Убить нельзя помиловать.

      — Ну вот, я же говорила. Говорила, чёрт возьми! Ничего нет. Ни денег, ни…        — Ни фантазии, ни мозгов. Мы поняли, Греция, — Россия, слушавший десятиминутную тираду, решает более уже не терпеть и прервать незатыкающуюся Грецию, вызывая тем самым благодарную улыбку Китая, которую показательно игнорирует.       — Так она права, — Америка напротив, старается лишь поддержать жалобы, изредка бросая в сторону РФ хитрый взгляд, подмечая его реакцию на новую порцию обвинений неизвестного, которого все условились звать «загадочным человеком».       — Блять, вы можете замолчать? — не то чтобы Мексике нравится их нынешнее положение, однако она искренне считает, что идти в полной тишине в непроглядную тьму лучше, нежели рядом с вечно галдящими странами. Спасибо говорит за то, что дело пока не дошло до политических обвинений международного масштаба, что было более вероятно в условиях их команды.       Очередной поворот не заставляет себя долго ждать, ведь условные пятнадцать минут (всего пять из которых были относительно спокойными) дорога не менялась никак. Дверей было огромное количество, но люди, помнившие ситуацию с их ныне мёртвым сокомандником, не решались даже подойти к ручкам, а трогать их - тем более. Попытку предпринял Китай, заранее отойдя от щёлки, но успеха это не принесло. Дверь, как и ожидалось, была заперта. Единственным, что радовало глаз, оказалось неплохое освещение в виде тех самых электронных свечей.       — Он сделал самую грандиозную закупку в мире, или как вообще объяснить подобное обилие этой пластиковой хуйни? — больше всех о данной ситуации думал США, рассуждая, каким образом тут вообще проведён ток.        Стены же были самыми обыкновенными, как выразился Китай, «человеческими». Никаких тут демонов или иных крылатых. Лишь кирпич и высокие потолки, до коих было не достать, даже если очень постараться.        — Это ещё что? — Россия, до этого прибывающий в ужасном расположении духа, наконец-то приободряется, указывая взглядом на огромных размеров комнату, отличавшуюся от увиденной ранее картины.        Перед глазами открывается вид на зал с белыми, восходящими к самому Солнцу, колоннами, приковывающими к себе внимание одной лишь стойкостью и непоколебимостью, граничащей с изящностью в лучшем своём проявлении. Каждая из них, соответствуя идеалу, буквально сияет, словно выделанная из самого лучшего и чистого стекла.        Потолок освещается теперь уже не дешёвой электроникой, а всевидящим небом, о котором мечтали, пожалуй, все, кто шёл в верном направлении, следуя собственному чувству интуиции. На полупрозрачном потолке умелой рукой осторожно выгравированы нежные силуэты библейских Дев, гуляющих по саду и стремящихся всё дальше, к облакам, стараясь вкусить запретный плод, хранящийся в не менее запретном месте. Раз. И луч падает на одну из них, пышную, улыбающуюся посетителям, смотрящую по-настоящему живо. Два. Луч уходит, метаясь от маленькой девочки до статной женщины с арфой и лавровым венком, что не вписывается в общую картину, но самой даме он словно необходим.        У самой дальней от взгляда РФ стены располагается, внезапно, не какая-нибудь божественная статуя, а самый настоящий водопад, имеющий горные выступы и место сбора воды у подножья. На этих самых выступах, в свою очередь, сидят маленькие, но усмиряющие своим взглядом, кошки, что созданы были из явно не дешёвого материала. В их глазах видны сверкающие алмазы, отражающие весь блеск, получаемый от преломления света, а уши животных дают понять, что обычные серьги - удовольствие бедняков и серой массы. А вот истинное золото - самое то. Белые, райские стены держат громоздкие картины, таящие в себе души и старания людей, их создававших, прорисовывая малейшие детали на уже хорошо исписанном холсте.        Вода маленькими каплями попадает на изящную даму, держащую чёрный зонт, дабы прикрыться от Солнца в воскресный день. Собачки у её ног не остаются обделёнными, получая свою дозу брызг. Картина под стеклом, ей ничего не угрожает, однако все те люди, веселящиеся и болтающие, будто моляще и осуждающе смотрят сквозь холст, прося о помощи.       — Я беру свои слова назад, — еле выпаливает Греция, стараясь прийти в себя от увиденного ранее. Ей уже несколько веков не встречался зал подобного формата и способов украшения. И пусть она считает, что смотрится всё слегка наляписто, но отрицать нельзя - дорого.       — Какие ещё слова? — неожиданно рядом раздаётся голос ЕС, что была не в восторге от происходящего. Она скрещивает руки на груди и осматривает отныне новую, только что представшую перед глазами, проблему - они тут не одни.       — Так-так-так. Только посмотрите, какой он молодец. Мало того, что смог обойти мою систему охраны, так ещё и вас забрал. Какой же умный смертный, — усмехается Германская Империя, показательно хлопая в ладоши и вызывая тем самым очередной раздражительный комментарий Пруссии, шедшей рядом, готовой в любой момент подставить бывшего ученика.       — С твоей системой охраны… я бы так сильно не удивлялась. Больше интересует то, почему мы здесь.        — Какого тут вообще расположен водопад блять, — в диалог решает вмешаться Бриттани, идущая до нынешней встречи спокойно и без единого слова. Видимо, громандая махина располагает высказаться.        — А я все уши своей команде прожужжала про то, что этот хуй на блюде - нищий идиот. Ошиблась, признаю. Теперь он просто идиот, — Греция не без удовольствия начинает обход помещения, попутно подмечая новых сокомандников, которые с удивлёнными глазами наблюдают за, наверное, одним из самых дорогих мест, что им доводилось увидеть.        — Вам не кажется, что всё складывается немного не так, как предполагает ужастик? — рядом с Пруссией и ГИ встаёт абсолютно спокойный и ни капельки не сомневающийся в своих силах Америка. Он усмехается, а затем вновь продолжает, — Мы, вроде, должны встретить убийцу, разве нет?        Как только США оканчивает размышления, по всему залу проносится громкий голос, проигрываемый из всевозможных колонок в здании, от чего слышится ещё более величественно.        — That's right. And I wouldn't want to fail. My name is Explorer. Welcome to my territory, which I have prepared especially for you. I'll say for the future right away: it won't be possible to get out, everything here is controlled by me and my assistants. This room is your vacation spot, you can behave at home, but do not forget about the rules of decency. At the first game, you might not understand why I brought you here. As promised, I'll tell you a little more, - на момент английская речь затихает, но через пару секунд сладкие слова вновь начинают чётко слышаться, - This world is the only thing that remains for humanity. I began to understand this simple truth a long time ago. However, nothing has changed here over time. People, countries... we distanced ourselves. It was difficult for me to accept that no matter how hard we try, incarnations will never care before people live and die now. How they suffer in agony, headaches, their experiences, dissolving in an attempt to find themselves. For you it's just a ridiculous reason, for me it's my whole life. And I don't regret that I'm doing such reckless things now, because the goal should, if not justify itself, at least make you think. Each of my tests is a reflection of reality, and let you not take my next words into primitiveness, but... you will have to change. I swear, I won't demand high achievements from you. To show mercy - that will be enough. My method of re-education is nothing more than the ordinary desires of those people whose lives you could ruin without paying any attention to it. Let's move on to the building. Each challenge has its own complexity. Today you tested only the easy version on yourself, but there are only four of them. There is also a direction. Intellectual, physical or sacrifice. The latter includes the compassion I require and the desire to protect my people. The further you move in the plot, the more you will have to give. Of course, not for everyone. Among you there are countries specially chosen by me, which are "keys". A lotus, an Indian symbol of love and mercy, is scratched on their shoulders or collarbones. I'm sorry, but if you were chosen, you are destined to die, sacrificing yourself for the sake of the rest. Don't be angry, it won't help, on the contrary - having shown yourself nobly, you will be reborn and will be free. If you have any questions, you can ask them. There are many doors in the hall - these are rooms where you will spend the nights. I'm distributing you. Inside you will find all the necessary things and even more. Write your question in English or French and put it behind the door before the "darkening" begins, which I indicate the time after which it will be impossible to leave the room for six hours. Thank you for your attention. I hope you and I will be able to make this world much better. I wish you good luck.       /— Всё верно. И я не хотел бы подводить. Меня зовут Проводник. Добро пожаловать на мою территорию, которую я подготовил специально для вас. На будущее скажу сразу: выбраться не получится, здесь всё контролируется мной и моими помощниками. Данное помещение является вашим местом отдыха, можете вести себя как дома, однако не стоит забывать о правилах приличия. На первой игре вы могли не понять, зачем я приволок вас сюда. Как и обещал, расскажу немного подробнее, — на момент английская речь затихает, но через пару секунд сладкие слова вновь начинают чётко слышаться, — Этот мир - единственное, что остаётся у человечества. Я стал понимать эту простую истину ещё очень давно. Однако с течением времени здесь ничего не менялось. Люди, страны… мы отдалялись. Мне было сложно принять то, что, как бы мы не старались, воплощениям никогда не будет дела до того, как сейчас живут и умирают люди. Как они мучаются в агонии, головных болях, своих переживаниях, растворяясь в попытке найти себя. Для вас это лишь смехотворная причина, для меня - вся жизнь. И я не жалею, что сейчас творю столь безрассудные вещи, ведь цель должна, если и не оправдать себя, так хотя бы заставить вас задуматься. Каждое моё испытание - отражение действительности, и пусть вы не сочтёте мои следующие слова за примитивизм, но… вы должны будете измениться. Клянусь, я не потребую от вас высоких свершений. Проявить милосердие - этого будет достаточно. Мой метод перевоспитания - не больше чем обыкновенные желания тех людей, чью жизнь вы могли загубить, не обратив на это никакого внимания. Перейдём к строению. У каждого испытания есть своя сложность. Сегодня вы тестировали на себе лишь лёгкий вариант, но всего их четыре. Также имеется направление. Интеллектуальное, физическое или жертвоприношение. Последнее включает в себя так требуемое мной сострадание и желание защитить свой народ. Чем дальше вы двигаетесь по сюжету, тем больше нужно будет отдать. Конечно, не всем. Среди вас есть специально выбранные мной страны, которые являются «ключами». На их плечах или ключицах выцарапан лотос - индийский символ любви и милосердия. Сожалею, но если вы оказались избранным, то вам суждено умереть, пожертвовав собой ради остальных. Не стоит злиться, это не поможет, как раз наоборот - проявив себя благородно, вы переродитесь и окажетесь на свободе. Если у вас появятся вопросы, вы сможете их задать. В зале множество дверей - это комнаты, где вы будете проводить ночи. Распределяю вас я. Внутри найдёте все необходимые вещи и даже больше. Напишите свой вопрос на английском или французском языке и положите его за дверь перед началом «затемнения», коим я обозначаю время, после которого из комнаты нельзя будет выйти в течении шести часов. Благодарю за внимание. Надеюсь, нам с вами удастся сделать этот мир гораздо лучше. Желаю удачи/.       После окончания записи (если это вообще была она) ещё несколько секунд в огромном зале орудует мёртвая тишина, заглушаемая лишь чьим-то дыханием, однако, как по щелчку пальца, в какой-то момент все воплощения и люди, стоящие друг с другом, начинают перебивать находящихся рядом и громко возмущаться по поводу не только недавнего сообщения, но и ситуации в целом.        — А. Ясно. Всё было так понятно, что лучше не стало.       — Господи, Греция, хотя бы раз не комментируй любое слово от потенциально опасного человека, — Палестина на эмоциях подходит к водопаду, что так и манит к себе. Страна резко опускает голову в воду, но сразу же достаёт её с характерным визгом. Видимо, не тёплая.        — Все закончили с высказываниями? Думаю, этой информации пока достаточно, чтобы сделать определённые выводы, — около бассейна садится и Триша, рассматривая механизмы стока и стараясь предположить, где они вообще могут находиться, — Воду нужно куда-то сливать. Либо она проходит круговорот и возвращается обратно в бассейн, либо мы имеем дело с богачём, который весь отток сбрасывает в ближайший водоём.        — Ситуация слегка не клеится, — хмыкает Союз, беря Рейха за локоть, дабы отвести подальше от остальной группы для дальнейших обсуждений наедине.        — О, нет, никто никуда не уходит, мы будем работать в команде, — ЕС, заметив грубое, как ей кажется, неуважение, быстро пересекает несколько метров и преграждает Рейху и Союзу путь, — Если все сейчас разбредутся кто куда, то станет невозможно скорректировать дальнейший план действий, — она серьёзно смотрит на остальных, всем своим видом давая понять, что мириться с подобным положением дел не собирается.       — Какой смысл? Нас запер здесь какой-то сумасшедший, а мы тупо будем исполнять его хотелки? Это даже бесполезнее, чем вообще ничего не делать.       Мексику и её весьма громкий голос всё ещё глушит галдёж остальных игроков на фоне, что не особо хотят вступать в основные разборки и предпочитают решать всё между собой.       — Вы не правы, мисс Мексика, раз нам сказали, что шанс выжить есть у всех, то разве хоть какое-нибудь полезное действие будет плохим? Этот человек поступает ужасно, но стоит принять ситуацию такой, какая она есть, — Ни Лань, стоявший до этого близ очередной колонны, вычищенной, такое чувство, языком, тоже решает, что самое время высказывать предложения.       — Он прав, мы уже ничего не можем изменить, остаётся надеяться, что Проводник не врал. Это логично, — Китай тоже не теряет времени, касаясь длинными тонкими пальцами шероховатой поверхности стены, — Это, кажется, соль.        — А, теперь понял, почему мы такие идиоты сегодня, — РФ усмехается. Он вообще не хочет вести светских бесед, а тем более в компании ЕС, Греции и Китая, что уже успели зарекомендовать себя, как воплощения, которые в чрезвычайной ситуации не станут принимать возражения. А их у России было много. Если осмелится начать, то обязательно предъявит за то, что ему одежду нормальную не выдали. Выглаженный костюмчик, измятый теперь до невозможности, напоминает скорее о недавнем собрании в Москве и каких-то новых уроках для школьников и студентов, а посему мечты сжечь этот дорогущий кусок ткани так и лезут в голову.       — Может, ещё разок всё переварить? — молодой Марк, полный энергии, подходит к ЕС, дабы убедить её наконец-то взять ситуацию под контроль. Однако прежде чем Евросоюз успевает согласиться и открыть рот, на второй план её отводит гордо звучащая речь Америки:       — Дорогие мои страны и люди, а также Россия, попрошу на пару минут заткнуться и внимательно послушать, что я собираюсь сказать, — на этом моменте США фирменно улыбается, ловко подпрыгивая на внушающее доверие ограждение своеобразного бассейна. Америка, дожидаясь, пока гул относительно утихнет, внимательно смотрит на РФ, который корчится от такого любезного выделения его персоны, — Мы, к сожалению, застряли в не очень простой ситуации, однако нужно помнить правила поведения в таких случаях. Во-первых, стоит слушать захватчика или, как он представился, Проводника. Во-вторых, лучше ведь и правда выполнять требования и жить дальше, нежели сопротивляться, умирая. Суть ведь, по факту, проста…       — Он сказал, что всё происходящее адресуется вам, странам. Так почему страдаем мы? — строгий голос Бриттани, звучащий в практически полной тишине, доходит и до Америки, от чего он ненадолго замолкает, тем самым упуская своё место спикера.       — Поверьте, не все воплощения творят безрассудные вещи. Мы даже не знаем полной философии этого человека. Над этим можно будет подумать немного позже. Сейчас надо решить, будем ли мы сотрудничать. Прошу прислушаться ко мне, это ведь не поле боя, а, считайте, игры на выживание. Может, стоит ненадолго выйти из зоны комфорта? — РФ, не теряя времени, тоже лезет вслед за Америкой, вызывая тем самым его хмурый взгляд, намекающий на то, что позицию говорящего отдавать он не намерен.        — Ну конечно же, я абсолютно согласен. Союз людей и воплощений принесёт нам лишь выгоду. Уверен, мы все сможем выйти живыми и, по возможности, невредимыми. Нас ждёт непростая ночь, поэтому давайте не будем шуметь, а обсуждать что-то шёпотом, — США улыбается. На момент России кажется, что эта улыбка действительно адресована всем присутствующим в белом раю. Даже ему. Америка почти такой же живой, как и на выступлениях перед своим народом. Он говорит громко, слаженно (явно знает, что пытается донести), смотрит осознанно и с такой… надежой, что РФ хмыкает про себя. У него так не получается.       «Ты всегда должен быть суровым со своими будущими подчинёнными» — твердили ещё его человеческой оболочке воспитатели Российской Империи.        «Ты всегда должен всё контролировать» — указывали старые советские няньки, успевшие повидать и не таких, как он.        И плевать всем было, что Россия, по факту, страна, созданная ещё миллионы лет назад. Плевать они хотели на его многовековой опыт хождения по миру в «нормальном» облике. И, конечно, кому не было плевать на его желания скорее выбраться из этой клетки. Поход туда, поход сюда, война, ещё война, потеря памяти (как и подобает ещё несформировавшейся как личность стране), нравоучения от предшественников, опять война и так по кругу. Пока крыша не поехала окончательно. Да и сейчас едет, что скрывать.        Выступать, как США, Россия уже давно перестал. Не может. Не дают. А давали ли?       — Над дверями табло. Там указано по два игрока. Пройдём по комнатам, или продолжим бессмысленные диалоги? — Германская Империя, ища своё название на светящихся ярким жёлтым экранах, вмиг замирает, читая над характерным «ГИ» колкое «Германия». Даже не с Пруссией. Он и не знает, везение или нет.       Сама Пруссия замечает нужную дверь в самом дальнем от водопада месте, когда её соседкой оказывается Испания, верно подметившая весьма интересный расклад:       — Он пытается нас разделить? Может, чтобы впечатлениями поделились, — она усмехается. Отходит медленно к комнате, трогая дверь, которая без каких-либо проблем открывается, пропуская внутрь, — Ого. А этот Проводник постарался.       — И как назло мы оказываемся вместе, мой дорогой ядерный конкурент, — США, зацепившийся взглядом за комнату, находящуюся около водопада, ухмыляется про себя, — Догадываюсь, почему всё складывается именно так.       — Блестяще, значит, он либо чёртов гений, либо идиот, — сам Россия, выведенный из своих раздумий, рвётся к двери первее, желая осмотреть все внутренности.        Каждая из комнат (как выясняется, они одинаковы по своему строению) имеет две большие кровати, которые, в свою очередь, приглашают поспать на их мягких матрасах, расслабляющих лишь своим видом. Вход в комнату на деле является лишь частью внутреннего мира местных «гнёзд», ибо, проходя дальше, можно заметить ещё несколько дверей, за каждой из которых находятся обустроенный всем нужным чистый душ и ванна, а также кухня с плитами и отлично работающим холодильником.        — И вот ему реально некуда было всрать весь свой бюджет? Господи, не поверю. Ну, никак, — Греция, старавшаяся молчать всё это время, опять начинает недовольную тираду об отсутствии у Проводника не только мозгов, но и финансовой грамотности.        — Я думала, нам тут не отель предоставят, а конуру, — мечтательная Триша падает с громким звуком на свою кровать, когда рядом присаживается Браин, размышляющий о том, стоит ли сейчас вообще пытаться хоть с кем-то поговорить.        В комнатах неожиданно для всех висят часы, указывающие, по ощущениям, точное время по часовому поясу Нейтрального Города, пусть тот и не был связан с Землёй своими законами и принципами существования. 

