Своими руками

Грёзы: лечение от ревности (МБ/(ЮЦЮ|ШЦХ), весенний сон)

Проснулся демон на рассвете от тихого чувственного стона. За время сна он успел почти полностью подгрести А-Ци под себя и сейчас утыкался носом в макушку, еле уловимо пахнувшую мёдом и металлом. Впрочем, сейчас это был не единственный запах, исходящий от побратима. Бок Мо Бая прихватывала горячая, чуть подрагивающая ладонь, а колено было плотно зажато между ногами Юэ Ци, и в переднюю поверхность бедра ощутимо вжимался налившийся нефритовый стержень. Эк его разобрало-то, и вечером, и сейчас — нет, не зря они выводили его на откровенность. Под ладонью демона, обхватывающей заднюю сторону чуть влажного плеча, с которого сползла нижняя рубаха, качнулась золотистая волна духовной энергии. Отозвалась под губами, касающимися чёрных прядей, шёлково отблёскивающих в холодном свете сигила и первых серых отблесках из-за штор. Юноша в его объятиях пробормотал что-то невнятно-ласковое и снова еле слышно застонал, прижимаясь к нему теснее. Глава «Расскажи-ка, милый мой, как дела»

…Юэ Цинъюань вздохнул и взялся за чайник, заваривая травяной сбор — свой личный, с корицей, соевым молоком и мёдом. А-Хуа ходил по его гостиной туда-сюда, кусая пухлые губы… нет, скорее нервно метался, отчего уже успела пострадать пара подвернувшихся под ноги подушек. Обычно наследник Аньдина был куда более аккуратен с обстановкой, но сейчас… Сейчас А-Бай был где-то там, на просторах Северных Пустошей, и был не один — что подтверждалось пульсацией Слезы Феникса. И потому жениха их ледяного демона обуревало не только беспокойство, но и ревность. А-Хуа пытался её подавить, проговаривая вполголоса, что это только из необходимости, и что Бай-эр вернётся к нему — к ним — как только, так сразу, но помогало плохо. Шан Цинхуа всё равно тревожился и чувствовал себя уязвимым. И потому Цинъюань дождался, пока его возлюбленный окажется поближе — и выскользнул из-за стола, заступая дорогу и позволяя А-Хуа уткнуться носом в плечо. — Тебе нужно отвлечься. Иначе накрутишь себя так, что потом и А-Бай будет чувствовать себя виноватым. — Хах, А-Ци, как ты можешь быть так спокоен, когда мы тут, а Бай-эр… — Я знаю его чувства к нам, и особенно к тебе. Знаю, что он не позволит себе лишнего — только то, что необходимо, чтобы спасти жизнь и совершенствование, — он приподнял лицо Цинхуа ладонью и большим пальцем потеребил, высвобождая, прикушенную нижнюю губу. — И потом, ты сам кусал бы локти, потеряй твой принц столь ценного и доверенного подданного, ммм? — Наш принц, А-Ци, не забывай, он принял и твои чувства тоже, — тут же взъерепенился Цинхуа. — Ты прав, я просто… никак не могу не думать об этом, когда чувствую… — тонкие пальцы вцепились в рыжий огонёк связного артефакта, мерцающий в ямочке между ключицами, — чувствую его желание, но не могу дотянуться. Пф, мне было бы легче, если бы я был там и мог бы разделить с ним, да хоть с ними обоими эту страсть. Но эти чёртовы соображения безопасности! А-Хуа помотал головой, и Цинъюань потянул его вниз, усаживаясь на подушки. Что ж, это было уже более здравым подходом — переключить внимание с ревнивого собственничества на то, чтобы разделить плотскую радость. Устроившись поудобнее, он усадил Цинхуа на свои скрещённые ноги. Тот продолжал изливать душу, жалуясь на то, что А-Бай не хочет раскрывать его человеческое происхождение даже самым верным из вассалов, жестикулируя и морща нос — и