Я обещал

Каждый день проходил одинаково: нежное и размеренное утро, беготня на работе, затем прогулки с Юрой по Харькову, настолько долгие, насколько хватало времени, ужин и сон рядом. Юра наслаждался распорядком дня в своём неожиданном отпуске: гулял, где хотелось, по местам, вызывающим ностальгию, отдыхал от строгого расписания, спал, сколько хотел, хоть утром, хоть днём, ел забытые блюда «национальной» кухни в дешёвых кафешках. Но стабильно пару раз в день писал короткие СМСки о том, что делает, спрашивал о самочувствии Володи или просто без причин мог выдать «Как ты? Соскучился. Жду тебя», и от этих простых знаков внимания душа грелась и силы снова появлялись. Как давно он не чувствовал себя любимым, нужным, не просто так, а взаимно и настолько искренне. Временем вместе, хрупким и недолгим, Володя старался распорядиться максимально качественно и бережно, насколько возможно, напитывая каждую минуту воспоминаниями, чтобы было чем жить после того, как Юра уедет. Тот иногда смущался от того, что Володя тратит на него слишком много —содержит в чужом городе, ещё и покупает какие-то памятные мелочи: то брелок, то кепку, так похожую на ту красную, импортную, цвет которой старая камера сделала почти чёрным. Володя только отмахивался — мол, я ещё успею к тебе приехать, вернёшь «долги» когда-нибудь. А кроме глупого и милого ухаживания, вроде цветочка, который Юра получил со смехом и смущённой улыбкой и весь сиял до самой ночи, были и внушительные траты. Например, билеты на концерт Чайковского, на котором тот безотрывно бегал глазами между музыкантами и дирижёром, а после завалил миллионом пояснений смысла произведения, его формы, особенностей, вложенных идей. Хотелось слушать без конца. Было так приятно снова чувствовать это сложно передаваемое счастье, видеть его на лице, слышать в каждом ударе сердца, ощущать кожей. И при этом так жутко осознавать, что скоро оно, мимолётное и едва уловимое, кончится. Володя записал Юрины номер, почту и адрес везде, где только мог — в компьютере, в телефоне, где-то на бумаге, в дневнике, даже наизусть учил. Боялся забыть. Боялся потеряться опять. Боялся до паники, ужаса, а с приближением разлуки всё больше. Но все таки старался оставить этот страх при себе, не тревожить Юру, такого счастливого и витающего в облаках. Сам себя тоже убедил, что всё в порядке, ещё много времени осталось. Даже билет на самолёт куплен не ровно с разницей две недели, а на воскресенье, чтобы остаться на лишние четыре дня. В понедельник смог вырваться с работы пораньше, бросил в сумку сложенную рубашку с брюками и со всех ног рванул искать Юру. Тот дремал в номере — наверное, нагулялся и устал. Разбудил его, тихо чмокнув в лоб, и прошептал: — Собирайся, я специально пораньше пришёл. На тебе должок, вообще-то. Сонный и запутавшийся Юра долго пытался проснуться и понять, кто он, где находится и почему с него требуют денег, но послушно одевался в предложенные благородно выглядящие вещи. Несмотря на жару, идти в них было совершенно комфортно и приятно, только пришлось напрячь голову, чтобы понять — дорога легла в сторону его старой школы. Володя держал интригу и молчал, как партизан, вплоть до входа, стараясь не выдать намерений, но, кажется, Юра и сам начал догадываться. — И куда ты меня притащил? К чему мне моя школа-то? — Ты мне обещал. Дома я тебе пианино не найду, играющая знакомая была всего одна и мы после института больше не общаемся, зато в школе сказали, что будут рады посмотреть на Конева, выпускника, который после их школы стал хорошим композитором. Правда, умолчал, что стал ты им скорее не благодаря, а вопреки — боялся, что если наехать, то не пустят. — А ты всё такой же принципиальный. — Серьёзно отношусь к обещаниям. И я уже столько лет... — Володя запнулся на полуслове и думал, как правильно выразить мысль, но в конце концов плюнул и сказал как есть, — столько лет мечтал снова послушать, как ты играешь. Юра смутился, но выглядел радостным и гордым — даже его, ещё совсем не виртуоза и близко не профессионала, неуверенная игра оставила такой отпечаток на чьей-то памяти аж на 10 лет вперёд. Правда, была в этом заслуга скорее его самого, как дорогого человека, или его музыкального гения – он решил не задумываться. Коридоры, пусть уже перекрашенные в другой цвет и не мажущие мелом всё, к чему прикоснутся, всё равно казались ностальгически родными. Было тихо, только в паре комнат слышались порой фальшивые простенькие пьесы, которые напряжённо пилили уставшие ученики под присмотром своих преподавателей. Эти звуки были наполнены светлой памятью: когда-то Юра и сам мучил несчастное школьное пианино, когда-то пианино мучило его. Хотелось увидеться с этим старым другом, почувствовать