Let It Burn

Проспав и лениво проведя в постели весь следующий день, Люцерис готовился к концерту. На этот раз он выбрал более скромный репертуар. Драмы теперь было предостаточно и в жизни. — Люк, знаешь, мы тут с Криганом подумали, что пора бы нам съехаться, — Джекейрис рассматривал букеты в гримерной Люцериса. — Ты как на это смотришь? Стоя перед зеркалом, Люцерис надевал на себя украшения. Он подозревал, что Джекейрис оставит его одного, но не так скоро. Да, он находился в серьезных отношениях с Криганом уже более года и упоминал о возможном переезде, но отшучивался каждый раз, обещая не пропадать и приходить в гости пару раз в неделю. «Теперь-то все взаправду», — горько подумал Люцерис, вынужденно улыбаясь Джекейрису через зеркальное отражение. Ему претило одиночество, но не счастье брата. — Конечно. Если вам так будет лучше. Но… Может, лучше перееду я? Мне не нужно столько пространства, — Люцерис застегивал серебряную цепочку с кулоном дракона дрожащими пальцами. — Правда? А вдруг ты тоже вскоре начнешь встречаться с кем-то? — Джекейрис подошел к Люцерису. — Давай помогу. — Исключено. Я не создан для серьезных отношений, Джейс, — Люцерис горько усмехнулся. Его свободолюбивая натура и необузданная внутренняя страсть не поддавались укрощению. — Мне нравится моя независимость. — Ты в корне неправильно рассматриваешь суть здоровых отношений. Разве я зависим? У нас с Криганом полное взаимопонимание. Мы уважаем друг друга, — Джекейрис застегнул цепочку на шее Люцериса и принялся за браслет. — Ты тоже достоин уважения и любви. — Да меня тошнит от одной мысли о какой-то там любви в свой адрес. Она возникает только в исключительных случаях. Считай, ты и Криган — то самое исключение, — Люцерис видел, как сверкнули карие глаза Джекейриса от одного упоминания о его любимом человеке и вздохнул. — Что с тобой, Люк? Что такого произошло, что ты перестал верить в светлые чувства? Когда ты был подростком, у тебя же была тайная любовь. Я помню, как ты часами залипал в телефоне и улыбался, а еще писал кому-то письма, — Джекейрис взял Люцериса за руку и участливо посмотрел ему в глаза. «Если бы ты только знал». — Вот именно, что подростковое увлечение не имеет ничего общего с серьезными чувствами. Джейс, прекрати. Я съеду, как только найду квартиру поменьше, — Люцерис отошел от Джекейриса, чтобы закурить. Плевать уже было, что до выхода на сцену оставалось несколько минут. Люцерис безуспешно пытался побороть пагубную привычку, которую он позаимствовал у Эймонда. Сначала было банальное любопытство — в четырнадцать лет Люцерис тайно вытаскивал по одной сигарете из пачек Эймонда и, перенимая его манеру, пафосно курил на веранде, пока никого не было рядом. Любопытство превратилось в увлечение — в пятнадцать Люцерис поддался нахальству и уже бессовестно воровал табачные изделия даже у Деймона, лишь бы иметь причину выйти на веранду с Эймондом на перекур. Эймонд не смел осуждать его, не читал нотации — он и сам начал курить с довольно раннего возраста, унимая нервозность. Они часто молчали, исподтишка поглядывая друг на друга, а иногда разговаривали ни о чем и обо всем одновременно. Это были мгновения мнимого перемирия. По крайней мере, так казалось Люцерису. В один из дней они раскуривали одну сигарету на двоих, сидя на лестнице. Тогда Люцерис впервые отважился поцеловать Эймонда. Он настойчиво придвинулся к нему и чмокнул в губы. Апатичное