Гулящие души

Смех под дождем разрезает печаль, Заставляет ее расплываться. Та́я, крошась, оседает назад, Чтобы грёзами не напитаться.

⌀⌀⌀

В пещере оказывается не просто много записей – они разбросаны неровным слоем по всему пространству вокруг и половина из них – какие-то мысли вслух, написанные впопыхах, и от того практически нечитаемые. Набрав несколько из тех, что хотя бы отдаленно имеют к ним отношение, оба решают найти выход. — Думаешь, нам дадут уйти с ними? – хмыкает Дима, вышагивая в сторону места, где они приземлились, но не находит ни одного намека на выход из пещеры. — Я не думаю, а знаю, что он подчищает свои письмена другим способом, – когда он вслед за Позовым выходит из прохода в более широкую часть, тот с глухим ударом закрывается, и растения неспеша ползут обратно, – Все, что им написано, к нему привязано, и вернуть не составляет проблем. А выход... — То есть, он правда какое-то высшее существо? – Дима заглядывает в верхний листок из стопки в руках, но снова ни черта не понимает. — Он любит использовать для этого нашу терминологию, так что на нашем, да, он Бог, – снова сняв кулон, он наклоняется вперед и слегка машет им из стороны в сторону. Растения начинают шевелиться и двигаются куда-то в одну сторону, собираясь на большом плоском камне, будто прислоненном к стене. На вопросительное лицо Димы он поясняет, – Этот кулон был у Арса долгое время, много для него значил, из-за чего в нем много его энергии. — Сюда должен был прийти он? — Не должен, но практически единственный, кто мог. Растения, собравшись в один большой комок на камне, начинают ползти по кругу, расступаясь к краям, и в центре вырисовывается проход куда-то вперед. Дима в этот момент, кажется, понимает полустертые верхние надписи и удивленно бегает по ним глазами. — Серег, – отдав ему один из них, он тычет пальцем на строку в середине. Анге...ми, к... п....в...ло, ст....овя....я те, кто о....дает о..но...еме...о дв...я или тре... н...ыка... дву.. р..зных ...дов: с....рате..я и ....мана. ....ханг....ми с...та...тся те, к... обл.....ет вс...и нав....ами об..их вид... . Пре....тави....и пос......н...го: Ш.....ун ....тон, Ар......й По...., ... ........... ........ ................... .... — И?.. – не особо разбирая текст, Сережа пару секунд вглядывается, но машет рукой, отдавая листок обратно, – У тебя явно лучше получается, пойдем. Дима вспоминает, сталкивался ли он с этим хоть раз за всю свою жизнь и грустно качает головой. Планы высшего существа, судя по всему, нацелены именно на Антона и Арсения, а, значит, эта информация попала к ним не случайно, и от них всех просто так не отстанут. Проход перед ними расширяется до нужного размера и Сережа, на всякий случай ухватившись за Поза, шагает вместе с ним вперед.

