Поцелуй с привкусом древесной стружки

🎧 d4vd - Remember Me (from the series Arcane League of Legends) 🎧

— Кстати, завтра, возможно, задержусь. - вдруг произнес Феликс, не отрывая внимательного взгляда от комода. — Сегодня приезжает моя сестра со своим женихом. Мы решили устроить тихий вечер. Немного еды на вынос, немного вина… Ну и, наверное, много разговоров, которых, признаться, я слегка побаиваюсь. Тяжелые дубовые створки комода чуть скрипнули, поддаваясь усилиям двух рук, когда Чанбин склонился над изделием, проверяя прочность латунных петель. Феликс, нахмурившись, обрабатывал шлифовальной бумагой панели, стремясь добиться идеальной гладкости, его извращенной идеальности, что важно. Мастерская Чанбина представляла собой вездесущие стружки, инструменты разных эпох, бутылки с морилкой и воском. Атмосфера пьянила запахом древесины и растворителей. — Говоришь, вкусное вино? Хм, а что, если мне тоже заявиться? Представь только, какой эффект вау мы произведем, если объявим, что ты, внезапно, тоже решил жениться… На мне. - Чанбин, не скрывая своей странной ухмылки, наконец отвлекся от резного карниза. — Уверяю тебя, ты ей этого не продашь. Она прекрасно осведомлена о моих… Пристрастиях и, так сказать, приверженности определенным членам общества, а точнее членам... Но, будь реалистом. Ты ведь в курсе, что не вполне соответствуешь моим эстетическим предпочтениям. - Феликс издевательски фыркнул, покачав головой и забавляясь самой нелепостью предложенной идеи. — О, как больно слышать это! - Чанбин с преувеличенной наигранностью схватился за сердце, словно от боли. И почему он не пошел в театральный? — Ну ничего, учту это, когда буду пересматривать твою зарплату. — Ты правда думаешь, что сможешь меня запугать вычетом из зарплаты? - Феликс удерживаясь от улыбки, продолжал шлифовать поверхность древесины, следя, чтобы зернистость бумаги не оставляла следов. — Ну, давай честно, ты же прекрасно знаешь, что я держусь здесь вовсе не ради денег. Хотя, если хочешь драматизма, могу сделать вид, что ужасно расстроен. — Ой, "расстроен" он, как же. Знаешь, меня буквально убивает тот факт, что ты даже на секунду не рассматривал меня в этом плане. Я, что недостаточно секси? - протянул Чанбин, прекрасно понимая, что ответа все равно не дождется. Он склонился над резьбой, сосредоточенно разглядывая чуть заметные трещины. Шпателем аккуратно нащупал место для полимерного клея и начал заполнять его. — Кстати, твоя сестра… Она не слишком ли мнительная? Что у нее за жених такой, что вы решили отмечать знакомство как национальный праздник? — Да, она немного нервничает. Для нее, видишь ли, важно чтобы мы с ним нашли общий язык. Уверена, если я вдруг его не приму, она сочтет это концом света и началом новой эры семейного апокалипсиса. Все-таки, как-никак, я старший брат. — Феликс остановился на секунду, вытирая руки влажной тряпкой, и ухмыльнулся. — А я тут думаю, если парень выдержит ужин со мной, то все остальное в нашей семье покажется ему приятной прогулкой по цветущему саду. — Ты уже придумал, как будешь его тестировать? Или просто напоишь до беспамятства, а потом будешь рассказывать о реставрации финифти? - спросил Чанбин, подхватывая стамеску и возвращаясь к зачистке дерева. — Скорее второе. Знаешь, если человек выдержит мои лекции о старинных техниках, думаю, он точно сможет вынести все семейные ужины. - Феликс рассмеялся, опираясь на верстак. — А если серьезно, мне просто хочется понять, искренен ли он. Я не собираюсь усложнять все больше, чем нужно. — Это правильно. - Чанбин кивнул, бережно удаляя излишки клея с поверхности панели. Феликс вздохнул, слегка улыбнувшись. Он присел на край стола, глядя, как Чанбин сосредоточенно работает, ловко справляясь с деталями, которые казались невидимыми для чужого глаза. В мастерской было тихо, только шелест инструмента о дерево, да редкие шутливые реплики, они умудрялись шутить о тяжелой жизни, об обществе, которое все никак не научится быть справедливым, и обо всех тех острых социальных проблемах, требующих внимания, но, к сожалению, решаемых явно не рубанком.

