Let It Burn

Люцерис проснулся посреди дня, болезненно простонав. Мышцы тянуло, царапины и укусы саднили… Все тело ныло и было тяжелым, а голова вскружилась, стоило только попытаться встать. — Люк, спокойно, — Эймонд был рядом, раскуривая сигарету прямо в постели. Он мягко приложил ладонь к груди Люцериса, вынуждая его лечь обратно. — Сначала приди в себя и выпей воды. — Эйм… Почему ты здесь? — Люцерис повернулся к нему, фокусируя взгляд сначала на бледном лице, а затем на обнаженном теле. — Это все я? Шея, ключицы, грудь… Броскими засосами и укусами была усыпана кожа. Эймонд выразительно ухмыльнулся, туша сигарету в пепельнице. Заправив прядь распущенных волос за ухо, он сел на кровати, обращая взгляд на Люцериса: — Ты бы себя видел. — Это же был мой день рождения… — Люцерис провел ладонями по лицу и тоже сел на кровати. — Теперь я понимаю, что значит пасть. — Неужели? — Эймонд подал ему бутылку воды. Они оба еще не до конца осознавали, что именно произошло прошлой ночью. Трезвость и сознание возвращались медленно, почти мучительно. Люцерис жадно приложился к горлышку бутылки. Сухость во рту была отвратительной. Люцерис не чувствовал ни аппетита, ни энергии. Ему хотелось пить. Воду, сладкий сок, чай — все, что угодно, лишь бы унять неприятные ощущения. — Ты хотел отомстить или проучить меня? Эймонд, все, что случилось между нами тремя… Оно того стоило? — ко всему прочему застали обида и стеснение. Люцерису казалось, что он разрушил нечто важное. Нечто выше доверия и дороже страсти. Он был слеп, бесконечно слеп. — Ты и вчера спрашивал не себя, а меня, Люк, — Эймонд устало выдохнул в напряженную тишину. — Ты был смел, чтобы разглядеть свою одержимость мной. Что же случилось сейчас, м? Он, как и Люцерис, был лишен сил. — Я помню твой взгляд и твои слова, qȳbor. Скажи, ты любишь меня, так? — Люцерис приложил ладони к бледным щекам, смотря в единственный живой глаз. — Потому ставишь перед выбором? Потому пытаешься наказать, ранить? Зрачок Эймонда мгновенно расширился, и Люцерис приоткрыл губы. Сердце ударилось о грудную клетку и тяжело упало вниз. «Теперь ты должен заполнить мою пустоту», — сгустившейся кровь стучало в висках. — Я не пытался ранить тебя, Люк. Я хотел ненавидеть тебя за то… — Эймонд прикусил нижнюю губу. — Ты ужасен, жесток. Жалок… — Люцерис лишился воздуха, когда Эймонд, прорычав, повалил его обратно на кровать и навис сверху. — Жалок? Все эти годы, Люк, ты был слеп, а подарив мне осознание, трусливо сбежал! Ты получил то, чего хотел, но так и не прозрел! — Эймонд прикоснулся к шее Люцериса, но не сомкнул на ней пальцы. — Ты… Как давно? — злость, отчаяние, непреодолимое желание ударить и поцеловать — все смешалось в один ком, застрявший в горле. — Отвечай! Эймонд молчал. Люцерис, прошипев сквозь зубы, из последних сил сделал рывок, подминая Эймонда под себя, сковывая его запястье по противоположным сторонам. — С детства, — Эймонд сдался, даже не предприняв попытку вырваться. Слова прозвучали выстрелом, а выстрел безошибочно поразил Люцериса прямо в грудь. Он хотел взвыть, придушить Эймонда прямо здесь, но вместо этого припал к его раскрытым губам. Клык Эймонда пронзил нижнюю губу Люцериса, и поцелуй пропитался вкусом крови. Нездоровым был порыв, нездоровым был ответ, но в своей одержимости друг другом они оба были собой. Страсть и агрессия вырвались наружу. Люцерис промычал в поцелуй, освобождая Эймонда от хватки, путаясь пальцами в его серебряных волосах. Они взбодрили друг друга хлесткими пощечинами и снова целовались, целовались, сминая простыни и перекатываясь с одного края кровати на другой. Люцерис не понимал до конца, счастлив ли он был, узнав правду, кровью играющей на рецепторах. Счастлив ли он был, заполучив