⌀⌀⌀

Охуевает Арсений быстрее, чем понимает, что куда-то падает, а рядом в воздухе барахтается Антон и орет матом так, что слышно даже через разрезающие уши потоки воздуха. Опустив голову, он понимает, что они пока достаточно высоко и в лепешку не расшибутся через секунду, но абсолютно не ебет, что делать и паника не захватывает только потому что он немного заебался удивляться. Решив, что стоит хотя бы зацепиться за Антона, он пытается подобраться ближе, барахтаясь чуть активнее, и через минуту усилий все-таки хватает того за руку, подбираясь чуть ближе. — Мы можем использовать энергию? – кричит он, – Это наш единственный шанс спастись. — Он говорил про классы, к чему это было? – кричат ему в ответ невпопад, и хочется только запустить в Антона ногой, чтоб он заболтался в воздухе, как говно в проруби, но тогда они оба сдохнут – вот же нюанс. — Ты ебанулся? – все-таки говорит Арсений на той же громкости, но в конце несчастный голос дает петуха, – Зачем нам, блять, классы? Нам светит только класс человеческой лепешки, Шаст, мы не ангелы, нахуй. — Точно! – Антон улыбается Арсению и тянет того на себя, пытаясь обнять всеми конечностями, на что тот громко и матерно орет ему на ухо, что сейчас не время для нежностей, но, увидев что-то одухотворенное в его лице, решает, что, если у него есть хоть какая идея, это лучше, чем сдохнуть. — Что ты собрался сделать? – кричит он уже менее злобно. — Обхватись за меня как можно крепче, – говорит Антон и жмурится, прижимаясь еще ближе. Ну, ебнулся человек от перспективы сдохнуть – Арсений сам в это вписался. Несколько секунд ничего не происходит – Арсений ожидает, что Антон их куда-нибудь перенесет, просто начнет рассказывать что-то сильное тайное перед смертью или решит, что колобком-то их не ждет превращение в фарш, но чувствует, как его встряхивает от снизившейся скорости, плотнее обвивает руками чужую шею и открывает глаза – что-то, сильно напоминающее основание крыльев – интересно, что же это такое – болтается у него перед глазами, двигаясь то вверх, то вниз, и траектория движения заметно меняется – воздух больше не разрезается под падением, но мягче упирается в макушку и попадает за шиворот футболки. Адреналин сменяется окситоцином и серотонином – вместо страха что-то в груди начинает теплеть и трепыхаться. Чужие руки сжимают ребра, пытаясь удержать на месте, но ощущение, что мышцы вот-вот отсохнут, не появляется – держит он по-прежнему крепко, будто использует энергию. — Ты как? – звучит ему практически в ухо и по телу пробегают шальные мурашки. — Неебически, раз мы живы, – хмыкает Арсений и абстрагируется от пресловутого недумания, – Мы в своей реальности? – спрашивает он не самое важное, но наиболее очевидное. — Конечно, я бы давно тебя уронил, – хихикает Антон, но Арсений не успевает возмутиться и завозиться – Антон подлетает куда-то на возвышение и, судя по всему, встает. Отлепив голову от чужого плеча, Попов встречается с чужим румяным от нагрузки лицом. — Прямо уронил бы? – зачем-то спрашивает он, все еще находясь в позиции охуевшего детеныша обезьяны, и замирает – эти неосмысленные глаза, которые он видел еще дома у Эда, снова отображаются во взгляде: концентрация – пиздец. — Нет, – болванчиком отвечает Антон, но не сдвигается с места и не опускает Арсения на пол – он все еще скрестил у него за спиной ноги, если что, – Не простил бы себе. — Чего? – тише говорит Арсений, и руки тянутся на себя, укладываясь на шею. Под пальцами заходится бешеный пульс, но свой ощущается таким же. — Не знаю, – Антон совсем плавится и слепо тянется вперед, видимо, решив не тянуть – Арсений закрывает ладонью чужие губы и с сожалением заламывает брови, но лишь на секунду. Касается губами собственных костяшек руки, в том месте, где под ней ощущаются чужие губы, и выпрямляет ноги, вставая на землю. — В следующий раз спрашивай, – все также тихо говорит он, и судорожно пытается откачать свое личное пространство, умирающее рядом с Антоном, делая шаг назад, но чувствует себя при этом совсем неправильно. Продолжает уже в привычной манере, слегка приподнятой, – И в какой момент я пропустил появление у тебя крыльев? — Ты и не пропускал, – выдохнув, говорит Шастун, и тоже немного приходит в себя, – До меня дошло только из-за твоей фразы. — То есть, ты мог так и раньше сделать? – Арсений противоречит собственным планам и все же подходит ближе, касаясь – просто ебануться – пушистых перьев на крыльях. — Нет, конечно. Но Серега рассказывал то, что сам от кого-то услышал про подобное, – он оборачивается, пытаясь раздвинуть их, и крылья послушно раскрываются и разрезают воздух осторожным взмахом – чтоб его не размотало куда-то назад, – Некоторые считают, что собиратели раньше имели крылья, и, видимо, не зря. Я много раз пытался их визуализировать, но они либо ту же отваливались, как игрушечные, либо просто не появлялись. — И что изменилось? – Арсений проводит вдоль крыла рукой и Шаст неожиданно дергается, уходя от прикосновения. — Я их чувствую, – поясняет он и уводит смущенный взгляд. Никаких игр в просветление не было – он хотел спасти Арсения от смерти, и плевать, кто был тому причиной. Для этого пришлось мысленно взывать к Паше и пытаться оправдать свою мольбу, и единственного аргумента – что ему нахуй не сдались эти крылья без Арсения, хватило. Но этого Арсений точно не узнает, – Просто подумал, что Воля сказал про класс, намекая на ангельские крылья. — Легче не стало. — Это существа чуть выше собирателей и шаманов, они и то, и то умеют, если верить давним теориям Матвиенко. Я решил, что Паша так намекнул на то, что это правда, хоть я это и раньше подозревал, но игнорировал. Попытался представить, что они часть меня. Арсений хлопает глазами и переваривает информацию. Если в скором времени окажется, что он и с Пашей вровень находится, он застрелится, но определенно уже не удивится. Хотя, кого он может обмануть внутри собственной головы – каждый шаг представлял собой что-то чуть более безумное, чем до картинка до этого, будто Паша или Антон пытались понять, насколько его расшатанной психики хватит. — И как быть с... этим? — Я планирую ходить охуевать ближайшее время, – он оглядывается за спину и восторженно хлопает в ладоши, когда крылья снова послушно двигаются, – Но мы все еще не сдвинулись с мертвой точки, – Антон осматривается и понимает, что не поставил купол – хоть стоят они в безлюдном месте, кто угодно может случайно их увидеть, и исправляет ошибку. — Поэтому нужно вернуться в город. — Тогда иди сюда, – ухмыляясь, говорит Антон и мысленно визжит – в голове рождается что-то хитрожопое, когда Арсений охуевает, не успев догрузиться. Поняв, к чему это, он смеется и подходит ближе. — Ну, дерзай, – разводит руки в стороны, не переставая улыбаться. Лазареву ни разу не удалось поставить его в тупик своими двойственными речами, Антону-то и подавно. — Значит, можно? – Шастун расправляет крылья в стороны, и лишь слегка сгибает руки вперед – ну это же просто ебать шикарно, – вертится в голове. После кивка тянет за талию на себя и останавливает вплотную, стараясь не разорвать зрительный контакт, хотя от эмоций хочется зажмуриться и дергать ногами в разные стороны, – В следующий раз уточняй, – довольно говорит он, возвращая колкость, и оставляет на чужих губах практически призрачное прикосновение, взмахивая приобретенной частью тела. Поднимается в воздух, все еще удерживая возле себя за талию и осматривается. Арсений, все еще не выхуевший от чужой наглости, которой дал состояться, обвивает чужую шею руками и отворачивается, также обводя взглядом пространство под ними. Не стоит Шастуну наблюдать, как он предательски краснеет.

⌀⌀⌀

