Поздравляю! Вы беременны!

Теперь Фан Добин остаётся в его постели. В ту ночь он приходит уложить Ляньхуа и увериться, что тот уснёт. Он отлично помнит, как когда-то Сянъи уходил на всю ночь на крышу и смотрел на звёзды, думая о чём-то своём, о чём Добин мог только догадываться. И это всегда заставляло тревожиться его самого. Фан Добин укутывает его в одеяло, сдерживая желание чмокнуть в нос. Нельзя. Слишком рано. Или слишком поздно. Он позволил себе лишнего днём, но... Добин не знает, будет ли у него когда-нибудь шанс снова держать Ли Ляньхуа за руку, как когда-то, и быть уверенным в том, что тот не оттолкнёт. Ли Ляньхуа, как обычно, ворчит что-то о том, что он не ребёнок, и Фан Добин непринуждённо смеётся, проглатывая «ты не ребёнок, но внутри тебя ребёнок», зная, как это разозлит его лучшего друга. Лучшего друга. Фан Добин должен быть рад, что его лучший друг — легендарный Ли Сянъи, и что он может просто находиться рядом. Оберегать его сон. Они с Фэйшэном хлебнули горя, когда Ли Ляньхуа ушёл, и Фан Добин просто не выдержит, если с Ли Ляньхуа что-то случится. Это выше его сил. Просто... Иногда ему хочется большего. Задержать в объятиях чуть дольше, чем следует, поймать манящие губы, прикоснуться так, как прикасался лишь однажды. Щёки становятся пунцовым. Хорошо, что Ли Ляньхуа не знает, о чём он думает. Ляньхуа что-то бормочет во сне, его лоб болезненно морщится, и Фан Добин тянется разгладить его быстрее, чем успевает себя остановить. Сяохуа обворожителен во сне. Он должен быть в курсе. Странно, если никто ему не говорил. Чертовски обидно, если уже говорили. Словно намеренно, чтобы прогнать плохие мысли, словно «прекрати думать о ерунде, Сяобао», Ли Ляньхуа перехватывает его руку и тянет на себя. Фан Добин падает сверху, пугаясь, что может разбудить спящего. Он размышляет о том, чтобы осторожно выпутаться, но не может пошевелить и пальцем. Вместо этого Добин обхватывает ладони Ли Ляньхуа руками. Он ледяной, но быстро согревается теплом Фан Добина, удовлетворённо мыча. Фан Добин хотел бы отдать ему всё своё тепло, лишь бы тот никогда его не оставлял. Кровать прогибается под его весом. Ляньхуа простит его, если Фан Добин останется и будет согревать всю ночь. Это же Ляньхуа. Его самый дорогой на свете человек.

***

Просыпаться никогда не было так уютно. Сегодня ему не снились плохие сны — Сыгу не распадался на его глазах, Шань Гудао не держал его, ослепшего, в подвале Цзяо Лицяо, Фан Добину никогда ничего не угрожало. Ли Ляньхуа просыпается, уткнувшись носом во что-то горячее и вкусно пахнущее Фан Добином, и слегка потирается об это, чувствуя, как нега растекается по телу. Ему тепло. Бича не жжёт изнутри. Одеяло мягко опутывает конечности. Он теснее прижимается к источнику тепла, когда сознание постепенно проясняется. — О? — открывает глаза Ли Ляньхуа, чуть отстраняясь. Это и правда Фан Добин — приобнимает Ляньхуа за плечи, расположив голову на его подушке. Такой смешной и милый. Похож на Хулицзин, когда она сворачивается клубочком на кресле. Красивый. Ли Ляньхуа зависает, а Добин шевелится и просыпается. — Что ты здесь делаешь, Сяобао? — Сплю... — сонно бормочет Добин. Ли Ляньхуа предпочитает не спрашивать, почему Фан Добину нужно было спать именно в его кровати. Он не против того, чтобы Фан Добин спал с ним, хоть и никогда не скажет ему о том, что и сам хотел бы этого.