Твари цвета ультрамарин

I

— Принцип квантовой нелокальности очень хорошо описан на страницах этого научного труда. Вы знали об этом? Женщина молчит и опускает взгляд, когда мужчина перед ней поворачивает книгу обложкой так, чтобы можно было увидеть название. Строгий твёрдый переплёт, ничего лишнего: автор, название, краткое описание, схематично изображённое силовое поле. Мужчину не смущает ответное молчание, поэтому он продолжает говорить в повисшей тишине: — Сам эффект квантовой нелокальности не противоречит букве теории относительности, но противоречит её духу. — Он садится на кресло, стоящее в плохо освещённой комнате, и едва заметно морщится; грязь и запустение явственно показывают, что здесь либо практически не убираются, либо этим помещением слишком редко пользуются. — Теория относительности запрещает любые виды сверхсветового и мгновенного действия на расстоянии, но при этом кванты ведут себя так, словно обмениваются информацией мгновенно. Для примера… В комнате нет толком ничего, кроме этого драного кресла, на котором, видимо, спят, разложив перед этим, каких-то деревянных ящиков да прозрачной плёнки, свисающей с потолка неровными лоскутами. Помещение небольшое: вообще-то это дом, но снаружи он выглядит столь крошечным, что удивительно, как его до сих пор не проглотила высокотехнологичная архитектура Пир-Пойнта. Здесь пахнет пылью и плесенью, а ещё здесь пахнет страхом. — Вот этот ботинок. Представим, что в подвале под нами другой ботинок, — продолжает говорить мужчина, пока его всё равно никто не перебивает. — Сейчас мы видим, что ботинок — левый, и это значит, что ботинок в подвале мгновенно становится правым. Но если мы вдруг захотим измерить цвет… — он едва жмёт плечами, — то мы будем знать, что ботинок чёрный, но не будем знать, левый он или правый. Одновременно можно измерить только одну характеристику. Женщина едва заметно глазу, но всё же дёргается от упоминания подвала. Не нужно иметь докторскую степень по физиогномике, чтобы замечать, как неестественно по сравнению со всеми законопослушными обитателями Пир-Пойнта ведут себя эмоциональные преступники. Они слишком… эмоциональны. Они ведутся на поводу своих чувств и выдают себя с головой, не оценивая ситуацию на холодную голову. Значит, здесь действительно есть подвал. Ему всё равно, «чувствопреступница» эта женщина или же нет. Рано или поздно её обнаружат корпораты и тогда, скорее всего, она закончит свою жизнь на «процедуре». Он здесь по другой причине: забрать из дома несколько томов исследований по квантовой физике. Большинство физических законов давным-давно претерпели кардинальное изменение ещё со времен изобретения варп-прыжков, но знание — это знание, его нужно сохранять и передавать. Возможно, только так получится излечить человеческую глупость, да и то это не точно. — Всё, что мне от вас необходимо, это исследовательские труды, — всё ещё спокойно говорит мужчина. — Как только вы мне их передадите, я уйду. Женщину зовут Херен. Или Нереа. Она вот уже лет двадцать работает в департаменте технологий, глава которого является фактическим главой Гильдии Эрудитов, но так и не дослужилась до того, чтобы Яполи взял её в личные ассистенты. Таким помимо исполнительности не хватает ещё мотивации, но, вероятно, её и так всё устраивает на текущей позиции. Женщина поднимается с грязного пола на ноги [не замечает, что подол юбки выглядит так, словно об него подошвы сапог вытирали], и идёт в сторону кресла с сидящим на нём мужчиной. Она даже хочет наконец-то что-то сказать, потому взмахивает рукой в направлении стены, но — Но пуля настигает её быстрее. Стекло брызжет из оконной рамы множеством осколков. Женщина спотыкается об воздух с расширенными от боли [ужаса] глазами и мешком падает на пол, в агонии скребёт ногтями деревянные доски подвернувшегося под руку ящика. Затихает. Пальцы, ещё мгновение назад впивавшиеся в боковину деревянного ящика, расслабляются, и рука безвольно падает рядом. Под её головой медленно растекается багровая лужа крови, лениво впитываясь в иссохшее дерево. Мужчина вздыхает. Ещё бы немного, и сотрудница департамента технологий сама бы всё ему рассказала, но правильные ли его предположения — теперь он уже не узнает. Он не поворачивается к открывшейся двери, когда в неё заходят базовый персонал КММ — все как на