Let It Burn

— С днем рождения, племянник! — Эйгон был первый, кто принес цветы Люцерису после выступления. — Ты был хорош, не знал, что вы с Эймондом настолько увлеклись музыкой. Нужно отдать должное вашему дуэту. — Спасибо. Это была его идея, — Люцерис принял букет розовых лилий и блаженно закрыл глаза, вдыхая любимый запах. — Кто бы сомневался, — Эйгон сжал плечо Люцериса, заговорщически шепча ему на ухо. — Как насчет моей идеи, Люк? Я знаю, как сделать твое день рождения особенным. Он достал из кармана цветную упаковку с очевидным содержимым и потряс ею перед глазами Люцериса. Внутри находились три голубые таблетки. — С ума сошел? Спрячь немедленно! — Люцерис мгновенно отошел от Эйгона и передал цветы прислуге, кивая подходящим к сцене гостям. Эйгон, убрав наркотики обратно в карман пиджака, натянул на бледное лицо самую приветливую маску из своего многогранного арсенала. Повторяя за Люцерисом, он пожимал людям руки, интересуясь их мнением о прошедшем концерте, умело отыгрывая роль добросовестного хозяина. Эймонд стоял поодаль сцены, раскуривая сигарету с самым известным в городе сомелье. Как же Люцерису хотелось быть сейчас подле него. Эймонд совестливо выполнял свои обязанности, контролировал каждый банкет и с вынужденной учтивостью общался с каждым, кто подходил к нему. Хоть Люцерис и разделял с ним комнату, виделись они только на обедах, ужинах и презентациях. Люцерис пропускал завтрак, а Эймонд просыпался раньше утренней трапезы. Сказка закончилась, не успев толком начаться. Люцерис не был принцем, а Эймонд его похитителем. Они испытывали терпение друг друга, засыпая вместе, но не позволяя себе зайти дальше глубоких поцелуев и незначительных ласк. Люцерис уставал от одиночных прогулок, а Эймонд от бесконечной компании и работы. Эйгон, смирившись со своей должностью, тоже пропадал на встречах и экскурсиях по винодельне. Люцерис единожды принял в ней участие, пробуя разные сорта винограда и вина. Ему нравилось бродить по знакомым местам, нравилось искать следы своего пребывания здесь. Давным-давно, будучи мальчишкой, он и Джекейрис оставляли цветные отпечатки ладоней на каменных стенах. Люцерис, следуя за ними, улыбался светло, пока не набрел на дерево, на котором однажды еще не окровавленным лезвием вырезал простое, но значимое «Э и Л». В тот день Эймонд отобрал его любимого деревянного дракона и убежал в неизвестном направлении. Люцерис долго искал его, а найдя, предложил закопать предмет раздора под деревом и забыть об инциденте. Эймонд согласился — так и родился их первый совместный секрет. Трудно поверить было даже сейчас, сколько моментов они пережили вместе, а главное — сколько упустили. Люцерис скучал по Эймонду, даже если он беспрестанно был рядом. «Наше пламя не должно угаснуть», — думал Люцерис, смотря на него издалека. — Люк, пойдем ко мне. Моя комната в самом углу, можем шуметь сколько угодно. У меня стереосистема есть, — Эйгон, похоже, не собирался сдаваться. — Эймонду еще надо закончить с какими-то документами, но его я тоже позову, не переживай. — Может, приду. Мне нужно как минимум переодеться, — Люцерис словил на себя многозначительный взгляд голубого глаза и выдохнул. Похоже, Эймонд и сам был разочарован недостатком времени. Люцерис видел живую страсть, видел его увлечение и дарил взаимность. Уголки губ дрогнули в лукавой улыбке. Он знал, что Эймонд был удовлетворен ей, как знал теперь, что сегодняшним вечером они не смогут потушить пожар. Эйгон проводил Люцериса до выхода из зала, напомнив еще раз, что будет ждать его. Люцерис столкнулся с тотальным затишьем, поднимаясь по лестнице в комнату. Он уже представлял, сколько подарков увидит там. Самый лучший он получил еще утром. Эймонд