Подчиниться шепоту

Выбивать деньги — не работа Юнги. Он о такое руки марать не должен, для этого есть специальные люди в его подчинении, состоящие на пятьдесят процентов из головорезов и на пятьдесят из хороших психологов. А задача Юнги ими руководить: внятно и четко отдавать приказы. Однако сейчас Юнги едет в богом забытое село, где притаился его дорогой дядюшка конченый ублюдок, который обчистил сейф в отцовском кабинете. Сколько раз Юнги говорил, что этому картежнику и наркоману не место в их семье, но отец стоял на своем. Юнги не понимает этой святости кровных уз, общих генов и семейных ценностей. Брат отца - последний человек, которому можно доверить дела. И Юнги бы давно от него избавился, но место главы клана занимает не он. Пока что. Сколько еще нужно потерпеть? Пять лет? Десять? Больше? Юнги не знает точно, сколько времени понадобится ему самому, чтобы перенять бразды правления без ущерба и негативных последствий. Его отец в каком-то смысле слишком сентиментален, возможно, в детстве он со своим младшим братом был слишком дружен и жалеет его, может, есть другие причины. Клятва? Обещание? Принципы? А может, репутация? Но в любом случае, помимо этого маленького семейного прокола отец управляет твердой рукой и промахов не совершает. Поэтому Юнги терпеливо ждет. Ждет одного из трех развитий сюжета: либо у отца выявят что-то серьезное по здоровью и он сляжет; либо он совершит ошибку, которую Юнги не сможет пропустить сквозь пальцы; либо сам Юнги наберется достаточно опыта, чтобы без оглядки сесть на «трон». Но любой из этих вариантов не произойдет сию секунду. Юнги выжидает.

***

— Ублюдок либо прознал про нас, либо валяется где-то угондошенный, на свое же счастье. Юнги пинает мусор под ногами и принимает из рук подчиненного черный кейс. На глянцевых боках видны сальные отпечатки пальцев и неопознанное подсохшее пятно. Юнги мог бы предположить, что дядюшка вздрочнул на деньги и ценные бумаги, которые украл, но след больше похож на рвоту. Юнги манит к себе мужчину из личной охраны пальцем и диктует: — Повернись. А после елозит кейсом по чужой спине обтянутой пиджаком. Юнги не шибко любит унижать, не получает от этого удовольствия, но тупость лечит проверенными методами. — В следующий раз будешь брать с собой салфетки. Я не хочу подцепить сальмонеллез, — поясняет для особо одаренных и разворачивается на пятках, чтобы покинуть полуразвалившуюся, засраную избушку. В этой глуши таких десятки. Маленькие, кривые, деревянные, старше Юнги в два, а то и в три раза. Со скрипучими порогами и прохудившимися крышами. В этой деревне почти нет коренных жителей, все разъехались еще лет десять назад, особенно молодняк. А старшее поколение потихоньку стареет и уходит в мир иной, оставляя никому не нужные домишки. Юнги знает все об этой территории, потому что она принадлежит ему. Ему подчиняется и под его покровительством находится. Сюда съезжаются барыги, толкающие дурь, наркоманы, ее же покупающие. А еще довольно богатенькие дяденьки и тетеньки, которые были достаточно глупы, жадны и недальновидны, чтобы попасться, и теперь прятаться от карающего законодательства. А еще те, кто закон нарушал давно, но попался не правоохранительным органам, а умудрился насолить своим же и теперь жил в бегах. Все они платили Юнги за свое нахождение здесь. Платили деньгами, информацией или связями. И только один нахлебник выделялся. Но Юнги не станет рыскать по этой помойке, чтобы пробить ему череп. Он надеется, что дядя в скором времени сам схлопочет передоз и откинется где-нибудь тихонько. А может, у него откажет пораженная гепатитом печень, или работающее с перебоями сердце. Юнги не важно, «как», на самом деле. Главное, чтобы эта головная боль самоустранилась и не приносила проблем. Юнги спускается по прогнившим ступеням порога, осматривает двор — в нем ничего не изменилось за несколько минут, и снова вступает в грязь, которую невозможно обойти. Она везде. Почему этот идиот приехал именно сюда? Решил действовать как в поговорке? Спрятаться на самом видном месте? Юнги не сдерживает раздраженного рычания. Он ненавидит дядю, ненавидит отца, ненавидит грязь. Ненавидит это место и ненавидит подчиняться. Последнее гудит в нем яростью уже несколько часов, с того самого момента, как отец отдал "просьбу". Именно так. Не приказ, не распоряжение, а просьбу. Потому что за иное Юнги мог устранить его на месте без суда, без следствия и без оглядки. Поэтому Юнги никто и никогда не приказывает, однако он все равно чувствует вес чужих слов. Чувствует, что должен исполнить то, о чем попросили. Юнги ненавидит быть должным.