подбор в чёрной униформе и с янтарного цвета забралами, скрывающими лица. Он закидывает ногу на ногу и открывает книгу, которую всё это время держал в руках. Что же. Теперь проще дождаться, когда корпораты всё здесь закончат. — Доктор Рацио? По нашим сведениям здесь должно быть одно из конспирологических помещений сопротивления. Рацио ровно на пять секунд поднимает взгляд, чтобы посмотреть на остановившуюся перед ним Жэйд. Несомненно конвенционально красивая женщина, руку и сердце которой многие хотели бы получить только чтобы получше устроиться в обществе: длинные розовые волосы, безупречное платье и аккуратная шляпка. Обычно Десять каменных сердец не участвуют в облавах и рядовых задачах простого толка, но то, что одна из каменных сердец здесь, может означать только то, что делами Херен [или она всё-таки Нереа?] заинтересовалось начальство свыше. — Если бы вы со своей командой пришли немного позже, я бы уже забрал необходимое и успел уйти. — Рацио отгораживается от Жэйд книгой, не заинтересованный разговором. — Она была неплохим техником. Ещё пару минут назад. «Неплохой» с точки зрения Рацио — это уже высокая похвала, так что Жэйд должна осознавать, какой ущерб отделу технологий только что нанесли её послушные вертухаи, спущенные с поводка. Легко представить, как она управляет ими: когда надо — тянет невидимые поводки на себя, чтобы осадить, а когда нужно — наоборот выпускает, чтобы послушные псы сделали всё за неё. Жэйд же перво-наперво отдаёт приказ обыскать помещение, чем рядовые тут же и занимаются. — Указ-991 по ЕС-10 не делает исключений, — замечает Жэйд, обращаясь непосредственно к Рацио. — Нереа была признана эмоциональной преступницей, а способ казни выбирается исходя из обстоятельств. Справедливо. Казнят и судят по всем правилам в последнее время только ярых членов сопротивления. Однако ж всё-таки Нереа. Рядовые сотрудники перерывают помещение вверх дном: вскрывают деревянные коробки, стоящие вдоль стен, описывают содержимое [три картины — холст и масло, два настенных зеркала, несколько каменных статуэток в виде животных], взламывают даже дверь в соседнюю комнату, которая оказывается санузлом — но там ничего не находят. Они действуют чётко и слаженно, так, словно уже множество раз участвовали в подобного рода облавах — и, скорее всего, так оно и есть на самом деле. Группы по сбору и регистрации доказательств часто тасуются в личностном составе, но нехватки в них никогда не было ни по бумагам, ни по необходимости отлавливать сопротивленцев. Преследование по всей строгости закона — один из столпов Сохранения: соблюдай корпоративную этику, и всё будет как-то необходимо. Повелитель Янтаря вот уже больше семисот семидесяти янтарных эр строит Стену, призванную защитить и сохранить; Корпорация Межзвёздного Мира, когда-то созданная из небольшого отряда снабжения, будет продолжать его поддержку ровно столько же, сколько ещё раз эон взмахнёт своим молотом. Необходимость каждый день принимать «прозиум», чтобы подавлять эмоции и чувства — низкая плата за мир без конфликтов. Гильдия Эрудитов гораздо охотнее пользуется покровительством Нус, нежели Клипота, но де-факто подчинение Корпорации накладывает свои обязательства. — Извините, не могли бы вы встать? Есть подозрение, что вход в подвал находится под креслом, — просит кто-то из безликих рядовых. Рацио движением ладони захлопывает книгу и, немного подумав, поднимается на ноги, чтобы отойти. Двое рядовых тут же подхватывают кресло и оттаскивают к стене, а ещё двое сворачивают ковёр [бахромчатый краешек успел намокнуть в крови]. Под ковром действительно заметно выделяется поперечными щелями люк, который споро удаётся вскрыть, вставив в щель лом. Там, внизу темно, и не видно никаких признаков лестницы для спуска. Вероятно вниз можно попросту спрыгнуть [рисковать и оставлять запрещённые материалы, которые для определённного контингента имеют некую ценность, без возможности быстро их оттуда забрать было бы странным решением со стороны сопротивления], а вот чтоб подняться… Первыми идут, конечно же, вертухаи из базового персонала: их чёрно-янтарная броня буквально создана для того, чтобы принимать на себя удары и делать всю грязную работу. Когда-нибудь они дослужатся до повышения ранга, а пока всё, что им светит на службе, это возможные очки за