бледное лицо Эймонда вдруг покраснело, и Люцерис от греха подальше поспешил убежать и закрыться в своей комнате. Понадобились недели, чтобы они вновь заговорили друг с другом. Люцерис помнил каждую морщинку в уголке глаза Эймонда, когда он щурился, помнил искру угрозы в голубой радужке, помнил, как сжимались его губы в тонкую полосу. От инстинктивного страха скручивались внутренности, но Люцерис не переставал тянуться к мечте. — Ладно, Люк. Увидимся позже. Поужинаю с Криганом и вернусь к работе, — Джекейрис улыбнулся Люцерису на прощание и покинул гримерную. Какого черта Люцерис вообще вспомнил подростковый период так некстати? Он затушил сигарету в пепельнице и выпил воды. Сейчас бы вина. Уж оно бы точно помогло настроиться на нужный лад. Люцерис не ждал, что Эймонд придет на его концерт — он определенно больше не захочет слушать песни, главным героем которых он являлся. Без надежды увидеть его в зале было намного легче петь. Люцерис беспрепятственно отдавался музыке, плыл по умиротворенному течению мелодий, закрывая глаза. Не было зрителей, не существовало слепящего света софитов и всплесков шампанского — в сотворенных грезах был лишь он в нежных объятиях эфемерной музы. Он обнимал себя, возводил взгляд вверх, представляя безоблачное небо над головой, и пел… Пел в унисон фантазиям. Эймонд, хоть и не находился в зале, но втайне ото всех смотрел трансляцию выступления, крепко сжимая пальцами телефон. Люцерис поклонился благодарной публике, прежде чем уйти со сцены. Сегодняшние посетители были простыми людьми, не причисляющие себя к высшему обществу, и Люцерис был искренен в собственных эмоциях, даря им широкую улыбку. Он выдохнул в тишину и приглушил свет. На этот раз не было дорогих подарков, не было заморских угощений и открыток с деньгами. Люцерис, хоть и любил внимание к своей персоне, периодически уставал от повышенного интереса поклонников. Привычно прихватив с собой пачку сигарет, он вышел на улицу через черный вход и мгновенно столкнулся с Эймондом. — Боги, ты что тут снова делаешь? — Люцерис унял инстинктивный испуг и закрыл за собой дверь, отходя от Эймонда. — Хм, — Эймонд замялся на пару секунд, облизнув губы. — Хотел предложить подвезти тебя. «Ну да. И только». — А если правду? — Люцерис закурил, саркастично парируя. Он тоже умел различать ложь. — Ты без мотоцикла. — Наблюдательный, — Эймонд криво ухмыльнулся и бесцеремонно отнял у Люцериса сигарету. — Мне стало скучно. — Ах, вот как. А я, по-твоему, забавная игрушка, которая при любой удобной ситуации тебя развеселит? Ладно, пошли. Подождешь, пока я переоденусь, — Люцерис открыл дверь и пропустил Эймонда вперед. Не хотелось идти впереди него по темному коридору. Люцерис не приводил в свою гримерную никого, кроме Джекейриса, Кригана и Эйгона, которым перманентно доверял. Какого черта Люцерис позволил Эймонду проникнуть в личное пространство? Наверное, на этот щепетильный вопрос не в состоянии был ответить и невидимый демон, сидящий на плече. — От кого все эти цветы? — Эймонд не скрыл удивления, оглядывая небольшую комнату. — Какая разница? Я редко читаю открытки, — Люцерис ослабил красный галстук и скинул с себя блестящий пиджак, когда Эймонд приблизился к нему. От него разило алкоголем и крепкими сигаретами. — Да ты пьян. Аура даже выпившего Эймонда была неизменно скверна. — Знаешь, мне кажется, что здесь у тебя черная дыра, — Эймонд приложил ладонь к груди