подарил ему бархатный костюм бордового цвета. Он был прост, но выглядел роскошно и дорого — Люцерис убедился в этом, проведя в нем сегодняшний концерт. Гости хвалили его образ, не подозревая, что утонченный вкус принадлежит не ему, а Эймонду. Он мог бы воспротивиться нескрываемому покровительству, но желание сделать Эймонду приятно принятием подарка оказалось выше гордости. Люцерис провел в ванной больше часа и все-таки решил пойти к Эйгону. Ему хотелось хотя бы выпить в честь своего дня рождения. Он постучал в дверь, совсем не ожидая услышать за ней голос Эймонда: — Открыто, Люк. — Вы что?.. — Люцерис замер на пару секунд. — Вы приняли? Он закрыл за собой дверь. Эйгон и Эймонд, судя по всему, вели непринужденную беседу до того, как он вошел. Играла музыка, а стол украшали фрукты и бутылка шампанского. Эймонд, вальяжно сидя на стуле, курил, а Эйгон, стараясь не расплескать содержимое бокала, смеялся. — Проходи. Шампанское имениннику! — он взял Люцериса за руку и, подведя его к столу, усадил рядом с Эймондом. — Эймонд, как ты на это подписался? Что вы приняли вообще? — Люцерис сам налил себе игристого и залпом осушил бокал. — Знаешь, Люк, меня все настолько достало, что захотелось почувствовать себя по-настоящему свободным и безответственным, — Эймонд постучал пальцами по столу, хмыкнув. — Хотя бы раз в жизни. Убью Эйгона позже. — И это твоя благодарность, братец? — Эйгон снова рассмеялся. Похоже, наркотик возымел над ним полное действие. — Люк, твоя очередь. — Я никогда… — Все бывает в первый раз! — Эйгон без предупреждения утопил в бокале Люцериса таблетку. — Это экстази. Люцерис скептически взглянул на бокал, в котором зашипел наркотик, затем на Эймонда. Он будто бы спрашивал разрешения. Эймонд был отстранен. Его аура по-прежнему была мрачна, а бушующая энергия плясала в единственном глазу неестественным блеском. «Это я во всем виноват. Не иначе. Всегда я». Люцерис на физическом уровне ощущал давление со стороны Эймонда. Его взгляд пронзал насквозь точно так же, как и в их первую встречу спустя три долгих года. По позвоночнику Люцериса пробежался холодок — словно тысяча острых льдинок впились в кожу. Он выдохнул и, поддавшись обнадеживающему кивку со стороны Эймонда, выпил содержимое бокала. — И через сколько я почувствую что-то? — кончики пальцев покалывало от предвкушения. Да, теперь Люцерису было любопытно, какова экстатическая свобода на вкус. — Ох, дорогой, все зависит от твоего организма, — Эйгон тоже сел за стол, закидывая в рот спелый виноград. — Знаете, я так рад, что мы наконец вместе. — Не обольщайся, — Эймонд строго перебил Эйгона, распуская волосы и снимая повязку с лица. Неужели он настолько начал доверять старшему брату? Люцерис прикоснулся к плечу Эймонда: — С тобой правда все в порядке? Люцерис на самом деле был обеспокоен состоянием Эймонда. Возможно, он сам придумал для него ограничения. Придумал чересчур правильного, чересчур сильного мужчину. Эймонд, хоть и был особенным, но, как и любой другой человек, падок перед доступной вольностью. Люцерис почувствовал, как внутри затрепетала легкость. Он, лишившись скованности, медленно, но верно выходил за пределы сознания и внешней оболочки. Эйгон и Эймонд о чем-то говорили, но Люцерис не слышал. Он смотрел на свои руки. Его кожа светилась. Он прикоснулся к себе, стирая с себя золотую пыльцу. Ему казалось, что он был в ней весь. — Эймонд, смотри, кажется, Люку даже лучше, чем нам, — Эйгон беспрерывно хохотал, его голос эхом отдавался в пульсирующем сознании. — Ты… Ты божественен, — Люцерис бессознательно сел на колени Эймонда и приложил ладони к его лицу. Цвет света Эймонда был серебряным. — Как мне попасть сюда, Люк? — Эймонд пребывал в том