продуктивность. — Примете участие в изъятии? — спрашивает Жэйд перед тем, как спрыгнуть в темноту подвала. Там, внизу уже вовсю зажигаются фонарики, и лучи света перемещаются по стенам и потолку. Рацио спускается следом — потому что среди улик, которые найдут в этом доме корпораты, наверняка обнаружатся и исследовательские материалы. Нельзя допустить, чтобы их причислили к доказательствам и заперли в архиве. Подвал оказывается буквально сокровищницей на несколько составов эмоциональных преступлений. Здесь и музыкальные проигрыватели, и полки с художественной литературой, и детские игрушки, и зеркала в полный рост. Становится понятно, что все вещи, уложенные в ящики наверху — лишь для отвода глаз, чтобы меньше было шансов обнаружить запрятанное внизу. Один из рядовых ведёт опись: под громкое оглашение каждого предмета товарищем записывает, что конфискуется из подвала. Жэйд же, едва обращая внимание на опись, обходит полки с запыленными книгами, останавливается рядом с музыкальной шкатулкой. Рядовой не прерывается от описи, когда шкатулка открывается, и по подвалу разносится тихая мелодия. Рацио смотрит на Жэйд; Жэйд, не закрывая шкатулку, идёт дальше, берёт в руки тонкую книгу со стихами. Всё, находящееся в этом подвале, могло бы вызвать общественное порицание и стать предметом преступления. Буквально всё, начиная от вот этой самой книги в руках Жэйд, и заканчивая музыкальной шкатулкой, которую всё-таки захлопнул кто-то из рядовых.

II

В архиве тихо. Архивариус, с абсолютно спокойным и нечитаемым выражением лица, принимает опись и следит за тем, как рядовые сотрудники Корпорации вносят за распахнутую створки дверей всё новые коробки с доказательствами. Каждая улика пронумерована и подробно описана, чтобы в недрах архива не возникло путаницы, какой предмет искусства относится к какому делу. А таких предметов в архиве очень много: каждому делу соответствует своя полка или свой ящик, и конца-края этим полкам не видно. На текущий момент срока давности у эмоциональных преступлений нет: что будут делать архивариусы, когда количество улик превысит возможность помещений хранить их все? Все ресурсы конечны. Предметы искусства создают, завозят контрабандой, копируют — но КММ всё равно их уничтожит. Планомерно и постепенно, но уничтожит. Уже сейчас происходит нечто подобное: из одинаковых улик по одному и тому же делу оставляют одну, а дубликаты — уничтожают. — Здесь у нас что? Архивариус тянется к отдельно стоящей коробке, открывает верхние картонные створки и заглядывает внутрь. Ничего примечательного: несколько тонких книг, парочка скрепленных тесьмой пачек листов форматом побольше. Ни один элемент на обложке не намекает на художественную ценность; архивариус хмурится и вопросительно смотрит на Рацио. Рацио качает головой: — Это не относится к делу. — Что относится к делу, — мягко замечает Жэйд, — решать уже мне, доктор Рацио. Но в этом случае вы правы. — Она даже не бросает взгляд на содержимое коробки, прежде чем обратиться к архивариусу: — Эти книги не нужно забирать, передадите их доктору Рацио после сверки всех улик с описью. Архивариус не спорит. Да и смысла никакого нет: если Жэйд, одна из Десяти каменных сердец, сказала, что на эти вещи не нужно обращать внимание, то не стоит тратить на них рабочее время. За нарушение субординации никому потом не хочется отвечать и писать объяснительные. Среди доказательств — несколько старых картин, настолько старых, что на глаз сложно предположить, к какой янтарной эре они принадлежат. Условность фона — один из характерных признаков двухмерного изображения, которому не требуется перспектива. Грампластинки — тоже артефакты одной из минувших янтарных эр: спиральные звуковые дорожки, цветные наклейки с названиями альбомов, картонные обложки. Художественная литература — излишне яркие обложки, крупный шрифт, чтиво не погружающее в новые области знания, но зазря растрачивающее ресурсы мозга. До стойки архивариуса доносится явственный стук двери, которую сначала распахнули, а потом не удосужились придержать. Архивариус поджимает губы, но не отвлекается от списка, предоставленного старшим группы по сбору и регистрации доказательств. Во время перевозки случайно разбили одно из зеркал: ни один осколок не должен покинуть архив. — Жэйд! Тебя Алмаз искал, сказал если увижу — направить