На языке зверей

      «Счастье можно обрести даже в самые темные времена, если не забывать обращаться к свету», говаривал профессор. Ну разумеется, можно. Так и выживают, сохраняя крупицы света. Но ведь и тьма, сгущающаяся вокруг, никуда не денется.       Тьма не отступит. Будет клубиться, примеряться, обнимать за плечи, выжидая момент слабости и отчаяния. Рано или поздно в душе каждого остается местечко для горьковатой сласти, именуемой Тьмой, этого тлетворного удовольствия, когда можно вволю позлиться, вкусить злорадство, дрогнуть под волной мстительного удовольствия. Каким бы ярким ни казался свет, без тьмы его бы никогда не было, и волшебники, так яро ратующие за все хорошее, никогда бы не познали его истинной ценности — потому что всякое свое представление о благодетели впитывают со страниц «Сказок Барда Бидля», а из не личного опыта. Когда дело доходит до личного, предпочитают упасть на колени и сделать вид, что мир стал слишком серым, чтобы занимать какую-то определенную сторону.       — Но ведь он в чем-то прав, — воскликнут они, стараясь, чтобы голос не дрожал (бесполезно). — Волшебные рода вырождаются! Чистота крови важна как никогда...       Они скажут. Скажут, как миленькие. Потому что Тьма имеет свойство испытывать: даже Волан-Де-Морту, этому надменному, самонадеянному и чертовски умному сукиному сыну, ведомо, что для доброго человека Тьма есть немногим меньшая благодетель, чем свет, ибо она помогает свету укорениться в душе. Того же, кто не был к нему расположен, она навсегда затянет в омут душевного развращения.       Но есть и другая сторона. Радикалы, разделяющие мир на два больших лагеря, испытывают бессознательное отвращение к серым воронам, посмевшим допустить, что тьма может проживать в их душе на перманентной основе — и не захватывать ее целиком. Злость, месть и черное нахальство как способ отдохнуть от добродетели два-три раза в неделю.       В конце концов, они ведь не первые начали, верно?       У Корвуса серые, как волчья шкура, волосы, и мораль у него тоже серая. Ему нравится воевать, но не нравится заходить в своей войне слишком далеко. Он конфликтует, но никогда не опускается до того, чтобы развязывать драку у всех на виду. Он не упивается победой — это пошлое удовольствие ему чуждо.       — Дай мне палочку, — просит Дейдра, почти касаясь его губ.       — Забери.       Дейдре по вкусу, что муж ей не поддается. Навскидку она не может вспомнить ни одного случая, когда Корвус Максвелл вступался за нее сам, без одобрения, хотя позднее он не раз признавался, что сопереживал ей, а чувство несправедливости обжигало так сильно, что хотелось сжечь все на своем пути. Но он этого не делал. Он так хорошо понимал ее! Из личных вещей Дейдры самой ценной было собственное достоинство — и она берегла его, как зеницу ока. Она могла бы остаться израненной, нищей, отброшенной далеко вниз по социальной лестнице, но пока достоинство при ней, всегда можно расправить плечи.       Дейдра совершает обманный маневр, тянется за палочкой, делая вид, что хочет отобрать, а сама бросается вперед резко, как змея, и кусает Корвуса в шею. Не сильно, но достаточно для того, чтобы он ослабил хватку. Дейдра тут же пользуется моментом и выхватывает волшебную палочку.       — Знаешь, ты бы прекрасно чувствовала себя на Слизерине.       — Корвус. Гельмут. Роуэн. Максвелл, — восклицает она, притворяясь, будто глубоко оскорблена — так к нему обращался декан, мистер Слизнорт, когда бывал рассержен. — Немедленно возьми свои слова обратно!       Он переворачивает ее, подминает под себя, впивается взглядом. Глаза у него тоже звериные — настолько светло-карие, что почти желтые, с расплавленным золотом на ободке. В темноте они пугающе светятся. Под прищуром этих глаз Дейдра судорожно вздыхает, стискивает руки у него на груди.       — Мы дурные, — доверительно заявляет она, утыкаясь лбом в его лоб. — Мы каждому встанем костью в горле!       — Сопротивлению? — спрашивает он с усмешкой.       — И Волан-Де-Морту тоже! Нахуй Волан-Де-Морта!       Другой на месте Корвуса уже вскочил бы в ужасе. Однако Корвус лишь прислушивается к свисту ветра за окном, напрягается всем телом — не от страха, но от готовности тут же отразить атаку.       — Тебе повезло, что именно эта последовательность слов не заговорена, — говорит он в конце концов, расслабляясь. — Иначе тут давно полыхал бы пожар. Мы оба, вероятно, уже были бы мертвы...       — По крайней мере, нам бы не было скучно.       Пальцы Корвуса бережно касаются ее щеки, очерчивают линию скул, подбородок. Он нежно дотрагивается губами до ее губ, целует, но постепенно углубляет поцелуй, сатанеет, прикусывает. Дейдра отвечает, извиваясь под ним всем телом; рукой опускается вниз, к его паху, и прощупывает, чтобы убедиться.       — Порядок, — выдыхает Дейдра ему в губы. Сердце вторит приятным и волнующим стуком. — Моя любимая волшебная палочка!       Они резко меняются местами: Дейдра по-хозяйски седлает Корвуса, медленно трется о него, запрокинув голову.       — Ты действительно собралась сражаться со всеми?       Дейдра недовольно приоткрывает глаза. Хватает же ему наглости начинать подобные разговоры сейчас!       — Собралась я или нет, но ты увидишь, что в конце концов против нас ополчатся все. Я готова к этому... — она перекатилась и легла на спину, задумчиво уставившись в потолок. Заниматься любовью резко расхотелось. — И ты тоже, не так ли, Корвус?       — Это будет сложнее, чем воевать с Министерством, — рассеянно заметил он.       — Сложнее. Но что нам остается? Я никогда не поддержу Волан-Де-Морта. И никогда не вступлю в Орден... Впрочем, ты наверняка думал об этом больше моего. Расскажи.       Они никогда прежде не разговаривали на эту тему. Откладывали в долгий ящик, как молодые супружеские пары откладывают что-то неприятное и обязательное, например, первый поход к семейному врачу. Где-то в глубине души Дейдра, наученная, что отпрыски чистокровных семей разделяют консервативные ценности, опасалась, что Корвус захочет присоединиться к Темному Лорду на своих условиях. Эта перспектива навещала ее в страшных снах. Странного в ней было немного — волшебный мир стремительно меняется, и каждый старается найти в нем свое место.       — Что, если бы я захотел присоединиться к нему? — вдруг спросил Корвус, и сердце Дейдры рухнуло куда-то вниз. — Если бы я принял его предложение. Что бы ты сделала?       Дейдра повернула голову и встретилась с ним глазами, со страхом и трепетом готовая рассмотреть в них решимость. Однако Корвус, кажется, лишь спрашивал и не более — его взгляд был внимательным и любопытным.       — Я люблю тебя, — порывисто сказала Дейдра, погладив его по виску. — Ты знаешь, насколько сильно. Ты — мой человек... Никто в целом мире не способен заменить тебя. Смею надеяться, что мы испытываем друг к другу одинаковые чувства.       — Совершенно одинаковые, — он поймал ее руку и прижал к губам.       — Но Волан-Де-Морт! — в груди Дейдры заклокотало возмущение. — Нет, нет, никогда. Даже если мне будет совсем некуда пойти, я не стану его прислугой.       — Так ты бросаешь меня? — пальцы Корвуса сжались на ее пальцах. Дейдра едва не задохнулась, глядя на него в совершенном ужасе. — Я на самом деле думаю, что это было бы мудро. Ты знаешь, что Он может обеспечить мое наследие.       — Как ты посмел! Да, я бросаю тебя, Корвус, бросаю! — она вырвала руку и свесила ноги с кровати, не веря, что это все-таки произошло. Что самые сокровенные ее страхи оказались правдивы.       Рука Корвуса, вцепившиеся в край ночнушки, опрокинула ее обратно на кровать, другая ухватила за запястье и сжала.       — Не надо меня бросать.       — Отпусти, Корвус. Отпусти меня!       Он молчал. Дейдре вдруг показалось, что за последние месяцы знаков было предостаточно. С щемящей болью вспомнился мрачный вид Корвуса, внезапные отлучки якобы с целью встретиться с кем-то из друидов или мракоборцев, уклончивые ответы и поспешный секс вместо обсуждения войны. Мало ли было предостережений! Она, Дейдра, оказалась безнадежно слепа. Верно магглы говорят, что любовь ослепляет. И мама говорила ей...       Придется признать, что взгляды ее мужа претерпели изменения. Но какие бы ни были тому причины, Дейдра Максвелл — в девичестве Далтон, чтоб его! — никогда не сможет их принять. Дейдра сделает все возможное, чтобы защитить свою семью от бесчинства магглоненавистников. Выбор между Корвусом и мамой был невыносимо труден, но она бы выбрала, не раздумывая. Она была готова пожертвовать личным счастьем, как это когда-то сделала одна слабая магглская женщина...       Корвус вдруг извиняющеся улыбнулся.       — Похоже, все зашло дальше, чем я планировал. Дейдра, я не присоединяюсь к Темному Лорду. Я бы никогда не сделал этого, даже не потому, что ты этого не хочешь. Но я рад, что...       — КОРВУС! ГЕЛЬМУТ! РОУЭН! МАКСВЕЛЛ!       Она набрасывается на него, пылая яростью, кусается, как дикий зверь, а Корвус смеется-заливается: как редок и заразителен его смех! Однако сейчас он раздражает. Сейчас Корвуса, черт возьми, на месте прибить хочется. А затем и себя, за все эти нелепые подозрения...       Дейдра невольно, но любуется его счастливым лицом: смеющимися глазами, прямым носом, улыбкой в обрамлении красиво изрезанных губ. Корвус не такой симпатичный, как его младший брат, Аулус, однокурсник и по совместительству лучший друг Дейдры, но внешность у него благородная и волевая. Корвус и Аулус оба носят странные волчьи волосы, однако у Аулуса они, скорее, светло-серые.       — Бедный Лус, — вырывается у Дейдры. — Представить не могу, каково ему приходится!       Улыбка Корвуса тотчас же затухает.       — Переживет.       — Корвус, ты бы слышал, как он говорит со мной. Он страдает...       — Аулус взрослый, Дейдра, — жестко оборвал Корвус. — Он уже не тот мальчик, с которым вы присматривали друг за другом в Хогвартсе. Если ты начнешь опекать взрослого мужчину, который к тебе неровно дышит, он быстро почувствует, что у него развязаны руки.       — Возможно, ты прав, но...       — Я прав. Иди сюда.       Он сгребает Дейдру в охапку и целует, не оставляя места протестам, прижимает руками к кровати, лишая возможности двигаться, и она понимает, что сегодня во главе будет он. Подобное выдается нечасто, но всегда ощущается по-особенному. Дейдра позволяет себе побыть совершенно беззащитной с Корвусом: его руками, заматерелыми от друидических лагерей, его животной лаской, граничащей с грубостью, терпкими поцелуями...       А Корвус точно знает, как отбить у нее охоту про всякое болезненное вспоминать. И пользуется этим беззастенчиво.

* * * *

      Она прибыла домой, когда над Гнездом уже сгустились сумерки. Кругом шумел дождь. Дейдра Максвелл тяжело дышала и держалась за ноющий бок — бестелесные путешествия давались ей в последнее время непросто, да и обожженная рука то и дело напоминала о себе.       Желая скрыть от окружающих столь приметное уродство, Дейдра облачала руку в длинную кожаную перчатку. Что касается боли — чисто фантомной, потому что нервные окончания были спалены вместе с верхними слоями кожи, — то с ней нельзя было поделать ровным счетом ничего. Темная магия весьма коварна. Среди британских волшебников не так-то много Темных, способных справиться с подобным увечьем, и все они по другую сторону баррикад.       Она непослушными ногами обошла дом, чтобы зайти с кухни. Кому нужен парадный вход, когда есть великолепная садовая дверь? А сразу за нею — возможность залиться горячительным так, что обо всем забудешь...       Рухнув на стул, Дейдра сорвала перчатку и с наслаждением размяла кисть, вернее, то, что от нее осталось — кости, покрытые тонким слоем плавленой розоватой кожи.       Он, разумеется, тоже здесь. Он вообще почти не покидает Гнезда и большую часть времени, к неудовольствию Дейдры, проводит именно на кухне, хотя очень мало пьет.       — Как погода в Ноттингеме? — не без лукавства спрашивает Сириус Блэк.       Вместо ответа она отряхивается, как собака, вытаскивает мокрые волосы из-под воротника плаща, как следует выжимает. Сириус следит за этими действиями, улыбаясь — не насмешливо, скорее, пресыщенно. С тех пор, как он сбежал из Азкабана, его забавляет все, что не целится с намерением высосать душу.       — Я не в том настроении, чтобы шутить, — процедила Дейдра, наливая себе хорошего шотландского виски — прямо в стакан Сириуса. Вставать, идти к шкафчикам, рыться в них не было никаких сил.       Янтарный напиток красиво заполняет грани стакана, сверкает в свете ламп. Дейдра с удовольствием опрокидывает его в себя, морщится. Горло обжигает огнем, пищевод приятно свербит, желудок заковывает теплом, и вот она снова чувствует себя живой — более или менее. Во всяком случае, леденящий привкус смерти на губах больше не ощущается.       — Ты стала больше пить.       — А ты стал меньше язвить, — в тон отзывается она, снова наполняя стакан и осушая в несколько глотков. — Хочешь обменяться любезностями? Пуститься в ностальгию? Старые-добрые вспомнить?       — Почему нет, — миролюбиво отзывается он. — Разве нам нечего вспомнить?       — Я скажу так, наши «старые» никогда не были «добрыми».       На это возразить ему решительно нечем.       — У меня не было времени как следует поблагодарить тебя, Дейдра...       — Не стоит. Это ответная услуга для мистера Дамблдора.       — Только чета Максвеллов могла называть его «мистером» Дамблдором, — с неодобрением заметил Сириус. — И эти слова об услугах! Когда мы виделись в последний раз, Корвус говорил то же самое. Слышала, как магглы говорят? Муж и жена — одна сатана.       — Ты, наверное, не догадываешься, насколько это лестно.       Сириус долго смотрел на нее из-под кустистых бровей, потом взял бутылку, долил виски в опустевший стакан. При взгляде на пойло во рту у Дейдры мигом становилось сухо. Лицо Сириуса было очень напряженное и вместе тем мрачное, как будто он силился стряхнуть с себя какую-то невидимую ношу. Хотя почему «как будто»? Именно этого он и добивался.       — Можешь не верить, Дейдра, но у меня не осталось какой-либо неприязни к твоему мужу. Или осуждения. Считай это исправлением.       — Выходит, Азкабан не такое уж пропащее место, — едко заметила Дейдра. — Теперь с тобой хотя бы не тошно находиться в одной комнате.       — Может, как-нибудь сама наведаешься туда? — огрызнулся Сириус. Он спешил расписаться в том, что поменял свои взгляды, но вот характерная раздражительность никуда не делась. — Дейдра, я понимаю, почему он так поступал. Он защищал тебя. Никто не будет судить Корвуса за ненависть к Джеймсу. Джеймс повел себя дурным образом... но он мой друг, и я не могу отвернуться от него, даже зная, что он совершал ошибки. Вот и вышло, что наше с вами общение...       — Ошибки! — воскликнула Дейдра и расхохоталась. — Ошибки! Ошибка — это когда ты превращаешь крысу в бокал, а у него все равно остается хвост. Ошибка — добавить лишнюю каплю слюны жалохвоста в зелье забвения, потому что тогда оно станет слабительным. А засовывать руку в трусы девочке, которая этого не хочет — никакая не ошибка, а мерзость.       — Я не стану оправдывать его, — твердо сказал Сириус, но было видно, что от слов Дейдры ему очень неприятно. Еще бы, она ведь указывает на провинности его ненаглядного Джеймса! — Только скажу, что мне, черт возьми, действительно жаль. Если бы только я мог вернуться в прошлое...       — Да, ты многое мог бы исправить, — глаза ее подозрительно сузились. — Решил меня задобрить, Сириус? На кой тебе теперь-то голову пеплом посыпать? Хочешь чего-то — просто попроси, а с речами не утруждайся.       Сириус слегка растерялся — видимо, не ожидал, что она обвинит его в расчете.       — Нет, я вовсе не...       Их лицемерие вызывало у Дейдры приступы нервного смеха. Эти нелепые попытки все исправить — что лайковые заплатки на шелке. Неужели не понятно? Ничего нельзя изменить!       Боль не уходит. Никогда. Не проходило и дня, чтобы Дейдра не ощущала ее, даже в моменты безусловного счастья; когда она держала на руках свою дочь, которую любила так сильно, как это вообще возможно, то не вспоминала ни о чем. Однако стоило Астре соскочить с ее колен, отбежать в детскую за какой-то мелочью, и тот день вновь вставал перед глазами — когда Дамблдор принес ей палочку Корвуса. Когда сказал, что он больше не вернется. Когда Тьма хлынула, вылившись из берегов, и не осталось места, где ее достоинство ценили бы так, как она сама его ценила.       Корвус погиб, а она стала просто Дейдрой — Дейдрой, которой нужна защита, Дейдрой-девчонкой с чьей-то рукой в трусах, Дейдрой, которая одинокая мать, которая «бедняжка, вынуждена жить с магглами!»; она, разумеется, посылала все это куда подальше, но видит бог, она бы отдала вторую руку на сожжение за крохотный уголок понимания и поддержки. За то, чтобы ее видели такой, какая она есть на самом деле.       — Во имя Мерлина, — устало произнесла Дейдра. — У меня слишком много дел, чтобы заботиться о прощении Джеймса Поттера. Могу я позволить себе не любить его? Или это противозаконно?       — Да не люби кого хочешь, — мрачно сказал Сириус. — Тебе самой же от этого хуже.       Дейдра фыркнула:       — Боже, прекращай строить из себя миротворца. Подумать только, вы так боитесь показаться плохими, что готовы помириться даже с теми, кого терпеть не можете. Да не смотри так! Я прекрасно знаю, что вы нас обоих презирали. Не будь Джеймс таким мерзавцем, мы бы все равно не поладили...       Сириус мягко забрал у нее стакан, хлебнул виски и грохнул на стол. Кажется, он бросал всю свою выдержку на то, чтобы не распалять перепалку.       — В чем-то вы правы, миссис Максвелл, — сказал он, наконец. — Мы не можем исправить прошлое. Но мы можем смотреть в будущее. Я хочу предложить тебе свою помощь.       — Какую еще помощь?       — Пиритс, — Сириус глядел испытующе. — Мерзавец, выкравший твою дочь девять лет назад, подвергавший пыткам. Я помогу тебе найти его. Вместе у нас будет шанс... — Он примирительно поднял руки, предупреждая ее возмущение. — Не хочу ставить под сомнение способности несравненной Дейдры Максвелл, но я что-то не вижу особых продвижений в твоем расследовании. Тебе нужен кто-то, кто прикроет тебе спину, Дейдра.       Он бросил многозначительный взгляд на ее руку, и Дейдра на автомате спрятала ее под столом.       — Если это какая-то уловка, Сириус, то я...       — Ты хочешь найти его или нет? — серьезно спросил он. — Договор, который вы с дражайшим супругом так любите. Я помогу тебе. Ты, возможно, однажды поможешь мне. А если перестанешь меня ненавидеть, я сочту это приятным дополнением.       — И не мечтай, что перестану, — вяло огрызнулась она.       В словах Сириуса, безусловно, был смысл. До сих пор Дейдра металась по Англии, следуя за ложными ниточками, которые Пиритс, наверное, начинал разбрасывать еще в военные времена. Он был до невозможности хитер и без зазрения совести пускал под раздачу своих союзников, каждый из которых, как ни досадно, не имел представления о планах Луто. За последние месяцы Дейдра выследила двух опальных пожирателей, но не приблизилась к Пиритсу ни на шаг.       Едва ли Сириус Блэк был лучшим ищейкой, чем она, но в одиночных поисках Дейдра чувствовала себя сродни безумцу, запертому в комнате с мягкими стенами. Понемногу все начинало казаться заведомо бессмысленным. Было бы не лишним подключить к делу еще кое-кого... а Сириус, который и сам в одном шаге от дементорского поцелуя, и вряд ли станет ябедничать на похождения Дейдры или ее излишнюю жестокость.       — Хорошо, — сказала она, глядя Сириусу прямо в глаза. Тон ее был непреклонным. — Но учти, я требую беспрекословного, безукоснительного подчинения!       Сириус усмехнулся, в глазах его мелькнуло озорство.       — Если ты пообещаешь не заставлять меня делать ничего унизительного...       — Обещаю постараться.       — Идет.