🎧 Quavo ft. Lana Del Rey - Tough 🎧

Пробуждение Феликса началось со столкновения двух мощных сил... Аромата жареного бекона и яичницы, которые ворвались в сознание ворчанием желудка, и оглушительной головной боли, что билась, как супер незваный гость, о стены черепной коробки. Он медленно поднялся с кровати, чувствуя, как гравитация, казалось бы, увеличила свою силу в разы, тянула обратно, в нежную кроватку, пахнущую овсяным печеньем. С тяжелым вздохом он, наконец, добрался до кухни, где, Нари, его младшая сестра, заливалась смехом, а причиной этому был, конечно же, Сынмин — ее жених, который, похоже, свалился прямиком с какой-то другой, более совершенной планеты, как Лунтик. Сынмин уверенно управлялся с кухонной утварью, извлекая из сковороды безупречные яйца с беконом, творя какое-то непостижимое сейчас для Феликса, кулинарное искусство. Он, прищурившись, наблюдал за ними, и что-то в этом моменте, в этих улыбках, в этом смехе, в том, как они существовали на его маленькой кухне, наполнило сердце нежным чувством умиротворения. Словно он впервые видел, как выглядит настоящая любовь, и понял, что она скрывается в самых обычных, повседневных мгновениях. Ну вот тебе и на, только ведь недавно решил, что эту любовь к черту и без сожалений — а она, как назло, снова возвращается, пускай даже визуально и через жизнь других, упорным бумерангом, бьющим по и без того больной голове. — Объясни мне, Сынмин, как так получилось, что мы пили одинаково, а теперь ты тут, весь из себя бодрячок, готовишь завтраки и улыбаешься, а я, по ходу, выгляжу, как вареная брокколи, которая прошла через три стадии бланшировки? - с долей самоиронии спросил Феликс, надеясь, что его шутка хоть немного скроет усталость, заполнившую весь организм и едва удерживаясь, от того чтобы не приложить холодную ладонь к виску, где разыгрывалась головная боль. — Ну, видимо, стареешь, братец. Печально, конечно, видеть, как твой организм сдает позиции перед этанолом. Твоя печень уже не та, чтобы обеспечивать достойный темп окислительно-восстановительных реакций. Проще говоря, теперь ты от пары бокалов падаешь. - Нари подмигнула ему, похлопав ладонью по мягкому стулу рядом с собой. — Давай, садись, раз уж ты настолько уязвим, что без заботы младшенькой никак. Сынмин, очевидно, не желая упускать момента блеснуть своей заботливой стороной, отошел к полкам и через пару мгновений нашел аптечку. Ну серьезно, где вообще раздают таких идеальных мужчин? На заказ, что ли, собирают? Он извлек таблетку, которую протянул Феликсу, на секунду встретившись с ним взглядом, наполненным дружелюбной улыбкой. Феликс, принимая лекарство, не мог не отметить, что этот человек ему действительно нравится. Будущий зять не только шутил уместно, но и, кажется, прекрасно понимал, что такое эмпатия. Хороший выбор, Нари. — Послушайте, только давайте обойдемся без племянников в ближайшее время, хорошо? - Феликс устало откинул голову назад, отправляя таблетку в очень прямолинейный рот. — Пока я, к сожалению, не достиг уровня «баснословно богатый и неприлично успешный дядя», способного превратить их жизнь в нескончаемую party с яхтами, швейцарами и персональными репетиторами по игре на фортепиано или на чем там будут играть ваши дьяволята? Нари засмеялась, возвращаясь к еде, которую приготовил Сынмин, и Феликс, шутливо фыркнув, быстро забрал у нее вилку, откусил кусочек бекона и запил его на ходу еще горячим кофе, который тут же оставил на границе языка обжигающую печать. Он, еле-еле пошатываясь, направился к выходу, одновременно пытаясь нацепить носок на левую ногу. — Я катастрофически опаздываю. - буркнул Феликс, бросив через плечо быстрый взгляд. — Нари, будь ангелом, закройте за собой дверь и, ради всего святого, не шалите тут, пока меня не будет. Феликс сидел на заднем сиденье такси, глядя в окно на серую ленту улиц, текущих мимо. В наушниках играла новая песня d4vd, что идеально ложилась на настроение сейчас. Утро сегодняшнего дня и вечер вчерашнего сливались в одно длинное, мутное чувство, где радость и грусть балансировали, будто пьяная барышня на каблуках. Нари. Смелая, дерзкая сестренка, которую он знал, вдруг превратилась в женщину, стоящую на пороге новой жизни. Взрослая теперь, со своими амбициями, женихом, мечтами о доме, детях и, конечно же, лабрадоре, который обязательно будет бегать по двору, усыпая его шерстью. А под этим тонким слоем счастья было что-то другое, как бетонный блок... Как... Пустота. Личная пустота Феликса. Он не знал, что такое любить по-настоящему. Любовь обходила его стороной, как уличный пес, обходящий шумную компанию, с уважением, но без желания связываться. Да, он пытался, отношения, секс, эксперименты, все было. Он прошел это от начала до конца, и каждый раз итог был неизменен — "Не мое". Феликс не чувствовал себя скованным или зажатым, не считал себя тем, кто боится нырнуть в глубину собственных ощущений. Напротив, он ломал границы, отбрасывал предрассудки, пробовал все и всех, что могло хоть на мгновение разбудить в нем искру. Тело помнило страсть, казалось, вот она, жизнь, настоящая. Но после — "Не мое". Просыпаться с кем-то рядом? Нет уж, простите. Чужое дыхание утром, это как будто кто-то, не спросив, пришел и отнял твое утреннее одиночество, от которого ты кайфуешь. Он любил эту тишину, ее не променяешь на обнимашки, сладкие поцелуи или даже утренний глубокий минет. За свои двадцать семь он понял одну простую вещь, что завтрак для кого-то — это не про него. Такси тормознуло у светофора, и Феликс посмотрел в окно. Люди шли, словно муравьи, снующие туда-сюда, каждый в своих насекомщеских мыслях, делах, ожиданиях. Что, если любовь — это часть этого же течения, просто еще один поток? Поток, из-за которого весь трафик встает. Сколько еще раз он поймает себя на этих вопросах? Сколько еще будет искать ответы, которых, черт возьми, нет? Светофор сменился, машина рванула вперед, и сердце Феликса на мгновение сжалось. Любовь как идея — что-то недосягаемое, что-то, что, казалось, не его. Свобода — вот что ему нравилось. Никаких обязательств, никаких "ты должен", никаких звонков по вечерам. Любовь — это роскошь, и не каждый может себе ее позволить. Ну вот, скатились к банальщине. Или, может, это просто миф, который люди создают, чтобы не чувствовать одиночество так остро?

🎧 KiNG MALA - cult leader 🎧

— Лучше бы я не просыпался сегодня, а умер. - срываясь на крик, воскликнул Феликс, переступив порог мастерской. Голос громко отразился от металлических стеллажей, от пола, усеянного древесной стружкой, от брусков благородного ореха и дуба. Запах льняного масла и ветоши, прожженной фенолформальдегидным клеем, кушал воздух. Феликс подвинул свой взгляд дальше, замечая фигуру Чанбина, согнутого над столом, изучающего какие-то снимки. Рядом стоял мужчина, настолько потрясающе выглядящий, что Ли Дон Ук мгновенно лишился титула идеала всех идеалов в глазах Феликса. Мужчина внимательно разглядывал Феликса, пытаясь рассмотреть, что за человек способен так безоговорочно жалеть о собственном пробуждении. — Это мистер Хван Хенджин. Наш новый заказчик. - начал Чанбин, не отрывая глаз от снимков, заметно кивнул на нового человека, стоящего рядом. Феликс нахмурился и чуть склонил голову набок, демонстрируя удивление и интерес. Лишь тогда Чанбин, наконец, решился передать ему стопку фотографий. — Проконсультируй мистера Хвана по срокам и масштабу работы. - сказал владелец мастерской, потерев подбородок, так, будто от процесса реставрации зависела судьба человечества или этого таинственного мужчинки. Феликс взял снимки, и зрачки расширились так резко, будто кто-то крутанул регулятор резкости в них до предела. На фотографиях был огромный антикварный обеденный стол... И вот, привет, Феликс, влюбленность нахлынула моментально. Да, он мог позволить себе эту слабость — влюбиться в неодушевленный предмет, в бездушную громаду из дерева, которая, вероятно, пережила уже с десяток аристократических попоек и пару семейных драм. Такая любовь не требовала ответных чувств и вела себя, как правило, тихо и благоразумно, а это уже огромный плюс. Неповторимые изгибы ножек, замысловатая резьба по кромке, патина на лаке. Все это заставило сердце Феликса колотиться, будто он решил провести внеплановую кардио-тренировку, хотя кроме секса, другие кардио он не особо то и практиковал. Он был восхищен стилем, причем так, что сам себя почти устыдился. Ну да, такая вот у него была склонность, впадать в трепет перед эстетическими изысками, которые большинству людей казались бы всего лишь кусками декора. Он мог себе позволить, ведь Феликс и не притворялся кем-то другим, эстет до мозга костей, способный выдать рецензию даже на случайный узор на обоях. Только попроси... — Почему ваше утро так не задалось? - спросил Хенджин, наблюдая за реакцией реставратора, развернул губы в легкую, почти насмешливую улыбку. — Вчера моя младшая сестрица, сияя, как начищенный Non Stick Wok, притащила жениха знакомиться ко мне домой. А я? Я — усталый, постаревший гей-псевдо-отшельник, который влюблялся разве что в юкгеджан на ночь, и то если говядинка нежная. Голова раскалывается после вчерашнего минимума алкоголя, от которого я пару лет назад развлекался до рассвета, срывая аплодисменты на барных стойках. А теперь что? Лицо в тарелке с куриными костями. В общем, я тут один, с похмельем, обиженный на себя и мир, кризис идентичности налицо, на красивое, но налицо. - Феликс бросил это без пауз, разглядывая снимки с таким фанатизмом, словно те могли содержать разгадку смысла бытия, но только для тех, кто готов за нее умереть, а он только об этом и думал с утра. Какое совпадение... И вот оно, озарение. Когда же он научится держать свои слова на поводке, а не отпускать их в мир с той скоростью, с какой пулю выпускают из пистолета? — Полагаю, это звучит немного странно. - пробормотал Феликс, стремясь сгладить неловкость, и почесал затылок, надеясь выцарапать оттуда хоть каплю лучшего объяснения. — А вы, Хенджин, как думаете, сможет ли ваша семья какое-то время обходиться без столь великолепного обеденного стола, пока я займусь реставрацией? Это ведь не быстрая задача. — Если под вашим намеком вы подразумеваете одинокого мужчину за тридцать, который, несмотря на всю лоскутную драпировку успешного ресторатора, закутавшись в аромат карамелизованного лука, мечтает жарить бургеры на кухне какой-нибудь камерной кафешки, то да, я, пожалуй, смогу пережить временное расставание с этим столом. Сейчас я обедаю за ним в одиночестве. Родители давно сдали свои жизненные билеты, брат уехал в чужую страну с женушкой, отягощенный гениальностью и двумя маленькими тиранами, он мигрировал за границу, где теперь верховодит несколькими винодельнями. - Хенджин слегка наклонил голову, улыбаясь и внимательно всматриваясь в реакцию мужчины напротив. — И как, достойное вино? - Феликс ухмыльнулся, внезапно ощущая к этому незнакомцу нечто вроде уважения, которое он обычно испытывал лишь к тем, кто умел держать себя и шаберы со скребками в руках. Он снова уткнулся в снимки, это было единственно возможное продолжение разговора в его глазах. — Понятия не имею. Это моя принципиальная позиция — не пить вино брата. Этот тип тот еще ублюдок. - Хенджин пожал плечами, насмешливо закатив глаза. Феликс уставился на Хенджина, будто тот был страницей книги на неизвестном языке — слова вроде бы есть, а смысла не поймать. Пытаясь разгадать, что же скрывается за этим красивым личиком, он искал намеки. Может, дрогнувшая бровь, случайный взгляд в сторону, нервный жест? Но Хенджин был, как плотно запечатанный конверт без адресата. Легкая улыбка — не ключ, а дополнительный замок. Спокойствие — не тишина, а что-то вроде внутренних старинных часов с кукушкой, отбивающих слишком размеренный ритм. Забавно. Настолько, что Феликс почувствовал даже какой-то зуд любопытства. Интересно. — Знаете... - начал Феликс, играя со снимками в руке, сгибая их и разгибая. — Не часто встретишь людей, которые вот так беззастенчиво говорят о своих проблемах. Обычно все предпочитают заматывать свои слабости в пленку идеальности, особенно перед незнакомцами. А уж перед теми, кто заявляет о желании умереть в утро пятницы — тем более. — Я думаю, что честность — это роскошь, которая позволительна себе, когда уже не боишься, что тебя не примут. Впрочем... - Хенджин скользнул взглядом по мастерской. — Я просто не видел смысла в том, чтобы притворяться. У вас здесь настолько уютная атмосфера, что это располагает к откровенности. Феликс тяжело вздохнул, вновь погружаясь в изображение стола, который предстал перед ним в разных ракурсах. Элегантные ножки, детально прорисованная резьба, каждая линия и изгиб. Он медленно провел пальцем по краю одного из снимков, стараясь наощупь уловить текстуру дерева, характер и дух, скрытые за годами и слоями лакового покрытия. — Думаю, месяца или полтора мне хватит, чтобы вернуть столу его первоначальный облик. - произнес Феликс, наклонившись и осторожно отложив снимки на поверхность стола. — Но знаете, здесь дело не в простой реставрации. Тут столько нюансов, и я бы хотел посвятить им больше времени. Не просто вернуть прошлое, а сделать так, чтобы каждый резной элемент заговорил. Хенджин кивнул, взгляд на мгновение стал задумчивым, как будто он взвешивал слова Феликса. Он уже собирался что-то ответить, но тут его телефон завибрировал. Хенджин поднял трубку, и лицо на миг омрачилось, как будто он услышал что-то неприятное. — Тогда завтра я организую доставку стола в вашу мастерскую. Надеюсь, у нас еще будет возможность обсудить все детали, когда он окажется здесь. - сказал Хенджин, прежде чем бросить последний, изучающий взгляд на Феликса и, слегка замедлив шаг, направиться к выходу.