напрямую к нему. Рацио оборачивается на голос. В архив успел зайти Авантюрин — вместе с рядовыми, заносившими последние коробки с уликами. У тех руки заняты двери придержать, а Авантюрин, видимо, не посчитал необходимость своей обязанностью. Он же, заметив рядом с Жэйд Рацио, неопределённо склоняет голову чуть в сторону: — Уж кого не ожидал встретить. Рацио. — Доктор Рацио. Авантюрин понятливо щурит двуцветные глаза; именно эти глаза некогда стали причиной опасений большей части сотрудников Корпорации. Жэйд не слишком-то торопится идти на вызов господина Алмаза; вместо этого она дожидается, когда архивариус примет к учёту последнюю коробку с уликами, и только после этого покидает помещение архива. Всё это время Авантюрин, стоящий рядом, молча наблюдал за ней, а что касается Рацио — Рацио лишь дожидался, когда можно будет забрать необходимые ему труды и передать на сохранение в библиотеку Гильдии. Авантюрин, прислонившись к стойке архивариуса, провожает Жэйд взглядом, постукивая пальцами по столешнице в такт стуку её каблуков. И негромко говорит лишь тогда, когда она скрывается из виду за тяжёлой дверью: — Гильдия Эрудитов ведь не занимается облавами. Что ты там делал, Веритас? — Как и Десять каменных сердец, — парирует тот, напрочь игнорируя непосредственный вопрос, — но за сегодняшний день я вижу уже второго из вас. — Пару дней назад Основатели спустили сверху новое изречение Повелителя Янтаря, — жмёт плечами Авантюрин; мех на его пиджаке тихо шуршит от движений. Он вольготно опирается локтями о стойку позади себя, смотря куда-то в сторону выхода из архива. — Пока что нет ни одной директивы, как выполнить его волю должным образом, потому Алмаз приказал каменным сердцам усилить контроль в пределах своих компетенций. Знаешь, сопротивление активизировалось сильнее, чем обычно. Десять каменных сердец под предводительством Алмаза — особая, элитная группа КММ, каждого члена которой Алмаз, являющийся эманатором Клипота, выбирал лично. Они все разные, но у них есть и нечто общее: они все — ликвидаторы неработающих активов, и они все так или иначе отличились на пути Сохранения, за что и получили свои краеугольные камни. У Рацио нет ни одной догадки относительно того, почему Авантюрин сейчас делится действующим положением вещей в департаменте стратегических инвестирований, но Авантюрин не делает буквально ничего без выгоды для себя. — Если бы я не знал, что ты перманентно проходишь тест Войта-Кампфа, я бы сдал тебя под суд, — ровно говорит Рацио. — Формальность, — также ровно отвечает Авантюрин. — Я прошёл в своё время семнадцать собеседований, прежде чем меня приняли в отдел стратегических инвестирований. А тест прохожу каждый день просто потому что я авгин. Не удивительно. Рацио кивает. Гильдия Эрудитов всё ещё предвзято относится к одному конкретному авгину с планеты Сигония-IV после того случая, как тот умудрился обвести их вокруг пальца и убедить, будто бы тело Императора Инсекториума Тайззиронта покоится в золотых песках Эгихазо [и это не говоря о слухах про жуткую бойню, в которой в конечном итоге погибли все авгины — кроме одного]. Тест же Войта-Кампфа изначально создавали для того, чтобы отличать механические формы жизни от органических, так как сосуществование настолько разных форм жизни часто вызывало у представителей гуманоидных рас эффект «зловещей долины». Тем не менее, несколько экспериментов показали, что тест, измеряющий мозговую активность в ответ на эмоционально-заряженные вопросы, с большой долей вероятности вычисляет эмоциональных преступников. Авантюрин за годы работы в Корпорации Межзвёздного Мира ни разу не проваливал тест, и даже высек свой краеугольный камень. Если его и пытались подловить на его сущности — авгин, волк в овечьей шкуре, лжец — даже на такого как он «прозиум» подействовал безотказно. — В любом случае, отчитываться я буду перед Яполи, — ставит точку в разговоре Рацио. Собеседник жмёт плечами — молчаливое «понимаю, резонно». — В любом случае, хорошего вечера! Авантюрин кивком прощается с архивариусом и уходит из архива. Оставшийся же рядом с внесёнными коробками Рацио первым делом откладывает сторону ту из них, которая содержала конфискованные научные труды. Труды не относятся к произведениям искусства, а потому их можно забрать без описи и без лишних проблем.