совершенно не сопротивлялся, кажется, даже не обратив внимания на то, куда именно был усажен. Подождав, пока А-Хуа прервётся на вдох, Цинъюань обхватил его одной рукой за талию, через одежду поглаживая живот и грудь так, как ему нравилось, а свободной рукой взял со столика чашку с чаем. Он как раз успел остыть достаточно, чтобы не обжигать рот. — Если ты хочешь разделить желание и страсть, это можно устроить, — Цинъюань намеренно произнёс это низко, интимно, модулируя голос так, чтобы привлечь внимание А-Хуа к лёгкой чувственной хрипотце — и тот немедленно замер. Сердце под ладонью забилось чаще, и на него вопросительно воззрились широко распахнутые карие глаза. — Пусть вы и в разных местах, но кто мешает А-Хуа получить удовольствие, думая о своём женихе? Этот ритм, — Цинъюань облизнулся и приспустил веки, прислушиваясь к собственному связному артефакту, — мы чувствуем его оба, и можем легко следовать ему, даже если не знаем деталей, ммм? Цинхуа порозовел и сдвинулся, вцепившись в его предплечье. Плеснул язычками смущения и возбуждения — кажется, кто-то осознал, на чём сидит… и что чувствует своим тылом, тесно прижатым к паху Цинъюаня. Припухшие губы разомкнулись, между ними мелькнул розовый язык. Цинъюань неторопливо набрал в рот чая — горячего, но не чрезмерно — поставил чашку, притянул к себе за затылок А-Хуа и прижался к его рту, делясь вкусом трав и медовой сладостью. Цинхуа машинально сглотнул чай, оторвался от его рта, облизываясь и глядя ошарашенно. Нервно хихикнул, стеснительно клюнул его в губы и пробормотал: «И правда, что это я… зато так Бай-эра ждёт прекрасный вид, когда он вернётся, аха». Ох, и как А-Хуа удавалось сочетать невинное смущение с абсолютно развратными идеями? Впрочем, конкретно эту идею Цинъюань одобрил, даже более чем — и сидящий на его коленях возлюбленный наверняка почувствовал, как дёрнулся и сильнее затвердел его член при мысли показать А-Баю такое зрелище. Ещё один смешок, лукаво мазнувшее по губам прикосновение язычка и пляшущие в карих глазах смешинки выдавали это не меньше, чем встрепенувшееся пламя рассветно-оранжевой ауры. — Хочу ещё чаю, — нарочито капризным тоном потребовал Цинхуа и надул губы и щёки. Его глаза блестели из-под приопущенных пушистых ресниц, окончательно придавая ему вид избалованного лисёнка. «Ах, как не радовать такого», — посетовал мысленно Цинъюань и немедленно сдался, снова берясь за отставленную чашку. А-Хуа завозился, разворачиваясь к нему лицом и скрестив ноги за его спиной. С нетерпением покосился на чашку в его ладони и продолжил представление: — Напои меня сам, у меня лапки! — ожидающе-просительный взгляд сопровождался царапающими движениями согнутых пальчиков по его груди, от которых Цинъюаня пробило приятными мурашками даже через два слоя ханьфу. — Вредный лисёнок! — с улыбкой пожаловался он в пространство, но послушно отхлебнул и передал с поцелуем следующий глоток. Его рот немедленно оказался ласково вылизан изнутри. Пузырящийся азарт и желание подурачиться, в которые переплавилось нервное напряжение Цинхуа, оказались заразными — и вместо того, чтобы допить остаток, он демонстративно развернул чашку и поднёс её к губам А-Хуа, потребовав реванша: — Теперь ты меня тоже! И, стоило тому отхлебнуть, Цинъюань тут же прижался к нежному рту, толкаясь языком, раскрывая пухлые губы и втягивая партнёра в чувственный поцелуй со сладким вкусом медового чая. А пока тот отвлёкся на ласки его