же состоянии, разглядывая Люцериса. Его ладонь грела грудь там, где часто билось сердце. — Сюда. Что мне еще сделать, чтобы попасть сюда? Эйгон не слышал, о чем спрашивал Эймонд. Он тоже рассматривал себя, как и Люцерис мгновением ранее. Зрачки всех троих были расширены. — Сюда? Ты и так везде, Эймонд, — Люцерис мимолетно посмотрел на Эйгона. Он светился бронзой и был отвлечен. — Везде… — Неправда. Меня нет тут, — Эймонд не унимался, прикасаясь, как ему думалось, к сердцу, и Люцерис поцеловал его, игнорируя присутствие Эйгона. — Вы… Как же горячо, — Эйгон, округлив глаза, выпил шампанское из своего бокала и встал с места. Люцерис целовал Эймонда развязно, влажно, невпопад. Он не координировал собственные движения и действовал больше инстинктивно, чем разумно. — Пустите к вам, м? — Эйгон опустился над ними и запустил пальцы в мягкие локоны Люцериса, отстраняя его от Эймонда. — Эймонд? — Люцерис часто захлопал ресницами. — Ты этого хочешь?.. — Может, так ты поймешь, — Эймонд припал губами к шее Люцериса, запуская ладони под его белую рубашку. Люцерис явно промахнулся с выбором цвета. Мысль о невинности ускользнула, когда Эйгон прильнул к его губам, настойчиво затягивая эйфорический поцелуй в длительность. Люцерис простонал между соприкосновений губ, когда Эймонд засосал его кожу, оставляя саднящий засос. Люцерису казалось, что его руки были повсюду — гладили и Эймонда, и Эйгона. Казалось, что он сам были среди рук в невообразимом жаре между тел двух братьев. Они синхронно поднялись и дошли до кровати. Эймонд толкнул на нее Люцериса, не давая очнуться от невероятного мора. Люцерис не понимал, ничего не понимал. Он только чувствовал и следовал жажде изголодавшегося тела. Эйгон и Эймонд легли рядом по противоположным сторонам. Люцерис закрыл глаза, отзываясь на каждое прикосновение, на каждый поцелуй, горящий на теле. Он упустил из внимания, как полностью оказался обнажен. Его сердце норовило выпрыгнуть из груди, а он сам — взорваться от переполняющих ощущений. Его слух и обоняние обострились. Он тонко улавливал музыку из колонок и запахи тел. Волосы Эймонда щекотали его кожу, когда он заученно опускался поцелуями ниже. Подушечки пальцев и ногти Эйгона на груди заставляли Люцериса скулить. Эйгон, в отличие от Эймонда, не оставлял метки и был бесконечно нежен, целуя его ключицы. — Ты такой сладкий, Люк, — Эйгон простонал от удовольствия и отстранился, чтобы раздеться. Эймонд поднял на него ревностный взгляд лишь единожды и больше не отрывался от Люцериса. — Люк, ты должен открыть глаза. Ты должен видеть, — Эймонд развел в стороны его ноги, устраиваясь между них. Только он все еще был в одежде, не желая уступать занятое им место. Да, Эйгон всенепременно воспользовался бы шансом накрыть губами возбужденный член Люцериса. Эймонд с завидной жадностью опередил его, вырывая из груди Люцериса звучный стон. В уголках глаз Люцериса скопились слезы. Его тело было слишком чувствительным, слишком податливым и мягким. Слишком. Он был слишком. Все было слишком. Первым делом он, приподнявшись, посмотрел на Эймонда, отзываясь на его ласку. Серебро смешалось с золотом. — Я так не могу… — Люцерис провел ладонями по раскрасневшемуся лицу. — Все будет хорошо, Люк. Ты привыкнешь. Отпусти тревогу, — Эйгон заставил его приподняться и подложил подушку под его голову, вставая рядом с ним на колени. Люцерис ахнул, повернувшись к Эйгону. Головка его члена уперлась в его пухлые губы, и он инстинктивно приоткрыл их, позволяя Эйгону скользнуть в его рот. Эйгон прикусил щеку изнутри, сдерживая довольный рык. Люцерис гладил себя, задыхаясь от удовольствия, стыда и эфирной неги. Возбуждение не сковывало тяжестью, а кровь не казалась ртутью в