III

Ближайшие несколько дней никаких директив так и не было издано ни Дунфаном Цисином, ни Луи Флемингом. От Совета Директоров также не поступало никаких распоряжений, поэтому Пир-Пойнт жил своей жизнью — жизнью, освобождённой от бремени чувств. — Не самый громкий мой проект. Но потенциал определённо есть. Топаз разговорчива и одинаково ровно относится ко всем своим собеседникам. Её можно было бы обвинить в эмоциональном преступлении, если при этом не знать, что она с блеском прошла испытательный срок, и её холодная расчётливость главы группы пикетирования особых долгов — это не пустой звук. За окном ресторана — персиковое рассветное небо Пир-Пойнта, отсюда даже видно подпространственный барьер, строящийся Клипотом. Небольшая привилегия сотрудников КММ: по крайней мере питаться можно за счёт Корпорации. Идеальная посуда, вытертая чуть ли не до зеркального блеска, белые-белые салфетки, сложенные оригами в форму бабочек. Авантюрин кивает на слова коллеги. Четыре года прошло с тех пор, как Топаз, обвинённую в эмоциональном преступлении, отвели на процедуру [завели в изолированный гроб и кремировали залпом огня из турбины — быстро, чисто, пепел заберёте позже]. В отношении эмоциональных преступников закон един: даже если ты ребёнок, тебе не избежать казни, предусмотренной за преступление категории указ-991 по ЕС-10. Авантюрин помнит, что присутствовал на процедуре, но не помнит, что чувствовал в тот самый момент. Елена — новая Топаз — абсолютно другая и вся из себя такая преуспевающая. Интересно, когда её постигнет та же самая участь, что и предшественницу. Много лет назад Корпорация Межзвёздного Мира, исполняя волю эона Клипота, изобрела средство, единственная задача которого — найти и искоренить истинный источник бесчеловечного отношения человека к человеку: его способность чувствовать. Это лекарство называется «прозиум». — Ты ведь слышал? Планета Ишкуина. — Конечно, слышал. Есть, например, Пенакония. Планета-казино, планета, на которой все самые смелые фантазии человечества осуществимы стоит только уснуть. Семья утверждает, что всё абсолютно легально и безопасно. А когда-то Пенакония была тюрьмой КММ. И если тогда с эмоциональными преступниками расправлялись гуманнее [ведь есть целая планета-тюрьма, на которую можно сослать всех неугодных], то теперь, после потери Пенаконии, любому приготовлена уютная камера с белыми стенами и голым бетонным полом, с которого удобно сгребать остатки пепла и несожжённых костей. А есть Ишкуина. Планета-бордель, если угодно. Гуманоидное население планеты оказывает любые услуги, стоит только захотеть, и главная их проблема: земля слишком бедна, чтобы посадки успевали вызревать, а одной водой сыт не будешь. Видимо, Топаз придумала, как решить их проблему, и теперь все проститутки и блудницы во главе с маман будут по гроб жизни обязаны Корпорации. Они сами не знают, на что подписываются. Топаз сегодня разговорчива. Обычно она предпочитает держаться подальше от Авантюрина, как и большая часть коллег, но «прозиум» нивелирует негативное отношение, сглаживая его до вежливой отстранённости. Лекарство убивает чувства, но не трогает память и воспоминания, чтобы на грани восприятия всегда оставалось понимание, для чего всё это делается. Чтобы искоренить ненависть. Чтобы искоренить злобу. Чтобы сохранять, а не уничтожать. Интересный парадокс. Для