Истинная свобода

      Коля торопливо шагает по улице, отпугивая своей жестикуляцией прохожих. Я бы не удивился, если бы какой-нибудь млыш в коляске от такого разрыдался. Да я бы и сам разрыдался, не будь застрахован от рук Николая, ведь, как бы удивительно это ни было, мне по лицу не прилетает, хоть я и нахожусь в одном миллиметре от него и осторожно придерживаю за край кофты, чтобы не бежал шибко быстро. А то я и так еле поспеваю. И вообще, Коля лишает меня возможности насладиться свежестью вечера. Это огорчает. Хотя вполне справедливо. Да и диалог лишним не бывает. Даже с эмоциональностью Николая. С ней даже лучше. — Я отношусь к тебе ровно так же, как ты ко мне, Федь. Я никогда ни за что тебя не виню. Сколько раз повторять? — голос Коли, как ни странно, довольно спокойный и мягкий, несмотря на всю жестикуляцию, которая могла бы показаться агрессивной, не будь на самом деле тревожной. Мне не нравится осознавать, что Николай именно что заботиться, а не закипает от каждого моего вздоха. — Да ты сам знаешь это, но продолжаешь делать вид, словно это не так, словно твоё мнение о себе — это моё мнение о тебе. Ты вечно себя винишь! И самое отвратительное, что я не знаю, как сделать так, чтобы ты действительно прекратил, а не подавил это. Я хочу, чтобы тебе было хорошо, но я не могу сделать буквально ничего! — Коля резко тормозит, выдыхает и берёт меня под руку. Я ничего не делаю. Просто смотрю на него. — Ты такой сложный, Фёдор. Невыносимый. Правда. И это в тебе прекрасно. Это делает тебя тобой. И, знаешь, я люблю тебя не вопреки всем твоим тараканам в голове, а благодаря, — Николай преувеличивает свои чувства. И я уверен, что сильно преувеличивает. Но я улыбаюсь. Он довольно быстро меняет настроение, и дальше мы идём медленно. В груди немного теплеет. Я хочу крепко-крепко прижаться к Коле, но сдерживаюсь. Не на улице. Мне остаётся лишь трепетно смотреть на него. — Я работаю над тем, чтобы тебе не приходилось повторять мне это вовсе, mon cher, — почти неслышно произношу я. — Как? — с искренним любопытством спрашивает он. — Или ты только составляешь какой-то замудрёный план, который можно реализовать за десять лет, если использовать бюджет двадцати стран? Не усложняй всё, ладно? Мир проще, чем ты думаешь. — В этот раз я ничего не усложнил, — хихикнув, отвечаю я. И я даже не вру. — Просто теперь я стараюсь оценивать себя так, как оценил бы тебя. — Смягчаешь требования? Звучит неплохо, — подбадривает Николай, переместив руку мне на спину и похлопав по ней. — Да. И стараюсь оценивать себя объективно даже там, где хочется самоуничижаться. Не всегда выходит. Но я учусь. — Тогда мне стоит меньше акцентировать внимание на неудачных попытках, да?.. — Я не против, чтобы ты снова и снова повторял, что думаешь обо мне только хорошее. Это приятное напоминание. Хоть ты иногда и преувеличиваешь. — Это помогает?! — воодушевлённо восклицает Коля. То есть, этот гений говорил мне всё это с полной уверенностью в том, что это бесполезно?.. Ох, Коленька, Коленька… Ты невероятен. Моё сердце приятно сжимается, и я вновь улыбаюсь. — Только в совокупности с моими усилиями. Если я не буду стараться, то помогать не будет, — разочаровываю я Николая. — Ты преуменьшаешь мои заслуги! — фыркает он, в наигранной обиде сложив руки на груди. — Ни в коем случае. Я тебе очень благодарен за терпение и небольшую помощь. Но тебе никак не извернуться, чтобы сделать за меня всё. А я знаю, что ты об этом подумал, — с любовью говорю я, на что Коля задумчиво мычит. — Купи мне цветы, — вдруг щелкает пальцами он. — Что?! — тут же возмущённо вырывается из меня. Где это видано, чтобы я ему чуть ли не любовные серенады пел, а он требовал от меня подношений?! — Мы прошли мимо цветочного магазина. Купи мне цветы. Это будет хорошей благодарностью.       Я не могу решить, усмехнуться мне или вздохнуть, поэтому просто киваю. Я бы мог отказаться, но… Я хочу сделать Коле подарок. Тем более, если он просит. И мне, честно говоря, совершенно без разницы, просит он невпопад или действительно кстати. — Как скажешь. Ты только на улице постой. Это же сюрприз, — моё негодование быстро сменяется полуулыбкой. — Это не сюрприз, а выполнение моего приказа, Федюш, — поправляет он, качая пальцем. Предпочитаю закрыть на это глаза. — Я куплю тебе что-то под цвет твоей одежды, — уведомляю я, залетая в магазин.       Выхожу я с небольшим букетиком цветов. На улице никого не было, так что я без лишних скромностей поклоняюсь Николаю, вручая букет. — Какая прелесть! — умиляется он так, будто сюрпризом был сам подарок, а не вид цветов, что я подобрал. — А что за цветы? А то я их не отличаю вообще. — Астры. Символ любви, изящества и изысканности, — я тихонько хмыкаю, беря Колю за руку. Мы идём дальше. — А с цветом всё как всегда? Красный — любовь и страсть, белый — чистота, доброта и милота? — интересуется он. — Не уверен. В цвет я смысла не вкладывал. Просто под твою одежду подобрал, — пожимаю плечами я. Николай трагично вздыхает. — Эх, а я надеялся, что там послание какое-то на языке цветов. Вообще, а почему нет цветов, значение которых — дурацкий подкат из паблика для реальных альф? Мне бы понравился, — покачивает головой Коля. — Я не буду флиртовать с тобой через цветы. — Ц… — цокает он, доставая телефон и что-то печатая. — Опа! Белая астра означает «скажи, что любишь меня, ещё раз» и «не могу думать ни о чём, кроме тебя». Да ты уже со мной через цветы флиртуешь, Федь! — Николай победоносно задирает нос. — Только попробуй сказать, что не вкладывал этот смысл. Я расстроюсь! — Всё ещё не вкладывал, но действительно подходит, — умиротворённо киваю я. Какой же он… Чудесный. — Люблю тебя! — Спасибо.

