Fraсtal

      Назавтра L не спускается в подвалы — ждёт в комнате. Лайт приходит сам. Он молчит, садится на свой трон, служащий местом экзекуции, не сразу, и лицо у него какое-то бескровное.       — Я напоминаю: следует сохранять контакт. И не сопротивляться, — произносит детектив дежурную фразу. Он не помнит, когда его слова стали звучать как угрозы. Может, со вчерашнего дня.       Он прикусывает палец, задумавшись.       — Ты прав, — продолжает L. — Я до сих пор не приблизился к Кире, достаточно, потому что мы делаем паузы — и он снова ускользает.       Он помолчал. Да, он действительно — дознаватель, а не судья. Что делать с преступником дальше, не его забота, а такие понятия, как моральный кодекс или социальный долг, у него навряд ли когда-то существовали. Но сейчас кое-что изменилось: суд убийцу не видел — в отличие от него. И увиденное утвердило в нём мысль: Киру необходимо устранить. Каким из способов — не так важно.       Всё это время L пытался избежать травм. Но если ядро, сделавшее из примерного школьника самого успешного убийцу в истории, необходимо найти и расколоть — эта задача прекращает быть ведущей.       Ягами сам просил его действовать быстрее. И он прав. Неизвестно, сколько ещё времени у него осталось.       — Мы должны найти его — но действовать придётся быстрее и интенсивней. И менее аккуратно.       Он медлит, надеясь, что Лайт поймёт. И он, понимает, конечно. Даже не кивает, только растерянно моргает пару раз, будто пытается сморгнуть дурное видение — например, как он сидит, прикованный кожаными ремнями к железному креслу, и его живое сознание раздирают на куски.       — Посмотри на меня, — говорит L, и Лайт поднимает на него глаза — практически пустые.       Чтобы пройти путь быстрее, без лишних остановок, L не входит, но “проваливается” в лже-материю, просто рухнув в скопление мыслей и ощущений. Тёмная, густая масса не вздрагивает даже — гудит, пронизанная вторжением до самых краёв, тряхнув, как током, тело хозяина — L успевает заметить — и медленно расходится, принимая инородный объект, будто раздумывает: спрятать ей свежий труп под собой — или вышвырнуть на поверхность.       Лайт мало что действительно настоящего выставляет напоказ. Спасибо ему за это. Матрица смыкается, блокируя ворота “разрыва”.       Сонм воспоминаний становится шире, мелькает быстрее. L пытается охватить их, “листая” скорей и скорей… Вот заключение, вот показательная “казнь”. Вот день, когда L предложил — к удаче и на свою голову — Кире участвовать в расследовании…       Конечно, это усиливает перегрузку.       На какой-то, неизвестной по счёту минуте, Лайт перестаёт выдерживать, и чёткость видений начинает “плыть”, мерцая, как над пламенем.       Ягами цепляется в кресло, издав странный хриплый звук, дёрнув назад головой. Он пытается сорваться, но не может — подцеплен за зрачки, как рыба за жабры, и может только биться на крючках, насаживаясь на них сильнее. Он уже не идёт “рядом” со своими воспоминаниями — заблокирован в потоке, и они, насильно выуженные на поверхность, крошат его разум. Мозг не может больше блокировать фантомные ощущения, отделяя их от настоящих, и распускает их — по всему телу. Пытаясь защититься, его сознание выбрасывает замки, которые тут же разлетаются, сломанные, и тогда ментальное пространство идёт помехами, внося в идеальный порядок памяти хаос помешательства. Разобраться в этом эфирном водовороте становится сложно и самому L, и чем сильнее он старается схватить ненадёжную ткань чужого изнаночного мироздания, тем сильнее она рвётся, расползается в руках.       Лайт сдавленно стонет, будто ему перехватили горло, глаза — одни сплошные тёмные провалы — подёргиваются мутной плёнкой, по виску сползает крупная капля пота, прямо на содрогающиеся плечи… В какой-то момент глаза его закатываются, так что становится видна белая полоска яблока, — и связь схлопывается, оставляя перед глазами L пустую черноту — когда он почти уже достиг верного пути.       Корпус Ягами падает, будто бы ему сломали хребет — тело не зафиксировано ремнями и его нечему держать, поэтому, лишившись сил, он просто падает вперёд, склоняется, мокрой чёлкой чуть ли не касаясь колен. Конечно, так оно и есть, только хуже. Не хребет — выдержку.       Детектив успевает подхватить его за плечи и выпрямить, прижав спиной к креслу. Голова у Киры запрокидывается, и L видит, что веки у Ягами прикрыты, а мышцы лица как-то невнятно, мелко дёргаются. Он быстро перетягивает его широким ремнём поперёк груди, фиксируя тело, не позволяя снова упасть.       — Не надо, — вдруг просит Лайт, первый раз за всё время, спокойно — и совсем тихо. — Пожалуйста, не надо.       После этого он роняет голову на грудь.       Ничего удивительного в этом нет, L понимает. Это должно было случиться давно, на что они надеялись? Интервенция ломала куда быстрее тех, кто вдвое старше него. Преступник, которого допрашивал L, сошел с ума спустя несколько часов.       Но сейчас они не имеют права останавливаться. Он не имеет. Он слишком многое узнал — непозволительно много, чтобы теперь прекращать.       — Лайт…       Посмотри на меня, Лайт.       Мальчишка не отреагировал, даже не поднял склонённой головы. Ссутуленные плечи у него неровно, судорожно поднимались.       L захлестнул приступ острого раздражения. Он был слишком близко. Он начал уже мыслить, что у него что-то может получиться… когда всё обвалилось. L злится, потому что Лайт и здесь сумел его обмануть. И он сам попался. Какого чёрта он позволил себя затащить на этот путь?!! Не было никакого шанса, что они добьются чего-то, кроме как окончательно покалечить друг друга. Браво, Кира! Даже когда тебя поймали, ты продолжаешь сеять хаос и гибель.       Соблазнившись лёгкой приманкой собственноручно не просто поймать — но уничтожить самого успешного убийцу в истории, L так быстро шагнул в капкан — и сел в лужу.       — Лайт, мы обсудили это, — ещё терпеливо начинает он. — Ты прекрасно помнишь договор.       Ягами наконец открывает глаза, прижимаясь к помогающей ему держаться спинке кресла и глядя себе в колени, сухими, горящими глазами. Губы плотно сжаты, ключицы неровно поднимаются.       — Я не буду… этого делать, — говорит он, совсем тихо, будто бы отрекается от себя. Снова. — Я не могу.       По-прежнему не поднимая взгляда.       Злость, нечастая гостья, теперь захлёстывает L и душит. Лайт-таки его довёл. Проклятье, он на это не подписывался! И L не собирается отступать только потому, что Лайт Ягами снова взял на себя больше, чем может вынести. Его предупреждали. Он сам этого хотел. Он попросил L — и L согласился ввинтиться ему в башку, но он не соглашался на это! Кира, наконец, должен повзрослеть и взять хоть какую-то ответственность — если не собирается брать её за то, что сотворил. И раз уж L отступил от всех возможных кодексов, согласившись потакать ему в попытках избежать справедливого наказания за свои преступления, — он не позволит ему совершить ещё одно.       — Тогда ты умрёшь!! — закричал детектив, забывшись. Злоба остро полоснула в груди: на себя, на Киру, на собственную слепоту, на его непростительную надежду, что тот проявит хоть какое-то мужество, — непозволительно неоправданную. — Продолжай и дай мне продолжить, чёрт бы тебя побрал!!! — он ударил по спинке кресла кулаком, прямо рядом с головой Ягами.       В первое мгновение Лайт отпрянул и прикрыл глаза, точно от удара по лицу. Для него это так и было, пожалуй. Глаза стали пустыми и почти непроницаемыми. Он отвернул голову. На скулах ходили желваки.       Молча, по-прежнему не глядя детективу в глаза, он упрямо покачал головой.       Терпение L окончательно раскололось.       Он и так слишком много делает для массового убийцы. Пойдя на крайне сомнительную сделку — ради него, приходит каждый день сюда, в комнату, в которой на протяжении четырёх месяцев спал рядом с преступником, который вынашивал план убить его. Каждый день смотрит на себя сквозь его безудержное желание этого убийства, стремясь при этом сохранить его целым и невредимым... С него хватит.       Крепко уперевшись коленом на широкое сиденье между колен Ягами, он схватил того по бокам за голову, пытаясь повернуть к себе.       — Нет, ты будешь! Ты сам захотел, чтобы я тебя разделал, так теперь смотри!! Смотри! Смотри на меня!!! — у Лайта надёжно привязаны руки, у него нет пространства ударить L ногами, поэтому он делает то, что может — отчаянно пытается вывернуть голову. Детектив хватает его, сильнее, цепляясь в волосы ногтями. Тот продолжает упрямо бороться, позабыв о собственном обещании — лишь не попасть снова в утягивающую воронку, в которой ему разрывают на части мозг — а за ним и всё тело. — Если ты не был готов к этому, зачем ты на это пошёл?!! — И если надо, то L обездвижит ему всё, даже веки. Будет тебе твой “Заводной апельсин”. — Смотри на меня, Кира!! Даже если ты сейчас умрёшь, просто сделай это до конца!!       