языка и губ, убрал опустевшую чашку и потянулся ниже, распуская завязки одежды, раскрывая грудь с розовыми бутонами сосков и живот, чуть напрягающийся от каждого прикосновения. Цинхуа заскулил в его рот от поглаживания — широкого, всей ладонью, нарочно задевая тут же встопорщившиеся горошинки — потом мстительно прикусил его нижнюю губу и легонько потянул. Снова прижался к его рту, ловко сплетая языки и высасывая слюну, всё ещё имеющую сладковатый медовый привкус, вслепую нашарил тонкими пальцами его запястья, отрывая его руки от своей кожи и направляя к его собственному поясу. — Разденься тоже, — выдохнул Цинхуа, почти не отрываясь, и тут же отпустил его руки, взамен обхватывая ладонями его лицо и затылок, начав мелкими поцелуями-укусами прокладывать путь вдоль его линии челюсти. Цинъюань откинул голову назад, чтобы его было удобнее целовать, и послушно раздёргал пояс и завязки своего ханьфу, поведя плечами и стряхнув всё на пол. Снова огладил грудь А-Хуа, забираясь ладонями к плечам, ныряя под распахнутые полы и раздвигая их. Партнёр отвлёкся на пару вдохов, опустив руки — и второе ханьфу тоже оказалось на полу. Теперь Цинъюань имел полный доступ к торсу Цинхуа, немедленно воспользовавшись этим. Одной рукой он приподнял любовника повыше, заставив оторваться от покусывания его уха и недовольно заскулить, другой прижал за поясницу к себе, не позволяя потерять равновесие, и поймал ртом один из собравшихся в бусинки розовых сосков. Легонько втянул его в рот, прижимая языком, покатал во рту, напитывая своей ци, отпустил и подул под невнятно-возбуждённые звуки. В его волосы тут же погрузились тонкие пальцы, растрепав пучок, потягивая за пряди и вжимая его лицом в тёплую грудь, розовую от румянца. — Ещё, А-Ци, — выдохнул Цинхуа, и он со смешком потянулся ко второй лотосовой коробочке, так же лаская и её. — Ах-ха, вот так, мнн, сильнее, — всё-таки А-Хуа скучал по их демону, раз требовал более энергичной ласки. Обычно, когда они с А-Баем ласкали своего общего возлюбленного вместе, Цинъюань предпочитал действовать в контрапункте с напористым демоном, заставляя А-Хуа плавиться и задыхаться от контраста между страстью и нежностью, теплом и холодом. Но сейчас… сейчас их верному лисёнку нужно было другое, и он с низким горловым звуком прикусил солоноватую розовую горошинку. Это вырвало из А-Хуа высокий стон, сладкий и нежный, и Цинъюань продолжил, присасываясь к груди в грубоватой ласке и одновременно сжимая в ладони упругую половинку персика, как любил это делать А-Бай. Пульсирующие волны возбуждения и ускорившиеся струи ци стали ему наградой, дополняя стоны и тонкие пальцы, вцепившиеся в плечи. Ах, как хорошо! Когда Цинхуа уже начал нетерпеливо извиваться в его руках, хватая ртом воздух и откидывая голову, Цинъюань опустил его, помогая встать подрагивающими коленями на небольшую подушку. Раскрасневшийся от желания, брызжущий нежностью и страстью, он выглядел чудесно, заставив Цинъюаня отстраниться и замереть на несколько ударов сердца. Пока он так любовался растрёпанным и нежным видом любовника, А-Хуа потряс головой, пытаясь собраться с мыслями, и жадно облизнулся, оглядывая его в ответ. Потом нашарил подвешенный к шее артефакт, пульсирующий отзвуками весеннего желания их демона, и огладил его пальцами, прикрыв глаза, со стоном прикусив губу и хрипловато пробормотав: — Хах, Бай-эру сейчас хорошо, хха, А-Ци, давай сделаем нам с тобой тоже, аах, хорошо, ммм… