Поздравляю! Вы беременны!

Фан Добин влюбился в Ли Сянъи с первого взгляда. Он не врёт — правда, сразу, как увидел! Незнакомец улыбался устало и немного снисходительно, а его волосы развевались на ветру, когда он уходил. Ли Сянъи был свободным, как вихрь, и потому Добин не удивился, что он ушёл. Ли Сянъи был легендой, он не мог посвятить всего себя только одному миру. Или человеку. Тем более человеку. И всё же Добин ждал, когда тот вернётся. Верил, что Ли Сянъи его не бросит, и очень хотел показать, кем стал благодаря ему. Даже загадочному лекарю, (не)способному оживлять мёртвых, не удалось затмить его. Почти не удалось. По крайней мере, Фан Добин всё ещё надеялся, что учитель вернётся. И всё ещё чтил его память. Он всё ещё был восхищён. Фан Добин не был уверен, но тогда казалось, что он влюбился заново, перестав беспокоиться о прошлом. Ничто не мешало ему иногда фантазировать о Ли Сянъи, однако теперь в его голове поселился и другой человек, который сумел покорить сердце вольного сына министра финансов, — Ли Ляньхуа. Он не был волшебным сказанием, передающимся из уст в уста. Обманщик и хитрец, он бесчисленное количество раз бросал его на обочине дороги и сбегал, разбивал сердце Добина на тысячи осколков, утаивал и выворачивал правду так, как нужно было одному ему. Он был настоящим. Он был нужен Добину. Они закончили то, что толком и не началось, когда Ли Ляньхуа и Ли Сянъи соединились в один образ. Легенда оказалась шарлатаном, лжец — его первой и последней любовью. Это было больно, обидно, это ощущалось, как предательство, но со временем Фан Добин справился. Только вот когда он справился, стало уже слишком поздно. Ровная, незыблемая стена выросла между ними, не позволяя выйти за рамки установившейся дружбы. Дружба с человеком, ступающим, как ветер, вероятно, и должна быть зыбкой. Ли Сянъи никогда не хотел принадлежать ему — принадлежать кому-либо. Его невозможно удержать надолго. И Фан Добину нравится эта черта, как и все другие. Но почему тогда так больно..? Если бы Ли Ляньхуа не становился всё вкуснее и желаннее с каждым днём, всё было бы замечательно. И не делал все те вещи, которые... Которые он делает. Ли Ляньхуа и правда странно себя ведёт в последнее время. Он то ненавязчиво прикасается к нему, то говорит двусмысленные вещи, оставляя изнывать от желания. Он куда теснее прижимается к нему в кровати и как будто специально задевает губами шею. Будь у Добина сила воли похуже, он бы уже давно его... Фан Добин невероятно злится, приходя в чувство. На себя, что питает такие надежды, на Ли Сянъи и на жестокость судьбы. Старый лис прекрасно знает о его, Добина, чувствах, так почему так открыто над ним издевается? Ли Ляньхуа не специально, конечно же. Он просто оказался в трудной ситуации и не знает, что ему делать со всей этой перестраивающейся физиологией. Он даже не догадывается, о чём думает Фан Добин, когда Ли Ляньхуа подходит слишком близко. В этот раз старый лис совсем разошёлся, зажав Добина у стены. Он нёс какую-то околесицу — что-то про тётушку Лю и травму пятки, которую она получила, но низкий тембр голоса и рука на груди Добина, пока он объяснял, куда именно задели несчастную женщину, почти заставили потерять самоконтроль и будто под гипнозом положить руки на его поясницу. Ли Ляньхуа усмехнулся, пока Добин безотрывно следил за его чарующими губами. В глазах старого лиса была игривая чертовщинка. Когда он опустился к его шее, запуская табун мурашек, и пробормотал что-то о том, что ему нравится запах Сяобао, Фан Добин не выдержал. Смешно ему, да?! В миг опомнившись, Фан Добин, не будь дураком, сбежал, куда глаза глядят, лишь бы оказаться