Когда Антон приземляется, становится очевидно, что они все еще находятся в прошлом, однако ощущение меняется: вокруг стоит непонятный гул, будто давящий изнутри, и воздух кажется накаленным от хаоса в направлении энергии. Игнорируя тепло, которое расходится фриссоном по телу от чужих рук, Попов оглядывается в поисках истеричных потоков, подтверждая свои мысли – энергия мечется в воздухе и что-то ищет. Проморгавшись, Арсений оборачивается на Антона. — Здесь что-то не так, – говорит он спокойным тоном, но Антон на него не реагирует, уставившись куда-то вперед со скорбящим лицом, – Эй, ты чего? — Сейчас скорее всего тридцать второй год, когда я решил бомбануть, – говорит и поворачивается, улыбаясь. Его руки все еще лежат на чужой талии, пока Арсений перебирает пальцами по чужих плечам, слегка сминая края футболки – они оба не особо заморачиваются по поводу одежды, судя по всему. Печаль никуда не девается, но ощущается уже не так душераздирающе – с такой же силой хочется лишь заграбастать себе Арсения, и все остальное на этом фоне кажется менее драматичным. Мысль о том, что ничего не изменить, теперь успокаивает, а не раздражает. — Когда умерла мама? – уточняет Попов, но тут же прикусывает язык – он этого знать не должен был, – Ой. — Кто тебя надоумил? – уже менее мягко спрашивает Антон, и даже со стороны видно, как быстро он начинает беситься. — Проинформировали, а не надоумили, – отвечает колкостью он и скрещивает руки на груди, делая шаг назад. Это не сильно конфиденциальная информация, раз так много людей в курсе, да и не заметишь такую волну-то, – Это не тайна, что конкретно тебя так раздражает? — То, что рассказали тебе об этом не Поз и не Серега – я их просил молчать об этом. — Сверь в своем списке разрешенных к диалогу людей Руслана, – все также язвительно отвечает Арсений и разворачивается на пятках – в этот раз он не намерен сраться посреди улицы непонятно о чем. Антон, удивленно замерев, не сразу понимает, что Попов куда-то активно сваливает. Правда, данные позволяют нагнать быстрее обычного – несколько взмахов, и он подхватывает Арсения под руки, приземляя на крышу четырехэтажного здания и оставаясь в воздухе у ее края. — Почему ты не сказал? – спрашивает Антон, пытаясь поймать взгляд отворачивающегося от него скорее из вредности Арсения, – Ты мог спросить про меня у меня же. Общество собирателей – сборище любителей слухов. А Рус как сумасшедший дед существует... — Однако пока он сказал только правду, и бесишься ты не только из-за этого, – тыча в него пальцем, но не особо доставая, говорит Арсений и пугается своей прямолинейности. Назвать это ревностью даже самому себе трудно, но отрицать тоже бесполезно. — Если ты до сих пор не понял, я ничего и не скрываю, – Антон сдувается и встает на самый край. Арсений игнорирует вторжение в личное пространство, почему-то зная, что шаг назад считается Антоном наиболее ожидаемо, но неверно, но смотрит куда-то в бок, не фокусируясь ни на чем конкретном, – Мы чуть не переспали под действием всего одного сумпатиса, а ты делаешь вид, что ничего не происходит. Попов оборачивается на него, злобно сверкая глазами, и фыркает. — Я не синоптик, чтобы сообщать тебе любую перемену ежечасно. — Да что ты? – Антон поджимает крылья, подходит ближе, обхватывая руками чужую талию, и останавливается вплотную к чужому лицу, – И как погодка? Не жарко? Арсений в этот момент уверен, что копирует чужой стеклянный взгляд, теряя нить разговора, суть претензии и любой аргумент против того, чтобы потянуться ближе. Но, стоит ему попытаться потянуться навстречу, Антон немного выпрямляется, нарочно оставляя между ними прежнее расстояние. — Я ничего не спрашивал, чтобы ты разрешал, – в том же духе продолжает он, но уже с бо́льшим усилием – ладони предательски потеют, пульс отодвигает верхнюю отметку и бьется куда-то в горло, мешая нормально дышать. Возможно, он переоценил себя. — Не лопни от великодушия, – Арсений тянется руками к чужой шее, но не решается снова тянуться корпусом вперед – эта козлина все еще выше. Они о чем-то спорили, верно? Вот только о чем..? — Соблаговолите прокомментировать свою проинформированность, – говорит