Люцериса. — Она поглощает все, к чему ты прикасаешься. И всех. — Тебя тоже? — Люцерис сомкнул пальцы на бледном запястье Эймонда. Сердце бешено заколотилось, и Люцерис сделал пару шагов назад. Он сам загонял себя в ловушку, разрушив преграды и прижавшись спиной к стене. — Нет, — Эймонд притянул его на себя за галстук, едва прикоснулся к губам, шипя. — Ты самая большая ошибка в моей жизни, Люк. — Как и ты в моей. Мы на равных, Эймонд, — Люцерис лизнул его губы и поцеловал. Всепоглощающим и губительным был поцелуй. Люцерис пьянел от ощущений, от угрозы, нависшей над ним, от привкуса терпкого алкоголя на языке Эймонда. Он перестал сжимать его запястье, запустив пальцы в серебряные волосы, давя на затылок. Он намеренно укусил Эймонда, пуская кровь из нижней губы острым клыком. Эймонд яростно прорычал, но не прекратил целовать. Он изводил Люцериса исступленным поцелуем, запустив руки под его рубашку, сжимая его талию. Пущенная кровь будто бы с новой силой завела его. Внутренний зверь был взбудоражен и прожорлив. Умопомрачительная, аморальная связь, табуированная верой и общественными нормами, не должна была случиться никогда. Но она случалась и случалась, увы, не во сне. В один момент Эймонд развернул Люцериса спиной к себе, впиваясь зубами в его шею, дергая его брюки вниз и прижимаясь к ягодицам бедрами. Он был беспредельно возбужден. Его напряженное тело требовало разрядки. Люцерис чувствовал его эрекцию и шумно сглотнул. Он распахнул глаза в страхе, когда Эймонд почти стянул с него брюки. — Нет, не так! Эймонд! — Люцерис будто очнулся от томительного мора, попытавшись развернуться, но снова оказался припертым к стене. — Охренел? — А как, если передо мной ты? — Эймонд задрал рубашку Люцериса и провел ладонями вдоль по его спине, запуская ладони под пояс брюк. — Твою мать, я тебя прикончу, клянусь! — Люцерис прорычал и оттолкнулся от ровной поверхности назад. Прохладительная пощечина горела на щеке Эймонда в следующий момент. Люцерис больше не был мальчишкой, не способным отстоять свою честь без ножа. Он набросился на Эймонда и повалил его на пол. Они боролись друг с другом, рыча и бранясь, но не пытались ударить или причинить значительную боль. Круг замыкался. Они дрались, мирились, мирились и дрались. Эймонд выдохся, когда Люцерис оседлал его. Он сжал его бедра между ног и придавил руки к полу, склонившись над ним. Эймонд тяжело дышал, сомкнув губы, на которых размазалась кровь. Зрачок расширился и голубой глаз казался черным. Люцерис успокоился первым, освобождая Эймонда от цепкой хватки. Ненормальным была реакция его тела. Оно реагировало на агрессию, на ярость и страсть одинаково. Люцерис задрожал. Ему… Ему нравилась борьба. Он едва слышно простонал, двигаясь на Эймонде. «Я больной. Сумасшедший», — стучало в голове, пока учащались плавные движения бедер. — Люцерис… — Эймонд потерялся в вихре эмоций и ощущениях. Ушибы саднили, но он не сопротивлялся, опустив ладони на ноги Люцериса. — Я покажу тебе, как надо, — Люцерис запустил руки под рубашку Эймонда, не прекращая двигаться на нем. — Наберись терпения. Теперь тебе не должно быть скучно. Люцерис наклонился к лицу Эймонда и мимолетно поцеловал в губы, прежде чем опуститься по его телу ниже. Влекомый собственным желанием, как и три года назад, Люцерис оставил влажный отпечаток губ на животе Эймонда и расстегнул ширинку на его брюках. Пальцы дрожали, а глаза сияли. Люцерис хотел