подальше от Лотосового терема. Оказался в конце концов на ступенях какой-то лавчонки в городе. Полный грусти и жалости к себе. Смехотворно. Фан Добин подпирает рукой щёку, ощущая себя как никогда тоскливо. Ли Ляньхуа его не любит. Это Фан Добин навязался ему, привязал к себе, а теперь остаётся рядом и прикладывает все усилия к тому, чтобы не разложить на любой удобной поверхности, потому что Ли Ляньхуа слишком прекрасен. И эта выпуклость под рёбрами... Она такая привлекательная. Если Фан Добин будет смотреть на живот Ли Ляньхуа слишком долго, он просто расплачется от красоты и умиления. Тем обиднее, что нет никакой возможности прикоснуться, поцеловать, снять одежду и исследовать каждый чжан пальцами. К Ли Ляньхуа нельзя прикоснуться, сильно сжать в объятиях, поцеловать, занежить до смерти и, в конце концов, сделать своим, как тогда. Любить его всю ночь со всем пылом, каждым жестом доказывая свои чувства к нему. Судьба и правда смеётся над ним. Преисполненный жалости к себе, Добин даже не обращает внимания на человека, плюхнувшегося на ступени рядом с ним. — Купи браслеты, молодой господин, одинаковые для себя и для своей дамы сердца. Фан Добин устало фыркает, отворачиваясь. И так рана в душе, надо же ещё на больное давить. — Чего такой кислый, а? Красавец, а подружки нет? Не страшно, у меня для тебя найдется... — Отстань, мужик, а? Есть у меня подружка! Мужик, видно, охочий до сплетен, заинтересованно подсаживается ближе. — Поссорились, угадал? — Не угадал, — бурчит Добин. — А чего стряслось? — Она меня не любит, — по-детски выпячивает нижнюю губу вперёд Добин, но, опомнившись, возвращает на лицо обычное угрюмое выражение. — Любит, не любит... Какая разница? Молодой, красивый! Найдешь другую, подаришь ей этот браслет и... — Нет-нет-нет-нет! Она же беременна! Э... Моя жена, то есть... — сбивается Добин. Здесь должна быть драматическая пауза. Фан Добин видел такое в кукольных театрах, ещё когда был ребёнком и смотрел уличные выступления. Ди Фэйшэн всегда ранит Ли Сянъи, а потом тот застывает и медленно падает в воды Восточного моря. Молодой господин, пылко и неразделённо влюбленный в некую даму, сообщает, что у него жена на сносях. Занавес. — Так вы женаты... — тянет торговец. — И в чём же проблема? Муж и жена связаны на небесах! — Не любит, — роняет голову Фан Добин. Они с Ли Ляньхуа даже не связаны на небесах! Да и на почтительную фурен тот не похож. А, черт с ним. — Мы... сразились в постели один раз. И больше ничего! Она не хочет, а я не хочу её принуждать. Но она знает о моих чувствах и всё равно прижимается слишком близко! Думает, что это невинные касания, и не понимает, как сильно мучает меня... — договаривает он, но уши предательски краснеют. Речь получилась довольно сбивчивой, и поэтому Фан Добин смущается ещё сильнее. Если незнакомец переспросит, он не повторит ни слова. Незнакомец не спрашивает. Мужик ждёт секунду, а в следующую заходится хохотом и легонько бьёт его тряпкой по голове. — Дубина ты! С чего взял, что жена тебя не любит? Это не она не понимает, а ты! Главная обязанность мужа — удовлетворить свою жену, особенно, когда она носит его ребёнка! А ты сидишь — раскис, руки опустил. Свои отношения с женой надо брать в свои руки, ты же мужчина! Точно. С чего он взял, что старый лис не понимает, как на него воздействует? Да если бы Ли Ляньхуа хоть раз сказал, чего хочет, в лицо, а не намёками, у него бы язык отсох! Фан Добин вскакивает на ноги, обхватывая плечи мужчины, всё ещё протягивающему к нему браслеты, бросает ему короткое «Спасибо!» и убегает, чтобы вернуться в Лотосовый терем. Ему срочно нужно поговорить с Ли Ляньхуа!

***

В тереме необычно тихо. Его никто не встречает, даже Лисёнок, а из спальной комнаты доносятся приглушённые голоса. Фан Добин кладёт руку на рукоятку меча, готовясь к бою, но в комнате обнаруживает лишь... — Что тут происходит? — взволнованно спрашивает Фан Добин. Ли Сянъи лежит на кровати с закрытыми глазами, кажется, без сознания, лекарь Гуань держит руку на его пульсе, в то время как рядом с ними величественно (и немного взволнованно) восседает Ди Фэйшэн. И злобно таращится на Фан Добина. — Не смог позаботиться о нём, а спрашивает нас, — Ди Фэйшэн тигром бросается к Добину и за руку тащит к Ли Ляньхуа. — Иди сюда и влей ему ци, наша не подходит! Фан Добин бледнеет, чувствуя, как леденеют руки. Он мягко приподнимает Ли Ляньхуа, приобняв того со спины, и направляет поток энергии в его тело. Вот так, хорошо... Только когда Гуань Хэмэн проверяет пульс целителя Ли и удовлетворённо кивает, Фан Добин может вздохнуть с облегчением. — Что случилось? Днём всё было в порядке, — немного краснеет Добин. Днём он думал обо всяких непотребствах, а потом и вовсе сбежал, оставив Сяохуа одного. А что, если бы рядом никого не оказалось? Гуань Хэмэн останавливается, взмахивает рукавами и нечитаемо смотрит на него. — Господин Фан, нам нужно поговорить наедине, — встаёт Гуань Хэмэн. — Вопрос очень личный. — Конечно! Что произошло? — как ужаленный, подскакивает Добин. Они выходят из комнаты, оставляя Ди Фэйшэна следить за Ляньхуа. — Насколько я понимаю, вас с Ли Ляньхуа связывают довольно близкие отношения. Это же ваш..? Ребенок, он хочет сказать. И почему все так этого боятся? Фан Добин считает, что дети — это не так уж и плохо. Это мило и здорово (в отличие от их ненормальных матерей, конечно же, которые становятся сварливыми и невозможными сразу после свадьбы, — вот почему Фан Добин не хотел жениться). Фан Добин не понимает, к чему этот разговор, и всё происходящее его настораживает, мешаясь в сердце с переживаниями за Ли Ляньхуа. Хочется броситься к нему, влить всю ци, которая только найдется, и в панике самому проверить его пульс. Вместо этого он удерживает себя на месте. — Что-то не так с ребенком? — Вы не замечали, чтобы в последнее время господин Ли вёл себя необычно? — замечает лекарь Гуань, прогуливаясь по коридору. — Падал в обмороки или перестал отхаркивать яд? Может быть, он просто стал быстрее уставать? — Нет... — тянет Фан Добин, мысленно коря себя за то, что был невнимательным. Но Гуань Хэмэн, кажется, не осуждает. — Он упал в обморок, хорошо, что глава Ди был рядом в этот момент и позвал меня. Я осмотрел его и не нашел никаких нарушений, разве что... — лекарь Гуань учтиво кашлянул в кулак. — Разве что с развитием плода ему стало требоваться больше энергии Янчжоумань. Плод перестал питать Ли Ляньхуа. — То есть... — То есть ему недостаточно той Янчжоумань, которая у него есть. — Понял, нужно вливать ему больше ци! — удерживается от желания выдрать себе волосы с корнем Фан Добин. Если с Ли Ляньхуа, с его Ли Ляньхуа что-то случится, он себе никогда не простит. Он снова порывается вернуться, но лекарь Гуань мягко останавливает его. — Не совсем, — мягко улыбается лекарь Гуань. — Это и есть то, зачем я вас пригласил. Ваша энергия сейчас необходима ему для борьбы с остатками яда Бича, но резкие потоки не смогут циркулировать так, как нужно. Сейчас любое внешнее воздействие, особенно ци в таких огромных количествах, которые ему необходимы, будет отвергнуто. — Что же делать?! — дрожащим голосом перебивает Добин. Его глаза лихорадочно блестят, а дыхание становится прерывистым — вот-вот вскачит и убежит. — У нас... кхм, — собирается с мыслями Гуань Хэмэн. — Глава Ди предложил один вариант... Парное совершенствование могло бы помочь Янчжоумань пополняться естественным способом, не вызывая в теле Ли Ляньхуа излишних скачков энергии. Вот почему я и обратился к вам. Фан Добин так и замирает на месте. Парное совершенствование? — Но... — Вы, наверное, не понимаете, насколько это важно для работы гормонов, — кивает Гуань Хэмэн. — И если бы вы согласились... Многих проблем удалось бы избежать. Пока Фан Добин смотрит, невменяемый, куда-то мимо целителя Гуаня, тот решает, что разговор окончен и откланивается. — Я сказал всё, что знаю. До следующей встречи, господин Фан. Передайте мои пожелания скорого выздоровления главе Ли. Фан Добин кивает, провожает Гуань Хэмэна и ругает себя, спеша в комнату Ляньхуа. Какой же он всё-таки дурак. Конечно же, за всеми этими странными действиями Ляньхуа стояли изменяющиеся гормоны. Конечно же, он не мог сказать ему о том, чего хотел, прямо, поэтому и действовал, как привык, используя хитрые уловки. Фан Добин закрывает половину лица рукой и стонет. Он должен был понять раньше! Когда Добин заходит, Ляньхуа уже не спит. Он сидит на кровати, насупившись, в позе лотоса (хотя больше похоже на позу обиженного воробушка) и дуется. Дуется? — А где Ди Фэйшэн? — спрашивает Сяобао, не зная, как начать неловкий разговор. — Ушёл, — коротко отвечает Ли Сянъи. Фан Добин делает выводы: старый лис тоже чувствует себя не в своей тарелке после того, как упал в обморок на руки Ди Фэйшэна. Потому что Ди Фэйшэн, вероятно, рассказал ему причину обморока. Рассказал, ага. Эти старые пройдохи, наверное, обсудили каждую деталь и — вероятно — каждый прокол Фан Добина, когда он так или иначе не считал намёк. Фан Добин заставляет себя успокоиться. Теперь, когда он знает, в чём причина, он сможет всё исправить. Он садится на кровать рядом с Сянъи и чуть приобнимает со спины. Немного неудобно, приходится скрючиться, но что поделать? Обязанность любого мужа — ублажить жену. — Кто тут такой сердитый? — лукаво улыбается Фан Добин, заглядывая Ли Ляньхуа за плечо. Ляньхуа нахмуривается ещё больше, раздражённо вздыхая. — Фан Сяобао. — Я ужасно волновался, когда узнал, что ты упал в обморок, чуть с ума не сошел. — Не стоило, — закатывает глаза Ли Ляньхуа. — Ты же знаешь, что со мной всё будет в порядке. — Никогда не могу быть в этом уверен, — понижает голос до шёпота Фан Добин и неожиданно прихватывает мочку уха Сяохуа губами. — Фан Сяобао, ты... — тихий голос Сянъи сбивается, и он не может закончить предложение. — Почему ты не сказал мне о своей проблеме прямо, Ляньхуа? — вкрадчиво начинает он. — А? Какой проблеме? — пытается сохранить остатки самообладания Ляньхуа, зная, что уже не получится. Фан Добин выбивает его из колеи так, как не умеет никто другой. — М-м, — мычит Добин, опуская руку прямо на спрятанный в одежде корень ян Ли Ляньхуа. — С которой я могу тебе помочь. Он не уверен в успехе на сто процентов, а ещё он никогда не трогал Ли Ляньхуа вот так, пока солнце не зашло и в трезвом уме, поэтому волнуется так сильно, что в горле пересыхает. Фан Добин неосознанно облизывает губы и видит, как то же самое делает Ли Ляньхуа, чуть приподнимая шею. Открывая её для долгих поцелуев. Для тяжело больного человека Ли Ляньхуа возбуждается слишком быстро. То огромное количество мужской силы в нём всегда восхищало окружающих (особенно Фан Добина). И сейчас она пробуждается, следуя за зовом Добина. В постели Ляньхуа шумный и отзывчивый, и порой Добину кажется, что здесь он на самом деле становится тем, прежним Сянъи, которым был. Жарким, как знойное лето. Обжигающим, как Солнце. — Фан Сяоба-ао, — тянет Ли Ляньхуа перед тем, как прихватить верхнюю губу Добина. Это слишком хорошо, настолько слишком, что Фан Добин горит и опрокидывает Ляньхуа на простыни, через поцелуй распуская пояс халата. Фан Добин мнётся, не решаясь, когда его пальцы мягко скользят по аккуратной шее, но Ли Сянъи тонко выдыхает, и Добин больше не может сдерживаться. Его губы касаются нежной кожи, а пальцы Ли Ляньхуа зарываются в его волосы, притягивая ближе. Фан Добин оставляет поцелуй за поцелуем, забывая обо всём на свете, потому что всё его внимание направлено на бьющуюся венку на шее, в которой восхитительно кипит жизнь. Язык выводит узоры, позволяя присосаться сильнее под протяжный стон, а пальцы раздвигают в стороны полы халата, освобождая место для поцелуев. Его привычно собранные в конский хвост волосы распадаются по плечам, потому что хитрый лис Ли Ляньхуа, который в полусознательном состоянии наблюдает за ним из-под прикрытых век, умудряется вытащить несколько шпилек из его прически и теперь, воспользовавшись замешательством Добина, ласково проводит ладонью по его скулам. Фан Добин понимает, что делает, только когда Ли Ляньхуа изгибается под ним, шепча бессмыслицу, то ли стараясь уйти от прикосновения, то ли прижимаясь ближе. Отупевшим взглядом он смотрит, как набух и оттянулся сосок Ляньхуа под его пальцами, и внутренне умирает. Второй сосок сразу же оказывается во власти ненасытных губ, пока Фан Добин растекается в лужу, не имея ни малейшей веры в то, что Ли Ляньхуа, о котором он так долго мечтал, снова оказался в его руках. Первый толчок даётся трудно даже с маслом. Ли Ляньхуа слегка морщится, но не останавливает. Ему больно, очевидно, поэтому Фан Добин целует лицо, лоб, глаза, щеки, гладит волосы и просит потерпеть ещё немного. Фан Добин сойдёт с ума, если Ли Ляньхуа не будет комфортно. Ляньхуа расслабляется со временем, ободряющая улыбка трогает его губы. — Я в порядке, Сяобао. Он всегда в порядке. Так не может продолжаться и дальше. — Ты должен сказать мне, если что-то не так, Ляньхуа. — Всё хорошо, — прикрывает глаза Сянъи. — Просто подожди немного, ладно? Они замирают. Фан Добину кажется, что время остановилось, ему хочется ещё, больше и шире, но Ли Ляньхуа сжимает глаза и всё, что становится нужно Добину в этот момент — чтобы Сяохуа было хорошо. Он мягко целует в нос, в шею, оглаживает плечи и, о, эту восхитительную выпуклость. Пальцы перебирают выступающие рёбра Ли Ляньхуа и спускаются ниже, туда, где находится что-то, что связывает их обоих. — Надеюсь, он не будет против, — шутит Фан Добин. Ли Ляньхуа не отвечает. Он растекается под его руками, прижимаясь теснее, коротко выдыхает и притягивает Фан Добина к себе, снова захватывая его губы в долгий мучительный поцелуй. Позволяя двигаться. Волна чувств накрывает Добина, а глаза закатываются от того, насколько хорошо в Сянъи. — Сянъи... — срывается с губ Фан Добина до того, как он осмеливается задуматься об этом. Он открывает глаза, почти пугаясь, но Ли Ляньхуа вдруг сжимается и низко стонет. Фан Добин плавно толкается бёдрами снова, получая ещё один вздох в награду. — Скажи так... Ещё. — Сянъи? — неуверенно спрашивает Добин, но, боже, Ли Ляньхуа закатывает глаза в блаженства и притягивает его к себе ближе. Его пальцы скользят по влажной от пота спине, как будто бы поощряя, и Фан Добин, заворожённый такой отдачей, повторяет снова. — Сянъи! На этот раз Ляньхуа снова стонет, ещё громче и отчаяннее, а его пятки ударяют по ягодицам. Старое имя отзывается дрожью в теле, теплом в сердце, натягивается внизу живота. Он может притворяться Ли Ляньхуа сколько угодно, но Ли Сянъи — это настоящее, родное, горячее, оно пульсирует на шее и хочет быть осязаемым. Ли Сянъи почти прилипает к Добину, украшая длинную шею засосами, теряясь в трении тел друг о друга. Руки сжимают грудные мышцы Фан Добина, выбивая из того довольное мычание, выбивая его самого за пределы разума. Ли Ляньхуа всё более чем устраивает. — Ещё! — почти подпрыгивает он от участившихся ударов. — Сяоба-ао... — Ли Сянъи, — в полубреду шепчет Фан Добин, уже не понимая, где он и что делает, желая лишь прикасаться к Ли Ляньхуа, сцеловывать солёные капли пота, скользящие по его шее, целовать идеально всасывающие его губы, которые, кажется, были созданы для поцелуев. И больше нет целей в жизни, кроме как прижимать к себе Ли Ляньхуа, шептать бессмыслицу и чувствовать его пальцы на своей груди. Сянъи давно стал его смыслом. Потоки энергии тёплые и родные, почти неощутимые, но они движутся между ними, в них самих, касаясь души. Поступь вихря — это глоток свежего воздуха, мягкий, изящный и необходимый, баюкающий поврежденные клетки и ласкающий меридианы. С каждым вздохом, каждым прикосновением губ Ли Ляньхуа ощущает, как сплетается в одно и распространяется по телу его — их — Янчжоумань. Это ощущение на грани, неземное удовольствие, которое испытывает каждая клеточка покалеченного ядом тела. Они заканчивают почти одновременно — Ляньхуа на пару мгновений быстрее, капитулируя перед пальцами Добина на его члене. Фан Добин чувствует гордость и всепоглощающий, окутывающий плечи прилив нежности, когда падает сверху, почти вжимая Ляньхуа в кровать. Он мягко проводит по его щеке пальцами, сминает губы, которые были созданы для поцелуев, не иначе, прежде чем обессиленно перекатиться на бок. Они ещё долго нежатся в ванне и в объятиях друг друга, снова и снова обмениваясь Янчжоумань, пока заход солнца не окрасит комнату в тёплые, насыщенные тона, в которых, как кажется Ли Ляньхуа, жизни больше, чем в чем-либо за прошедшие десять лет. Когда они наконец оказываются в постели, глаза Добина закрываются. Он заметно утомился и всё же шепчет: — Я люблю тебя, Сяохуа. Ли Ляньхуа убирает прядку волос со лба Добина. Он нежно улыбается — Добину, как никому другому, оставляет последний поцелуй на линии челюсти и говорит на грани с реальностью тихо, будто боясь, что кто-то услышит. — И я тебя, Сяобао. И даже если Фан Добину кажется, что ему почудилось, он слышит. Пальцы сплетаются с пальцами Ли Ляньхуа прежде чем он погружается в самый прекрасный в своей жизни сон.