Долгие разговоры о французском

Джонатан думал, у него все на лице написано. Даже когда он принял душ, счистив с себя посторонние запахи и прикосновения, и сменил одежду, он ощущал себя грязным и голым. Стыд захлестывал его, и он боялся, что запылают щеки. Когда Ребекка встретит его, когда приблизится. Она почувствует запах незнакомого геля, чужих поцелуев и тела. Ведь их теперь не смыть, они всегда будут с ним. К счастью, букет цветов и пакет с буквой «М» из кондитерской завладели ее вниманием ранее гипотетических подозрений и мыслей, почему он сначала поторопился в душ, а не подал знак, что уже дома. — Если ты будешь дарить мне розы каждый раз, когда опаздываешь, я не против, — рассмеялась Ребекка. Она чирикала, ее пальцы бегали по картонным коробочкам, а глаза сверкали, когда она открывала следующую с энтузиазмом ребенка, распаковывающие подарки Рождественским утром. — Ты меня балуешь, — сказала Ребекка, не отказывая себе в удовольствии помять свежий кронат, и вдохнула насыщенный запах начинки. У Джонатана вся машина пропахла малиной. — А кого же мне еще баловать? Она посмотрела на него, улыбаясь мягко, и опустила глаза. Он знал, о чем она подумала, потому что подумал о том же.

***

Признаться, Джонатан считал, что это будет… кардинальным событием в жизни. Неким поворотом, после которого появится осознание чего-то, словно рождение вновь, прыжок с парашюта, новый курс в университете жизни. Но ничего не было. Он просто отсосал чужой член, на этом история закончилась. Джонатан повторил себе это несколько раз, всегда после работы, чтобы посторонние мысли не вытеснили из его головы отчеты и финансы. Еще несколько — вспомнил просто так. Когда принимал душ. Когда чистил банан на ланч. Когда занимался любовью с Ребеккой и приоткрывал рот, жмурясь. В его воображении головка члена была с губами так близко, он просто не касался ее, но мог. Мог. Иногда Джонатан жалел. Между всеми этими мыслями жалел, что не трахнул Гийома тогда. Задержка на пятнадцать-двадцать минут ничего бы не изменила. Ни того факта, что он опоздал. Ни того факта, что он совершил. Но он бы знал… знал бы, каково это. Не представлял бы, закрывая глаза. Не возвращался к мысли о его обольстительных ягодицах снова и снова. Гештальт повис, не давая покоя. Очень раздражающий камушек в ботинке. Дважды Джонатан брал в руки телефон и вбивал цифры номера Гийома. Один раз занес палец над ним. А в третий подумал, что это ни к чему. И каждая новая мысль становилась легче. Возможно, этому помог и регулярный секс. Больше, чем нужно ему, но, пожалуй, столько, сколько нужно Ребекке. Он даже предложил ей посмотреть еще какие-нибудь штучки для двоих на одном из этих сайтов, но она отреагировала без особого воодушевления, и мысль он пока отложил. — Может быть, съездим куда-нибудь? — спросил Джонатан ее вечером, крупно нарубая огурцы для овощного салата. — Например? — ответила Ребекка, проверяя куриное филе в духовке. — В «Кавали»? Чтобы оно получилось не таким сухим, она добавила туда смесь мягкого сыра и шпината. Этот рецепт нашелся в интернете, и сегодняшний ужин пока был загадкой для всех. — Дальше. В Италию. Или во Францию. — Он закусил язык, наблюдая за ее лицом в отражении печной дверцы. — Биарриц. Звучит хорошо. — Да, там мы еще не бывали. — Ребекка оставалась сосредоточенной. — Пока не бывали. Но летом всегда хочется моря. — Да уж, вспоминаю я наши поездки в Дорсет, когда нам хотелось моря, — она рассмеялась, поворачиваясь, — помнишь? — Как я могу забыть? — запрокинув голову, Джонатан закрыл глаза и перечислил: — Незакрывающаяся дверь, дешевые сосиски на завтрак, соседи-извращенцы. — И непрекращающиеся дожди. Ребекка обняла сзади, упираясь лицом в его спину, и он погладил ее по рукам. Это было так давно, воспоминание из времен, когда они снимали жилье, штопали носки и заваривали один чайный пакетик на двоих. — Это был лучший отпуск, — прошептала Ребекка, прикасаясь щекой к его лопатке. — Лучший, — согласился Джонатан. В его совесть вновь впились острые когти chat noir. — Может быть, когда получим ответ от доктора. — Да. Да. Конечно. И прикосновение когтей стало ласковым поглаживанием, отвлекающим от вспыхнувших боли и стыда.