тех, кто с самого детства принимает «прозиум», все иные гуманоидные существа за пределами Пир-Пойнта априори должны казаться эмоциональными преступниками. Те же, кто начал принимать «прозиум» в сознательном возрасте, понимают, что иные представители разумных видов пока ещё не познали благо лекарства, но в обозримом будущем обязательно присоединятся к Корпорации на пути искоренения межличностных, межрасовых, и даже вселенских конфликтов. Раздаётся звук, который проносится по всей планете ровно в семь утра. Этот звук означает, что где бы ты ни был — дома, по пути на работу, да не важно где, — ты должен вколоть лекарство. Им пришлось задержаться на ночь; вообще-то они работали над разными проектами, но так иногда случается, когда менеджеры не успевают закончить промежуточные итоги к заданному дедлайну. Топаз из небольшого кейса, в котором хранит свой краеугольный камень, достаёт автоматическую шприц-ручку и капсулу, вставляет капсулу в шприц, подносит к собственной шее и нажимает на кнопку. Ей в кровь тут же впрыскивается «прозиум». Авантюрин следует её же примеру: краткая боль от прокола, и растекающееся по организму лекарство. — Кстати, а когда ты в последний раз видел Жэйд? Резкая смена темы. Авантюрин переводит взгляд с бокала, наполненного кристально-чистой водой, на Топаз. У Топаз есть животное — свинка-копилка по имени Счетовод. Животные — это не предметы искусства, но это фактор риска вызова чувств. В КММ введён полный запрет на содержание домашних животных, однако Топаз как-то умудрилась протащить свинку-копилку, заверив руководство, что Счетовод — это не просто зверёк или помощник, а почти что деловой партнёр. Якобы у него нюх на кредиты, а с краеугольным камнем пикетирования особых долгов такой помощник повышает общую эффективность. — Зачем она тебе? Топаз вздыхает: — Она должна была передать мне детали проекта, но на рабочем месте её нет не первый день. А, всё-таки не смена темы. Авантюрин заворачивает использованную капсулу из-под «прозиума» в салфетку, а шприц-ручку убирает в сумку. Значит проектом раньше занималась Жэйд, но по какой-то причине ту сняли, перекинув задачу на Топаз. Менеджмент в громадной по своей структуре Корпорации должен работать также чётко, как шестерёнки в часах. Связанные между собой детали не должны сбоить, иначе сбой распространится на весь механизм. — Не знаю. Может быть дня три назад, — коротко отвечает Авантюрин. — Столкнулся с ней в архиве, она руководила группой по сбору и регистрации доказательств. А ещё Жэйд забрала с собой книгу, не передав её архивариусу. Авантюрин видел это, пока следил за процессом сверки описи последних доставленных в архив улик. Пока архивариус не видел, Жэйд убрала небольшую книжку в личную сумку, а потом ушла как ни в чём не бывало. — Сопротивление как будто потеряло бдительность, — качает головой Топаз. — Раньше их днём с огнём сыскать было сложно, а теперь что не новая неделя — то новое дело. С этим сложно поспорить. Число «чувствопреступников» в какой-то момент скакнуло в арифметической прогрессии, и департамент аналитики с ног сбился, чтобы найти корреляцию с чем-либо. Пока так и не нашли, к слову. Повышенный трафик контрабанды? Затянувшаяся янтарная эра? Прилив сотрудников с других планет, которые не с младенчества принимают «прозиум»? — Да, — равнодушно говорит Авантюрин. — Действительно странно.

