимно. Потому что отец точно так же винит Юнги, только не из-за побега жены, а за то, что он вообще родился. И что не сдох от менингита, которым переболел в год. И что отец сам не распознал в нем энигму раньше матери и не утопил в бочке, как котенка. Из-за этих сожалений Юнги убедился, что мама была права. Отец бы его в живых не оставил. Но к двенадцати годам время было упущено. Просто так от Юнги уже было не избавиться, и отец позволил ему жить. Решил сделать его своим козырем, своим цербером и своим трехглавым драконом. Он думал, что сможет посадить Юнги на цепь и устрашать конкурентов. Хвалиться перед партнерами, какое сильное потомство от него родилось. За это Юнги ненавидел его еще сильнее. За это он заставил отца обмочиться на глазах у его людей. И не жалел об этом. Пусть скажет спасибо, что Юнги не сделал так на каком-нибудь званом ужине или при партнерах. Но на самом деле Юнги тогда подумал, что в скором времени ему пустят пулю в голову. Он даже заперся в комнате на несколько дней и зашторил окна, чтобы его не убил какой-нибудь снайпер. Однако отец простил ему свой позор. Хоть и игнорировал еще год, оставив самого по себе. Больше Юнги таким не помышлял, да ему было и некогда. Потому что, независимо от игнорирования, домашнее обучение не прекратилось. Учителя все также исправно приходили. Но теперь еще более злобные и яростные. Юнги казалось, что своими попытками вбить ему в башку такой объем знаний они превратят его мозг в жижу. Обошлось. Юнги справился с нагрузкой. И позже даже закончил экстерном университет на пару лет раньше положенного. Если бы мама не умерла, Юнги уверен, она бы им гордилась. Конечно, насколько можно гордиться человеком, который точно так же, как и отец, пошел по криминальному пути. Собственно, из-за этого Юнги и переносит теперь все дела на дом. Такое происходит периодически. Как и у всех психов наступает сезонное обострение, так и у конкурентов просыпается тяга нанять киллеров. Заебали. А тут Юнги еще как раз выбил себе несколько складов аккурат у порта, чтобы было где подготавливать наркоту и оружие к отправке. Такие территории оценивались выше земли в центре столицы. На них постоянно велась охота, они добывались шантажом и угрозами. А еще они были защищены от полиции. Рейды на них никогда не одобрялись свыше, потому все было куплено и проплачено. Юнги подсуетился вовремя. Родная сестра собственника складов только успела разродиться, и люди Юнги в тот же час похитили младенца. Увели из-под носа врачей и медсестричек, из-под носа вооруженной охраны. Мало кто мог решиться на такое, потому что человек это был не простой. Промышлял тем же делом и вообще-то с кланом Юнги не конкурировал, импортируя товар в страну, в которой у Юнги и его отца пока не было никакого влияния. Но Юнги нужны были склады. Он расширял охваты, и ему было абсолютно похуй, какими путями добиться своего. Отец ебал ему мозги по телефону целый час. Требовал вернуть ребенка за просто так, задаром. Чтобы избежать последствий. Юнги слушал его голос в наушнике молча и подписывал договор об аренде на пять лет, покачивая одной рукой мирно посапывающий сверток. Юнги ведь не зверь и не монстр. Лялька была осмотрена его личными врачами и накормлена. Готовая в любой момент вернуться к матери. Юнги всего лишь нужны были помещения. И он их получил. Да, не как собственность, но и аренда его устраивала. Тем более, на пять лет. Тем более, без возможности изменить размер оплаты. Правда, теперь на Юнги совершилось уже третье покушение за неделю, но это ничего страшного. Он и не такое переживал. Пересидит пару недель дома, может, даже отдохнет и расслабится. А там все поутихнет. На крайний случай отец справится без него и месяц. Юнги и из дома прекрасно может раздавать указы и контролировать. Его люди не разбегутся, как вши на лысой голове. Они будут работать все так же. Четко, без сбоев и заминок. Единственное, что придется потерпеть, это Ёнсона в своем доме двадцать четыре на семь. На случай тотального пиздеца. Ёнсон его вытянет из любой жопы, и Чимина подмышку прихватит. Именно такой у него приказ. Чимин, правда, Ёнсону не рад. Стесняется. Не видать теперь Юнги коротеньких шортиков, как своих ушей. Но зато он зовет Юнги с собой в джакузи. Точнее, на ступени на цокольный этаж. Чтобы сидел там, как провинившаяся псина перед дверью, и охранял. И сколько бы Юнги ни убеждал, что Ёнсон вниз в целом не спускается и обитает в основном в гостиной, Чимин не доверяет. А Юнги, видимо, уже да. Только вот посмотреть на себя обнаженного все равно не дает. Жадина.

***

Юнги замечает не молниеносно, но довольно скоро, что от Чимина несет Ёнсоном. Не тем едва различимым осадком, оседающим из-за нахождения в одном помещении. А более ощутимым. Более сильным. Юнги уверен на сто процентов, что Ёнсон Чимина бы не тронул, даже если бы тот разделся и подставил текущий зад. Но запах имеет место. Юнги не устраивает разборки. Не тянется к оружию, чтобы прострелить кому-то башку, но настораживается. Еще и Чимин странный. Запирается в своей комнате, несмотря на орущего Блоху. Юнги только и слышит, как закрывается и открывается дверь, стоит раздаться звонкому «мяв» в тишине коридора или в спальне самого Чимина. Но не успевает Юнги действительно взбеситься и поддаться мечущемуся нервно внутри альфе, как ответ приходит сам. Ёнсон спрашивает у Камилы, не забирала ли она в стирку его пиджак. Камила не забирала. Потом он не досчитывается футболки, которую вешал на спинку дивана перед сном. А потом Юнги видит поблескивающие нездоровым блеском глаза Чимина и все понимает. Его омега гнездится перед течкой. Не прошло и года. Юнги радуется этому факту. А еще поступает, как ублюдок, отбирая у Чимина вещи Ёнсона и пихая взамен свои. У Чимина часть его гардероба и так есть, как оказывается. Что ревнующего альфу немного успокаивает. Но Юнги хочет, чтобы кроме его феромона в гнезде Чимина вообще больше ничьего не было. А еще ему хочется на это посмотреть. Юнги видел мамино гнездо. Она собирала его осторожно, скручивала свою одежду и одежду Юнги в колбаски, выкладывала по краям своего матраса, как защиту, как барьер, и в те дни очень чутко спала, а еще забирала к себе Юнги. Прятала в своем гнезде, как нечто дорогое и ценное. Юнги думает, что, возможно, ее гнездо не выглядело бы так скудно, будь у них больше вещей, но приходилось обходиться малым. Чимину не придется. Потому что Юнги слегонца трогается крышей и занимается на тренажерах по три разу на дню, чтобы столько же раз сменить футболки. Юнги пользуется дезодорантом, поэтому характерный запах пота минимален, а вот выделяющийся с потом феромон никаким средством не перебивается. То, что нужно. Чимин принимает подношения сначала с розовыми щеками и смотря куда-то в сторону, будто оно ему и не нужно вовсе, а на пятый день прерывает тренировку Юнги сам, требуя отдать футболку прямо сейчас, немедленно, ни секундой позже. Юнги умиляется, но не раздевается сам. Поднимает руки и наслаждается теми краткими мгновениями, когда маленькие пальчики Чимина скользят по его торсу, стягивая одежду через голову. Юнги ходит довольный, но к вечеру хорошее настроение испаряется, потому что Чимин выходит из своей спальни напряженный, бегает глазами по дому и его ландыш отдает какими-то горчащими нотками. — У меня не получается, — шепчет отчаянно, подходя к Юнги вплотную и утыкаясь носом в его шею.

***

Юнги бы хотел, чтобы во всем был виновен Блоха, но это не так. Чимин просто не чувствует себя в безопасности. Его спальня — это не его дом, его спальня — это как гостиничный номер. И вроде он принадлежит Чимину, но только на время. А стоит ему выйти, приходят горничные. Перестилают постель, пылесосят, переставляют вещи с места на место, вешают новые полотенца. Ничего не крадут, ничего не забирают. Но когда возвращаешься в номер, чувствуется, что в нем были посторонние. И запретить им нельзя. Двери вроде под замком, но всегда открыты. Юнги заходит в эти двери вместе с Чимином. Посреди комнаты, прямо на полу, куча вещей. Они просто накиданы друг на друга горой, а верхушку украшает собой Блоха. Он сидит, как царь, и когда видит их в дверном проеме, широко зевает и говорит «мяу». Юнги осматривает комнату. Она просторная и светлая. Квадратная. Кровать напротив двери. Нет никаких укромных углов или закутков. Только шкаф. Шкаф открыт и там все вверх дном, возможно, Чимин пытался обосноваться там. Под письменным столом виднеется один сиротливый носок — и там Чимин тоже пытался устроиться. Не получилось. С этим нужно что-то делать. Что-то решать. Юнги берет Чимина за руку и выводит в коридор, отводит в самый его конец, в тупик. Нажимает кнопку на стене, маленькую и незаметную. На потолке слышится щелчок, автоматически открывается люк, вниз, под углом, выезжает лестница. С одной стороны, от середины ее и вверх тянется короткий поручень. Юнги подталкивает Чимина первым. Тот становится на перекладины лестницы осторожно, хватается не за поручень, а за ступени. Ползет вверх. Останавливается, когда его голова оказывается внутри прямоугольного люка. Оглядывается осторожно и продолжает подъем. Забирается и смотрит вниз. Юнги поднимается следом. Присаживается на корточки, на боку каркаса для люка есть еще одна кнопка. Лестница сдвигается и крышка люка поднимается, закрываясь. — Люк фиксируется, но старайся не вставать на него ногами. По характеристикам он должен выдержать твой вес и даже наш с тобой общий, но лучше не проверять на прочность. — Хорошо, — Чимин говорит совсем тихонько. Снова оглядывается. Подходит к небольшому окну, трогает листки Кармоны, выглядывает на улицу. — Так вот откуда ты меня увидел? — Да. Чимин снова осматривается. Приближается к узкой кровати, касается пальцами вязаного покрывала. Оно состоит из разноцветных квадратов. Камила вязала. — Здесь уютно, — шепчет Чимин и усаживается на кровать. Водит ладонями по покрывалу вокруг себя. Смотрит по сторонам. На низкий потолок со скосами, на в целом небольшое помещение. На высокую лампу на худой ножке со смешным тряпичным абажуром с бахромой. Снова на бонсай на подоконнике. — Это твое гнездо, да? — спрашивает вдруг. — Альфы не гнездятся. — Да, я знаю, но это похоже на гнездо или на… логово? Здесь очень много твоего запаха. Чимин тянет носиком, прикрыв глаза, а после признается: — Мне нравится. — Это хорошо. Кроме меня сюда никто не поднимается. Даже Камила. Так что ты можешь на время обосноваться здесь. Если тебе так будет удобнее и комфортнее. Чимин не сопротивляется. Он тут же кивает. Юнги показывает ему, где находится кнопка на каркасе люка, чтобы он мог закрываться изнутри. И оставляет Чимина одного. А спустя полчаса слышит топот. Чимин носится вверх и вниз, перетаскивая одежду и закрывается на чердаке до самого утра. Приходится забирать Блоху к себе и терпеть всю ночь его игры, скакание по комнате и попытки сожрать волосы Юнги.