* * * *

      Астра довольно тесно общалась с Альбусом Дамблдором. Разумеется, он был с ней не столь отрыт, сколь ей бы, возможно, хотелось, но узнай другие ученики, что директор Хогвартса тайком принимает ее в своем кабинете, чтобы разделить пару чашечек чая и обсудить древние магические искусства — позеленели бы от зависти. Но даже она, успевшая повидать многие состояния профессора, не смогла бы представить его таким мрачным. В глазах горел незыблемый огонек, который, собственно, делал Дамблдора Дамблдором, но под мрачно сдвинутыми бровями его порой сложно было рассмотреть.       — Это произошло раньше, чем я предполагал, — признался профессор, прервав долгое молчание. К своей чашке с чаем он так и не притронулся. — Ты понимаешь, что это значит?       — Что Гарри хотят дискредитировать, — уверенно сказала Астра. Она успела неплохо узнать Гарри Поттера; в отличие от идиотов, наводняющих школьные коридоры, она понимала, что ему все это внимание даром не сдалось. Гарри любит проводить время друзьями, играть в квиддич да сиживать у Хагрида, какие уж тут турниры?       — Если бы все было так просто, — с сожалением сказал Дамблдор. — Боюсь, мы имеем дело с чем-то куда более серьезным...       Он встал из-за стола и приблизился к золоченой чаше в дальнем конце кабинета, озабоченно перебирая пальцами бороду. Взгляд его стал рассеянным, потом вновь приковался к лицу Астры, словно оценивая.       — Груагах взбудоражены от повышенного присутствия в окрестностях магических сил, — наконец, сказал он. — Турнир Трех Волшебников неизбежно станет эпицентром мощной магии, как бы мы ни старались его замаскировать... Груагах чувствуют его и прибывают. Что-то подобное произошло на чемпионате.       — Так вот что там произошло! — воскликнула Астра, пронзенная запоздалым осознанием. — Я-то думала, что мама и Герх побежали за пожирателями, а там был груагах...       — Да. И Герхарду О’Рейли удалось его обезвредить.       — Профессор, почему вы не обратитесь за помощью к Общине? — вопрос уже давненько крутился у Астры на языке: уж друиды-то знают, как обращаться с темными духами!       — Нельзя, — отрезал директор. — Астра, это повлечет за собой необратимые последствия. Присутствие друидов насторожит Министерство. А если Министерство прознает, что в округе завелись груагах, проблемы начнутся и у тебя, и у твоей матери. Корнелиус Фардж решит, что это происки Максвеллов. Он весьма недальновиден, когда речь заходит о друидской магии... Фардж страшится подобных сил. Впрочем, его нельзя за это судить.       — Но ведь должны же мы что-то сделать!       Он поверхнулся, глядя на нее поверх очков.       — Мы? Глупости. Хогвартс под надежной охраной — здесь десятки искусных мракоборцев, Аластор, наконец. Ты, Астра, должна быть очень осторожна и — я подчеркиваю, ни при каких обстоятельствах! — не привлекать к себе лишнего внимания. Я позвал тебя, чтобы лично напомнить об этом. Во время матча по квиддичу твоя мать едва не позволила тебе нарушить конспирацию. Этого не должно произойти.       — Но ведь... вам и Гарри... — Астра не находила слов, чтобы выразить степень своего ужаса и возмущения. — Вам грозит опасность! Значит, и всему Хогвартсу она грозит!       — Это пока неизвестно, — голос Дамблдора резко похолоднел. — Я искренне считал, Астра, ты достаточно умна и осторожна для своих лет. Что я могу доверять тебе. Не заставляй меня думать, что я зря позволяю такую откровенность.       Пыл Астры будто рукой сняло.       — Простите, профессор. Я не хотела злоупотреблять вашим доверием, я просто... опасаюсь, понимаете?       — В такие времена нам надлежит сохранять мужество, — сказал Дамблдор, заметно смягчившись. Улыбнулся тепло, но как будто через силу. — Кому-то позже, кому-то уже сейчас. Прошу, не забывай об этом.       Дверь приотворилась без стука и в зал, гремя деревянной ногой, вошел Аластор Грюм. Он выглядел именно таким, каким Астра его запомнила, разве что стал еще более угрюмым и то и дело попивал загадочное зелье, болтающееся во фляжке у него на поясе. Грюм скупо кивнул ей, облокотившись о свою трость.       — Тебе, пожалуй, пора возвращаться. Нам с профессором надо обсудить кое-что еще.       — Хорошо, сэр, — Астра поднялась из кресла.       — И последнее, очень важное, — Дамблдор окликнул, когда ее нога уже ступила на порог. — У тебя много связей в окрестностях, не так ли? Если до тебя дойдут слухи об испытаниях, уготованных участникам Турнира... — его глаза сделались очень строгими. — Не вздумай помогать Гарри. Мы рассчитываем, что состязания пройдут честно.       Легче сказать, чем сделать! Астра не сразу поняла суть запрета, поставленного директором, но когда спустя две недели Кронос, мистер Тафт и одноглазый встретили ее в совятне возбужденным галдежом, все стало ясно.       — Драконы! — голосил мистер Тафт. — Драконы в лесу!       — Огромные, — вторил Одноглазый, беспокойно переминаясь на жерди.       — Мисс Максвелл должна пообещать, — грозно сказал Кронос. — Что ни за что не станет приближаться к драконам!       Астра пообещала, но в тот же день слетала в чащу на его крыльях, чтобы убедиться, что это не выдумки. Внизу, среди деревьев, виднелись гигантские контейнеры для перевозки, в которых мелькали чешуйчатые тела. Время от времени отверстия пышели пламенем. Здесь был Чарли Уизли, старший брат Рона — выделялся характерной рыжей шевелюрой. Кругом, любуясь на своих любимых созданий, сновал Хагрид, и времени от времени какой-нибудь бдительный сторож просил его отойти подальше.       Сомнений не оставалось — то были драконы, самые настоящие. Астра сразу сообразила, что их привезли сюда для первого турнирного испытания, и почувствовала, как все внутри сжимается. Интересно, знает ли Гарри?       Все две недели она плохо спала, каждую ночь ворочалась, думая о предстоящем испытании.       «Хватит, — сказала она себе в конце концов. — Хватит уже! Если Гарри попадется валлийский зеленый или, скажем, норвержский горбатый, он как-нибудь справится. А я не должна вмешиваться. Да и как бы я смогла, интересно?»       Со времен Сколопакса Максвелла никто не заклинал драконов. Современные друиды вообще сомневались, что это возможно. И даже предупреждать Гарри Астра не имела права: она дала Дамблдору клятвенное обещание, а уж если волшебник что-то обещает, то отвертеться нельзя, иначе можно накликать на себя неприятности — семь лет неудач, мучительную смерть или что-то в этом духе. Прогнозы на сей счет, как водится в магическом мире, были очень неточны.       «Хоть бы Гарри достался валлийский! А с хвосторогой пускай Крам сражается...»       От одной непозволительности Астра не смогла удержаться. Утром перед испытанием она достала из-под кровати небольшой сундучок, в котором хранила самые ценные свои вещи — и, поколебавшись несколько минут, все-таки надела браслеты Эртруды Линч, не забыв спрятать их под рукавами.       На всякий случай.

* * * *

      Голос мистера Бэгмена раскатывался над ареной, как рокот двигателя:       — Заключительный участник! Мистер Поттер, ваш выход!       Астра тупо смотрела на огромное тело хвостороги, сплошь утыканное шипами, на раскидистые крылья, мощные лапы, увенчанные острыми когтями, похожие на ястребиные, но в сотни раз крупнее. На клиновидной морде желтели два диковатых глаза с узким вертикальным зрачком, пасть то и дело раскрывалась, обнажая клыки. Хвосторога была опасна от кончика носа и до кончика хвоста, а ее огненное дыхание выстреливало метров на пятнадцать каждый раз, когда ей случалось рассердиться.       Астра смотрела — и не могла понять, как это произошло. Неужели сама судьба решила посмеяться над ее мыслями?       Вот выходит Гарри — растерянный, разбитый, на ватных ногах. Смотрит на хвосторогу, будто тоже не может поверить. Рядом с драконом он казался особенно невысоким, и Астра адруг подумала, что ни за что не дала бы ему четырнадцати лет. Она вцепилась в подол своей мантии так, что побелели пальцы. То же самое делала сидящая рядом Гермиона, а Рон выглядел совершенно потерянным — наверное, пересматривал свою неприязнь к Гарри, вызревшую на фоне всей этой истории с Кубком.       — Я не могу смотреть, — едва не всхлипывала Гермиона.       Но вот что-то мелькнуло в воздухе, свистнуло — и изящная черная метла, миновав трибуны, оказалась в руках Гарри. Он вскочил на нее и тут же взлетел, чудом избежав огненного дыхания драконихи.       — Гениально! — завопили Фред и Джордж.       Гарри описывал круги над хвосторогой, присматриваясь к заветному яйцу, поблескивающему на солнце; хвосторога разворачивала ему вслед свою безобразную голову, яростно скаля зубы. Вот Гарри нырнул вниз, совершая обманный маневр, а она попыталась сбить его хвостом. Мимо! Он снова спикировал, хвосторога неустанно последовала за ним — он заметил и ушел в резкое пике, избегая очередной огненной струи.       Трибуны взревели.       — Вот это полет! — восхищенно комментировал Людо Бэгмен. — Видали, мистер Крам?!       Астра следила за Гарри, затаив дыхание. Он долго кружил над хвосторогой, но никак не мог поднырнуть под ее голову — длинная шея позволяла ей достать его на любом расстоянии; какой-то момент один из ее шипов задел плечо Гарри, оставив глубокую красную полосу, и зрители разразились испуганным вздохом. Гарри пытался отвлечь хвосторогу, но она никак не хотела покидать кладку, все извивалась на одном месте, плотно приникала брюхом к яйцам.       — Давай же, давай... — беззвучно шептала Астра.       Наконец, Гарри удалось раздразнить дракона, и он поднялся, распахивая гигантские крылья. Края поля тут же потонули в их массивной тени. Воспользовавшись случаем, Гарри тут же нырнул вниз к гнезду, вытянул руку, схватил золотое яйцо и на полной скорости взмыл вверх.       