***

      — Как впечатления? — откладывая в сторону лист с примерным рисунком гостиного зала, Рейх усмехается и подходит к кровати, что успела стать «общей». Третий не собирается спать без Союза, будь тут хоть трижды удобно на отдельном ложе.        Они уже успели опробовать душевую, дабы смыть с себя всю грязь, накопленную на первом испытании, и переодеться в чистую одежду, что горами лежала в личной гардеробной комнате. Как Проводник узнал их размер (он был одинаков, поэтому трудностей с выбором не возникло), ни один, ни другой предпочитают не знать.        — Пытаюсь вспомнить, как я сюда попал. Вышел из торгового центра, а дальше всё в тумане. Я думал к тебе уже ехать, но проснулись мы и так вдвоём, — СССР участливо отодвигается, освобождая место для ещё одного воплощения, желающего как можно скорее отдохнуть и, по возможности, не утонуть в ночном кошмаре.        Благо, кровать вполне позволяла лежать на ней вместе, ни капельки не смущаясь подобной нагрузки, хоть частично это можно было списать на один рост и вес, а также на пусть и высокое, но не особо крупное телосложение.        — Помню, как меня похищало моё же правительство, чтобы проверить на стойкость и сообразительность. Пожалуй, не стоило забрасывать, — Рейх укладывается, начиная разглядывать потолок, усеянный золотыми узорами и рисунками очередных библейских персонажей, — На удивление, здесь хорошо обустроено помещение. Ждал подвал, признаюсь.       — Такое чувство, что это отдых с элементами хоррора. И не с таким справлялись. Закончится путёвка в этот санаторий, так и выберемся, — Союз, вымотанный до жути, сквозь сон находит родные губы, что тихо шептали какую-то алгебраическую формулу, — Опять нервный, — СССР, улыбнувшись, налегает чуть сильнее, заставляя Рейха ненадолго отвлечься от составления нового учебника.       — Что с тобой? — Третий, недовольно хмыкнув, всё-таки придвигается ближе.        — Когда мы нервничаем, начинаем вспоминать какие-то научные факты. А я не люблю нервничать, ты же знаешь. Так что расслабься и отдохни.        — Ты тоже нервничаешь, просто устал слишком, я по твоим рукам вижу. Кое-кто забыл, что привычки у нас на двоих, и покалывание в ладонях при стрессе - одна из них. За километр мурашки чувствую. Кто бы говорил, Союз.        Их спокойный и слегка укоризненный взгляд быстро сменяется смехом в плечи друг друга и осознанием, что данная ситуация действительно выглядит скорее как долгожданный отпуск, нежели страшная казнь провинившихся. Спустя ещё несколько лёгких поцелуев, сопровождаемых соревнованием «кто первее», Рейх и Союз всё же решают ложиться спать, пока на это есть время и желание, что могло резко пропасть от очередного ночного кошмара.        Взявшись за руки и отвернув головы в разные стороны, они накрываются по пояс утончённым белым одеялом, ощущая кожей дороговизну материала, из которого была сделана вещь.        Впрочем, сейчас это уже не имело никакого значения. Главное - они вместе. Ведь тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит.