Эймонда до потери сознания. — Я не желал сделать тебе больно, Люк, — Эймонд не умел извиняться и уже корил себя за слабость, стыдясь ее. Он запустил длинные пальцы в шелковые локоны Люцериса, но не применял силу. — Знаю. Я тоже. Мы оба слишком вспыльчивы, — губы Люцериса дрогнули в улыбке. Он приспустил брюки и белье и развязно провел языком по всей длине члена Эймонда. Ему нравился его вкус. Люцерис был нежен, целуя и облизывая головку, был нежен, накрывая ее губами. Заученные, обыденные действия заставляли тело содрогаться в предвкушении. Знакомая тяжесть приятно ощущалась на языке, когда Люцерис пропустил твердый член вглубь рта. Он сосал умело, ласкал и дразнил Эймонда языком, с упоением причмокивая. Он был неопытным подростком, впервые делая Эймонду минет, а теперь вовлекался в процесс, постанывая от удовольствия. — Qrugh, — Эймонд старался не думать о том, сколько членов побывало в развратном рту Люцериса, сжимая его кудри у корней одной рукой. Вторую он приложил к лицу и прижался губами к тыльной стороне ладони. — Taoba. Люцерису не нужно было слышать, чтобы знать, насколько Эймонда будоражили и удовлетворяли его действия. Пустив стоном вибрацию, Люцерис брал глубже и глубже. Эймонду было горячо. Грязно и безудержно Люцерис доводил его до желанной разрядки. Эймонд ругался, подаваясь навстречу, беспрестанно толкаясь внутрь влажного рта. Люцерис был не против грубости, но Эймонд, вернув рассудок, сдерживал себя. Он согнул ноги в дрожащих коленях и издал звучный стон. По подбородку Люцерис текла слюна, а губы щипало. Он чувствовал, впитывая трепет, что Эймонд скоро кончит. Да он и сам уже был близок к экстазу, запустив ладонь под ткань белья и лаская себя. Эймонд задрожал и свел ноги, заключая Люцериса в жаркий плен, зажмуриваясь. Яркий оргазм увел его из затуманенной реальности. Люцерис кончил следом, проглатывая его сперму. Удовольствие хоть и пронзило насквозь, но было привычным и коротким. Люцерис, шумно выдохнув, отстранился от Эймонда и лег на спину рядом с ним. Безмолвствуя, он смотрел в белый потолок. Оба были помяты, растрепаны и потеряны. Тела, покрытые синяками и ушибами, ныли. — Доволен? — Люцерис подал голос первым, со стоном приподнимаясь на локтях. Хотелось скорее избавиться от пропитанной потом одежды и умыться. — Хм, — Эймонд характерно хмыкнул, когда Люцерис встал с пола. Он проследил за ним взглядом, застегивая ширинку. — Лучше, чем в прошлый раз. — Чертово животное, — Люцерис фыркнул, умываясь перед зеркалом. — У меня завтра съемка. Как я скрою синяки и укус? — Не я начал борьбу, — справедливо заметил Эймонд, садясь на полу. Он стер с губ кровь и приглаживал растрепанные волосы, поправив повязку на стороне отсутствующего глаза. — Но ты укусил и чуть не трахнул меня, как какую-то шлюху с Шелковой улицы, Эймонд, — Люцерис, цокнув, открыл дверь шкафа и скрылся за его дверцей. — В следующий раз я сяду тебе на лицо. Эймонд видел лишь падающую к ступням одежду. Люцерис не видел его сытую улыбку, похожую на оскал. — Да пожалуйста. Тоже мне угроза, — Эймонд встал, отряхиваясь, и закурил. — Выпьем? — Определенно, — Люцерис, собрав грязные вещи в сумку, закрыл шкаф. В светлой и безразмерной футболке и свободных брюках было комфортнее, чем в сценическом костюме. — Только недолго и без драк. — Ты в этом как подросток, Люк, — Эймонд окинул Люцериса скептическим взглядом. — Тебя это смущает? — Люцерис надел на голову