Эймонда и избавившись от ошейника. Внутренний зверь стих, напав в последний раз. Люцерис был растерзан, но не мог оторваться от Эймонда. Снова захотелось сбежать. Был ли он способен ответить Эймонду взаимностью? Люцерис был почти уверен, что да. — Я уеду, Эймонд. Прости. Мне нужно разобраться в себе, — Люцерис шептал Эймонду на ухо, усмиряя его пыл поглаживаниями. — Снова… — Эймонд отвернулся, поджав губы и, выдержав паузу, добавил. — Если ты убежишь, больше никогда не увидишь меня, Люцерис. — Я не бегу. Мне нужно время узнать. Понять свои чувства. Я… я не могу тебе ничего обещать, пока не пойму. Хочу быть честным с тобой. Хочу, чтобы ты был счастлив, — Люцерис успел оставить мимолетный поцелуй на щеке Эймонда, прежде чем отпустить его. Уткнувшись лицом в подушку, он услышал, как громко хлопнула дверь в ванной. Эймонд предоставил Люцерису шанс уйти в тишине. Глаза щипало, а сердце не унималось. Люцерис решил уехать к Джекейрису. В спешке собрав свои вещи, он вызвал такси и, чтобы не оставаться в комнате, вышел на прогулку. Свежий воздух отрезвил, и Люцерис вздохнул полной грудью, отправляя сообщение Джекейрису. Повезло, что старший брат был дома, готовя ужин. Вернувшись в некогда родную квартиру, Люцерис почувствовал облегчение. Джекейрис, не сказав ни слова, первым делом обнял Люцериса на пороге. О, как же, оказывается, Люцерис успел соскучиться по братским объятиям. Он сжал в кулаках мягкую ткань домашней футболки Джекейриса, прижимаясь к нему. — Я снова это сделал, брат. Снова оставил его, — Люцериса переполняли противоречивые чувства, но первой вырвалась наружу вина. — Люк, давай по порядку. Во-первых, разуйся и сними куртку. Во-вторых, помоги мне с ужином. Скоро Криган придет, хочу сделать ему приятное, — Джекейрис похлопал Люцериса по плечу и вернулся на кухню. — Приятное? Ты же не умеешь готовить, — Люцерис отозвался тихим смешком. — Вот именно! Представь, в каком он будет восторге, если что-то получится, — Джекейрис нарезал овощи для салата, когда Люцерис подошел к нему. Джекейрис проигнорировал помятый вид Люцериса, его красные глаза и множественные засосы на шее. Ситуация была ясна, как сегодняшнее солнце, уже уступившее место луне. Люцерис хмыкнул и, помыв руки, встал рядом с Джекейрисом, оценивая хаос вокруг. Обычно чистая кухня была уставлена разными специями, соусами, продуктами и приборами. — И что ты собираешься готовить? — Люцерис взял помидор и нож, повторяя за Джекейрисом. — Для начала салат, а дальше… Не знаю, что получится из того, что есть, — Джекейрис растерянно улыбнулся Люцерису. Люцерис покачал головой, посмеявшись в ответ. Он и сам не знал, что можно приготовить из множества разных и, казалось, не сочетаемых продуктов, потому полностью полагался на выбор Джекейриса. Переговариваясь друг с другом и, наконец, найдя простой рецепт в интернете, они серьезно принялись за готовку. — Джейс, я же не стесню вас? Обещаю, что вернусь домой до наступления ночи, — Люцерис включил вытяжку и закурил, одновременно заваривая себе и Джекейрису чай. — Да перестань, у нас каждый день свидание, не стеснишь, конечно, — Джекейрис подмигнул Люцерису. — Можешь и на ночь остаться. — Спасибо. Мне это важно, но я все же вернусь, — Люцерис потупил взгляд. — Джейс, как ты понял, что влюблен? — М, так вот значит, что с тобой все это время происходило, — Джекейрис кивнул собственным мыслям. — Никак. Я просто почувствовал, что не могу без него прожить ни дня. Мне хотелось, чтобы он был рядом постоянно. И когда грустно, и когда весело. В общем, всегда и везде все мысли сводились только к нему. Но ты же понимаешь, что не у всех так бывает. У каждого разная любовь. Люцерис подавленно усмехнулся. — Джейс, это Эймонд. Я был с ним все это