🎧 Hot Butter - Nathy Peluso 🎧

Хенджин расположился за своим столиком в углу, не из желания спрятаться, а чтобы видеть все и всех. Этот угол был точкой контроля, местом, где он, казалось, врастал в пространство ресторана, но не растворялся в нем. Перед ним стояла тарелка алла наполетаны. Соус, густой и насыщенный, говорил своим цветом "меня готовили с любовью". Базилик не лежал на пасте, а как будто провозглашал свою власть над ароматами в радиусе нескольких метров. Паста выглядела так, как бы зная, что она идеальна. Хенджин ел медленно, церемониально, пытаясь выудить из каждого кусочка не только вкус, но и секрет, спрятанный в текстуре. Он наблюдал. Взгляд — спокойный, но острый, касался каждого в зале. Официантов, посетителей, мельчайших деталей интерьера. Он фиксировал ритм разговоров, тяжесть пауз, вибрацию молчания. В этой внешней сдержанности жила энергия, та самая, что движет молекулы, что заставляет вино раскрывать свои ноты. Хенджин был не просто здесь — он формировал этот момент. — Шеф-повар настаивает на покупке камеры для ферментации. - Джи начал говорить с той подчеркнутой и сознательной серьезностью, которую подсказывает здравый смысл в ситуациях, когда решаются проблемы. Он сидел напротив Хенджина, ладони аккуратно положены на папку с документами, так если бы это был свод законов, которым он мог апеллировать в любой момент. — Мистер Хван, это не просто камера, это билет в новую гастрономическую лигу. С ее помощью мы будем творить такие вкусы, от которых люди не просто насладятся, они будут чувствовать что-то на уровне ДНК. Мы сможем играть с текстурами, экспериментировать с ферментами и создавать тренды, пока остальные топчутся на месте. — Джи, если эта камера может принести такие результаты, почему ее еще нет у нас на кухне? Есть какие-то затруднения, которые мне нужно знать? - Хенджин поднял взгляд от тарелки на своего администратора, он говорил без спешки, изучая любой намек на нюансы в его словах. — Дело в стоимости. - администратор чуть склонил голову, признавая наличие обстоятельств, которые могли бы помешать плану. — Это крупное капиталовложение, мистер Хван, и я посчитал необходимым прежде проконсультироваться с вами. Камера — это не просто оборудование, это инвестиция в новую философию кухни, требующая значительных средств. Мне важно понимать, что это решение полностью согласуется с вашей стратегией. — Джи, давай так... Твоя работа — не ждать от меня одобрения на каждый шаг. Сколько ты уже у меня работаешь? - Хенджин слегка приподнял бровь, как будто оценивал прозвучавшие слова на весах опыта и сделал паузу. — Ты здесь, чтобы быть лидером, а не подмастерьем. Считаешь, что эта камера изменит игру? Просто бери и заказывай. У тебя есть полномочия, чтобы решать, что дальше. Люди, которые ждут подтверждений, остаются посредственностями. Те, кто берет на себя риск, становятся теми, кого запоминают. Так что, если уверен — действуй. Внятно. Жестко. — Спасибо, сэр. Я все понял. - тембр Джи стал тверже, как будто с этими словами он поднимался на ступень выше. Уверенность, до этого шаткая, теперь застыла внутри стержнем. — Но у меня остался один вопрос. Мне вписать это в капитальные расходы или провести как операционку? — Списывай оттуда, где считаешь нужным. Это твое решение, и я знаю, что ты справишься. - произнес Хенджин и аккуратно вытер губы салфеткой, подводя этим итоги сложного и насыщенного процесса дегустации, затем взял телефон, начал листать контакты. Джи медленно поднялся, в этот момент в нем что-то щелкнуло. Плечи выпрямились сами собой, а шаги стали твердыми, но спокойными. Он развернулся и просто ушел. — 5 минут и я ухожу. - глаза Хенджина блеснули холодом, подчеркивая замысловатую усталость и едкое разочарования на лице. Уголки губ дернулись, как у человека, что приучил себя к иронии, даже когда слова остаются немыми. На другом конце линии раздался легкий, вызывающий смех, который раздражал, как льстивое зудение, вроде аллергии. Он приготовился повторить свой вопрос, но вдруг услышал цокот каблуков, бесперебойно отбивающих такт по мраморному полу ресторана. Она появилась, как удар кувалды по хрупкому стеклу тишины, разлетевшемуся в осколки. Платье, цвета глубокой, обжигающей зелени, сидело так, будто эта ткань в прошлом воплотилась в грех и решила остаться на ее сексуальном теле. Изогнутые бедра, как извещение к всему правильному, двигались в ритме, который нельзя было не заметить. В этих чертовых черных шпильках она была высотой с модель, которая открывает любой показ Chanel, но шла, как будто под ее ногами не мрамор, а головы всех тех, кто осмелился ее недооценить. Она шла — нет, плыла, через большой зал ресторана с таким темпераментным величием, что казалось, ледяные статуи превращались в лужу от ее взгляда. Лицо — шедевр, слишком идеальный, чтобы не выбесить. Губы, будто приглашение к беде, изогнулись в том самом ухмылке, обещающей сотни тайн и вульгарностей. Арим забирала это пространство, делая его своим. Каждый взгляд был ее добычей, каждый нерв был ее игрушкой. Она знала, как она выглядит. И не просто принимала это, она этим наслаждалась. Она шла, держа телефон у уха, это был ее скипетр королевы, уверенно приближаясь к Хенджину. Губы слегка шевелились, произнося что-то в трубку, но смысл слов не имел значения. Важным было то, как она говорила... Голосом, способным как утешить, так и разрушить. Но не его... Арим наклонилась, губы чуть приоткрылись, двигаясь в намерении поцеловать, но Хенджин повернул голову в сторону с резкостью, в которой не было ни малейшей колеблющейся тени. — Я уже здесь. - с непринужденной улыбкой произнесла девушка, будто ожидала громких оваций за свое появление. Хенджин