кепку, не считаясь с мнением Эймонда, всегда выглядящего безупречно и дорого. — Теперь мы точно словно племянник и дядя, хотя ты недалеко опередил меня по возрасту. — Тебя правда никогда не заботили кровные узы? — Эймонд закурил, лишь бы занять себя хоть чем-то по пути. — А должны? Мы же Таргариены, — Люцерис снова шел позади Эймонда, любуясь его прямыми серебряными волосами. — И вообще, запоздало ты спросил. — Та ночь изменила меня, Люк, — похоже, Эймонд был в состоянии открыться только будучи нетрезвым и разомлевшим. — Я был зол. Очень зол и на тебя, и на себя. Мне хотелось убить нас обоих. Люцерис взял Эймонда за руку, останавливая его. Они вышли на улицу, когда закапал мелкий дождь. «Вот ведь ирония. Небо плачет над нами не то от смеха, не то от абсурдной грусти». Избавившись от бестолковых ассоциаций, Люцерис прикоснулся к поврежденной щеке Эймонда: — Прости, что не был рядом. Я не думал, что тебе будет так тяжело. Ты прав, я не знаю ответственности. Но и ты не знаешь, как я справился со своей одержимостью тобой. «Да и справился ли?» — Хм, тебе всегда все сходило с рук, Люцерис. Даже когда ты полоснул меня по лицу… — Об этом я сожалею больше всего. Мы были жестокими детьми, Эймонд, — Люцерис гладил шрам Эймонда, и так хотелось прильнуть к нему губами. — Избавь меня от этой нежности, — Эймонд одернул его, шикнув, и возобновил шаги. Люцерис разочарованно выдохнул и не осмелился продолжить разговор. Они молчали вплоть до ближайшего бара. Повезло, что стойки под крышей на улице были свободны. Эймонд вновь почти не моргал, глядя, как Люцерис опустошает третью стопку текилы, разбавляя в ней невысказанную горечь. Эймонд выпивал медленно, не имея цели забыться. Этап хмельного затмения был уже пройден множество раз. — Слушай, а не хочешь сочинить со мной песню? — пришедшая в голову мысль казалась Люцерису здравой. Терапевтическое творчество поспособствовало бы исцелению Эймонда. — Раз ты играешь на пианино, мы бы могли вместе выплеснуть все наши обиды в музыке. — Хм, — Эймонд задумался на мгновение, крутя в руке бокал с виски и льдом. — Чтобы все узнали, что мы в принципе общаемся? Глупая затея. — Да плевать, — Люцерис усмехнулся, облизывая лимон, пропитанный текилой. — Ты не то что ответственности не знаешь, — Эймонд возмущенно цокнул, неотрывно следя за действиями Люцериса. Мгновениями ранее его юркий язык слизывал отнюдь не фруктовую кислоту. — Ты и о последствиях не задумываешься. — Какой ты нудный. Хватит жить предрассудками и прошлым, Эйм, — Люцерис наливал себе текилу, не замечая, как его непринужденность и сексуальность в обыденных действиях влияют на Эймонда. — Ты должен сыграть хотя бы мне. — Тебе правда интересно, как я играю? — Эймонд недоверчиво изогнул бровь. — Конечно. Хотя я знаю о твоем перфекционизме. Нет сомнений, что играешь ты идеально, — Люцерис улыбнулся Эймонду тепло и искренне. Редкостью было его добродушие. — Пригласишь в гости? «Боги, уймите же мое нахальство». — Твое бесстрашие тебя погубит, Люк, — Эймонд хитро усмехнулся, не то цинично шутя, не то угрожая. — Напишу тебе. — Может быть, — Люцерис неопределенно пожал плечами. — Я буду ждать. Они выпивали, разговаривая друг с другом взглядами. Выпивали, свыкаясь с насыщенным на события вечером. На этот раз Люцерис попрощался с Эймондом, не поцеловав и не обняв его. Ему казалось, что будет правильнее сохранить дистанцию, чтобы хотя бы спокойно уснуть.