Антон уже не особо нуждаясь в объяснениях, так как реакция Арсения превосходит любые его ожидания. Спустя столько времени, в течение которого он себя сдерживал, держаться сейчас кажется, наверно, легче, но безосновательно убеждаться в чем-то стоит прекращать, – И я смотрю, не один я требую вашего внимания, – Антон тянет одну руку вверх и касается пальцами щеки. Контраст нежности жеста и сучливости, которую ему возвращают, совсем мажет. — Потому что я известный человек, – в том же тоне говорит Арсений, но ничего не предпринимает. Если Антон продолжит бездействовать, его внезапное игривое настроение исчезнет. Больше Антон ничего не спрашивает, будто прочитав эту мысль на чужом лице, что-то вспоминает и кладет руку на затылок, практически врезаясь в него губами. В этот момент кристально чисто осознает – выдержка существует только пока есть расстояние. Кто-то из них мычит, пытаясь придвинуться ближе, но кто конкретно – не ясно. Открывая рот и сжимая чужие плечи, Арсений сдается, признавая поражение, которое ни разу таковым не ощущается – во рту уже гуляет чужой язык, а руки хватают за бока сильнее, явно пытаясь оставить синяки. Становится не просто жарко – все тело горит, одежда ощущается настолько лишней, насколько это вообще возможно, а скопившееся напряжение стягивается в тузой узел – он мысленно уже рисует карту, надеясь скрыться от людей вокруг. — Шаст, Шаст, Шаст... – почему-то совсем потеряв связь с реальностью от столь нехитрого действия, говорит Арсений и обхватывает чужое лицо руками – там тоже ни капли осмысленности, видимо, все четыре литра крови прилили к паху, – Надо найти... что-то с крышей... и без людей, – говорит он шепотом, но через каждый второй слог скатывается в предательский скулеж, когда Антон спускается к его шее и облизывает выпирающие края ключиц, даже не пытаясь не причмокивать, будто ест мороженое. — Ни одно существо не пробьет этот купол, – чуть ли не слитно говорит Шастун и возвращается к шее – она кажется куда привлекательней каких-то там разговоров. — Антон, – вспоминая сон, повторяет Попов, стараясь звучать жестко, пока Шаст еще в адеквате, – тот, словно примагниченный поднимает голову и слепо тянется вперед. От того, как его накрыло, кроет и слабую Арсеньевскую душу, не способную выносить его открытую эмоциональность, будто смотрит он не на обычного мужика, а на что-то божественное, но он честно старается, – Наколдуй, блять, крышу. Антон мычит что-то согласное и снова целует, прикусывает чужой язык, проходится своим по зубам и тянется ближе – еще чуть-чуть, и он его прямо так, языком отымеет. Джинсы, в которых Арсений щеголяет второй день, почти больно давят на стояк, которым он недвусмысленно упирается Антону в бедро, поэтому он разрывает поцелуй, и с удивлением – максимальным, на которое сейчас способен, а значит, минимальным от обычного – замечает, что Антон каким-то образом и правда прямо на крыше возвел крышу поменьше. Тот, лишившись кусочка чужого тела, бросает ему за спину короткий взгляд и толкает вперед – ноги упираются в торец мягкой кровати, появившейся секунду назад. Решив, что стоит разобраться с одеждой, Арсений тянется руками в молнии, но его за запястья перехватывают. — Я сам, – почему-то охрипшим голосом говорит Шастун и складывает чужие запястья над головой, прижимая левой рукой, пока ведущая ныряет под низ футболки и плывет вверх, очерчивая подушечками пальцев пресс. Губы ложатся поверх ткани, и оттого ощущаются недостаточно близко, хоть и остро – Арсений протестующие мычит, выгибаясь. В отместку Антон находит ртом левый сосок и сжимает зубами, слегка оттягивая, и спина выгибается следом. — Ша-а-аст, не томи, – требует Попов, но звучит скорее просяще, чем претензионно. — Я столько ждал, что и ты немного потерпишь, – проходясь горящим дыханием прямо по ткани, улыбается и накрывает сосок губами, играясь языком по кругу. Арсений тонко всхлипывает, прикусывая губу, но не спорит – знает, что сейчас Шастун не просто не поведется на его игры, но еще и замучает ожиданием, если понадобится. Ничем не выдавая свой порыв, Антон отрывается от истерзанного соска, и футболка с джинсами вдруг оказываются лежащими рядом, а не на нем, а следом исчезает и чужая одежда. Арсений разглядывает чужие плечи и торс, пытаясь хоть как-то их коснуться, но руки держат крепко, а длины шеи не хватает. Антон, заметив болтыхания под рукой, отпускает чужие запястья и ныряет ладонью за затылок, ощутимо сжимая волосы. — Я сейчас не выдержу полноценный забег, – мурлычет он смущенно, но вразрез эмоциям присасывается к груди, оставляя один за другим засосы, пока правая рука сгибает чужое колено, вынуждая пяткой упереться на край кровати. И ведь дело даже не в том, что ему сейчас хватит минуты, а в количестве эмоций – не хочется навредить, забывшись. Правая рука поглаживает кожу под коленом и плывет выше, почти щекотя. Он поднимает взгляд на Арсения, все еще двигаясь рукой выше, дожидается кивка, и белье отлетает в ту же сторону, куда и остальная одежда. Чужой член прижимается к животу и во рту стремительно накапливается слюна – не сдержавшись, Антон ползет ниже и кусает внутреннюю часть бедра, опасно близко к чувствительной плоти, но все еще ее не касаясь. Двигается поцелуями ближе, пальцами находит точку под яйцами и костяшкой круговыми движениями осторожно массирует ее под аккомпанемент чужих стонов с изящным прогибом в спине и рукой, ложащейся на затылок. Кажется, его имя произносят еще несколько раз. Решив, что терпения на сегодня они оба истратили достаточно, Антон фиксирует Арсения за бедра и обхватывает ртом головку – тот ожидаемо дергается, пытаясь получить больше контакта и ласки, но остается на месте, блуждает рукой в чужих волосах и тихо постанывает в такт движениям языка, все еще пытаясь извиваться. Практики ноль, знаний в этой области чуть больше, однако желание доставить удовольствие перевешивает – Антон прикрывает глаза, отдаваясь ощущениям и двигается по наитию. Обводит языком головку по кругу, шире открывает рот, втящивая щеки, и осторожно насаживается глубже. Бросает взгляд на чужое лицо и мычит, пуская вибрации – розовые щеки, блестящие от слюны губы и абсолютно шальные темные глаза доводят одной картинкой до пятен перед глазами и волны возбуждения, от которой поджимаются яйца и подкашиваются коленки. Не сдержавшись, он выпускает орган изо рта и снова кусает за внутреннюю часть бедра – плотно, оставляя крупный засос и дрожащие под ладонями бедра, которые хочется сжать до синяков и зацеловать одновременно. Арсений мычит что-то невразумительное, не решаясь опустить взгляд, и поджимает губы от шальной мысли. Можно ли такое ангелам? Хотя, за то, как полыхает в груди, он бы, вероятно, согласился бы на падение с ним. — На меня смотри, – ниже обычного хрипит Шастун, верно считав выражение лица, и возвращается к своему занятию, старательно вертя запястьем и пытаясь насадиться глубже. Собственное возбуждение маячит где-то поблизости, грозясь отправить его в астрал, как минимум, но он сосредотачивается на Арсении – тот, опустив голову, встречается с чужим взглядом – абсолютно черным и поплывшим – протяжно стонет, пуская по члену вибрации, и Попову этого хватает: сжав чужие волосы сильнее, он заламывает брови и закусывает губу, кончая. Взгляда при этом он старательно не отводит, и это подводит к грани – Антон опускает руку, делая всего несколько движений, и кончает следом. Чужая сперма попадает на губы, Арсений ослабляет хватку и откидывается назад, все еще мыча, пока Антон одной мыслью стирает с обоих следы и ползет выше, утыкаясь Арсению лбом в плечо и притягивая ближе за талию. Сытое удовольствие растекается по телу вместе с наплывом нежности, которая была в нем и до этого, но сейчас будто облепляет обоих вторым куполом. Энергия перестает метаться в воздухе и застывает, заприметив Арсения. Дышать становится легче.

⌀⌀⌀

Шагнув в проход, Сережа мгновенно понимает, что что-то извне начинает странно на него действовать: мысли путаются, мутнеют, перешептываются, что-то липкое оседает на эмоции и давит на легкие – он будто в данный момент осознает, что скоро умрет и при этом видит, как умирает кто-то еще. Дима сбоку часто моргает, оглядываясь, и на глазах тускнеет. Правда, в них мелькает узнавание – сине-серое небо, безветрие и осевшая на землю пыль, очертания каких-то вещей под ней и следы от двухметровых ног местами. Это пристанище душ ликваториумов. — Это мысли текигар, – сообщает Дима блекло и подходит ближе к Сереже. Тот, кинув на него взгляд, хмыкает и отворачивается обратно. На лице мелькает удивление, – Вспоминай что-то свое, что-то хорошее, или кого-то. Нам нужно что-то здесь найти, судя по всему. — Главное, чтобы не их смысл жизни, – кивает Матвиенко и обхватывает чужую руку под локоть – по отдельности они точно не справятся. Дима, подняв руку с бумагами, которые забрал, поворачивает их к Сереже и снова тычет в нее пальцем. — Мы были правы – эта классификация верна, и Антон – один из них, – все также однотонно говорит он. Абсолютное отсутствие ветра заставляет ежиться, как не странно. — Из кого? – Сережа оборачивается назад, в поисках хоть чего-нибудь, и натыкается на – как не странно – огромные скелеты, лежащие где-то внизу, около холма, на котором они, видимо, находятся. Развернувшись обратно, он понимает, что теперь видит и дальние холмы, которых до этого абсолютно точно не видел. — Ангелов, – Дима прослеживает взглядом чужие попытки осмотреться, но ни черта не понимает – что он хочет рассмотреть на пустой равнине, – Что ты ищешь? — Я пытаюсь понять, когда появились скелеты. — Какие, нахрен, скелеты? — Вот там, – он указывает на пустое пространство куда-то вперед под ноги и что-то явно рассматривает, – Ты не видишь? — Нет, – Дима сильнее сгибает чужую руку в своем локте и напрягается, через несколько секунд понимая, что напрягаться, наверно, не за чем?.. Матвиенко поворачивается к нему с вопросом в глазах, который кажется странным: для чего им что-то здесь узнавать? Но Сережа хмурится и тормошит друга – тот шокировано мотается из стороны в сторону, не сопротивляясь, и, кажется, немного приходит в себя. — Видимо, этих листов недостаточно, чтобы вернуться в наш мир, – Сережа все-таки берет их, пытаясь прочесть – может быть, в них есть подсказка, но все еще ничего не понимает. Предсказание маячит где-то в голове, но никак не формируется в голове текстом или хотя бы общим смыслом, – Нам нужно найти причину катаклизмов, а в текигарах хранится память всех людей, и не только. — Как будто они тут есть, – печально говорит Дима и присаживается на землю. Сережа оборачивается на друга и что-то спрашивает, но что конкретно, уже не понятно. Пыль шепчет что-то обманчиво интересное, заставляя коснуться ее ладонью, и Позов резко закашливается. Испуганный Матвиенко тут же дергает его за локоть, заставляя подняться, отряхивает от пыли и хватает за плечи, вглядываясь в лицо. — Поз, ты как? – говорит он, все еще того не отпуская. — Ты чего? – недоуменно спрашивает Дима, но тут же теряет к нему интерес и машет рукой, мол, похрен. Пыль произносит что-то очень заманчивое, и желание понять, что конкретно, снова, перевешивает интерес от чужого беспокойства. Почему он беспокоится..? — Поз, ну-ка, блять, приди в себя, – его дергают уже ощутимее, разшатывая из стороны в сторону, и после заглядывают в глаза. Дима ловит в них страх – он чувствовал что-то похожее, когда к Антону впервые прибежал Арсений, и сейчас Сережа точно чувствует что-то схожее. От этой мысли пыль начинает говорить тише, но не теряет попыток. — Это не пыль, – все-таки говорит он, и Матвиенко выдыхает, вдруг радостно улыбаясь от того, что тому вроде легче, но, поняв, к чему ведет Дима, недоверчиво косится под ноги – скелеты все еще лежат на своих местах где-то вдалеке, – Это и есть воспоминания. Матвиенко медленно отпускает Димины плечи и снимает с шеи кулон. Пыль дергается и будто подпрыгивает с земли, то ли узнав, то ли испугавшись. — Среди всех этих воспоминаний точно есть ответ на наш вопрос, – Дима