***

— Вся обувь в дерьме. Перед Юнги открывают дверь внедорожника, но он, медлит переводя взгляд со своих туфель на чистые коврики, вылизанные чужими языками. Не буквально, но могло бы быть и да. — Есть вода в бутылке. Ёнсон, верзила под два метра ростом, смотрит на Юнги заискивающе, а после резко отшатывается. Отступает на несколько шагов, сутулится и склоняет голову. — Извините. Меньше от этого он практически не становится, но расстояние исключает возможность давления и нависания, которые Юнги выбешивают точно так же, как отец, дядя и приказы вместе взятые. — И что ты предлагаешь? Корячиться и мыть прямо здесь? — Я могу сам. Юнги закатывает глаза и качает головой. — Лизать мне ноги будешь, когда в чем-то проебешься, а так без надобности. Юнги смотрит на чистые коврики еще раз, давит в себе сожаление и поднимает одну ногу, чтобы забраться на заднее сиденье, но в одно мгновение тормозит. Еле удерживает равновесие, за малым не падая в грязь задницей и неуклюже хватается за Ёнсона, чтобы устоять. Кейс бахает по боку машины, оставляя царапину, и Юнги стискивает зубы, чтобы не выпустить на волю злость и раздражение, скопившиеся за сегодня. — Твою-то сука мать. Шипит, но продолжает смотреть поверх машины, не отрывая взгляда. Там, среди темных деревьев, влажных от недавнего дождя и поросших мхом, гуляет маленькая фея. Или нимфа. Или кто еще может выглядеть так хорошо? Невысокий, что заметно даже издалека, хрупкий и светловолосый. В тонкой рубашке и совершенно босой. Что за диво? Восхищение Юнги постепенно проходит, уступая место иному. Жадному, поглощающему и темному. Светловолосый мальчишка будто чувствует этот взгляд, вздергивает голову, смотрит пару продолжительных секунд, а после спохватывается и стремглав бросается в глубь леса, мелькая русой макушкой меж деревьев, словно светлячок в ночи. — Догнать. Бросает Юнги коротко, и трое верзил, включая Ёнсона срываются с места, не хуже породистых ищеек. Мальчишка обречен. Юнги в предвкушении.

***

— Зайка оказался прыткий, — Юнги скалится, заглядывая в округлое личико с притягательными пухлыми губами. Губы сморщиваются, а после открываются, выплевывая в Юнги смачную порцию слюны. — И с характером, — одобрительно добавляет и кивает на багажник. — Пакуйте. — Узнать, чей он? — спрашивает Ёнсон, когда они двигаются с места. Юнги приподнимает бровь и хмыкает: — Здесь все мое. Спорить никто не берется.

***

Музыку приходится делать громче. Мальчишка в багажнике страшно ругается и бьется, как зайка в силках. Юнги улыбается и приподнимает подбородок, пока Ёнсон пытается вытереть салфеткой уже впитавшуюся в рубашку слюну. Юнги не препятствует. Он любит заек — он поймал одного и теперь просто ждет, пока до Ёнсона дойдет тщетность его действий. Настроение становится сносным, но Юнги решает его зашлифовать окончательно и требует сигарету. Зажигалкой чиркает сам. Втягивает запах табачного дыма и жмет на кнопку, опуская окно. Ветер врывается в салон, треплет волосы, мочит крупными каплями кожу. На высокой скорости дождь пронзает не хуже стрел, но Юнги упрямо выдыхает дым наружу, чтобы не провонять до самых трусов. Запах осядет на нем и так. Он следует за Юнги уже несколько лет. Но это должен быть аромат дорогого табака, а не забитой бычками пепельницы. Это важно. Для чувствительного обоняния Юнги особенно.

***

Отлить всегда можно в кустах у трассы, но Юнги воспитанный мальчик. Мальчик, которого ждет большое будущее, поэтому он кивает на указатель заправки. — Заедем, — бросает отстранено и пускает дым в окно второй раз за час. Эти мини-путешествия его всегда выматывают, особенно когда они по чужой указке. Юнги терпеть не может указания. У него есть распорядок дня, есть свои задачи. Он отвечает за себя сам, за своих подчиненных тоже. Но стоит отклониться от курса... Юнги глубоко затягивается. Откидывается затылком на подголовник и прикрывает глаза. Дым сизыми струйками выходит через нос, пока губы остаются недовольно поджаты. Ему приходится сдерживать себя каждый раз, и это утомляет. Юнги хлопает дверью. Держит за ручку кейс. Он не спустит с него взгляда, пока тот не окажется в руках отца. Юнги не то чтобы такой ответственный и исполнительный, просто не хочет разбираться с этим дерьмом дольше положенного. Охрана следует по пятам, двое сзади, один спереди — он открывает дверь, сканирует пустое помещение и пропускает Юнги внутрь. Воняющую хлоркой и мочой кабинку предварительно также осматривают. Юнги помнит, как в шестнадцать злился, как в восемнадцать убегал, как в двадцать глумливо насмехался, приказывая тщательнее проверить унитаз. В двадцать шесть Юнги незаинтересованно смотрит в сторону. — Чисто, — отчитываются. Юнги фыркает. — Да ладно. Здесь бактерий больше, чем во мне дерьма. Охрана молчит. Юнги ухмыляется. Передает кейс Ёнсону. Юнги не нужно говорить, Ёнсон знает, что отвечает головой.