даже не удосужился взглянуть в ее сторону, уста чуть поджались, а выражение лица осталось неизменным, подобно Гибралтару, что противостоит Средиземнему морю. Силы неравны. Руки лежали на столе, он заблокировал телефон и спокойно убрал его в карман пиджака. Арим села на то место, где ранее находился администратор ресторана. Сумочка мягко и весомо опустилась на стол, как иносказание ее амбиций и давления, которое она собиралась оказать. А глаза, как заостренные клинки, метнулись в Хенджина, пытаясь пробить этот крепкий щит. Но он не дрогнул. Взгляд владельца был закален в тех же битвах, что и ее. — Раньше тебе нравились мои поцелуи. - протянула Арим, губы скрючились в улыбке, такой правильной, такой соблазнительной, что кто-то мог бы принять ее за искренность. Но нет. Она смотрела на него с той самой пустотой, что остается в доме после пожара. Ни боли, ни обиды, только мертвое напоминание о том, что когда-то здесь горело что-то яркое. И если бы Хенджин был глупцом, он бы шагнул в эту мышеловку, принимая эту легкую иронию за попытку вернуть прошлое. Но Хенджин им не был. Он сидел, не меняя позы, выражение лица было отстраненным, взгляд, словно размыт, скользил куда-то мимо нее, ведь сейчас она была не более чем безликой деталью интерьера. Кончики ботинок небрежно касались ножек стола, подчеркивая его демонстративную незаинтересованность. — Почему ты не могла обсудить этот вопрос с администратором? - губы растянулись в слабую, но заметную улыбку. Руки были скрещены на груди, и воздвигали невидимую стену между ними. — Он справлялся прекрасно ранее, или тебе вдруг потребовалось мое личное благословение, чтобы чувствовать свою значимость? Арим облизнула помаду на губах, плечи невольно подались вперед, как будто в попытке найти опору, а пальцы крепче сжались на коленях. Она перевела взгляд на руки Хенджина, вспоминая те моменты, когда они касались ее кожи с нежностью и страстью. — Я просто соскучилась... - ответила девушка, сдавленно улыбаясь, но слова висели в воздухе без опоры, как змея, у которой нет почвы под брюхом или его вот-вот вспорют. Но мгновенно изменила тон, поправив спину, решив взять себя в руки. — Прилетает папа на мой день рождения. Много важных людей. Хочу попросить тебя закрыть ресторан на день для частного мероприятия. — Это не проблема. Будет моим подарком в твой день. - Хенджин не изменил ни положения тела, ни выражения лица, лишь слегка приподнятая бровь могла бы выдать его скудный интерес. Арим прищурилась, взгляд блуждал по его лицу, ища хоть какой-то отголосок прежней привязанности, но встречала лишь высокие стены. Ноги, сложенные крест-накрест, начали тревожно двигаться, каблук чуть постукивал по полу, выдавая ее внутреннее искательство и тревогу. — Папа будет разочарован, если ты не придешь на праздник. - она чуть приподняла подбородок, этим жестом пытаясь упаковать свои слова в коробку уверенности, но крышка все время слетала. Пальцы, живущие своей жизнью, нервно скользили по краю сумочки. Не хватались, не теребили, а именно скользили, как если бы гладкая кожа могла унять внутреннюю дрожь. — О, уверен, папа будет совершенно убит этим. - ухмыльнулся Хенджин, и эта ухмылка была настолько пустой, что холод от нее мог осесть инеем на ближайших стенах. — Но, знаешь, Арим, у меня есть идея получше. Почему бы тебе самой не сказать ему причину? Это было бы… Привильно. Честность ведь идет тебе, правда? Потому что если это скажу я… - он откинулся назад, не сводя с нее глаз, как кошка, лениво играющая с пойманной мышью. — Ну, представь себе... Твой драгоценный папочка внезапно понимает, что его идеальная дочурка, не такая уж идеальная. Как думаешь, сколько у него уйдет, чтобы переварить факт, что его невинная, добродетельная Арим прыгнула в постель к другому, когда была со мной? Хотя, может, я и ошибаюсь. Может, его не удивит. В конце концов, яблоко от яблони… Как говорится. Арим замерла, лицо на мгновение стало мраморной маской, ровно такой же что и под ногами. Губы затрепетали, но не успели произнести ответ. Хенджин встал, поправил пиджак, ноги плавно развернулись, и он приготовился покинуть ее, оставляя в гуще своих собственных ошибок. Но пальцы Арим резко сжали его запястье, глаза блестели, в них отражались боль и мольба, которая не могла остаться незамеченной. Слезы собирались пролиться, но она крепко держалась. — Пожалуйста... - голос был слабым, но глаза говорили громче, чем могли бы любые слова. Хенджин остановился, очередная январская улыбка, на лице отразилось презрение. Он нежно поднял свою руку к ее губам, указательным касаясь кожи, но в этом жесте не было ласки, лишь издевка. — Почему бы тебе... - Хенджин прыскал бунгаротоксином, как крайт, что кусая, блокирует передачу сигналов в нервно-мышечных соединениях, а сейчас проникает сквозь самообладание Арим. — Этими красивыми губами не пригласить того, на члене которого они так сильно сжимались, пока я тратил свое время и деньги на туфли, в которых ты сейчас гордо топчешься. Арим смотрела на Хенджина, словно он только что сорвал вуаль, которую носил годы, и обнажил лицо, о существовании которого она даже не догадывалась. Это был не просто взгляд, а столкновение с реальностью, такой острой и безжалостной, что у нее перехватило дыхание. Стало сложно дышать. Там было презрение, но не яростное, кипящее, а спокойное, как застывшая глубина океана, который готов поглотить все, что осмелится приблизиться. А она приблизилась... Хенджин убрал руку и ушел, чувствуя, как гнев постепенно уходил вместе с ним, оставляя после себя лишь горькое сожаление о том, что когда-то он любил эту женщину, и о том, что от этого чувства остались лишь ненависть и отвращение.