венах. Люцерис с легкостью принимал и отдавал. — Я тебя точно убью, Эйгон, — Эймонд поднял на Эйгона уничижительный взгляд, отстраняясь от Люцериса на мгновение. Ему требовался телесный контакт. Он должен был чувствовать кожей. Одежда была сброшена на пол. — Мне было бы смешно, если бы не так хорошо, — Эйгон притянул Люцериса ближе к себе, толкаясь в его рот. — Я знаю, что Люк твой. Только помогаю ему понять, так? М… неважно. Эйгон прикрыл веки, путаясь пальцами в темных волосах. Люцерис, хоть и слышал мимолетно диалог, тут же забыл о нем. Действие экстази не прекращалось. Оно растягивало минуты в чувственную длительность и блокировало любые попытки Люцериса подумать хоть о чем-то. — Остановись, — приказал Эймонд. Эйгон, закатив глаза, выскользнул изо рта Люцериса. Следующий приказ невербально коснулся Люцериса, когда сильные руки перевернули его со спины на живот. Люцерис проскулил, вставая на локти и колени, вызывая слепой восторг у братьев. С Эймондом, только с Эймондом каждая прелюдия, каждый секс воспринимался по-другому — эта мысль четко застряла в голове. Люцерис был готов поверить, что между ним и Эймондом все-таки было что-то более глубинное, чем первобытная страсть. Он был готов… Он громко простонал, когда влажные от смазки длинные пальцы Эймонда медленно проникли внутрь. Эйгон погладил его по щекам, стирая с них выступившие из глаз слезы. Люцерис снова приоткрыл губы. Эйгон толкался в его рот сдержанно, осторожно. Кому, как не ему, было известно о безопасности во время секса под наркотиками. О, как же часто он практиковал это. Люцерису наконец стало приятно. Стыд и едва уловимый испуг сменились на наслаждение. Эймонд, подготавливая его неторопливо, целовал его поясницу, ягодицы, поглаживал его бедра, их внутреннюю сторону. Он снова был везде, не давая Эйгону завладеть Люцерисом даже наполовину. По крайней мере, он хотел в это верить. Эйгон, наблюдая, как его член каждый раз скользит между губ, стер с подбородка Люцериса слюну и облизнул пальцы. — Люк, ты же хочешь, чтобы я, как и Эймонд, оказался глубоко в тебе, м? — Эйгон надавил на щеки Люцериса, вынуждая его поднять на себя согласный взгляд. — Хороший мальчик. Эймонд прорычал, когда Эйгон усмехнулся с превосходством. Даже находясь под влиянием наркотика, он был заботлив, размазывая по твердому члену в презервативе смазку. — Спроси, когда его рот не занят, придурок, — Эймонд огрызнулся, прежде чем направить член внутрь Люцериса. Усиленная чувствительность заставила его запрокинуть голову назад на пару секунд, когда случился контакт. Эймонд был терпелив, заполняя Люцериса собой. Эйгон должен был услышать стон. Он выскользнул изо рта Люцериса, позволяя ему глотать воздух. — О… Боги, — Люцерис задрожал, высвобождая протяжный стон. Мгновение, когда Эймонд полностью оказался внутри представлялось жаркой вечностью. — Я… таю. Люцерису и вправду показалось, что он начал таять. Он закатил глаза и облизнул вмиг пересохшие губы. Эйгон лег на бок, лаская себя, и прильнул к ним, упоительно целуя Люцериса, сглатывая его стоны. Эймонд слизал выступивший между лопаток пот, крепко удерживая Люцериса за бедра. Он самозабвенно трахал его, будто бы это был их последний раз. Люцерису даже стало боязно в один момент. Тело реагировало на ласку Эйгона и Эймонда внутри настолько остро, что Люцерис плавился, плавился и плавился. Неисчислимыми были минуты, тягучими — мгновения, когда кожа накалилась до предела. Получив утвердительное мычание в ответ на тихий вопрос, можно ли, Эйгон поменялся с Эймондом местами. Люцерис еле держал равновесие, истекая потом и желанием. — Люцерис… посмотри на меня, — Эймонд ласково прикоснулся к его подбородку, игнорируя Эйгона напротив. Люцерис