Лайт вырывается, бешено выворачиваясь под ним, сколько может, крутит шеей, оставляя кусочки кожи у L под ногтями. Но тому плевать. Их затея бесполезна и бессмыленна, и он это знает. Она не приведёт ни к чему, кроме взаимной агонии. Лайта так точно. И единственная причина, по которой Ягами до сих пор ещё держался, — это его упрямая, бестолковая, идеалистичная надежда. Она же заставляет его страдать. Гораздо проще и правильней было бы её у него отобрать — рано или поздно он смирится.       И единственная причина, по которой L этого не делает — это его обещание им обоим. И он это обещание выполнит — даже если от Лайта ничего не останется.       Ему наконец удаётся прочно ухватить Киру за затылок и запрокинуть ему голову. Тот со всей силы зажмуривается, хрипло дышит, по мокрой шее стекают бисеринки пота.       — Смотри на меня!! — L замахивается и влепляет ему пощёчину.       Лайт дёргается, но удерживает вскрик. Сквозь сжатые зубы проходит что-то похожее на стон или поскуливание.       — Смотри, Лайт, — повторяет детектив. — Смотри, а не то, я клянусь…       Ягами делает три судорожных вдоха-выдоха — и открывает глаза.       Широко распахнутые, блестящие, почти безумные, в красной воспалённой кайме, и L пробирает холодным ознобом, когда он заглядывает туда, увидев столько: ненависть, обречённость, решимость — и практически выплёскивающийся за края радужки ужас...  Детектив бы, наверное, сошёл с ума, испытав треть из того, что он может только предположить по лайтовому состоянию… Контакт замыкается, будто шипят разогретые соединяющиеся клеммы, измученное вспоротое сознание начинает тянуть его, само, образуя в точке схождения сингулярную воронку. Её края рвутся, быстро, проваливаясь в себя же, и L, кажется, явственно ощущает, как в голове у Ягами лопаются хвосты нейронов… В этот момент Лайт замирает — а потом вдруг начинает биться, исступлённо, как выброшенная на берег рыба. С неприятным скрежетом защёлки ремней проезжают по металлическим подлокотникам, когда те почти что трескаются…       С громким, похожим на щелчок кнута, звуком, разлетается карабин на груди. Широкий ремень отлетает к чертям, сорванный, задевая L.       — Нет!! — выкрикивает Лайт наконец, надрывно, контакт снова разорван — вместе с выбитыми предохранителями разлетается цепь, звук дребезжащим звоном ударяется о знакомые стены, осыпается битым стеклом под ноги. — Нет!!! Хватит! Хватит!! Отпусти меня!!       Он так и остался ребёнком.       L хватает его за плечи, потом придерживает за затылок. Влажные волосы налипли Ягами на лоб, на щеках блестят дорожки, он крепко зажмуривает глаза, и правда как ребёнок, который увидел страшилище и теперь наивно пытается спрятаться от реальности за закрытыми веками. "Нет... Нет. Я не смогу…", — уже тише, и его трясёт. Можно дать ему паузу и продолжить завтра, но L знает, что завтра лучше не будет. Поэтому он просто говорит:       — Вдохни и выдохни, — сухо. — Потом я продолжу.       Лайт вдруг вырывается и бросается вперёд, уходя от зрительного контакта, лбом неожиданно упираясь L в ключицу. Тот, не успев отшатнуться, перехватывает рукой Ягами за плечи, чтобы удержать равновесие. Оттащить его сейчас от себя за волосы возможно, но навряд ли принесёт пользу — Кира не слышит его. “Нет…Не надо. Пожалуйста, не надо… Я не смогу…” — будто его гортань передавлена рыданием, и так оно скорее всего и есть.       L дотрагивается до его затылка, потом до лопаток. Он полностью мокрый: волосы, плечи, рубашка на спине — насквозь... Ладонью L чувствует, как колотится у Ягами между лопаток сердце, так, что неясно, от чего он так дрожит: от конвульсий ли, от задавленных рыданий, от сумасшедших ударов. От всего сразу…       L не убирает пальцев с его шеи, а ладони со спины. Чуть шевельнул ею, неловко поглаживая.       Он не особый специалист по технике успокаивания, лучше сказать — никакой, но бешеная, неукротимая дрожь в теле под его руками успокаивается.       Становится тихо.       Он слышит только негромкое поверхностное дыхание у себя на плече, его тепло в свою шею, волосы щекочут кожу. Боль и ужас почти осязаемы, Ягами ими опутан, сильнее, чем ремнями, которые приковали его к стулу.       L снова легко двигает ладонью по влажной спине.       — Посмотри на меня, Лайт… Он и правда пытается, плечи у детектива под руками поднимаются — и снова падают, вместо вдоха получается какой-то судорожный всхлип.       — Лайт…       Мальчишка вдыхает снова, выдыхает — и вдруг поднимает голову, встречаясь с L глазами — лишёнными света, в багровых кругах, но вполне вменяемыми.       L становится страшно.