🎧 Steven Rodriguez - The Devil Wears Lace 🎧

Хенджин открыл металлическую дверь, ведущую в жилище, и, не снимая плотного шерстяного пальто, шагнул внутрь. Тяжелый воздух квартиры, пропитанный ароматом старых книг и барбариса, привычно обволакивал, но на этот раз не приносил успокоения. Он медленно прошел в большую кухню, где высокие потолки с изящной лепниной демонстрировали утонченность обстановки. Что уж там, здесь каждая деталь, начиная от медных кастрюль, развешанных вдоль стены, до массивного мраморного острова, говорила о благородстве и престиже. Пальцы сами машинально потянулись к галстуку, но остановились. Переодеваться не хотелось. Формальный костюм, сшитый на заказ, сидел идеально, плотные линии сливались с контуром тела, придавая ощущения защищенности. Но от кого? Хенджин опустил кейс с документами на столешницу, издавший глухой звук, который мгновенно потерялся в объеме помещения. Четыре вида сыра, нарезанная пастрами, банка корнишонов, листья руколы, и свежеиспеченный багет ждали своей участи. Он собрал ингредиенты, укладывая их на деревянный стол, залитый эпоксидной смолой. Хенджин достал тяжелый керамический нож, который достался ему в наследство от бабушки, царство ей небесное, и начал аккуратно нарезать багет. Каждый кусок был идентичным предыдущему, словно под линейку. Следом за этим он нанес тонкий слой горчичного соуса, распределяя его шпателем. Слой начинки был уложен с дотошным вниманием к симметрии, сначала пастрами, затем тонкие ломтики сыра, листья руколы, и наконец несколько корнишонов, нарезанных косыми ломтиками. Выбор пал на белоснежный фарфор с золотой каймой. Он положил сэндвич на тарелку и, захватив бокал апельсинового сока, направился в гостиную, где стоял огромный аристократический стол, окруженный тринадцатью пустыми стульями. Поставив тарелку перед собой, Хенджин сел на один из массивных стульев, выполненных в стиле позднего барокко. Он посмотрел на пустые места вокруг и, сделал небольшой театральный жест рукой. — Приятного аппетита, семья. - проговорил Хенджин с палящей сухостью. Уголки губ на мгновение дрогнули в слабой, мимолетной улыбке, которая тут же исчезла, оставив лицо холодно-невозмутимым, в привычной и стандартной для него кондиции. Сделав первый укус, он потянулся к телефону. Экран засиял, отражая свет бра. Имя на дисплее мерцало — "Чан". — Какие люди... - донесся с другого конца слегка хрипловатый баритон. Голос Чана прозвучал на удивление тепло, не похоже на него. — Четыре дня молчания, и теперь ты, видимо, снова нуждаешься в моих услугах?