IV

Школа истории кванта — подчинённая Гильдии Эрудитов организация — бережно приняла на хранение все документы, предоставленные доктором Рацио. Сотрудники школы истории кванта предполагали, что эти книги должны быть кто-то на Пир-Пойнте, но не думали, что кто-нибудь отыщет их столь споро. Некоторое время назад библиотека подверглась нападению со стороны членов сопротивления, и из неё было украдено множество книг, хоть сколько-то содержащих в себе художественную ценность. Эти, о квантовой физике, скорее всего прихватили по случайности, и они в конце пути затерялись среди предметов искусства в том самом подвале. Не то чтобы Рацио специально следил за сотрудницей департамента технологий. Скорее, он подсознательно понимает, когда человек поглощён своими эмоциями, а не разумом. Это очень хорошо видно со стороны. Именно это натолкнуло его в своё время на мысль, что стоит переговорить с Нереа. Теперь утраченные книги вновь оказались там, где и должны быть. Последнее, на что могла бы указать сегодня теория вероятностей, так это на то, что аудитория, используемая в будние дни под лекции, будет не пустой. В дни, когда лекции не проводятся, помещение по обыкновению заперто на электронный замок, открывающийся магнитной карточкой. Каждый, кто проходит в помещение, обязан приложить пропуск, и по отметкам лектору легче сориентироваться, кто посетил занятие и сколько слушателей собралось в целом. Таких аудиторий, использующихся лекторами из самых разных департаментов, на одном только этаже будет три, не считая двух реставрируемых: итого шанс один к пяти натолкнуться на кого-то вне занятий. Там, на самой дальней и самой верхней скамье, сидит Жэйд, отгородившаяся от всего мира книгой. Лаконичная белая обложка с витиеватыми буквами — именем автора сборника стихов. Десять каменных сердец наделены Основателями особыми полномочиями, поэтому личные пропуски никак не регистрируются в системе безопасности. Они могут проходить везде и куда посчитают необходимым, вот и система регистрации слушателей аудитории осталась безмолвной на акт проникновения. Жэйд тихо, но с выражением зачитывает стихотворение вслух, словно не замечая, что она теперь не одинока в помещении. Рацио останавливается у нижних скамей, что у преподавательского стола, и молча слушает. Свет, проникающий в аудиторию через щели жалюзи, лучами вспарывает взвесь мелкой пыли в воздухе, лениво плавающей на потоках сквозняка, тянущегося из-под входной двери. Свет падает на портреты на стене: Основатели Корпорации Межзвёздного Мира соседствуют в своих рамах с видными учёными и изобретателями. «Но я бедняк, и всё что есть — мечты мои. К твоим ногам я постелил мечты мои. Ступай же осторожно, по моим мечтам ступаешь ты». Возможно, они так и молчали бы ещё долгое-долгое время, пока Жэйд не опустила книгу на колени, внимательно глядя на Рацио. Её невольный слушатель с безучастным выражением лица поднялся по ступенькам между скамей немного выше, чтобы оказаться на её уровне. — Возможно, если ты добровольно сдашь книгу, то Совет Директоров отнесётся к тебе снисходительнее. Увеличат дозу «прозиума». Стандартная фраза. Долг каждого сотрудника КММ, каждого жителя Пир-Пойнта — сообщать о случаях эмоциональных преступлений правоохране, которые знают, что нужно делать. Как там говорила Жэйд ещё несколько дней назад? Указ-991 по ЕС-10 не делает исключений. Вместо того, чтобы согласиться и передать сборник Рацио, Жэйд начинает смеяться. Её мелодичный смех разносится по пустой аудитории идеальной акустикой помещения, отражается от стен и возвращается вовнутрь. Пусть она и смеётся — в её глазах не отражается ни капли веселья; на дне её глаз угнездилась глубокая печаль. — Это — Корпорация, — мягко замечает Жэйд. — Ты не хуже меня знаешь, что снисходительности не будет. Особенно к предателям: поддавшись искушению чувств, Жэйд, будучи чуть ли не заместителем главы Десяти каменных сердец, априори стала для Алмаза и Совета Директоров в не просто эмоциональной преступницей, а предательницей. Как бы хорошо ты не работал на КММ в прошлом, если в настоящем ты представляешь из себя проблему — проблему решают. Теми или иными способами. Жэйд нежно гладит подушечками пальцев корешок сборника стихов. Это действие не столько осознанное, сколько рефлекторное в попытках казаться спокойной и собранной. Нервные люди, если верить исследованиям в области психологии, склонны вертеть что-нибудь в руках или постоянно прикасаться к собственным волосам, одежде. У Рацио нет докторской