Fraсtal

      В этом нет ничего удивительного. Он был тем, кто пообещал поймать неуловимого убийцу; тем, кто вышел на след и преследовал Киру до самого финала, будучи в прямом смысле прикованным к нему четыре месяца... Его в воспоминаниях Лайта действительно много, он это видит. Вот только…       Дело не в количестве, а, скорее, в качестве. L не может отследить момент, с которого его повторяющийся образ в видениях Лайта начинает звучать как-то иначе. Шипастый кокон сереющей вражды никуда не исчезает, но кроме неё, в слои эмоционального покрова, отделяющего L от остального, вплетается что-то, из-за чего звучание становится многогранней и будто… тоскливее.       L не может этого понять. Ягами, верно, ненавидит его лютой ненавистью за всё, что он сделал, — даже вне концепции Киры, и L не может этого оспаривать. Но, вопреки, его отзеркаливание в самосознании по имени “Ягами Лайт” тяжелеет, наливается смыслом, обрастает реакциями, покрывается интересом... L начинает что-то значить. Мицелий этой злой системы, соприкасаясь с его гештальтом, дрожит, и именно он меняет его звучание. Как бы ни было удивительно даже предположить, он — то, что излучает для него неровное, дрожащее тепло, в котором тот так нуждается.       L не понимает.       В какой-то момент детектив осознаёт, что угодил в непаханое поле — чёртову эмоциональную сферу. Сам он предпочитал не трогать этот хаос и в собственной голове — в чужой оно не оказывается проще. Ему неудобно. Ему неловко и непонятно, и самое главное — при чём тут сам L?!       Он пытается сосредоточиться на этом, разобраться — когда вдруг встречает сопротивление.       Будто земля под ним поднимается дыбом, пространство не просто тяжелеет — сжимается, препятствуя вдоху, в висках нарастает давящая боль… Несмотря на прочность контакта, в какой-то момент Лайт Ягами делает невозможное — вышвыривает его из своего сознания, посылая мяч назад.       L придерживает пальцами ноющие виски. Проклятый мальчишка! Они ведь договорились, он прекрасно знает, как важно не мешать. Так почему он?!..       — Какого чёрта? — спрашивает детектив. — Я был рядом! Совсем рядом! Что ты творишь?!       Лайт молчит.       Глаза его бегают по своим коленям, губы закушены. Ему не было больно или трудно — на этот раз, он воспротивился, просто потому что захотел. Какого чёрта ещё раз, Лайт?!       — Мне абсолютно всё равно, что там у тебя в голове! — непривычно для себя вспыхнул детектив. — После того, как я посмотрел, как ты желаешь убить меня — снова и снова, даже во сне, — не думаешь же ты, что меня можно ещё чем-либо удивить? — он не удержался от капли яда. — Я сделаю то, о чём ты меня просишь, и забуду об этом!       Ягами молчалив и хмурен. Очень нехотя, но он поднимает взгляд — обещал.       L замыкает связь, сразу попадая в нужное место, разбивает прикрывающий запертую зону зеркальный слой — тело Ягами легко дёргается в ремнях — и тут же затихает, как после резкого, но быстрого удара кнута. L же хватается за оголённый провод иной стороны восприятия Лайтом его самого.       Этот провод оказывается горячим.       Это что-то другое. Новое, невообразимое. Оно тут же приклеивается к пальцам — колючая лиана с искорками разрядов на тонких усиках, оно не даёт отпустить себя. Оно не просто хочет убить его — оно хочет держать его. Обнять его, прорасти в него, забрать его соки, отдать свою защиту… Обнимая — опутать, не оставив свободным ни сантиметра, выпить — не пролив ни капли крови, прорасти в него, став единственной осью. Жадность, голод, нежность…       Что-то, жаждущее, тёплое, пульсирующее тут же улавливает его — и тянется, охватывая грудь и горло. Оно хочет его, нуждается в нём. Это… это…       L испытывает ужас.       Это страшнее, чем его открытие, что убийца, которого они ищут, наделён сверхъественной силой, способной убивать по мановению палочки; страшнее, чем день, когда он впервые увидел шинигами — и ему пришлось расстаться с иллюзией контроля — добротный щит любого агностика. Страшнее, чем ясное, безумное желание Киры перемолоть его в пыль. Ненависть он хотя бы мог объяснить и, в какой-то мере, обуздать. Здесь же его контроль слабнет, у него нет способов справиться.       Он должен перестать.       L покидает чужое сознание, в спешке. Он сидит, прикусив большой палец, и смотрит на своего почти-состоявшегося-убийцу в кресле перед ним, привязанного, который скоро будет приговорён к смертной казни.       Проклятый Кира.       Проклятый Кира!       Он пытался убить его, а теперь пытается любить?! Это безумие. Нет. Безумие было до. Это хуже. Это…       L всегда смотрел только вперёд, и где-то в своём рвении поймать преступника он упустил то, что теперь может раскатать их по стенке, катастрофическую ошибку систем, которая обессмыслила всё.       Он пропустил преисподнюю.       Лайт молчал. Не встречаясь с ним глазами.       Наконец-то ты что-то делаешь правильно. Что ты можешь сказать? Что ты можешь ещё сказать, Кира?!       L встаёт и уходит, оставляя его на стуле, привязанным, на несколько часов.       Это хорошо. Когда он ослабнет, у него будет меньше сил к сопротивлению.