поднял на Эймонда нечитаемый взгляд и простонал, чувствуя теперь Эйгона внутри. — Эймонд… Хочу тебя, Эйм… — Люцерис замолчал, когда Эймонд приложил большой палец к его губам. — Мне плохо с тобой, плохо без тебя. Теперь ты должен заполнить мою пустоту, — Эймонд и сам не ведал, что говорил. Мысли путались в голове, путались, были бессвязны, но Люцерис изо всех сил старался уловить в них смысл. Он сомкнул пальцы на члене Эймонда, лаская его. — Люк… Сожмись на мне, — Эйгон не переставал быть нежным и аккуратным, даже если вошел в раж, ускоряя ритм. Он придерживал Люцериса за талию, натягивая его на себя. Люцерис сжался, срывая с губ Эйгона гортанный стон. Его разрывало на части. С одной стороны был покровительствующий Эймонд, не сводящий с него преданный взгляд, с другой — осторожный и трепетный Эйгон. Из глаз снова потекли слезы, а из уголков рта — слюна. — Lua gīda, taoba, — Эймонд стер слезы. — Nyke rūsīr ao. Обуздай себя. Эймонд опустился к Люцерису, чтобы поцеловать его в щеки и, наконец, в губы, приостанавливая внутренний надрыв. Эйфорическое наслаждение достигло своего пика. Действие экстази пошло на спад. Люцерис чувствовал горечь в поцелуе, чувствовал боль Эймонда и заглушал ее, целуя его в ответ отчаянно и развязно. Их пламя не угасло, оно разрослось и стало неудержимым, поглощающим и уничтожающим все вокруг себя. Эйгон улыбнулся довольно, улавливая настроение Люцериса и Эймонда, улавливая то, что было доступно лишь его взору. Он кончил со стоном услады, когда Люцерис вновь сжался на нем. Эйгон с неохотой вышел из Люцериса и лег на спину рядом, выравнивая дыхание после красочной вспышки оргазма. Эймонд сел на кровати, веля Люцерису сменить позу. С помощью Эйгона Люцерис смог подняться на колени. Он оседлал бедра Эймонда, самостоятельно насаживаясь на его член. Осталось немного. Совсем немного до взрыва. Люцерис больше скулил, чем стонал, крепко обхватив широкие плечи Эймонда, прижимаясь к нему вплотную. Эймонд подхватил его под бедра, утыкаясь в его шею лбом. Эйгон неотрывно смотрел на них, лежа на боку, и лениво гладил ногу Люцериса. В его глазах плескались восхищение и экстаз, а на губах замерла блаженная улыбка. Люцерис прогнулся в пояснице и запрокинул голову назад с громким стоном, кончая Эймонду и себе на живот. Он дрожал, содрогался в экстатическом оргазме, сжимаясь на Эймонде и впиваясь ногтями в его кожу. Эймонд, выругавшись, сорвался в искрящуюся пучину вслед за ним, кусая его в основание шеи. Ослепительным и оглушительным было наслаждение. Первым делом Люцерис услышал музыку, а затем шумное дыхание — свое и Эймонда. Их сердца бились в унисон. Кожа Люцериса все еще светилась золотым светом, но уже не так отчетливо, как прежде. Он обессиленно упал в объятия Эйгона и Эймонда, до сих пор глотая воздух ртом. Эйгон, гладя Люцериса по спине, шептал что-то успокаивающее, что-то ласковое. Эймонд молчал, подушечками пальцев очерчивая скулы, пухлые губы. Люцерис видел самую прекрасную улыбку на его лице. Он не помнил, как именно он и Эймонд добрались до общей комнаты, не помнил, как снова оказался обнаженным. Второе дыхание открылось тогда, когда он сам повалил Эймонда на кровать, слизывая с его кожи серебро, целуя, царапая, кусая. Люцерис заполнял не только его пустоту, но и свою. Действия наркотика прекратилось, когда накрыл второй оргазм. Лежа на боку и прижимаясь друг к другу, они занялись томительным, ленивым сексом. Было мокро, липко, но бесконечно хорошо. Они двигались синхронно и стонали в унисон. Последнее, что врезалось в память Люцериса перед тем, как он очутился в объятиях сна, — струи теплого душа, забота Эймонда и легкие поцелуи в лицо. Они уснули вместе, согреваясь теплом друг друга.