время. Мы ссорились, мирились, боролись, а теперь я снова сбежал, когда узнал, что он давно любит меня своей ненормальной любовью, — Люцерис путался в потоке сознания и нервничал, признаваясь. Он затушил сигарету, поставил перед Джекейрисом кружку с чаем и сел за стол, подпирая подбородок кулаком задумчиво. — Я знал, что ты с ним, Люк. Упустим этот момент пока. Что значит снова? — Джекейрис не переставал нарезать ингредиенты, и делал это специально медленно, чтобы сосредоточиться. — Мне было пятнадцать, когда он и я… Мы… — Можешь не продолжать. Теперь паззл сложился. Твоей подростковой влюбленностью был наш дядя? — риторический вопрос звучал утверждением. — Люк… Тебе надо было рассказать мне раньше. — Как? «Джейс, послушай, я принудил дядю к грехопадению»? Я испортил все, что только мог. И плевать мне на возраст или религию нашей семьи, но я должен был подождать. Я сделал ему очень больно, потому что трусливо сбежал. Оставил его совершенно разбитым. А теперь мы встретились вновь и чуть не убили друг друга. А потом эта страсть… — Люцерис глубоко вдохнул и выдохнул. — Почти три месяца я тонул в ней. Конечно, Люцерис разумно умолчал о том, что произошло вчера. Эйгон… Люцерис понимал, почему его тянуло к нему. Он являлся той частью, которой Эймонд был лишен. Эйгон представлял собой свет, к которому Люцерис бездумно потянулся и логично обжегся. Ожоги погасли на коже его нежностью. Эймонд был тьмой. Всепоглощающей, всесильной, обволакивающей. Да, он мог быть ласковым, мог быть сентиментальным, уступчивым и эмпатичным. Глубоко внутри него прятался еще тот любопытный, тихий и умный мальчишка. Только Люцерис знал о его существовании, лелея дрожащий секрет, согреваясь им одинокими ночами. Только сейчас Люцерис постиг очевидную истину: он сам являлся светом для Эймонда. — Люк, ты думаешь в неверном направлении. Вспомни лучше наш недавний разговор. Вспомни, как ты рьяно защищал Эймонда, отстаивал его честь, а не свою. Мы же чуть не поссорились. Страсть может быть следствием того, что ты чувствуешь к нему, но я не смею судить, — Джекейрис повернулся к Люцерису и потрепал его по макушке. — Не отчаивайся. Знаешь, если он тебе дорог, я сделаю все возможное, чтобы принять этот факт. Да, будет нелегко, но… — Спасибо. Наверное, я люблю его… — Люцерис улыбнулся собственному умозаключению неожиданно тепло. Воспоминания вихрем закружились в сознании. Может, все это время он безотчетно, но интуитивно защищал себя, отрицая несомненные чувства? Может… — Люк, не время предаваться грусти. Давай, приходи в себя и помоги мне с сервировкой. Осознание само придет к тебе в нужное время, — Джекейрис подал руку Люцерису. — Ты прав. К черту уныние, — Люцерис поднялся, беря Джекейриса за руку и сжимая ее в ладони. — Что бы я делал без тебя? — Дай подумать, — Джекейрис шутливо изобразил глубокий мыслительный процесс. — Банально, но спился бы, наверное, давно. Они синхронно рассмеялись, побеждая тоску. Люцерис на время забыл о насущных проблемах, ужиная вместе с Джекейрисом и Криганом. Было приятно быть дома, было приятно слышать заливистый смех и стать частью идиллии. Трогательным был момент, когда Джекейрис вместе с Криганом поздравили Люцериса с днем рождения, не забывая о подарке и десерте. Люцерис знал, что в блестящей упаковке был его любимый парфюм — Джекейрис не обременял себя новыми идеями, а Люцерис давно принял факт, что важнее содержимого было внимание. Криган подарил Люцерису редкое издание альбома его любимой группы, чему был удивлен даже Джекейрис. Невозможно было научиться любить так, как любили друг друга они. Невозможно было заставить себя быть комфортным для общества. Зато с нерушимой связью возможно было выстроить уникальные и прочные отношения.