— Хочу верить, что ты не думаешь что я рассматриваю тебя исключительно в утилитарной функции, как человека, пригодного лишь для решения мелких задач. - ответил Хенджин, отложив телефон на стол и включив громкую связь.

— А как иначе мне интерпретировать твои звонки, которые всегда следуют по одной и той же схеме? - ухмылялся Чан. — Ну давай, выкладывай. Что на этот раз? Перестановка? Доставка?

— Тебе, как ни странно, удалось удивительно точно подойти к сути моего вопроса, несмотря на излишнюю саркастичность. Завтра суббота. Чем будешь занят?

— Завтра? - Чан на несколько секунд задумался, на фоне раздавалось шуршание, будто он перебирал какие-то бумаги. — Суббота для того, чтобы ничего не делать, мой друг. Мы, простые смертные, так отдыхаем. Хотя откуда тебе это знать?

— Тогда... - Хенджин отпил сок, поставив бокал обратно с легким стуком, и, продолжил пережевывать свой сендвич. — Ничто не помешает тебе помочь мне с транспортировкой моего стола на реставрацию. Мастерская находится в 15 километрах от моего дома.

— Только если ты согласишься на мое условие. - Чан звучал серьезно, но с определенно точным хитрым шлейфом.

— И какое же оно? - спросил Хенджин, с трудом подавляя улыбку.

— После этого мы отправляемся в бар. Ты мне должен хотя бы пару коктейлей за то, что снова вытаскиваю тебя из твоей хрустальной башни.

— Учитывая твои непрекращающиеся попытки "социализировать" меня, соглашусь только на один коктейль, и то, если бар будет достойным.

— Считай, договорились. - хмыкнул Чан. — Завтра к десяти заеду.

— Буду ждать. - коротко ответил Хенджин и отключил вызов.

🎧 Nasty Lil Freak - Sir Silly (feat. Cyrus Kay Knight feat. Brands.Shaw) 🎧

Чанбин лениво потянулся, издав довольный хруст в плечах, и откинулся на спинку старого кожаного стула. Экран монитора перед ним светился последним письмом от заказчика, требовавшего чуть ли не маниакальной точности в реставрации любимого комода. — Все, хватит на сегодня. - объявил Чанбин пустоте и перевел взгляд на Феликса, который сидел в углу мастерской. Потом бросил взгляд на часы на стене — старый латунный механизм, который Феликс, когда-то, собирался "спасти от забвения". Он вытянул ноги, потер глаза и встал, чтобы размяться. Мелкие пылинки танцевали в солнечном свете, падающем на Феликса, склонившегося над другими старинными деревянными часами. Лицо было сосредоточенным, а губы шевелились в такт каким-то мыслям. Время от времени он негромко пыхтел, явно наслаждаясь процессом. — Ты как муравей, который с энтузиазмом тащит лист в десятки раз больше своего роста. - ухмыльнулся Чанбин, снова потягиваясь. Он подошел ближе и наклонился, чтобы рассмотреть работу друга. Феликс хмыкнул, не отвлекаясь от своей работы. Он взял маленькую кисточку и аккуратно смахнул пыль с механизма. Чанбин направился к холодильнику в подсобке, захватил две бутылки пива, сверкающие конденсатом, и вернулся к столу. Он открыл одну из бутылок, щелкнув крышкой об край стола. — На, освежись. - сказал Чанбин, протягивая одну бутылку другу. Феликс взглянул на стекло, затем на Чанбина, и, наконец, отложил часы в сторону. Он вытер руки о ветошь и потянулся за бутылкой. Лицо озарилось улыбкой, будто кто-то только что предложил ему долгожданный отпуск, а не просто закончить пораньше. — Слишком великодушно, как для такого тирана мастерской. - пошутил Феликс, усаживаясь прямо на пыльный деревянный пол и откручивая крышку. Он сделал первый глоток, и плечи расслабленно опустились. — Тиран, между прочим, считает, что на сегодня хватит. - Чанбин уселся обратно в свой стул, задумчиво поворачивая бутылку в руках. — Работать до упаду — это уже перебор. Кстати, как там прошло твое знакомство с женихом сестры? — Ну, он нормальный парень... - Феликс поднял голову, сделал глоток и слегка прищурился, будто хотел найти точные слова. Он поставил бутылку на пол, облокотился на колено и задумчиво почесал затылок. — Слишком сдержанный на мой вкус, но семья одобрит. Хотя... - взгляд устремился куда-то вдаль, а губы замерли в заметной улыбке. — Хотя? - подбодрил его Чанбин, слегка наклоняясь вперед и внимательно всматриваясь в лицо друга. — Хотя... Я вдруг понял, насколько странно быть одному. Я одинок? Да. Пугает ли это? Отнюдь. - Феликс чуть ухмыльнулся и пожал плечами, опустив взгляд на деревянный пол. Чанбин внимательно посмотрел на друга, затем поставил бутылку на стол и переплел пальцы. — Знаешь, Феликс, меня всегда поражало, как тебе удается сохранять это... Внутреннее равновесие. Как будто тебя не могут сбить ни сомнения, ни эмоции. — Возможно, окружение сыграло решающую роль в формировании моей личности. С самого детства я наблюдал, как велика сила семейной поддержки, как она способна удержать человека на плаву в самые хуевые времена. Если говорить о плохих следах, оставленных на моей психике, то, пожалуй, это лишь обостренная нетерпимость к проявлениям глупости, особенно нарочито демонстративной. - произнес Феликс с умиротворенной улыбкой. Только так он и улыбался. Он потянулся к бутылке и спокойно сделал еще один глоток, после чего лениво провел языком по губам, запечатывая свои слова. — Непринятие глупости как травма? Если это так, то ты живешь в золотом веке собственной психики. - Чанбин рассмеялся и хлопнул себя по коленям, покачав головой. — Возможно. А как ты выносишь хаос вокруг? Ты словно находишь в нем вдохновение. Чанбин в ответ только улыбнулся, поднялся и снял с себя теплый свитер. Он встряхнул его, чтобы убрать невидимые пылинки, и протянул другу. — Подложи это под себя. Пыльный пол явно не достоин такой изысканной задницы. Феликс ухмыльнулся, но жест принял. Он аккуратно подложил свитер под себя и вытянул ноги, опираясь спиной на старый ящик. — А как твои родители отреагировали, когда узнали о тебе, о твоих предпочтениях? - спросил Чанбин, возвращаясь на свой стул и делая глоток пива. — Скажем так... - Феликс хмыкнул, взгляд слегка затуманился, погружаясь в воспоминания. Он провел пальцами по горлышку бутылки. — Мама узнала первой. Я хотел рассказать сам, но она меня опередила. Увидела, как я целовался с парнем, который меня провожал, возле дома. Знаешь, что она сказала? Только спросила, с какой он семьи. — Серьезно? Это вся ее реакция? - переспросил Чанбин и рассмеялся, запрокинув голову и вытирая уголки глаз от слез смеха. — Да. Я ответил, что из приличной, конечно. Папа, будучи человеком, чье обожание матери граничит с сумасшествием, попросту не мог позволить себе оспорить ее мнение. Таким образом, вся ситуация разрешилась без малейшего напряжения. В общем, это прошло гладко. - Феликс пожал плечами, сделав еще один глоток. — Забавная история. - Чанбин наклонился к столу, подперев щеку рукой. — Почему ты никогда никого не приводил? Я ни разу не видел тебя с кем-либо. - произнес Феликс, слегка приподняв бровь и, словно невзначай, придвинувшись ближе. — Потому что уже лет пять, а то и шесть, я ни с кем не встречаюсь. Да и честно, мастерская поглощает все время. Это удобно, знаешь ли, говорить, что я занят. - Чанбин закатил глаза, сцепив руки за головой и качнувшись на стуле. Он звучал немного устало, но с определенной долей самоиронии. — А что, если ты так и останешься один? - спросил Феликс и слегка прищурился, поставив бутылку на пол и оперевшись локтями на колени. Чанбин медленно отпил, взвешивая каждую мысль, пока задумчивость не уступила место лукавой улыбке, что заиграла на губах. Ооо, вот это реальный Чанбин. — Договоримся так: если ты к тридцати, а я к тридцати пяти не влюбимся, то заключим, скажем, дружеский пакт о сожительстве. Альянс на почве одиночества. — О, так я еще и учить тебя буду, как быть геем? Ты понимаешь, на что подписываешься? - Феликс покачал головой, глядя на друга. Он рассмеялся, хлопнув его по плечу. — Ну, я же универсальный талант. Думаю, с этим я справлюсь. Разве ты в этом сомневаешься? - Чанбин пожал плечами, улыбка стала еще шире. Но он не верил...