опять потёртые деревянные клавиши под пальцами, увидеть перед глазами ноты мелодии, которую так и не заставил себя сыграть больше ни разу — слишком болезненной была память о ней. Боялся только, что получится совсем не так глубоко и эмоционально без постоянных тренировок, но сейчас ведь не концерт, в самом деле, можно было себе простить. Наверняка Володя был бы счастлив просто увидеть Юру за пианино, не то что услышать какие-то звуки. Когда поздоровался со старым учителем — тем, что когда-то готовил его к поступлению, орал и чуть ли не бил по рукам — почувствовал очередной прилив радости во всем теле. Сел за скрипучий стул, настроил под свой рост — находящийся в детском кабинете, он был так высоко, что колени упирались в инструмент. Хрустнул каждым суставом, потянулся, в предвкушении глядя прямо перед собой. Сыграл пару раз гамму туда и обратно, параллельную и расходящуюся. Как ненавидел это бесполезное занятие в детстве, зато как бегло сейчас ударил по каждой клавише и как приятно было размять пальцы. Наконец, разогревшийся и готовый, посмотрел на ноты и замер. Телом он был там, в пыльном кабинете, а душой — как буддистский монах, сразу в нескольких точках: на поступлении в консерваторию, под ивой с бумажками в руках, перед расстроенным лагерным пианино в тени большой крыши эстрады. Всё ещё не собравшись окончательно, начал наигрывать из головы мелодию, даже не поднимая взгляд на подсказку. Яркие картинки замелькали в глазах: как Маша сидела за пианино во время репетиций, как позорно Юра подглядывал за её разговором с Володей, как в приступе ревности кинул в него яблоком, как в бреду, бледный, а по ощущениям — так и вовсе седой, едва коснулся губами его. И тут опустилась темнота. — Юра! Земля вызывает Луну! — А?... Он почувствовал, наконец, руки на своём лице: Володя в шутку закрыл ему глаза, чтобы вырвать из транса. — Куда ты разогнался на «Лунную Сонату»? Другое же обещал. — Да так, задумался. Извини. Наконец присмотрелся к нотам и начал играть, через пару минут они больше не понадобились — мышечная память выводила звук за звуком сама. Снова унёсся куда-то в своё воображение, склонился над клавиатурой и продолжил творческий поток. Через несколько минут сквозь грёзы услышал шаги, затем щелчок двери кабинета, а потом почувствовал большую, тёплую руку на плече, которая в такт метронома поглаживала его до спины и обратно. Приятно. Ближе к концу игры спокойно наклонился назад, уткнулся затылком в грудь Володи. С последней нотой открыл глаза и увидел его, расплывшегося в улыбке. — Доволен? Вернул тебе долг? — Да. Спасибо, Юр. Теперь доволен. Только стоило обнять покрепче, прижать Юру к себе, наклониться к волосам — дверь хлопнула. Пришлось резко оторваться, делая вид, что просто интересовался расположением звуков по клавиатуре. Володя сдержанно пожал руку вошедшему. — Спасибо, что дали помещение и время. Мы пойдём. — Да не за что, было интересно узнать, что у Юрия такие успехи в карьере. Надеюсь, не без моей помощи, — мужчина загадочно улыбнулся и снова сел за стол с книгой. — Конечно, я бы без вас и не поступил никуда, Сергей Степанович! Рад был повидаться. До свидания. Вплоть до выхода за ворота школы оба молчали, затем тихо болтали о чем-то — как прошёл день, чего нового у Володи с работой, куда успел сходить за день Юра и почему спал днём. Разговоры, что в любой другой ситуации бы показались глупыми, даже издевательски бессмысленными. Но сейчас это было как никогда важно. Вторая неделя прошла ещё быстрее, чем первая — будто за одну минуту число в календаре сменилось с 31 июля на болезненно близкое к дате вылета. Последний вечер. Между делом Юра, ни словом не обмолвившись, во время очередной прогулки провёл рукой по ладони в сантиметре от себя и сжал её. — Ты чего?... Вдруг кто увидит? — шептал Володя, почти поледеневший от напряжения и страха. — Тише ты. Кому мы сдались? Прохожих полтора человека, да и им не до нас. Пройдёмся хоть разочек. Пожалуйста. Нервы оттого не стали здоровее, но Володя не отпустил руку в этот момент – хотя бы просто потому, что этого может и не случиться никогда больше. Начало темнеть, фонари зажглись, залив улицы желтоватым светом и придав романтической атмосферы. Найдя тихий, тёмный переулок, где не было ни души, Юра дёрнул Володю за руку, придвинул ближе и поцеловал, без предупреждения, так резко, что дыхание остановилось. Через секунду Володя плюнул на все свои принципы и страхи и перестал упираться, прильнул к нему, такому близкому, горячему, родному. Нежная лёгкость объятий сменилась попыткой слиться в одно целое, будто между двумя может быть ещё меньше расстояния. — Не хочу, чтобы ты уезжал. — Я тоже не хочу. Поехали со мной. — Не могу. Кто же