***

Джонатан устало перевел взгляд с одной строки на другую. Он уже мало что понимал, и когда доктор Сингх объяснил еще раз, понятнее не стало. — Но они же двигаются? — уперев указательный и средний пальцы в висок, уточнил Джонатан. — Пятьдесят процентов. Это не хорошая динамика. До того, как мы начали этот курс, было шестьдесят. — Шестьдесят, — повторила Ребекка на выдохе. Она сложила руки на сумочке, наклонившись вперед, будто пыталась защититься ею. — И что теперь делать? — спросил Джонатан. — Продолжать, — сказала Ребекка раньше, чем доктор Сингх успел открыть рот. Она поджала губы, когда они оба посмотрели на нее. Джонатан постарался отвести взгляд. Ему казалось, по его лицу и так понятно слишком много. Быть откровенным, он так устал от этих визитов, что точно не согласился бы идти сюда сегодня, если бы не чувствовал… вину. Да, пожалуй, вину. Она и без того накапливалась в нем неумолимо, но последние события усилили ее трехкратно. — Пока предлагаю увеличить дозу карнитина и посмотреть, какой будет от этого эффект, — Доктор заскрипел ручкой в бумагах. Эффект. Если бы за столько времени был какой-нибудь эффект хоть от чего-нибудь, подумал Джонатан, но просто молча кивнул. Последние диагнозы они получили не так давно, и доктор точно не мог нести ответственность за средства и советы, которым они следовали ранее. — Вы должны понимать, что это только снижение вероятности оплодотворения, это не бесплодие, шанс остается, — сказал доктор Сингх. — Медицина не стоит на месте и современные методики помогают решить эту проблему в девяноста процентах случаев. Джонатан знал, что десять процентов это чертовски много. Он вновь дежурно кивнул и помял сложенный пиджак в руках. — Конечно же, этот процесс занимает время. Много времени. Но это работа, и мы здесь в одной лодке, мы все стараемся ради результата. Дети… дети — это награда, которая порой достается непросто, — пробормотал доктор и щелкнул ручкой, откладывая ее. — Вы думали об усыновлении? — Да, — сказал Джонатан. — Нет, — сказала Ребекка. Он взглянул на окно и не стал отвечать за них двоих. — Мы как-то не говорили на эту тему, — сглотнула Ребекка, ее сумочка издала бряцающий звук ремня, когда она нервно потеребила ее. — Но это нам не подходит. Мы хотим все сделать сами. — Я понимаю, это довольно сложное решение, подходящее не для каждого, просто предлагаю рассмотреть все варианты. Лечение занимает время, и никто не… Джонатан смотрел на птицу за окном. Он уже слышал это и не раз. Лечение занимает время, а вы не молодеете. Вы думаете, если ребенок не получился до сорока, то внезапно свалится на голову после? Но он уже действительно ничего не знал и ничего не хотел. Только чтобы это закончилось. В кабинете они сказали друг другу больше, чем после, уже покинув светлый, но безрадостный офис доктора Сингха. Ребекка решительно смотрела вперед, подняв подбородок, единственным звуком было постукивание ее каблуков. Ему нравилось размышлять обо всем этом издалека. Думать, что усилия не тщетны. Занимать голову чем угодно, чтобы избегать реальности. Но тут, в клинике, Джонатан ощущал себя слабым, беспомощным, бесполезным. И себя, и свое семя. Столько лет слыша о беспричинном бесплодии и разных необъяснимых версиях, почему двое здоровых людей не могут зачать, принять, что проблема с его стороны, было непросто. — Эй. Ребекка пристегивала ремень безопасности и не ответила, но маленькая рука дрогнула в его руке, когда он взял ее. Она обернулась, находя его глаза своими — большими ореховыми глазами с угольными стрелками, делающими их лисьими. — Мы будем продолжать. Столько, сколько надо. На ее щеке появилась трогательная ямочка от улыбки, полной надежды. Ему была нужна эта улыбка, ничто другое. — Я знаю, как это для тебя важно, поэтому мы будем. Джонатану показалось, он увидел, как ее глаза потухли. Ямочка растворилась, уступая место тихому выдоху. Она кивнула, выпутывая свою руку из его, и отвернулась к окну. — Что-то не так? — осторожно спросил он. — Все нормально. Момент нежности был упущен. Джонатан снова что-то сделал неправильно. Он ничего не сказал и молча завел машину.

***

Он никак не мог заснуть. Сделал пару кругов вокруг квартала, поотжимался, принял два душа, прежде чем понять, что физическое самоощущение не имеет к бессоннице никакого отношения. Устроившись в кресле, в котором Ребекка иногда вышивала, Джонатан смотрел на нее, уже спящую. Она мило спала. На спине она тихо похрапывала, а ее лицо напоминало лицо ангела. Расслабленное, безмятежное, почти невинное. Джонатан рассматривал ее приоткрытые губы, скрученную лямку от ночнушки, каштановую прядь у виска. Этого не будет у Гийома никогда. Ее нежности и ее доверия. Это не получают любовники, доставщики быстрой страсти. Такая она у него. Ему хотелось целовать ее руки, прижимать к лицу, просить прощения. За то, что сделал. За то, что все еще хотел сделать. Проблема была не у нее, проблема была у них, у каждого. Услышав жужжание на комоде, Джонатан глубоко вдохнул. Одиннадцатый час вечера. Кому и зачем?.. Он понял, что в его голове только одна мысль, кто это может быть. По крайней мере надежда, что так оно и есть. И все те образы, которые он топил в себе, воспряли, ринулись вверх, как волна, накрывающая побережье. Протащила его по режущим острыми ребрами камням, где каждый был мыслью о грехе, что Джонатан мечтал совершить. Мечтал, да. Верно. Он взял телефон, чтобы увидеть сообщение с номера, который выучил за последние дни. Джонатан секунду думал о том, где Гийом достал его. Секунду представлял, что он мог переписать его из контактов Ребекки, пока она отвлеклась. Еще секунду — что Гийом достал его через компанию; это было возможно, хоть и непросто. Но вот читал он сообщение много, много секунд. Словно там целая страница из «Собора Парижской Богоматери» с этими бесконечными предложениями, к концу которых забываешь, с чего они начались. «Приезжай ко мне». Джонатан облизнул губы и прочитал вновь. «Приезжай». Он взглянул на Ребекку, словно она могла тут же проснуться и посмотреть на него осуждающе. «Ко мне». Сердце заколотилось, как будто его бросили в котел рулетки. Заметалось, ища сектор. Куда же, куда же ему попасть? Где выигрыш? Но все секторы показывали зеро, и Джонатан поднялся. «Приезжай ко мне». Он крутил эти слова в голове всю дорогу до Уэстсайда и тем не менее проверил телефон дважды. Думал о том, что сказать Ребекке, если она проснется и обнаружит его отсутствие, уже на лестнице, поднимаясь после звукового сигнала домофона. Обо всем, кроме происходящего. Но вот, Джонатан вновь стоял перед этой дверью. Он глубоко вдохнул и постучал, потому что Гийом не открыл ему, хоть и знал, что он уже поднимается. Вдох и выдох. «Приезжай ко мне». Напряжение и возбуждение взметнулись вверх, обвиваясь вокруг позвоночника как крепкие жгуты. Джонатан поднял голову, скользя взглядом по темному пространству за приоткрывшейся дверью. Все его слова кончились, и не начавшись, в первые же мгновения. Гийом стоял в проеме обнаженный. То есть, не считая черного шелкового халата, едва достававшего до середины бедра. Значит, он не женский… Халат был распахнут, длинный пояс, свисающий из петельки, касался колена. А за халатом — полная непристойная нагота. Джонатан не мог перестать смотреть. Гийом был худой и подтянутый для своих лет. Его бледная кожа почти светилась в полумраке. Темное пятно соска маняще виднелось из-за полы халата. Вдоль грудины хаотично разбросались волоски; не в пример мало в отличие от лобка. Член Гийома чуть приподнялся, словно лениво размышлял, стоит ли все происходящее его внимания. — Привет, — пробормотал Джонатан, с трудом переводя взгляд на лицо. Он заметил в пальцах Гийома сигарету. Тот неспешно затянулся, смотря ему в глаза, и перенес вес на правую ногу, стоя с той небрежностью, будто понятия не имел, зачем Джонатан сюда явился. Будто он оторвал его от очень важного занятия. Делал он это столь убедительно, что Джонатан на секунду засомневался. Ему захотелось проверить в третий раз, а было ли то сообщение, или это игра больного извращенного разума, жаждущего близости, но остатки гордости, осевшие тонким слоем изнутри, заставили стоять и смотреть прямо. Свет из коридора обласкал стройный стан Гийома, коснулся в интимных местах и отпустил, когда он отвел ногу назад, отдавая их тени. — Ты написал мне. — Джонатан кашлянул, не услышав ответа. — Я получил твое сообщение. Струйка седого дыма выскользнула из кольца тонких губ. — Было интересно, как быстро ты приедешь. Тридцать минут — это неплохой результат. Но можно и лучше. Джонатан смотрел на Гийома, не моргая. Пытался понять, что у него сейчас в голове. Чего он пытается добиться? Он хочет, чтобы Джонатан униженно поковылял назад? Джонатан, прибежавший по одному щелчку его пальцев? Но он не уйдет. Картина происходящего открылась до пугающего четко. Уйди он или останься — Гийом выиграет. Ведь Джонатан уже здесь. По щелчку пальцев. — С чего ты решил, что я вообще приеду? — Он сложил руки на груди, стараясь не пялиться вниз. — Потому что ты меня хочешь. Джонатан засмеялся, но это Гийома ничуть не смутило. Он стоял перед ним, словно они встретились в супермаркете, где оба бывают не так часто, и он немного раздражен назойливым разговором, но приличия не позволяют завершить его слишком рано. Джонатан вспомнил свое первое знакомство с его именем. Приложение на телефоне и… «Профессор Летерье». «Гийом Летерье». «Гийом Бирмингем». — И теперь мне радоваться, что ты выбрал меня на сегодня из всех своих ебырей? — прищурился он. — «Сладкий котик». На миг в глазах Гийома мелькнуло странное веселье. Он улыбнулся, и у уголка его губ пробежал полумесяц морщинки. — Да. Ты не польщен? — Он приподнял бровь, выдыхая. Стрелка дыма растворилась очень близко к лицу Джонатана. Он нахмурился. Как Гийому удавалось унижать его с каждым разом все сильнее? Тем, что он говорил, как себя вел. Почему Джонатан позволял так с собой обращаться? Почему это так его возбуждало? Если бы он знал. — Я не польщен, — пробормотал он, поднимая глаза решительно. — Я тебя терпеть не могу. Он не думал, что произнес это вслух. Не то чтобы в этом было что-то такое, чего они оба не знали. Но Гийома это очевидно… завело? Джонатан смотрел на происходящее, будто перелистывал фотоальбом с кадрами. Секунды счета и он внедрился в события, словно врезался в пленку. Гийом затянулся в последний раз и щелчком отправил окурок в узкую вазу на столике у входа. Джонатан надеялся, что он промажет. Не промазал. Как не промазал, когда в один прыжок оказался на Джонатане. Пальцы, пахнущие дымом, обняли его за лицо, а ноги обвились вокруг. Он обхватил Гийома, словно внезапно свалившееся на него богатство. Руки алчно скользили по шелку, обнаженной коже, он поймал огонь ладонями. Не мужчину, а феникса, пылающего в его объятьях. Их рты слились в голодном поцелуе, необходимом как кислород. Поцелуе, где губы, зубы и языки путаются, ударяются друг о друга, пожирая в похоти. Поцелуе, где вздохи превращаются в стоны, и стоны непрерывны. Джонатан захлопнул входную дверь ногой, едва не потеряв равновесие, и уверенно направился к спальне. Еще два покачивающихся шага — минус обе туфли. — Я тебя выебу, — прорычал Джонатан, обхватывая его ниже. Сейчас — точно. Нет другим сожалениям. Гийом не ответил, но укусил за губу, оттягивая ее. Боль и удовольствие в ядовитом коктейле лишили воли, подчинили, полностью обезоружили. Он рассчитывал завалить Гийома на спину, но не преуспел. Едва лопатки того коснулись простыни, а Джонатан ощутил хрупкое, но такое сладкое на вкус преимущество, Гийом перевернул их, оказываясь сверху. Прижал Джонатана к постели, как булавки — беспомощную бабочку. Его жаркий пах потерся о него, и бесполезно было хоть как-то скрывать переполняющее вожделение. Все эти мгновения, что Джонатан думал, это блажь. Все время, что он считал, будто выкинул это из головы. Все оказалось ложью. В его теле осталось лишь одно желание. Гийом развел руки в стороны и двинул плечами. Черный шелк соскользнул с них, оголяя тело полностью и открывая во всех маленьких несовершенствах и безупречностях. Джонатан чуть не задохнулся, когда Гийом откинулся назад, удерживаясь коленями, которыми обхватывал его бедра, чтобы взять с прикроватного столика презерватив. Глупые неповоротливые пальцы Джонатана дерзили, но не подвели — он расстегнул штаны одним движением, и это было последней вольностью, что Гийом разрешил в своей спальне. Джонатан лежал бесполезным телом, пусть пышущим от жара, но таким несуразным в тонких искусных пальцах Гийома. Они обвились вокруг его члена привычным движением, столь же привычным направили в себя — он приподнялся, и Джонатан жадно пожирал взглядом его промежность и блестящую от смазки впадинку между ягодиц, куда наконец ткнулся член. Это было… Джонатан не ощущал себя так в постели раньше. Словно фигурка, с которой развлекается похотливый поборник тотемизма. Чужой фетиш, безгласный и недвижимый, вращаемый в руках, как мягчайшая глина. Гийом трахался об него, агрессивно двигая бедрами и запрокинув голову. Вишня возбужденного рта и крепко торчащий член, качающийся вверх-вниз, влекли взгляд, словно посадочные огни. Руки Джонатана тянулись к нему, но он боялся прикосновения, боялся все разрушить. Интимная теснота, и жар, и быстрое трение вбивали в него удовольствие. И он ринулся в пропасть. Развращенный Джонатан тонул в дурмане чужого тела. Упругого, гибкого. Касаясь, он ощущал под кожей силу и сопротивление, что так хотелось смять в пальцах, раскрошить и бросить. Его руки легли на бедра Гийома, возвращая толику контроля, и тот согласно застонал, двигаясь по кругу чуть медленнее. От измененной траектории Джонатан заерзал и воспользовался шансом. Уперся ногой в спинку кровати, поднимаясь навстречу и толкаясь еще глубже. Ощущение реальности ускользало, и чем слабее становился Джонатан, тем крепче была хватка Гийома. Он имел неосторожность посмотреть и тут же был захвачен в плен жадными немигающими глазами. — Ты близко? — спросил он, продолжая. Джонатан попытался рассмеяться, но спазм удовольствия скрутил, и он смог только простонать. Этого ответа хватило. Гийом ухмыльнулся и уперся в его грудь руками, двигаясь быстро и резко. Джонатан схватился за его бока, за талию, к бедрам, насаживая на себя глубоко-глубоко. Он ощутил, словно касается самой сердцевины, глупая иллюзия, приведшая его к финалу так скоро. Ох. О. О… Он лежал, запутавшись в паутине своего оргазма. Липкие нити обвили его — не пошевелиться. Везде ловушка. Теплая, приятная, уютная ловушка, в которой он готов оставаться. Ему казалось, будто его выпотрошили. Вынули все внутренности и заполнили теплым сиропом, который перекатывался под кожей, покалывая в кончиках пальцев и члене, о, особенно там. Зажатом сильными тугими мышцами. Как же хорошо. Перед глазами плыло, но Джонатан точно понял, что это не закончилось. Что-то продолжалось. Он приподнял голову. — Я еще не все, — сказал Гийом, давя рукой ему на грудь и мешая встать. Джонатану стоило моргнуть всего раз, и его член, твердо стоящий, лоснящийся предэякулятом, оказался близко, еще ближе. Когда Гийом забрался ему на грудь, касаясь шеи рукой, он покорно открыл рот. Вдохнул, и головка скользнула по его губам вперед. Туман похоти, застилающий разум до оргазма, рассеялся мановением волшебной палочки, и Джонатан осознавал все четко до мельчайших деталей. Вкус, терпкий на кончике языка, плотский запах тела, запятую пупка перед глазами, к которой вела пушистая тропинка. Рука Гийома коснулась его головы, пальцы разошлись в волосах, притягивая ближе, и Джонатан расслабил рот, послушно позволяя его трахать. Он чувствовал, как двигаются губы, туда и сюда, и больше ему нравилось «туда», потому что он мог тянуться за ускользающим членом языком и чиркать по нему. И тогда в его воображении он возвращался, чтобы вновь получить эту ласку. Бедра Гийома напряглись, он наклонился низко-низко и толкнулся последний раз, беря свой член в руку. Джонатан мог бы закрыть рот, но ему захотелось оставаться таким. Телом для удовлетворения, и соленые брызги на языке и губах были тем, в чем он тоже нуждался, чтобы почувствовать себя живым. Чтобы почувствовать себя здесь. Гийом пошло прошептал: «oh mon Dieu», — но только и всего, прежде чем слезть с его лица и лечь, касаясь плеча Джонатана через рубашку. Они лежали рядом, одинаково смотря в потолок, и эти долгие минуты в полумраке все заполняло единодушие. На одной волне. Но Джонатан понимал — им придется говорить, и тогда все изменится.