***

      Людские страдания. Далёкие от воплощений, но одновременно настолько родные и понятные, что всё это пугает до сбитого к чёрту дыхания, едко хрустящих пальцев и кровоточащей от нервов покусанной губы, выдавливающей из себя последние запасы крови. Пугает та трепетность, с которой создавалась каждая страна, изначально планируемая, как прототип «идеала», того, на кого стоит равняться каждому человеку, идущему по пути эволюции. Пугает сама возможность навсегда оказаться взаперти с чувством полной «схожести» и грязной ординарности, присущей каждой державе. Тела одни, а вот сущность… ещё хуже.       — Мы ничем не отличаемся от тех, кто уничтожает Землю собственными руками, — Греция корчит лицо до неприятного морщинистого чувства близ щёк и лба. Словно тряпку выжали, — Страны такие умные. Воплощения такие бесстрашные, — она громко смеётся, кривляя распространённые хвалебные тезисы, но в следующую секунду со всей силы, ни капли не заботясь о сохранности рук, ударяет о белокаменную стену кулаком, после чего с психом сплёвывает горький вкус отвращения от самой себя, — Просто наглые позорища, из-за которых страдают невиновные. Как кто-то может считать животных опасностью, когда настоящие мрази мило улыбаются с экранов.       Греция не беспокоится о том, что кто-то может её услышать - уже успела понять, что звуконепроницаемость в здании присутствует, выполняя заданные функции на отлично. А также, что немаловажно, она абсолютно одна. Видимо, с ней должен был поселиться тот самый мужчина из комнаты испытания. Даже забавно. Так насмехалась над человеческой глупостью, а теперь гневается из-за невозможности прийти в себя в полном одиночестве.        Это убивает.       Мысли. Опять мысли. Слишком много. Спать хочется. Но не может. И не уснёт.        Вновь начинает расхаживать по комнате, цепляться взглядом за каждый попадающийся на глаза предмет. Смотрит, смотрит и ещё раз смотрит, нет ли чего подходящего. «Для чего?» - скоро забывает. Придумывает критерии, ищет и забывает. И по кругу. Бежит как хомяк в грёбанном колесе Сансары, а при очередном обыске комнаты просто сваливается на пол, царапая никак не вписывающийся в атмосферу салатовый коврик, стараясь измотать себя уже до конца. Еле как доползая черепашьим ходом до ванной, Греция блюёт прямо в душевую кабинку, не желая позже вытирать остатки с ободка унитаза.       Она хватается за стеклянную стенку и ощущает, что начинает плакать. Плакать? Да чтобы она и плакать? Чувство унижения и ненависти ко всему на свете сопровождается очередным рвотным позывом, что чудесно аккомпанемирует происходящему в уютной (словно издевательство) комнате. Сплёвывая последние кусочки недоеденного мясного блюда, Греция медленно снимает с себя испачканную одежду, кидая её в угол ванной комнаты. Наспех включает воду и садится на холодный пол в душе, однако в душе желая вырубиться и проснуться где-нибудь на тёплых Гавайях, под лёгкую ненавязчивую музычку выбирая наряд на завтрак в отеле или для танцев на вечерней ложе. Вода с громким звуком ударяет по плечам и мокрой голове, отвлекая и стимулируя дальнейшие размышления.       — Убого. Просто убого. Почему я настолько неопределённая. Какого хрена меня вечно кидают из одного лагеря в другой. То смеюсь в лицо простреленному, то выворачивает от одной лишь мысли о невинных. Идиотизм. А я не хочу быть идиоткой. Стоит думать. И выбираться. Но сначала думать. Всё будет хорошо. Со мной всё будет хорошо, — чётко произносит Греция, прежде чем перекрыть воду. С неё хватит и одной драматичной минуты, — План. Первое, что мне нужно - план. Слезами горю не поможешь, — оставляя острыми, в некоторых местах подломанными, ногтями следы на пояснице, она вновь срывается на крик, колотя собственные руки за слабость. Нельзя. Сильные так не поступают.       Греция знает, что как страна должна будет помочь. И знает, что если не сумеет - этот ад останется с ней пусть и не навечно, но в качестве ночного кошмара на десять лет сойдёт.       — Я всё ищу предателя. Я всё подозреваю. Я знаю, он не оставит это так. Он меня не оставит,  — сплёвывает. Находит полотенце, всё белое, пахнущее цветами, аж тошно себя обтирать. Вещь убийцы. Мерзко. С психом поднимает брошенные ещё пару минут назад предметы гардероба и бережно расправляет, ища видимые пятна, коих не обнаруживает, — Я схожу с ума.        Греция чувствует, что перестаёт чувствовать. По законам жанра, кто больше всех возмущается, тот на деле больше всех наплевал на происходящее. Она прекрасно понимает, что начинает постепенно параноить, путаться в мыслях, собственных показаниях. Во всех видит врагов.        — Страшно осознавать, что ты мне самый главный неприятель, что испортит не только жизнь, но и репутацию, — усмехается. Как и отражение в чистом, ничем не запачканом зеркале.