Трибуны безумствовали. Они разразились такими овациями, какие, наверное, можно было услышать только на летнем чемпионате, когда победили ирландцы; даже слизеринцы хлопали, потрясенные столь блестящей победой. Шумы и вибрации слились в одно сплошное полотно, и на мгновение Астре показалось, что над полем повисла тишина, и все вокруг — люди, дракон внизу, развевающиеся на флагштоках знамена — стало двигаться едва-едва, словно кто-то включил замедленную съемку.       А затем появился он.       Груагах выплыл в стремительном и очень естественном движении, как будто давно прятался за трибуной и просто поджидал подходящего момента, чтобы показаться ей на глаза. Он не издавал звуков, не вилял из стороны в сторону — уверенно пронесся над полем, крутанулся вокруг неистовствующего дракона и извилистой дымкой забрался ему в ноздри. На мгновение дракон замер, будто в него зарядили столбенеющим заклинанием, затем его огромные глаза застелила сплошная черная пелена.       Разразившись утробным рыком, куда более свирепым, чем все предыдущие, куда более пронзительным и устрашающим, он мотнул головой, легко разорвал цепь, приковывающую его к земле, и распахнул крылья.       Стадион накрыла тишина, которую затем разорвал чей-то пронзительный крик. Хвосторога взмахнула хвостом, подсекая одну из трибун; ее деревянные балки жалобно затрещали и обрушились.       — Они разобьются! Они разобьются! — завопил бледный, как мел, Рон.       Трибуна зашаталась и рухнула на землю, погребая под собой часть поля. Неизвестная магическая сила в последний момент удержала в воздухе ложу, в которой находились перепуганные зрители, и плавно опустила.       — Отключись! — кричали драконоводы, продираясь к поручням. — Остолбеней! Петрификус триплекс!       Ничего не помогало — заклинания отскакивали от гигантской головы, словно от магического щита. Дракон разозлился еще сильнее и, повернув голову, направил на одного из драконоводов струю пламени — тот едва успел отскочить, но огонь задел одну из трибун и принялся быстро пожирать развешанные по ней знамена. Сбросив оцепенение, гриффиндорцы дружно хлынули с платформы вниз, однако Астра продолжала напряженно следить за полем, уворачиваясь от чужих ног да локтей.       Наблюдатели и учителя бросились тушить пожар, а дракон все не унимался. Издав гулкий рев, он нацелился на судейский стол.       — Максвелл! — окликнул ее пролетающий мимо Фред. Она почувствовала на своем плече его прикосновение, но не повергнула головы — все смотрела на бушующую дракониху, кусая губы. — Ты чего ждешь?       Решившись, Астра вскочила на ноги. Она стряхнула чужую руку, бросилась вниз и вперед, перепрыгивая с сидения на сидение. Добравшись до края платформы, она схватившись за один из уцелевших флагов, ловко соскользнула по нему вниз и приземлилась на каменную насыпь. Каждая мышца, окрепшая в друидических тренировках, отзывалась приятным тремором.       Дракон был уже совсем близко. Астра выпрямилась и двинулась ему навстречу, слегка прикрывая глаза и очищая мысли; она фокусировала свое внимание на том, что недоступно глазам магглов и волшебников.       Островок сознания, плавающий в черноте сущего. Вот и он.       — МАКСВЕЛЛ! — заорал кто-то. — ТЫ ЧОКНУЛАСЬ?       Сознание дракона, отравленное зеленоватым духом, обратилось на Астру. Она знала, что ее заметили, но шагу не сбавила: ей нужно было, чтобы чудовище подошло как можно ближе, чтобы видело перед собой лишь ее, желало убить лишь ее. Переваливаясь и шипя, хвосторога направилась к Астре.       Над полем вновь нависла тишина — все смотрели на зверя и девчонку, идущих друг другу навстречу, и силились понять, что происходит. Астра Максвелл знала, что они видят — ее фигуру, такую ничтожную и крохотную в сравнении с могучим драконом; ее бодрый марш казался им самоубийственным. Кто-то кричал, окликал, предостерегал, но она уже отошла слишком далеко, чтобы разобрать слова.       Между ней и хвосторогой было уже меньше сотни метров.       — Подчинись мне, — властно сказала Астра. — Et suo nomine. Cernunnos.       Когда имя Цернунна сорвалось с губ, она вдруг почувствовала, что все делает правильно. Сознание дракона зебередило, задергалось; груагах внутри него извивался, как червь-паразит, противился воздействию друидического слова.       — Submit voluntatem meam.       Груагах, не было сомнений, подчиняться не желал. Астра раскинула руки, вздохнула полной грудью, сосредотачиваясь; по вискам и рукам пробежала вибрация, все мускулы напряглись до предела.       — Submit! Voluntatem! Meam!       На какое-то мгновение дракон замолк, попятился назад, склоняя голову к земле и подрагивая крыльями; казалось, еще чуть-чуть — и он подчинится. Но в следующую секунду он резко оттолнул ее, прервал нараставшую связь, будто топором срубил.

Музыка: Daniel Pemberton — Destiny of the Sword Включаем!