отвлекается от голосов и жмурится – образ Кати перекрывает их всех, и отдается в сердце гулкими ударами, как и прежде. От дальнейшей мысли в нем заходится барабанная дробь, – Но выйти сможешь только ты. — Ты сдурел? – тут же вспыхивает Сережа и подходит ближе. Пыль от движения кулона снова взлетает спиралями и оседает обратно, но он на нее не обращает никакого внимания, – Мы с тобой оба пиздец сильные, Дим, ты че! – даже предположение режет по мыслям ярче привычного и, кажется, возможного. Никто, кроме Димы, не смог бы так долго оставаться для него маяком в жизни, примером для подражания и другом. И прекращать это не просто не хотелось – картина без ее части не складывалась, – Это просто воспоминания! — Но слышу их только я, – он опускает взгляд, зная, что больнее от этих слов сейчас даже не ему, – Перебрав их все, я с ума сойду. Остается только использовать энергию. — Даже не вздумай, понял меня? – злясь, тычет в него пальцем, но быстро потухает, – Поз, пожалуйста... – подходит ближе и, врезавшись, обнимает. От полета кулона пыль вихрем вздымается над землей и тянется куда-то в сторону, оседая невдалеке. Матвиенко сжимает чужие плечи и жмурится. Он знает, что вариантов у них и так мало, но даже поменяться местами он не может предложить. Он подноготную видит, в то время, как Поз – слышит. — Прости, Серег, у меня нет других вариантов, – куда-то в плечо говорят тому. Руки сжимают крепче и секундно ловят тремор. Под плечом теплеет кожа от шальной слезы, – У шаманов и собирателей все не как у людей, – хмыкает он и хлопает по плечу, отстраняясь. Сережа мотает головой и сжимает челюсти, пытаясь подавить в себе бурю эмоций. Он был уверен, что его все это не затронет, смерть близких будет где-то далеко и окажется неправдой, лекции других шаманов об отрешенности окажутся враньем, и жизнь отредактирует все так, чтобы его уголка чувств и эмоций это не затронуло. Но выйти отсюда, не найдя того, что от них требуют, не получится, обойти систему, которая выставила вполне однозначные правила, нельзя, ведь за ней стоит вполне определенный индивидуум, который все это и затеял. Позов решает все слишком быстро и безэмоционально, и за это Сережа в том числе его уважал, но сейчас хочется заставить того расчувствоваться, передумать и отрицать единственный выход еще какое-то время. Еще бы немного надышаться чужим присутствием. — Дай мне кулон, – Дима забирает протянутую вещь и вертит в руках. Пыль будто собирается в комки и катится вслед за тем, как он ее поворачивает, но не поднимается с земли, – Я закручу ее вокруг себя и сформирую что-то, что станет ответом. И, чтоб ты знал, – он сжимает чужое предплечье и улыбается, – Наше общение для меня дороже, наверно, всего, что есть. Сережа в последний раз обнимает Диму, сжав так, чтобы трещали кости, и делает резкие шаги назад, стараясь не думать ни о чем. Он бы предпочел точно также слышать шепот воспоминаний, чтобы заглушить то, что сейчас рвется наружу. Но вместо этого он улыбается как можно шире и кивает – Дима разматывает кулон в руке, создавая вокруг себя вихрь, подкидывает кулон вверх и пыль, дернувшись за ним, поднимается одним огромным облаком. Хлопнув в ладоши, Дима сжимает его всего в какую-то вещь и растворяется в воздухе золотыми песчинками. Сережа осторожно шагает ближе, вытягивает руку и поджимает губы, наблюдая, как свет от песчинок отражается на ладони и медленно гаснет, расплывается в воздухе. Взгляд падает на лежащие на полу кулон и бумагу, на которой, когда он поднимает обе вещи, ровным Диминым почерком написано одно лишь имя. Два скелета, что-то почуяв, вдруг криво поднимаются с земли, подходят к Сереже и облокачиваются друг на друга – треугольное пространство между ними сворачивается с белый свет и втягивает в себя воздух, создавая порыв ветра. Сережа шагает вперед, решая что это – последнее, на что он был готов ради этого сраного спокойствия, и цена для ветра в мире, для них недоступном, слишком высока. «Неожиданные вещи окажутся нужными, Цена жизни отбросится слишком халатно», – вспоминает он и рвано выдыхает. Сколько же на деле в Паше человечности, если это – источник его удовольствия?..