***

      — И как он вообще совместил в себе всё это, м? — Россия, свесившись с чужой кровати вниз головой, смотрит на сидящего на полу США, что уже битый час старается выписать хоть что-нибудь о Проводнике, месте или, на худой конец, времени. На листочке (коих было много, как и всевозможных карандашей да красок) остаётся нетронутая надпись: «facts». На деле никаких «facts» и нет, однако Америка строго решает, что ему нужна информация для мемуаров.        — Может, водопад находится на пригодной для строительства территории?       — И много ты таких видел?       — Вот кого я давно не видел, так это тебя в хорошем настроении. За нас не требуют выкуп, вот и славно. Остальное можно пережить. Самое главное - позаботиться о людях, — США ненадолго всё же решает отложить «внушительный» список фактов и обходит кровать, дабы присесть с другой стороны, — Я услышал, когда ты проснулся в том подвале. Мне показалось, даже не был удивлён.       — А чему? Помню, что, когда выходил из пекарни, я повалился в обморок. Охраны поблизости почему-то не было. Весьма ожидаемо. А ты, смотрю, зря время не теряешь. Уже всех построил, речь толкнул. Чувствую себя униженным, — Россия усмехается. Ему действительно не особо нравится осознавать то, что он буквально «отстал» и не среагировал первее. Может, сейчас всё бы сложилось иначе. Первое место… столь недосягаемое для него, сколько и желанное, — Я рад за него. Америка заслужил держать в руках «невидимый микрофон», но в голову лезут мысли, что я никогда не буду этого не достоин. Зависть. От себя мерзко.        — А вот нужно было думать наперёд. Поверь, у меня речи на каждый случай жизни.        — Так завидую, что сейчас лопну, — саркастично (хотя скорее нет) говорит РФ, поворачивая голову в сторону собеседника и понимая, что в ближайшие часа два на свою кровать уж точно не пойдёт.       — Ты не думал попробовать сбежать? Ну, знаешь, разработать план, исследовать территорию? — Америка понижает голос до еле различимого шёпота, а сам лишь в потолок смотрит да искоса на Россию поглядывает, не уставая весь день этим заниматься, — Банальный интерес своим соперником, не более, — на деле же - неразличимое и непонятное никому желание найти себя рядом хоть с кем-то, кто мог бы принять.        — Бесполезно. Мы не в подвале, а в самом настоящем дворце. Не думаю, что получится. Впрочем, Грецию ничего никогда не останавливало, — РФ, усмехнувшись, осторожно ложится рядом, держа при этом дистанцию. Такую нужную, но при всём и столь незначительную.        — Знаешь, это так странно. Мы словно получили шанс на… не могу подобрать слова. Просто мы общаемся с тобой несколько лет, делимся порой чем-то важным, личным, но в то же время далеки даже от дружбы. Нормальные разговоры для меня - редкость. А тут такая ситуация, что сам теряюсь. Может, командная работа действительно поможет. Но звучит банально, признаю.       — Я ведь не хочу тебя убить, Америка. Мы действительно можем неплохо ладить. Представляю порой наш союз, — РФ усмехается. Их союз - то, что будет оставаться лишь туманным будущем, усеянным множеством бескрайних сомнений, чёрных пятен и редких пробелов, напоминающих самому России течение истории. Грандиозно. Но всегда неидеально.       — Правда? И как? Не развалился ещё? — США ухмыляется, заставляя лёгким подколом сделать то же и РФ.       — Проверим уже завтра. Но пока… расскажи мне о своём любимом фильме, — Россия кладёт голову набок, на мягкую белую подушку, чтобы насладиться долгожданным «отпуском» от мировых проблем.        — Что? Ты же знаешь, «Судная ночь».       — Надо отвлечься. Давай, не хмурься. Вспомни интересные факты какие-нибудь, — после того как Америка наконец-то улыбается, РФ тоже, не отставая, приподнимает уголки губ вверх.        Они начинают короткие переброски такими же короткими диалогами о различных фильмах и жанрах, порой перебивая друг друга, но сражу же прося прощения и со спокойным лицом слушая грамотные рассуждения дальше. Это напоминает несбывшиеся мечты о первых свиданиях, где партнёры слегка неловко, но заряженно говорят о себе, своих талантах, увлечениях, погружая во внутренний мир абсолютно незнакомых и чужих людей, следуя принципам доверия. Странам доверять нельзя. Ни смертным, ни друг другу.        — Знаешь, — в какой-то момент произносит Америка, — Если у меня получится что-то узнать, то первым, с кем я этим поделюсь, будешь ты.        — Считаешь меня полезным?        — Равным. Ты меня понимаешь. Мою логику, принципы. Смотришь, так скажем, без осуждения, — США с полуулыбкой отворачивается к светильникам, чтобы разобраться в их работе.       — А как же Греция? Казалось, ей весьма интересно это всё, — Россия подрубает лампу близ второй кровати, на которую он, по идее, должен будет лечь.       — У неё своя лодка. Прозвучит смешно, но тебя я знаю даже лучше.       — Ну, мы и общаемся неплохо, если не в Зале Собраний. Ладно, а Испания или Корея, с ними что? — РФ, действительно заинтригованный, вновь садится на кровать к Америке, глазами спрашивая «можно ли?».       — Не мой типаж, — США приглашающе хлопает рядом с собой, — Люблю уверенных, умных, прямолинейных и слегка дерзких, — неясно, чем не соответствуют данному описанию Корея и Испания, но РФ решает не задавать лишних вопросов.       — То есть меня, — самодовольно усмехается Россия, в ту же секунду уворачиваясь от маленькой подушки, запущенной в него оппонентом.        — То есть ты тот, кто подходит.       — Не отменяет моих слов, — в жесте мира РФ поднимает руки вверх.        — Мы можем работать вместе, а можем - отдельно, выбор за тобой, — США ухмыляется, наблюдая, как РФ осторожно тянется за рядом лежащей синей подушкой, и тут же перехватывает его левую руку, нависая сверху и давая понять, что с ним играть в такое бесполезно. Однако, не продумав план до конца, получает по лицу чем-то мягким справа под громкий смех России.       — Личико только попроще сделай, Аме, — РФ, видя недовольного и знатно обескураженного США, не удержавшись, щёлкает его по носу, словно провинившегося мальца, пусть их возраст, в принципе, нельзя было измерить. Никто из них не помнит, когда они осознали себя как воплощения, отчего становится лишь интереснее.       — Теперь я точно уверен в своём выборе, — Америка притихает, всё ещё не спеша опуститься и отстраниться, дабы залечить открытую рану, нанесённую по собственной гордости.       — Мы не выглядим, как главные соперники на международной арене, — Россия тоже понижает голос и заправляет назад изрядно потрёпанные волосы, что перекрывали весь обзор на сонного и такого домашнего США.       — Завтра нам предоставят шанс сблизиться больше. Постепенность бывает живительна. Стоит узнать друг друга даже в таких делах, — Америка всё-таки отползает на вторую половину кровати, оставляя РФ в отрезвляющем одиночестве, — Это глупо, наше общение - доверие на грани взаимного сарказма, перемешанного с пьяной философией. Что я несу вообще. Меня точно не заразили вирусом типичных книжных героев?        — Да, ты прав, — натянуто улыбаясь, Россия направляется к своей кровати, выключая в комнате яркий свет и оставляя лишь маленький светильник в виде полумесяца.        — Добрых снов, — вслед за РФ США приподнимает уголки губ и накрывается плотным и тёплым одеялом. Зачем оно стране, которая может отключить влияние холода на тело - неизвестно.        — И тебе.       Комната погружается в тишину. 