      Астру повело в сторону, зашатало на ногах. А дракон уже оправился, метнулся вперед, приближая распахнутую настежь пасть. В лицо ударило зловонное дыхание, с трибун полетели перепуганные крики.       Миг — и правая стена стадиона разломилась, разлетелась в щепки. На поле, воинственно рыча, ввалился валлийский дракон.       Двигаясь быстро, бесшумно перетекая, словно ртуть, он, направился прямиком в центр поля; не успела хвосторога сообразить, что к чему, как ревущий зеленый зверь врезался в нее сбоку, повалив на землю. Завязалась ожесточенная схватка.       Астра, наконец, распахнула глаза — по всей их площади золотились устрашающие зрачки магической рептилии. Сознание валлийского зеленого принадлежало ей безраздельно, и она могла направлять его, не прилагая особенных усилий. В воздухе затрещало, будто от радиопомех, затем дрожащий в возбуждении голос Людо Бэгмена произнес:       — Кто-нибудь скажет мне, что здесь происходит?!       Драконы вцепились друг в друга мертвой хваткой, кусая и царапая. Валлийский был проворен и легко управляем, немногим меньше хвостороги и более мускулистый, чем она. И все же он не мог соперничать с силой венгерской драконихи: не прошло и двух минут, как его бок украсили глубокие кровавые борозды. Астра выгнулась и закричала, чувствуя боль зверя на себе, но кое-как устояла на ногах. Нельзя отступать сейчас! Нельзя!       Она направляла дракона со всей осторожностью, на которую была способна: подныривала то под крылом хвостороги, то под ее когтистой лапой, избегая удара. Когда противница извергала пламя, она делала то же самое — и две огненные струи, схлестываясь, взметали ввысь огненную стену, разделяющую поле на две части.       Хвосторога быстро выдыхалась, ее пламя слабело. Едва она остановилась, чтобы перевести дух, Астра послала своего дракона вперед и, замахнувшись, полоснула лапой по здоровенной морде, навсегда лишив хвосторогу правого глаза.       — НЕВЕРОЯТНО, ДАМЫ И ГОСПОДА!.. — надрывался Бэгмен.       Увернувшись от удара смертоносного хвоста, валлийский вцепился в брюхо хвостороги рядом с задней ногой и дернул, вырывая кусок плоти. Хвосторога взревела, заметалась из стороны в сторону, пытаясь поймать зеленого в поле зрения здорового глаза. Она лягнулась задней ногой и Астра, судорожно вздохнув от пронзительной боли в нижнем левом боку, разжала челюсти. Валлийский на мгновение потерял ориентацию — и этого оказалось достаточно, чтобы хвосторога подмяла его под себя.       Боль накрыла все тело. Пронзительная боль на поверхности кожи, в мышцах и костях. Астра пыталась сопротивляться, но выбраться из-под массивного тела хвостороги было просто невозможно — она наносила несчастному валлийцу все новые и новые раны, покуда, наконец, не отбросила мощным ударом когтистой лапы.       Пробив своим телом еще одну стену стадиона, дракон безвольно обмяк. Голова хвостороги, щедро окропленная кровь, обратилась на Астру. В ее безликих глазах застыла хтоническая злоба: груагах знал, кто повелевал зеленым, и больше всего теперь желал ее смерти.       Астра осела на землю, тяжело дыша. Силы разом покинули ее, будто кто-то выдернул затычку на дне ванной, и готовность сражаться утекла в решетчатый слив. После нее осталась лишь пустота и растерянность.       Все было слишком реально: громогласный шаг хвостороги, дрожь земли, рев. Теплое дыхание дракона, разметающее волосы, пахнущее кровью и мясом.       — Нет! — вдруг вскрикнула Астра.       Глаза валлийского вновь стали ее глазами. Он встал, стряхивая с себя обломки, широко раскинул крылья и, оттолкнувшись, взлетел, опаляя хвосторогу пламенем, а когда она повернула голову, чтобы отразить его своим — напал. Все произошло очень быстро: зеленый рявкнул, сложил крылья, оттолкнулся лапами от противоположной стены и налетел на хвосторогу, вонзив зубы ей в шею. Челюсти его сомкнулись, подобно замку.       Болезненно взвыв, околдованная дракониха рванула в сторону, какое-то время пытаясь скинуть с себя валлийского, но тот держал крепко; Астра чувствовала у себя на языке бьющуюся в судороге жилку на шее хвостороги, вкушала ее горячую кровь.       Зверь неистово боролся за свою жизнь, но потуги его понемногу слабели, а лапы подгибались. Издав предсмертный хрип, он с грохотом повалился на землю, высунув язык, пока челюсти зеленого держали его шею мертвой хваткой. Какое-то время Астра еще находилась в его сознании, но затем мягко покинула его. Смертельно уставший валлиец упал на землю, тяжело дыша; его тотчас окружили драконоводы, готовые оказать первую помощь.       Астра медленно поднялась, ошалело коснулась ладонью верхней губы, стерла кровь, невесть когда хлынувшую из носа. Глаза, лоб и виски пронзала нестерпимая боль. Она все еще слабо осознавала, что произошло; в какой-то момент ее воспаленный разум решил, что это сон, и шепнул, что надо попытаться проснуться.       Астра послушалась — закрыла глаза, пытаясь нащупать дорожку к заветной яви, но ничего не вышло. Она затряслась от ужаса, выдохнула:       — Это не может быть взаправду...       И открыла глаза.       Кругом, куда ни кинь взгляд, на нее наставили волшебные палочки — мракоборцы, драконоводы, наблюдатели, сотрудники министерства. Десятки, десятки палочек. Был здесь и Перси, бледный, аж позеленевший, и Людо Бэгмен, совершенно ничего не понимающий. Через поле к ним спешили учителя — Макгонагалл, Снегг, Грюм и Дамблдор. Но они были далеко, а те, что целились в нее, явно не шутили.       Глаза окружившей толпы горели страхом и ненавистью.       — Взять ее, — гаркнул Барти Крауч, взмахивая рукой.       — Взять ее, — вторил Фардж перепуганным эхом.       Кончики палочек угрожающе замерцали.