***

— Рад, что ты не отказал мне во встрече, — Люцерис приветливо улыбнулся Эйгону, жестом приглашая его сесть рядом. — Ты думал, что та ночь как-то помешает нашей дружбе? — Эйгон привычно хохотнул, садясь рядом с Люцерисом за барную стойку. После выступления Люцерис первым делом решил встретиться с Эйгоном в ресторане этажом ниже концертного зала. Люцерис заказал себе безалкогольный Мохито, а Эйгон — Маргариту. — Не совсем так. Но я должен извиниться. Знаешь ли, не хочу, чтобы между нами возникло недопонимание, — Люцерис постучал ногтями по деревянной поверхности. — Перестань, я не претендую. У нас был секс по дружбе, ничего особенного, — сделав добрый глоток, Эйгон довольно облизнул губы. — М, ты лучше скажи, что ты делал целую неделю? — Разбирался со своей чертовщиной и писал песни, а сегодня, как видишь, впервые выступил по контракту, — Люцерис выпрямился, демонстрируя новый образ. Он был строже и выдержаннее прошлых вычурных нарядов. — А ты?.. Как у вас дела с бизнесом? — «У вас»? Хотя ты прав. С тех пор, как я взял себя в руки, дела в гору пошли. Вдвоем развивать бизнес все-таки проще. У нас с Эймондом даже возникло некое доверие, — Эйгон прикурил тонкую сигарету и себе, и Люцерису. — Ха, но ты не думай, твой зад здесь не при чем. Выглядишь, кстати, круто. — Эйгон! — Люцерис толкнул его плечом, но не сдержал смех. — Я рад, что ваши отношения наладились. Правда, рад. Люцерис прикусил нижнюю губу и опустил взгляд. Он уже сделал свой выбор. Наверное, Эйгон был достоин узнать о нем. — Люк, можешь не стараться и не говорить мне ничего. И так все ясно, — Эйгон заказал себе еще один коктейль. — Давай лучше выпьем за наш незыблемый союз! О, если ты и Эймонд не поубиваете друг друга, предлагаю устроить вечеринку в честь выпуска новой партии вина. — Правда? Так скоро? Я согласен, только не заставляйте меня больше петь на ваших тусовках, — Люцерис кивнул, поднимая бокал. — За наш союз. — Не обижайся, но ты не мой любимый певец, — Эйгон беззлобно усмехнулся. — У тебя есть более преданный фанат. Люцерис вдруг осознал, как сильно Эйгон повлиял на его жизнь. Несмотря на легкомыслие и распущенность, присущую ему, он поддерживал Люцериса на протяжении всего его пройденного пути — с начала карьеры артиста, до отношений в семье, а главное — до связи с Эймондом. Он был единственным человеком, кто ни разу не осудил Люцериса за выбор. Люцерис был бы глупцом, если бы предпочел разорвать с ним контакт, посчитав проведенную вместе ночь ошибкой. — Кстати, как он? — Люцерис вопросил нерешительно, помешивая трубочкой напиток. — Никак. Снова замкнулся в себе. К слову, он сейчас дома. Я точно знаю. Мы созванивались, — Эйгон взял Люцериса за руку. — Ты вернешь его к жизни, так? Я не справлюсь один с бизнесом. — Как долго вы будете прятать заботу и чувства друг к другу за корыстными мотивами? — Люцерис сжал ладонь Эйгона. — Мы все должны научиться говорить друг с другом, Эйгон. — Вот еще. Так неинтересно. Скажи, разве тебе не было весело раскачиваться на эмоциональных каруселях? — Эйгон хитро прищурился. — Быть в предвкушении следующей остановки и не знать, задушат тебя подушкой или поцелуют? — Было, — Люцерис был честен как никогда. — Пока я сам не начал крутить их в обратную сторону. — Теперь ты их сломал, а значит пришло время остановиться, — синие глаза Эйгона заблестели лукаво. — Не переживай, сейчас я выпью и отправлюсь в клуб. Можешь идти. Эйгон опередил Люцериса, предвидя его последующий вопрос. — Спасибо, — Люцерис, выдохнув облегченно, встал. — И… Я люблю тебя. Как друга, конечно. — Знаю. И я тебя, — Эйгон кивнул в сторону выхода. — Давай, пока дождь не начался. Признаться Эйгону оказалось невероятно легко. Люцерис расправил плечи и, подарив ему улыбку на прощание, ушел. Люцерис недолго ждал такси. Дождь закапал, когда он сел в салон автомобиля. Обычно в такую погоду он предпочитал сидеть дома, сочинять стихи к будущим композициям и играть на пианино, но точно не спешить навстречу неизвестному будущему. Люцерис рассматривал фотографии в телефоне с замершей на губах улыбкой. Он был счастлив. Он был счастлив, даже когда на языке разливалась кровь. Последний поцелуй с Эймондом толикой фантомной боли распустился на губах. Люцерис прикоснулся к ним подушечками пальцев. Эймонд был нужен ему. Волосы и одежда Люцериса слегка промокли под дождем. Он ошибся одним кварталом и шел до нужного дома пешком, по памяти. Так было даже лучше. Дождь приглушил внутренний пожар. У Люцериса не было права на ошибку, как и на любой бездумный порыв. Когда захлопнулась парадная дверь и открылся лифт, Люцерис сделал уверенный шаг. «Я больше не сбегу. Нет». Люцерис позвонил в заветную дверь и замер без слов в следующий момент. Он честно репетировал речь перед зеркалом, но моментально растерял звенья мысленной цепи, увидев Эймонда перед собой. — Qȳbor, — обращение, принадлежавшее только Эймонду, облачилось тихим голосом. — Taoba, — Эймонд ответил почти беззвучно. — Прости за мой короткий поб… — Люцерис не успел договорить. Эймонд притянул его к себе за ворот куртки, впуская во мрак квартиры и свое пространство. Они соприкоснулись лбами. Дверь была все еще открыта, когда они, дыша друг другу в губы, ласкались кончиками носов. Люцерис вцепился холодными пальцами в оголенные плечи Эймонда. На нем не было ничего, кроме брюк. Сапфир блестел под светом коридора, а зрачок живого глаза расширился. Люцерис дотянулся до двери и толкнул ее. Даже глухой стук не нарушил интимный момент. Люцерис вовсе не от холода задрожал, и безропотный трепет передался Эймонду. — Gaomagon daor henujagon issa. Nykeā nyke jāhor ossēnagon ao, — Эймонд прошептал Люцерису на ухо, срывая с его губ судорожный выдох. — Nyke jorrāelagon ao, — Люцерис потерся щекой о скулу Эймонда. Их губы встретились в томительном поцелуе. Эймонд стянул с Люцериса мокрую куртку и бросил ее на пол, тут же обнимая его. Люцерис обхватил его шею, собственнически запуская пальцы в густые волосы. О, как же он скучал по их гладкости. Серебряные пряди словно водопад растекались между пальцев. Эймонд больше не нуждался в словах, чувствуя, как Люцерис истосковался по нему. Они вновь заполняли пустоту друг друга, улыбаясь сквозь соприкосновения губ. Люцерис спешно снял с себя обувь, наступая на пятки дорогих ботинок. Следуя за Эймондом, он оказался в его спальне, а затем — впервые на его кровати. Они целовались в темноте под сопровождение дождливой сонаты. Люцерис лег на грудь Эймонда переплетая с ним пальцы. Он был спокоен как никогда. — Как бы ты закончил ту сказку, которую рассказал мне? — Эймонд заговорил первым спустя многие минуты невербальных признаний. — М? — Люцерис водил подушечками пальцев по внутренней стороне ладони Эймонда. — Знаешь, смерть — не всегда конец. Я бы оставил все, как есть, но отправил бы принцев в параллельный мир, где они были бы чисты и не обречены на свое безумие. — А твое безумие? — Эймонд притянул Люцериса ближе к себе. — Наше безумие, Эймонд, — Люцерис посмотрел на него. — Пусть оно горит. — Ivestragī ziry zālagon, — вторил его словам Эймонд, прежде чем снова поцеловать, неуемной страстью скрепляя союз.