***

Юнги нажимает на дозатор, жидкое мыло, явно разбавленное, брызгает до самого запястья. Маленькая капелька попадает на манжету рубашки. Пузырится и впитывается медленно в ткань, будто нехотя, будто размышляет, стоит ли оно того. Юнги фиксирует на ней взгляд, смотрит продолжительно. Делает вдох, морщится и быстро намыливает руки. Запах стоит удушающе мерзкий. После смыва бачка начинает вонять еще и канализацией. Юнги спешит убраться, дергая на ходу бумажное полотенце. Двери ему снова открывают. Юнги на все про все потратил не меньше десяти минут. Но за это время маленький зайка вышиб спинки задних сидений и удрал. Юнги требуется всего пара секунд, чтобы осмыслить это, а после он быстро осматривается по сторонам, тянет носом. Белая макушка метрах в ста от них, мелькает на обочине вдоль трассы. Юнги вынимает пистолет из кобуры на поясе Ёнсана и делает выстрел. Зайка подпрыгивает и улетает с обочины в высокие стебли кукурузы. — Вернуть, — требует Юнги и возвращает пистолет, подумав, добавляет. — Живым. — Но вы подстрелили его? Юнги изгибает бровь, тяжело вздыхает: — Если б я хотя бы целился в него, он был бы уже мертв. Ёнсон ступил и проштрафился. Он бежит догонять зайку первым. За ним бежит Минсок. Ёнхван остается с Юнги. Он отгоняет машину за пределы заправки, чтобы Юнги мог закурить.

***

Зайка изранил все ноги, пока пытался убежать. Юнги ловит одну за щиколотку и рассматривает. Стопы пыльные, серые, с десятками маленьких порезов, забитых грязью. Щиколотки исцарапаны, впрочем, как руки и лицо. — Ты глянь, дикий какой. Юнги удерживает зайкину лапку, которой его пытаются лягнуть в грудь. Зайка тужится и сводит брови к переносице. Юнги улыбается, но устав это терпеть, шепчет: — Перестань. Зайка замирает, раскрывает глаза и обмякает в сильных руках. Его усаживают в салон, на задние кресла. С одной стороны огромный Ёнсон, с другой энигма Юнги. Зайка бледнеет и трусливо дрожит. Юнги закрывает окно и дышит весенними ландышами.

***

— Ты привез омегу, — говорит отец. Юнги подходит к его столу в кабинете и кладет на него кейс. Щелкает замками, открывает, разворачивает. — Пересчитывать будешь? — интересуется. — Мне сказали, что он еще мал. Отец смотрит не в кейс, а на Юнги. Это раздражает. — Ты будешь проверять? — спрашивает повторно с нажимом. — Юнги, у нас была договоренность... — Пересчитай чертовы деньги. Юнги не кричит, он, наоборот, понижает голос. Но отец дергается и тянет руки к кейсу. Вытряхивает содержимое на стол, перебирает непослушными пальцами. Юнги следит за этим, не отрываясь. Спустя минуту наблюдения выдыхает и берет феромон под контроль. — У нас была договоренность, что ты не лезешь в мои дела, а я не заставляю тебя мочиться в штаны у всех на виду. Юнги сделал так однажды. Когда был зол, когда был в ярости. Когда ему было больно. Он унизил главу клана, выставил на посмешище. Юнги было двенадцать, и он потерял мать. Отец простил его за это, или испугался сильнее, чем боялся до этого. Сейчас он тоже боится, Юнги чувствует запах страха, но в глазах отца лишь усталость от попытки противостоять, а еще непоколебимость. Эта непоколебимость Юнги нравится, она равняется авторитету. Пока она есть, Юнги позволяет вести и даже отвечает. — Он не мал, — Юнги указывает на свой нос и усмехается, — Просто отлично прячется. Я не трахаю детей, отец. Не делай из меня монстра. — Я не делаю, ты и есть монстр. Юнги усмехается. — А мама так не считала. — И благодаря ей ты жив. — А благодаря тебе она мертва. Юнги кивает на бардак на столе и говорит перед тем, как уйти: — Я дал тебе возможность убедиться. Если чего недосчитаешься, это только твои проблемы. Юнги не хлопает дверью, он спокойно ее закрывает. Ёнсон стоит рядом, на его руках маленький зайка. Напуганный и притихший. А еще красивый до невероятного. Юнги тянет руки и забирает свой трофей. Трофей легкий, как пушинка, и все еще дрожащий. Молчаливый. Бровки вздернуты, глазки наивно распахнуты. А взгляд... взгляд изучающий... Юнги улыбается и, прижавшись носом к его виску, глубоко вдыхает. Отстраняется. Шепчет: — Мне нравятся ландыши. Любимые цветы матери и мои. Зайка дергается и замирает. Личико превращается в застывшую маску. Зайка долго вел свою игру и попался на жульничестве, козырей в рукавах больше нет, он проиграл. Юнги хмыкает и несет его обратно в машину.