степени по психологии, но сейчас и не нужно быть доктором, чтобы предположить что происходит. Жэйд права. К ней не будет снисхождения. — Тогда мне очень жаль. — Ты даже не понимаешь значения этого слова, — отвечает Жэйд. — Это лишь оболочка, обозначающее чувство, которое ты никогда не испытывал. Всё, что должно делать нас такими, какие мы есть — давно превращено в актив или раздавлено. Рацио жмёт плечами. Он не родился на Пир-Пойнте, поэтому до вступления в Гильдию Эрудитов всё-таки мог что-то чувствовать. Однако же, расставание с возможностью ощущать эмоции не показалось ему слишком большой ценой за обретение знаний. Случилось это немногим больше после окончания средней школы [где-то уже во времена учёбы в Высшей академии истины], и не сказать, что Рацио сейчас страдает без возможности чувствовать. Во многом ясная голова, не ведомая сердцем, только способствует сосредоточенности на деле. Понимание всё равно не поможет Жэйд. — В рамках замкнутой экосистемы результаты нельзя назвать провальными, — говорит ей Рацио. — Никаких убийств и конфликтов на Пир-Пойнте не было уже давно. Последний действительно крупный конфликт был две янтарные эры назад, если Рацио правильно интерпретирует временные промежутки: тогда один из членов департамента технологий взял на себя ответственность за запуск мнимого пульса, и несколько мелких планет с невысоким уровнем развития оказались стёрты с лица Вселенной вместе со всеми обитателями. С десяток людей тогда привлекли к ответственности, лишь бы вывести тёмное пятно с репутации КММ. Жэйд выразительно вскидывает брови: — А чем, по-твоему, занимаются ликвидаторы неработающих активов? Устраняют угрозу сложившемуся обществу, — мог бы ответить ей Рацио. Устранение угрозы не равно убийствам на фоне непомерных завоевательских амбиций. Жэйд, опустив взгляд, касается ладонью пистолета. Только сейчас Рацио замечает, что всё это время рядом с ней лежит корпоративный табельный пистолет — один из многих, которыми пользуются рядовые служащие. Она берёт этот пистолет и протягивает Рацио с усталой фразой: — Застрели меня. Я не хочу после трибунала гореть заживо. Рацио автоматически берёт пистолет. Жэйд выбирает более лёгкий способ уйти потому что понимает — ей всё равно не скрыться ни от Совета Директоров, ни от собственного руководителя. Она вновь раскрывает сборник стихов и [точно так же, как недавно это делал сам Рацио в конспирологическом доме сопротивленцев] отгораживается им мужчины перед собой. Медленно поднимает открытую книгу, так, чтобы не видеть за стихотворными строчками собственную смерть. Выстрел. Много лет назад Корпорация Межзвёздного Мира, исполняя волю эона Клипота, изобрела средство, единственная задача которого — найти и искоренить истинный источник бесчеловечного отношения человека к человеку: способность чувствовать. Это лекарство называется «прозиум». Основатели понимали: чтобы изменить Вселенную, им нужно начать с себя, хотя бы с одной планеты в этой самой Вселенной, именно поэтому каждый сотрудник Корпорации и подчиняющихся Корпорации структур, каждый житель Пир-Пойнта с самого издания категории ЕС-10 и до сих пор принимает «прозиум». И дети. И дети детей будут принимать. Каждый день, инъекция за инъекцией, чтобы чувства не могли вылезти наружу. Наконец-то в сердцах гуманоидных рас хотя бы на одной планете во Вселенной воцарился мир. Наконец-то война — это всего лишь слово, значение которого ускользает от понимания нового поколения. В сердце человека есть болезнь. Её симптом — ненависть. Её симптом — гнев. Её симптом — ярость. Её симптом — война. Болезнь — это человеческие эмоции. Но от этой болезни есть лекарство. Ценой подавления высшего проявления человеческих эмоций Корпорация смогла уничтожить их самые ужасающие проявления. Теперь гуманоидные расы на Пир-Пойнте сосуществуют в мире с самими собой и друг с другом. Войны больше нет, ненависть — лишь воспоминание. И эти воспоминания побуждают вносить в категорию EC-10 эмоциональной опасности все те вещи, которые снова могут пробудить подавленные чувства. Жэйд можно было бы смягчить наказание [всё это чистейшей воды бред: справедливый суд директората давно упразднён, теперь всё решается расстрелом без разбирательства и следствия либо сожжением в одиночной камере], но она предпочла умереть, поставив стеной между собой и своим избранным палачом сборник стихов. Мечты, распростёртые по полу, будут истоптаны тысячью ног, и вряд ли их можно очистить, просто подняв оттуда и поставив на полку.