***

      — Знаешь, если бы я был на твоём месте, то не стал бы так себя вести, — хмурится Германия.        Они с ГИ сидят (а точнее сказать - просиживают бездельно время) в комнате уже битый час, горбясь над листом бумаги и чёрной ручкой. Решиться писать письмо с вопросам было весьма легко, однако взять и задать эти самые вопросы - не очень. В голове было слишком много информации, а также интереса ко всему, что может пригодиться в дальнейшем. Сегодня их не ждёт испытание, но быть готовым нужно отныне на постоянной основе.        — Пруссия мне как родная уже, она не обижается, — Империя многозначительно хмыкает и ловким движением руки подхватывает листик, ручку, а заодно и инициативу, — Давай сначала спросим о том, какого типа будут испытания.       — Говорили, ты слушал вообще? — ФРГ вздыхает. Ему не нравится потенциальный проблемный сосед, что не может даже вспомнить о таких важных моментах, — Как нас сюда занесло?       — Тогда о здании. Этот водопад мне покоя не даёт, — ГИ в извинении улыбается, выказывая этим жестом добродушное отношение к сокоманднику.       — Расскажи о Пруссии. Рейх мне никогда не говорил. Вас не понимает ни одна страна, а вообще ходят слухи, что вы планируете совершить революцию, — ФРГ знает, что нагло врёт, выдумывая всякие бредовые небылицы, которые звучат как сказки про фей и драконов от детей лет пяти, но ему жизненно необходимо хотя бы раз в жизни вывести Империю на эмоции и здравый рассказ о себе.       — Я бы за эти слухи язык отрубил, — что и требовалось доказать, — Ты всё сам понимаешь. Я её убил. Перерождение - очень больной и мерзкий процесс, где ты буквально собираешься заново по кирпичикам. Кишки, сосуды, суставы. Ко всему этому добавь предательство и свержение её личности действующей страны. Конечно, Пруссия будет ненавидеть меня. У нас всё взаимно, — ГИ, выводя английские буквы, с улыбкой склоняет голову в сторону, как бы оценивая проделанную работу.        — Неужели на этой ситуации и строится ваша вековая ненависть? — в принципе, Германия всё это знал ранее, наслушавшись их споров. Непонятным оставалось лишь одно. Что настолько могло задеть Пруссию, что она уже несколько сотен лет так отчаянно пытается доказать своё превосходство.       — Да. Не всем нужны мученические причины, дабы возвести себя в ранг злостных мстителей, — Империя ухмыляется.       — Я положу письмо за дверь, — ФРГ понимающе кивает, осторожно складывает лист, аккуратно прижимая концы бумаги друг к другу, и подписывает. На всякий случай, — Ему, наверное, много кто будет писать. И зачем вся эта херня. Приучить нас слушаться?        Прикрывая за собой дверь, Германия замечает ещё несколько воплощений и людей, толпящихся в главном зале и рассматривающих картины. Яркие, живые, полные эмоций. Не похожи на него.        Вся эта ситуация буквально должна была ударить по самому больному, открытой ране, что гноила у всех стран уже несколько десятилетий. Должна была раскрыть все шрамы и порезы, оставленные невидимыми руками рынка . Их рынка. Где каждая держава пытается жить как может, вертеться, словно уж на сковородке, и не допустить одного. Полного уничтожения планеты. Спохватиться в последний момент, кричать, не спать ночами, дабы найти решение - неотъемлемая часть работы, которую всегда нужно выполнить.        Никто из них не выбрал бы быть страной. Не выбрал бы нести вечную ответственность за не только свои действия, но и проступки коллег, заканчивающиеся безоговорочным провалом. Страны были созданы миллионы лет назад, и вселенная явно не позаботилась о том, захотят ли воплощения подобной жизни. ФРГ часто думает о том, что где-то сейчас гуляет человек, который в будущем будет работать по тем же принципам, соблюдать те же правила и подавлять желание выйти в открытое окно, пока в него не прилетело чёртовой ядерной бомбой, коей Германия давно не боится. Смерть для него не выход. Слабость. И он считает себя слабым. Тем, кто мечтает о смерти. Но он тот, кому её никогда не встретить.        — Как вы? — ФРГ приветливо улыбается, подходит ближе, пристраиваясь к команде. Он спрашивает на английском, мысленно надеясь, что этот язык знают все присутствующие. Другие команды ведь как-то общались.       — Пытаюсь отмыть тушь с глаз, — Триша улыбается в ответ.        — Эта дурочка отказалась пользоваться специально предоставленным средством для снятия макияжа, — рядом стоит её брат, придерживая волосы сестры, пока та, закатывая глаза, вновь окунает лицо в холодную воду своеобразного бассейна.        — Я не доверяю ему. Вдруг он мне что-то подмешал, и у меня начнётся аллергия, — Триша с недовольным видом встаёт с колен, в последней раз протирая глаза. С неё хватит.        — Верное решение, — усмехается Корея, что всё это время царапала ногтем стекло, за которым хранилась «Тайная вечеря», — Однако нам всё равно нужно будет принимать подачки. Без питьевой воды и пригодной еды не выжить.        — Я один не считаю, что этот человек желает нам лишь зла. Мне очень даже интересно, что сподвигло его на данный поступок, — Браин машет рукой, присоединяясь к беседе, — Вдруг он травмирован. Хотя, глупо полагать, что нет. Адекватные люди такого не творят.       — Не думаю, что это его хоть как-то оправдывает, — Германия, только отошедший от обилия белого цвета, вновь начинает осмотр зала.       Непонятный водопад, хрен пойми, откуда взявшийся, картины, колонны и статуи. Спасает чужие глаза лишь блеск различных камней, делающих стены более приближенными к бежевому оттенку, — Мы тут скоро эпилептический приступ словим.       — Никто не говорил про оправдания. Банальный интерес, — Браин застенчиво улыбается, — Я, как истинный биолог, — на этом моменте мужчина делает паузу, дабы поумерить энтузиазм, — Интересовался психологией людей. Допросить, проанализировать… Было бы очень и очень хорошо!       — Верю, — безучастливо хмыкает Марк, — Но нам бы сначала выйти из этого кошмара живыми.       — Что ты опять начал? Было же сказано, что всё пройдёт нормально, если подыграть, — Триша, не унимаясь, продолжает препираться с братом, цыкая после каждого его слова.       — Прекратите, на весь зал слышно, — Ни Лань, стоящий вместе с Китаем близ закрытых отныне выходов, нравоучительно и с долей недовольства в голосе прикрикивает, чтобы его речь дошла до другого конца помещения.       — Верно, лучше расскажите, как прошло ваше испытание, — Китай берёт спутника за руку, настойчиво ведёт к остальным.        — А чего рассказывать, — в дверях ещё одной комнаты появляется Испания, причёсанная и в новом костюме, что более подходит для игр на выживание, — Тест на трезвость и чуть ли не самая идиотская метафора в мире. На головах цифры, нужно понять в каком порядке вводить код. Ничего особенного.        — У нас кровный ритуал был. У вас, как понимаю, интеллектуальный тип. А у кого тогда физический. Интересно, что там, — Лань расслабляется, довольно присаживается на диван около шумящего водопада, не беспокоясь о надоедающих брызгах. Подминает под голову подушки и готовится слушать.       — У нас с Германией, — вслед за Испанией выходит Пруссия, осматривающая зал на наличие бывшего ученика, и, не находя его, с лёгкой улыбкой мостится рядом с Ни Ланем.        — Подбирали ключи к отсеку на потолке, — кратко поясняет ФРГ.        — Нас там чуть не затопило, — Пруссия решает, что выжимка всего главного - это не залог успешного пересказа, поэтому продолжает сама, во всех подробностях разъясняя суть испытания. Она, наконец-то развеселившаяся, не замечает, как уходит Германия, которому, по всей видимости, стало скучно.        Библейские девы гуляют по потолку, собирая звёзды, хранящие в себе свободу, пока господа и дамы на холстах в зале, построенного словно по подобию древнегреческого прототипа, искоса смотрят на новых гостей, среди которых оказываются Японская Империя и Королевство Италия, как всегда улыбающиеся. Они тихо присаживаются на другой диван, стоящий поодаль, продолжая свой незамысловатый диалог. Лица их расслаблены, эмоции, как по трафарету, ничем друг от друга не отличаются, заинтриговывая и отталкивая одновременно. Как два злодея, продумывающих месть, на самом деле лишь желающих насладиться совместным времяпрепровождением.        Всё слишком идеально. Ладящие страны и люди, красивые декорации, рисунки, водопад. Не хватает лишь горящего камина для полноты картины. ЯИ и КИ прекрасно понимают: это всё лишь обманка, что заставляет чувствовать себя в комфорте и безопасности, а на деле скрывающая истинные намерения «Загадочного человека». Проводника. Имя ужасное. Клишированное. Как и всё здесь. Они уж точно знают.        — Помучал он, конечно, Пруссию с её командой. А нас не тронул. Как и Грецию. Мило, — Королевство улыбается. Ему даже могло бы стать приятно.       — Затишье перед бурей? Впрочем, пока нам дают расслабиться, нужно пользоваться моментом. Кто же знал, что до такого дойдёт, — Империя, не теряясь, тоже приподнимает уголки губ, — Зря мы в это ввязались.        — Я бы хотел тебя уберечь, — КИ переходит на шёпот, приближаясь к чужому лицу. Он прекращает улыбаться, наоборот, выглядит грустным и вялым. Снимает маску перед Японией, что тоже придвигается ближе.        Их не видят остальные, слишком занятые бесполезной болтовнёй и глупыми домыслами. Их видят лишь дамы с картин. И Луна.        — Мы не слишком громко говорим? — ЯИ боязливо оглядывается, но никого не находит. В принципе, как и ожидалось.        Вместо ответа Королевство бегло целует его прямо в губы, живо отстраняясь, застенчиво опустив глаза. ЯИ улыбается, притягивая чужое лицо к себе за подбородок, и нежно проходится своими губами по уже родным, самым сладким и самым приятным. Самым-самым.        — С нами всё будет хорошо. Я тебя не оставлю, — в перерыве шепчет Японская Империя, осторожно касается рукой плеча КИ и поглаживает в утешающем жесте.        — Я тебя тоже, — отвечает Королевство Италия, резко обхватывая талию ЯИ в объятиях, и сразу же извиняется за приченённую грубость, — Я не смогу без тебя. Это так глупо, но правда.        И ещё это говорит гораздо громче, нежели признания в вечной, безгрешной любви. Две могущественные ранее страны, противники всего мира. Те, кто несмотря на правительство никогда не предавали, не бросали. Они те, кто были, есть и будут рядом.        — Пошли в комнату, мне не нравится в их компании, — ЯИ кивает в сторону дискутирующих людей, расположившихся у бассейна, вода в котором, видимо, начала нагреваться, ведь Марк, не стесняясь, присел у своеобразного бортика, окунув туда ноги.       — Да, хочу любоваться тобой без их нудных диалогов. И, желательно, на мягкой тёплой поверхности, — Королевство встаёт, приглашающе протягивает руку, в следующую секунду ощущая прикосновение ладоней.       — Милый намёк. Греция научила? — усмехается Япония, чувствуя, как спадает тревожность, когда они заходят в чуть ли не личные покои и закрывают дверь.         — Не упоминай её этой ночью, а то язык откушу, — кривится КИ, но по-настоящему плохих эмоций не испытывает. Лишь желание ненадолго сбежать от всего происходящего.        — Ещё милее, — смеётся ЯИ, отходя всё ближе к своей кровати, играюче тянет за собой Италию, не прекращая этим действовать тому на нервы. Перестаёт, лишь когда чувствует, что его заваливают на белые простыни, а тело сминает одеяло, — Думал доставить тебе удовольствие, — задумчиво хмыкает, но быстро оставляет попытки сказать хоть что-то, пока губы Королевства смазано проходятся по чужой шее, — Ладно, понял.        — Чтобы сегодня у тебя на уме был только я. И ничего более.       — Диктаторских замашек не растерял, — посмеивается Империя, но сразу же глушит стон в руке, ощущая длинные холодные пальцы КИ на животе и бёдрах, нежно проходящие и надавливающие, вызывая мурашки и желание притянуть воплощение к себе как можно ближе и не отпускать.        — Если очень надо, то веди сам, мы же не из стеснительных, — прикусывая чужое плечо через открытую рубашку, говорит Италия и весело ухмыляется, наблюдая за попытками возлюбленного увернуться от очередного поцелуя в губы, — Не вредничай. А то уйду сейчас к этим болванам.       Не стерпев такого оскорбления, Японская Империя сам тянет на себя, фиксируя руками чужое лицо за щёки, которые были самой нелюбимой зоной Королевства. И которые так обожал целовать ЯИ. Он, в целом, всего КИ обожал.        — Говоришь ни о ком не думать, а сам, — наигранно обижается и вновь целует, стараясь уловить момент.        Королевство Италия расслабляется. И сразу же «ойкает», когда его кладут на лопатки, перемещая подушку под голову, дабы было удобнее.       — Ну, это нечестно, — пытается встать, но оказывается прижатым к простыням. Теперь уже он громко вздыхает, кладя свою руку на белые волосы напротив, выбирая редкие красные пряди, чтобы провести короткую линию от них к «лучам» на флаге и дойти до круга на носу.        — Это за мою гордость, — шепчет в шею Империя, не переставая держать партнёра за руку. Ощущение спокойствия. Участливости.        — Раз уж я у тебя с диктаторскими замашками, то снимай с меня рубашку и начинай творить чудеса своими прелестными губами, — улыбается КИ, подхватывая Империю за подбородок и в который раз целуя.       — Слушаюсь, моя душа. 

***

      — И почему я не удивлена, — думает Турция, осторожно прикасаясь накрашенными ноготками к рисунку лотоса на собственном плече. Оно всё ещё чешется, однако тёплая вода помогает успокоить раздражители.        Палестина, с которым её поселили, куда-то ушёл, весь хмурый и недовольный, так ещё и не переоделся. Подобное сожительство саму Турцию не особо радовало, ведь она понимала, что не хочет находится с кем-либо в одной комнате, а также спать рядом. Мало ли, что он захочет сделать. Убьёт и не пискнет. Зачем её убийство Палестине, Турция пока не придумала.        — Нужно как-то скрыть рисунок, тут есть красная тоналка или грим? Неужели у меня совсем без шансов? — она всё же находит где-то яркую помаду, чувствуя, что ей слишком повезло с цветом флага, ведь складывается идеально. Никто и не заметит. Турция будет надеяться, что их достанут из этого места раньше, чем ей прийдётся отдать за кого-то жизнь, — Надо спрятать помаду от соседа, дабы не включал особо мозги, если они у него имеются. 

***

      — Как нас вообще сюда занесло, — смеётся Бриттани, разливая белое вино, которое она отыскала на местной кухне, по бокалам, что выглядят так, словно за них отдали пару тысяч баксов.       — Я сидела на этих ёбанных сайтах для знакомств, даже не подозревая о том, что меня хочет закадрить маньяк. Пиздец одним словом, — Виктория первая делает глоток, перед этим подняв бокал в качестве молчаливого тоста.       — Да уж, мой муж вряд ли обрадуется, что меня нет пару дней. Дедлайны горят, работники наглеют, а напарница по бизнесу слэш твоя жена пропадает. Он бы сказал «заебись».       — Поднимем тост за старые добрые маты, сглаживающие любые истории, — усмехается Вьюнова.       — Согласна. А ты откуда? Давай хоть познакомимся, веселей будет, — чокаясь с соседкой, спрашивает Купер.       — Вьюнова Виктория, тридцать лет, работаю в обычной компании юристов в Москве. Ничего особенного. А ты? Выглядишь статно.       — Ха, спасибо за комплимент, Бриттани Купер, сорок лет, мы с мужем содержим собственную фирму в Штатах. У тебя, к слову, хороший английский, — Бриттани улыбается.        — Спасибо, жила два года в Канаде.       — Хотела туда переехать, но не вышло.        Несколько минут женщины проводят в глухой тишине, лишь изредка делая новые глотки дорогого вина.       — Я пойду лягу, пожалуй. Меня от алкоголя быстро в сон клонит. Извини, я не особо общительная, может, завтра утром поговорим, ладно? — Купер поджимает губы, чувствуя, что уже зевает от сморившей усталости.        — Конечно. Будет о чём, я уверена, — когда матрас на чужой кровати прогинается под весом человеческого тела, Вьюнова откладывает бокал в сторону, — Не похожа на убийцу. Впрочем, она может специально со мной любезничать. Входить в доверие. И про алкоголь она тоже могла соврать, не стоит вытворять ничего подозрительного.        В следующую секунду вторая кровать тоже принимает к себе сонную гостью. 