🎧 Loving You (Is A Dangerous Game) - Cloudy June 🎧

Но он не верил... — Почему ты никогда никого не приводил? Я ни разу не видел тебя с кем-либо. - произнес Феликс, слегка приподняв бровь и, словно невзначай, придвинувшись ближе. — Потому что уже лет пять, а то и шесть, я ни с кем не встречаюсь. Да и честно, мастерская поглощает все время. Это удобно, знаешь ли, говорить, что я занят. - Чанбин закатил глаза, сцепив руки за головой и качнувшись на стуле. Он звучал немного устало, но с определенной долей самоиронии. [ ПОТОМУ ЧТО Я ЛЮБЛЮ ТОГО, КТО НЕ ЛЮБИТ МЕНЯ. ] Когда Чанбин впервые вошел в аудиторию Хонгикского университета, в воздухе нависал запах древесной пыли, смешанный с ароматом свежесваренного кофе. Студенты только на кофе и выживали. Пространство напоминало лабораторию... Инструменты, покрытые микроскопическими блестками металлической стружки, столы, на которых древние предметы мебели ожидали своего второго рождения или возрождения. Студенты, казалось, сливались с этой хаотичной атмосферой вещей, но один из них выделялся особенно. Феликс. Парень с руками, изначально созданными для работы с материалами, которые пережили столетия. В нем чувствовалась душа, словно он не просто восстанавливал мебель, а возвращал ей забытую историю, проматывая на старом ди-ви-ди моменты ее жизни. Чанбин тогда был человеком, который время от времени проводил практические занятия в этом университете. Он видел в Феликсе не только талант, но и что-то большее... Голод. Голод до совершенства, жажду стать лучшим, не ради славы, а ради самоуважения. — Этот парень будет легендой. – пробормотал Чанбин однажды сам себе, наблюдая за тем, как Феликс кончиками пальцев проверял идеальность линий на барельефе викторианского кресла. Чанбин знал, что предложит ему место в своей мастерской, еще до того, как занятие закончилось. И когда тот согласился, в мастерской наступила новая эпоха. Два мастера, два поколения, два взгляда на одно ремесло, сплетающиеся в удивительное понимание. И все шло идеально. Шло... Прошлое время... Однажды вечером, сидя за ноутбуком, Чанбин заметил, что смотрит не в экран, а на Феликса. Тот сидел за своим рабочим столом, склонившись над потрепанным стулом в стиле Людовика XVI. В руках Феликса был крошечный резец, который стриг старый лак. На его лбу мерцали крохотные росинки пота, однако их присутствие, казалось, не имело для него значения, ведь весь мир сузился до точки абсолютной концентрации. От такой неподдельной погруженности у Чанбина невольно сбилось дыхание. Грудь сильно сдавило тягучее ощущение, которое не поддавалось логическому анализу, и внезапная ясность поразила, будто вспышка... Это не было простым восхищением. Это была любовь... Всепоглощающая, необратимая, от которой уже невозможно скрыться или убежать. Но это была не та любовь, что вожделеет по оглашению миру, не тигриная страсть, что шпарит своим жаром, оставляя лишь пепельные руины в сердце. Нет, это было нечто иное... Тихая, которая проникает в тебя постепенно, требуя не бурного признания, а скромного, но до боли, неизбежного пространства. Она искала пристанище в каждом мгновении. В уюте привычных вещей, в свете утра понедельника, проливающегося в дом, и в ритме воскресенья, которое она хотела разделять. Это была любовь, не кричащая, а утверждающая свое право быть. Быть... Но молчать. Он жаждал быть свидетелем пробуждения Феликса, того самого беззащитного мгновения, когда веки поднимаются, но взгляд еще застилает туман сна. Он хотел варить ему кофе, черный-пречерный, как глубины собственных страхов, и горький, как правда, которую Феликс, казалось, не замечал или упорно игнорировал. Он хотел прикасаться к губам Феликса, отдавая этому порыву все, что осталось от его израненной души, без раздумий, без страха, где каждое прикосновение могло стать последним, все до последнего доллара или любой другой валюты этого грешного мира. Этот неукротимый зов сердца был болезненным, разрушительным, но он не мог остановиться... Не мог перестать желать его, даже если за это пришлось бы заплатить всем, что у него было. Он бы отдал все и достал бы все, чтобы хоть один раз услышать "И я тебя..." Но он не нравился Феликсу. Не как мужчина. Не как спутника, с которым можно банально разделить поприще — постель, кухню или вечные, переплетающиеся линии бытовой трагикомедии. Не как того, кто станет соучастником будней, среди скрепленных общей нелепостью дешевого набора икеевской посуды. Для Феликса он был другом. Коллегой. И чтобы оставаться рядом, Чанбин выбрал молчание. Молчание, прикрытое шутками. — Эй, ты там дерево резцом не убивай. – бросил Чанбин как-то, когда Феликс слишком увлекся детализацией. Феликс рассмеялся. В смехе было столько света, что Чанбин впервые пожалел, что умеет только шутить. И в этот момент нахлынуло желание расплакаться... Беззастенчиво, неистово, как девятиклассница, познавшая первую жестокость безответного чувства. Хотелось разрыдаться от гнетущей и физической боли осознания, что тот, кого ты любишь с такой всепожирающей искренностью, смотрит мимо тебя, словно твоих чувств никогда и не существовало в его мире. Он пытался намекать, флиртовать. Бросал в воздух двусмысленные фразы, которые можно было объяснить любой логикой. Но каждый раз, когда Феликс смотрел на него с легкой улыбкой его пышных губ, Чанбин прятался за очередным "ахахаха". Этот смех был щитом. Броней, которая не позволяла показать слабость. Но броня начинала трещать. Однажды ночью, когда мастерская уже опустела, Чанбин задержался дольше обычного. Феликс тоже не ушел. Он работал над узором, который никак не поддавался. Чанбин стоял в стороне, наблюдая за тем, как свет лампы падает на лицо Феликса, подчеркивая его скулы, линию носа, даже морщинку между бровей, которая появлялась, когда он сосредотачивался. Морщинку, в которую он был влюблен. — Ты никогда не отдыхаешь, да? – спросил Чанбин, скрестив руки на груди, выставляя между собой и ним невидимый барьер, за которым таилась скрытая обеспокоенность. — Мне нравится то, что я делаю. - Феликс лишь пожал плечами, не отрывая взгляда от узора. Эти простые слова ударили Чанбина сильнее, чем он ожидал. Хотя Феликс бил не кулаками. Чанбину тоже нравилось то, что делал Феликс. Больше всего ему нравилось наблюдать за тем, как это делал Феликс. В ту ночь Чанбин понял еще одну вещь. Его любовь была трагедией. Его лично трагедией. Не потому, что она была невзаимной. А потому, что она была невозможной. Он мог оставаться рядом, но не мог пересечь грань. Он мог шутить, но не мог говорить серьезно. И каждый раз, когда Феликс поднимал на него свои искрящиеся, безмятежные глаза и, с той самой добротой, от которой становилось нестерпимо больно, произносил: "Спасибо, что ты есть", внутри Чанбина что-то беззвучно умирало. Каждый раз. Каждый. Блядский. Раз. Слова, такие простые и бесхитростные, были словно парные сай, Рафаэля из Черепашек-ниндзя, вонзающиеся прямо в сердце, оставляя истекать невыносимой надеждой и отчаянием. Он хотел верить, что в этом «спасибо» было нечто большее, чем благодарность друга, но каждый раз реальность обрушивалась на него холодным, безжалостным напоминанием... Феликс видел его, но никогда так, как он жаждал быть увиденным. Чанбин молчал. Молчание было его единственной защитой. И его единственной пыткой. "— Договоримся так: если ты к тридцати, а я к тридцати пяти не влюбимся, то заключим, скажем, дружеский пакт о сожительстве. Альянс на почве одиночества." Слова прозвучали легко, с той обезоруживающей простотой, за которой можно спрятать самое сложное. Они сорвались с губ так же быстро, как дрожь пронеслась по телу Чанбина, оставляя за собой острый осадок. Он только что добровольно вывернул наизнанку свое сердце и показал его как бы вскользь, как деталь, не стоящую внимания. И опять шуткой.

"Идиот"

Рвануло в голове, как грохот стартового пистолета. Резкое "Идиот", беспощадное "Идиот", разрывающее тишину на части "Идиот". Оно не просилось, не предупреждало, просто вломилось, оставляя за собой ошметки покоя. Только это была не гонка, а падение в бездну.

"Пакт о сожительстве. Альянс одиночек. Какой абсурд. Какой глупый способ прикрыть свое отчаяние."

Мысли в голове бурлили и метались, сплетаясь в вязкий, душный бардак, как клубы густого дыма, что поднимались от случайно брошенной и мгновенно разгоревшейся спички. Этот удушливый мрак заполнял каждую трещину сознания, пытался задушить остатки ясности, превращая разум в беспорядочную, мерзкую смесь из обрывков идей, смутных догадок и необъяснимого чувства надвигающейся опасности.

"Я не предложил ему любви, не намекнул на желание быть его ВСЕМ. Нет, я дал ему компромисс. Свободу. Безопасность, за которую он сможет спрятаться. Потому что это единственный способ остаться рядом. Единственный."

Каждое слово било в сознание, как острый резец, с хрустом вгрызающийся в сухую древесину. Оно оставляло за собой глубокие, неумолимые борозды. Грубые, неопрятные, но точные, будто смысл должен был вырезаться силой, без жалости.

"Правильно для него. Неправильно для меня."

Эти слова выжгли себя на внутренней стороне черепа раскаленным железом, оставив угольные следы, которые пульсировали болью при каждом вспоминании. Они прожгли разум до самых глубин, но застыли там, не давая ни единой искре прорваться наружу, ведь их истинное предназначение заключалось в том, чтобы гнить в молчаливой тьме, обжигая изнутри. Почему он сказал это? Почему выбрал именно такой способ? Ответ был прост. Потому что иначе он не мог.

"Но я хочу быть рядом. Всегда. Пусть даже как друг, как тень. Как что угодно, лишь бы он позволил мне остаться в его орбите."

"Он принял это за шутку. Так и должно быть."

"Пусть это будет договоренность. Пусть это будет иллюзия. Если я смогу быть рядом, этого достаточно."

"Смогу. Потому что у меня нет выбора."