***

      Объективную оценку себя я начал с простого вопроса: «Что плохого в том, что мне нравится Коля?» И дал себе такой же простой ответ: «Да ничего.» И действительно. Совершенно ничего. Понятное дело, у нас за такое отпиздить и в тюрьму засадить могут, но подобное само по себе проблема. Дело тут не во мне. Да и афишировать наши… Отношения я никогда не собирался. Николай тоже. Я уточнил трижды. А в плане религии… Я сто раз себе сказал, что считаю мнение церкви насчёт этого абсурдом. Глупостью! Что бы ни было написано в Библии, я верю в то, что Бог чихать хотел на то, кто с кем спит. Важнее моральные качества человека. Так что нет во мне ничего плохого и неправильного. Но только объективно. Так бы я сказал, если бы Коля испытывал то, что испытываю я. Поэтому я сказал это себе. Сказал много раз. Где-то сотню. Не убедило. Совсем.       Хоть ничего действительно плохого я в своей ориентации, кроме общественного порицания, на которое я клал, не нашёл, хорошего тоже не было. Тогда я начал искать плюсы. И был только один. Я люблю Колю, и он не страдает от невзаимной любви. Всё. Больше не вышло.       Решил озвучит свои собственные аргументы в пользу того, что неправильный, чтобы их опровергнуть. Вышел тоже один. Мерзость. Но разве Коля может быть мерзким? Нет. Ни в коем случае. Кто угодно, но не он. Его можно и нужно любить. Остался я… «С хрена ли я мерзкий-то?» — задал я себе разумный вопрос. Ответ добыть не вышло. Судя по всему, я мерзкий только из-за того, что не просто существую, а имею наглости любить кого-то.       Зашёл в тупик. Подумал ещё… Возник новый вопрос. Почему я не могу быть просто счастлив с тем, кого люблю? Ответа не было. Потому что я могу. Я должен быть счастлив, потому что я этого заслуживаю. Как и любой другой человек. Да, моё счастье складывается из многих факторов, но один из них — это Коля. Но своими мыслями я запрещаю себе полноценное счастье. За что? Я не знаю. Копать глубже не выходило. Но понять я кое-что смог: мои мысли не имеют ничего общего с реальностью, оттого не заслуживают такого внимания, какое я обычно им уделяю. Они направлены только на оправдание того, что само по себе не плохо, и на угнетение того, что нельзя прикрыть чем-то нейтрально-отстраненным. Что мне тогда слушать, если не свои мысли? Понятия не имею. Мысли игнорировать и подавлять вряд ли нужно, но вот спорить с собой можно попробовать на постоянной основе… И напоминать себе, что достоин счастья. И слушать Колю. Он… Видит во мне много чего хорошего. И в целом много чего видит со стороны. Думаю, я могу немного опереться на него. Это должно помочь. Я надеюсь.

***

— Кажется, нам обоим необходима свобода… — мечтательно смотрю я в даль. Густые тёмно-синие облака глядят на меня в ответ. Фонари делают пейзаж чуть более волшебным и приятным. Они не дают подумать о том, что чудовищно огромные облака поглотят весь город.       Вороны хаотично летают по небу, издавая всевозможные звуки, что лишь отдалённо напоминают карканье. Только парочка голубей спокойно примостилась на проводах, нахохлившись. Похожи на нас с Коленькой. Он как раз в это время трепетно жмётся ко мне, примостив голову на моё плечо. Я делаю глубокий вдох, наслаждаясь запахом воздуха перед дождём и шампуня Николая. Кажется, он использует детский шампунь для юных принцесс… — Ты же о ней почти не думаешь, — напоминает он. Я хмыкаю. Действительно. — Подумал, — коротко и ясно отзываюсь я. С каждой секундой темнеет всё сильнее. Дует холодный ветер. Свежесть наполняет крышу. Она успокаивает. И, несмотря на тьму улицы, на душе становится светлее. — И она исчезла? Со свободной всегда так. На редкость вредная особа, — с лёгким смешком отвечает Коля, ещё сильнее прижимаясь ко мне. Да куда ещё-то?.. — Нет. Понял, что она распределена неравномерно. Как и моя самооценка. Я ведь не могу отпустить себя. Загоняю в рамки и себя, и свободу, хотя сам говорил о вреде этого. Я в рабстве у своих противоречий, — неспешно прокачиваю головой я. — Оу, ты к э-э-этому клонишь… — задумчиво протягивает Коля. — Да, свобода тебе не помешала бы... По факту ты волен делать то, что ты хочешь, но беда в том, что хочешь ты двух разных вещей. — Одно ведёт к счастью, а второе к страданиям и мукам. Мне нужно сильнее захотеть себе счастья. И позволить себя импульс, — Николай плавно отстраняется от меня и хмурится. — Тебе не кажется, что ты просто винишь себя за то, что счастлив, и за то, что чисто теоретически можешь быть счастлив с кем-то? Ты говорил, что отошёл от запрета на счастье, но то был запрет на счастье из-за того, что оно ведёт за собой горе. Это же нечто иное… У тебя такие же абьюзивные отношения с счастьем, как у меня со свободной Фёдор, не находишь? Твоя тяга к саморазрушению слишком мешает тебе. Тебе не кажется, что тебе на твоей опустошённой дороге, на которую ты впустил меня, а теперь отчаянно пытаешься выпинать, стоит остановиться? — без тени упрека спрашивает Коля, хотя эти слова явно изначально должны были сопровождаться язвительной усмешкой. И как же я благодарен ему за то, что отказался от издевки. — Когда кажется, креститься надо, — пытаюсь улыбнуться я, перекрестившись. Мне ведь тоже кажется. Но Николай не крестится. Видимо, ему не кажется, а он уверен. Оу. — Но я знаю, что имею право на счастье и…       Коля вдруг обнимает меня. Я так и стою столбом. — Но ты слишком неидеален для этого, да? — с горечью проговаривает мои мысли Николай. А… Порой я забываю, что не я один мысли тут читаю. Я его недооцениваю… — Именно, — вздыхаю я, всё же кладя руки на спину Коле. — Но никто не идеален… — Но это только