мне отпуск одобрит в самый разгар сезона? — Значит силой потащу. Ты обещал не сопротивляться. Володя только грустно улыбнулся и прижался к плечу Юры лицом, прекрасно понимая, что он балансирует где-то на грани шуток и угроз. Конечно, Юра бы не повёл себя так, не выкрал бы человека из страны против его воли, да и оформить визу за несколько часов физически невозможно — не в чемодане же Володя поедет. Конечно, поставил бы свои эгоистичные интересы и жажду общения значительно ниже чужой карьеры, как всегда и отставлял свои проблемы в сторону, если дело касалось комфорта любимого человека. Но с другой стороны, разве это был бы эгоизм? Глупо притворяться, будто Володя сам не хотел бы, чтобы по-детски наивная угроза сбылась прямо сейчас, чтобы завтра он опять проснулся где угодно, но главное — рядом. Прощание было долгим. Ещё сильнее оно тянулось от тщетных попыток напоследок выразить чувства снова — ни нежные слова, что вертелись на языке, ни действия, что так и рисовало подлое воображение, не выписывались в рамки общественной нормы, а значит приходилось держать себя в узде и терпеть, терпеть, терпеть. Но расстаться раньше времени было бы невозможно. Пусть и пришлось задержаться здесь до вечера в выходной день, чтобы просидеть на иголках лишний час. Хотелось проводить. Отойдя в уборную, Володя посмотрел на себя в зеркало: хорошо одетый, уложенный, побритый — просто красавец, а глаза пустые. Смотрят куда-то мимо, сквозь стену. «Мы пришли, чтобы попрощаться». Как бы ни настраивал себя заранее, чтобы не вертелось тяжёлых мыслей — не сработало. Помыл руки, несколько раз, тщательно, пытаясь снова перебороть старую привычку и обмануть себя обычной водой с мылом, но поняв, что сейчас расколется пополам, выкрутил кран до упора. На лице ни один мускул не дрогнул. Через несколько секунд боль наконец дошла до сознания длинными путями: сперва колотящимся в груди сердцем, затем мурашками по коже, смутным жаром в районе выше поясницы, а лишь потом покалыванием в руках. Выключил воду и ушёл прочь, все ещё чувствуя озноб и необходимость вернуться. Прошёлся по аэропорту — стыдно показываться на глаза Юре в таком виде. И всё равно показался, не в силах вынести мысли, что сейчас вместо того, чтобы наслаждаться последними часами его компании, страдает непонятно чем. Юра промолчал. Не потому что не заметил, а потому что не на это стоило тратить последние мгновения рядом. Вцепился бледными длинными пальцами в красную, горячую руку, и не выпускал вплоть до оповещения откуда-то сверху: «Рейс Харьков-Минск...» — Пора. — Ты напиши, как приедешь, хорошо? — Обязательно, Володь. — Только не слишком эмоционально, ну, ты понимаешь... боюсь, прочитают. — Я позвоню. — Так дорого же! — От одного раза не убудет. А там посмотрим. Снова объятие. Долгое, такое уютное, будто пальто в холодный день. Наконец пришлось расцепить руки. Напоследок, уже стоя в очереди, Юра бросил на Володю быстрый взгляд и с улыбкой поднял руку, держал, будто прижался ей к стеклу. Володя кивнул, помахал и быстро ушёл, как только затылок потерялся в толпе. Домой не пойти — пока приедет, будет уже совсем поздно, а ключей с собой нет. Поехал в гостиницу: всё равно пришлось бы вернуться, чтобы сдать ключи и рассчитаться, заодно переночует перед работой. Приполз туда, уставший как собака, сделал глоток воды и не раздеваясь упал на кровать. Бельё часто меняли на новое, поэтому наверняка приятный родной запах — фантомный, лишь издевательство уставшего разума над самим собой. И всё равно этот аромат позволил быстрее забыться хотя бы поверхностным, полным ожидания сном. Ненадолго. Вырвала мелодия звонка, как гром среди ясного неба, почти в 6 утра. Побороть дрёму и прочитать имя контакта было легче, после такого-то пробуждения. Наконец поднял трубку. — Я прилетел. Разбудил тебя, да? — Мг... — Володя протянул так невнятно и сонно, что Юре стало даже жаль: не надо было звонить, лучше бы СМС отправил. — Ладно, спи спокойно, прости, что отвлёк. — Нет-нет, так лучше... — зевок, — теперь точно хорошо спаться будет, раз с тобой всё нормально... Доброй ночи, Юр. — Спокойной ночи. — А, погоди... ты сейчас один дома, да? — Один, естественно. С кем мне быть? Тот, у которого есть ключи, собрал вещи ещё в первых числах августа и уехал, как я и попросил. — Значит, подушку обнимай. Я тоже буду, — снова зевок, — будет связь на расстоянии... — Через подушку? — Юра засмеялся, — спи уже, совсем чушь городить стал. Но подушку всё-таки потянул к груди перед сном: через столько ночей ощущение чего-то мягкого и тёплого в руках стало привычным, без него не спалось. «Наверное, не такая уж и чушь, — подумал Юра, закрыв глаза и чуть провалившись в сон, — главное же, что душой рядом...»