***

      Пахнет сыростью. И тоской. ЕС знает, что где-то там, в Нейтральном Городе, идёт сильный дождь, от которого люди, самые обычные и ничего не подозревающие, убегают под крыши домов и магазинов, гулко смеясь и улыбаясь. Она чувствует. Горящие обилием красок вывески с рекламой странных товаров, красные фонарики на Центральной площади, висящие на высоких долговязых столбах, блестящие в своей идеальности небоскрёбы, где ютятся мирные жители. Всё это слишком глубоко засело в душу. ЕС всегда ментально там. На сверкающих улицах с весёлыми ребятами и их вечными танцами в лужах в перепачканной одежде. На улицах, где ей можно побыть собой, не беспокоясь о репутации и новых документах.        Она оборачивается, мельком осматривая уже спящую Мексику, что не стала церемониться и просто улеглась, не сказав ни слова. К ним заходили ещё двое человек, чтобы узнать, переживают ли они, однако Алиша и Сан Ук (Евросоюз всё же спросила, как зовут того загадочного парня, а Алишу знала Мексика лично) долго не продержались. Человеческий организм захотел спать. Если верить часам на стене, в Нейтральном Городе двенадцать ночи. Но ЕС не уверена, точно ли испытания проходят здесь.        Ей скорее хочется поскорее вернуться в свой кабинет, посидеть за чашкой кофе с НАТО и ООН, обсуждая насущные проблемы и шутя про то, что Россия и США скоро прожгут в друг друге дыру на саммите. Они, конечно, опустят, что эти двое слишком часто встречаются вне работы. Они, конечно, будут лишь участливо улыбаться. Они, конечно, единственная компания для самих себя.         — Пора ложиться, «затемнение» всё равно уже действует, — ЕС не знает, во сколько их разбудят, вопросы задавать не стала. Не очень и нужно ей играть в эти детские игры с письмами.        Она подминает под себя подушку, решив оставить одеяло в стороне. И так тепло.        Закрывая глаза, Евросоюз чувствует, что насчитает ещё много больших овечек, на спинах которых будут нескончаемые документы. Чтобы от скуки уснуть быстрее. 

***

      — Нет! Нет. Ещё раз повторяю, нет! — раздаётся очередной крик из кабинета Организации Объединённых Наций.        — Они пропали. Испарились, чёрт возьми. Ты это как остальным будешь объяснять? — укоризненно давит Италия, что пришла чуть ли не несколько часов назад, как только не сумела дозвониться до исторического отца, коего всегда называла «папой». Крови у стран нет. А чувства - ещё какие.       В Нейтральном Городе на самом деле уже почти каждый мимопроходящий житель знал, что случилось. Точнее, знал приблизительную версию. О настоящей не догадывались даже похищенные. Люди шептались, публиковали посты с призывом выйти и не молчать, оглашали новости в СМИ, но официального ответа так и не получили. Через час ООН должен будет созвать внеплановый саммит, где под камерами в прямом эфире пояснит, что вообще происходит.        — Хватит, Италия. Ему и без тебя плохо, — рядом стоит НАТО, придерживая Организацию Мира за плечи, пока тот так и порывается упасть на пол от накатившей вновь паники, — Пошли, надо лечь, — уже тише шепчет альянс и берёт ООН за руки, ведя к двери в личную комнату и оставляя Италию в основной части кабинета, — Свободна, — грубо отмахивается НАТО, давая понять, что разговор окончен и слушать дальше они не собираются.        — Смотрите, чтобы совесть не съела. Не я одна такая. Вас ждут миллионы… нет, миллиарды людей. Будьте добры, несите ответственность за собственную халатность.        Слышится громкий хлопок. А также секундный гул остальных воплощений, что наверняка уже окружают Италию, расспрашивая о новостях.        — Я ужасен. Отвратителен, — Организация Мира бегло набирает и стирает текст на ноутбуке, вытирая рваными тряпками слёзы, что безостановочно текут, смазывая картину перед глазами.        — Нет. Случались вещи и хуже… — начинает альянс, но его тут же затыкают громким истеричным «хватит».        — Прошлые века не считаются. Мы живём в цивилизованном мире, где подобное просто недопустимо, — ООН скидывает с колен ноутбук, оставляя его валяться где-то в пледе, а сам в это время открывает все ящики в комнате в попытках найти баночку без надписи, в которой, по идее, оставалось ещё пару таблеток.        — Не принимай ничего, пожалуйста, — НАТО сдавленно улыбается, ходя следом, дабы закрывать ящики за собеседником, что был уже явно не в себе.       — А что мне остаётся? Меня разорвут на части, как только я выйду, речи толком нет, информации тоже, я на грани, Нат, — бросая заведомо провальное дело, ООН сразу же принимается за ноутбук вновь, метаясь от одного к другому.        — Речь тебе готовят люди, пусть и не особо быстро. Надо успокоиться и выступить. Как и всегда. Хочешь, я буду рядом? Хотя, что там, я буду, даже если откажешь, — альянс усаживается рядом, берёт чужую голову своими ладонями и поворачивает так, чтобы смотреть можно было глаза в глаза, чтобы его слушали и слышали, — Мы всё решим. На этот раз вместе. Давай, надо выйти к ним.        — Меня убьют, — успокаивается, но шепчет всё с таким же страхом.        — Я не позволю даже косо посмотреть на тебя. Ты не виноват. Повтори.        — Я виноват, — ООН пытается отвернуться, но чужие руки силой удерживают положение головы, — Отпусти, — отпускают. Беспрекословно.        — Я не хочу такого, Юни. Нам нужно поговорить. Но позже. Сейчас мы выйдем и всё проясним, — НАТО знает, что ситуация не располагает, однако всё равно, вопреки мыслям, притягивает Организацию Мира к себе, окружая объятиями и шлейфом дорогого парфюма.       — Хорошо. И извини за это, — ООН обнимает в ответ. Нежно и неуверенно. Как может только он.       — Ты извини, я не должен был.        Вместо ответа тело напротив лишь отстраняется, а в следующую секунду чужие губы находят друг друга в лёгком поцелуе. ООН редко позволяет такое, зачастую либо слишком стесняясь, либо сковывая себя вечной работой, где подобное было опасным.        — Когда-нибудь ты меня бросишь, — по щекам Организации Мира опять катится слеза, — Я всех заебал со своим нытьём, но с каждым годом всё тяжелей, пойми.       — Ты нравишься мне любым. И со слезами, и без них. Просто не убивай себя этим, умоляю, — НАТО сцеловывает солёные дорожки с голубой кожи, нежно проходясь пальцами по белой эмблеме на лице.        — Прекрати, а то я опять разревусь и уже точно не отделаюсь без таблеток. Веду себя ужасно, — ООН улыбается.       — Пошли?       — Да. Они заслуживают большего, нежели молчание.        Дверь в кабинет закрывается, оставляя открытый ноутбук и пару ящиков с документами в грустном одиночестве дожидаться своего хозяина, вновь пряча от него баночки без надписей.