объективно. Ты сейчас думаешь только о субъективщине, Федь. Боишься стать из-за неидеальности ничтожеством в моих глазах, поэтому так не хочешь приближаться, ведь считаешь, что вблизи всё только заметнее. Но, знаешь, я люблю твои недостатки. Серьёзно. Я говорю это снова и повторю ещё, если тебе это понадобиться. Твои недостатки делают тебя человеком, Фёдор! И, да, я их вижу. Уже вижу. Я отошёл от мнения, что ты не ошибаешься и не имеешь недостатков. Но я считаю твои недостатки мелочами. И всё ещё считаю тебя идеалом. Правда. Твои недостатки не портят общей картины. Ничуть. Только добавляют ей живости, заставляют её дышать. Ты ведь тоже видишь во мне уйму недостатков! Но ты бы не хотел заменить меня на мою улучшенную версию, ведь это уже буду не я. Моя суть в том, что я неадекватно помешан на свободе, то слишком фальшив, то слишком искренен. Я хаотично метаюсь в разные стороны, выбрасываю энергию то туда, то сюда, а потом хожу подавленный. Я ходячий кусок артистизма и даунизма. Я не идеален, далеко не идеален, но тебе плевать. И мне тоже. Я не требую от тебя идеальных «логичных» эмоций, не требую вечной помощи и только дельных советов. Никто этого не требует, кроме тебя самого, кроме твоего перфекционизма. Фёдор, открой глаза! — Долго речь заучивал? — улыбаюсь я, разжимая объятия и склонив голову влево. — Очень! — активно кивает Коля. — Ждал, когда разговор об этом зайдёт. Как гора с плеч. Похоже на то, что ты мне обычно говоришь? — Нет. — Да блин! Заставило хоть головой подумать? — Да. Спасибо. Мне стоило это услышать. — Фух! Я рад. Ты не подумай, я знаю, что один монолог не меняет жизнь, но… Даааа… И я тебе помогаю. Я просто в восторге от того, что могу быть полезен тебе! И… Понимать тебя. Я, кажется, собрал новую грань кубика-рубика по имени Фёдор! Надеюсь, это помогает тебе заполнить пустоту и почувствовать себя менее одиноким. — улыбается он. Я киваю. — Я хоть хорошие слова подобрал? — Очень. Ты просто чудо. — Да-да-да!!! Ты тоже!       Коля быстро берёт моё лицо в руки и чмокает меня в щёку, а потом в другую. Он просто сияет… Mon beau soleil. — Ладно, скоро, наверное, дождь пойдёт. Нечего на крыше сидеть, пойдём ко мне. Будем смотреть всякую ерунду и смеяться как в последний раз в жизни. — Ура!!! А у тебя фруктовый лёд остался? — Только утром новую порцию сделал. — Что бы я без тебя делал! — Фруктовый лёд? — Хм… Справедливо.

***

      Однажды Коля сказал, что я наполнил его. И, кажется, сейчас я могу в полной мере осознать то чувство, что он имел в виду. Чувство, что ты бессмысленная бессюжетная книга, состоящая из никак не связанных слов, которую прочли, и в которой нашли смысл, которую расшифровали, но которую полюбили ещё до этой расшифровки. Полюбили такой бессмысленной, какой она казалась изначально. И это чувство наполненности вытеснило на сегодня все другие чувства и мысли. В этот день я не винил себя. Я просто наслаждался. И любил. И был любим. И был невероятно свободен. И был не один.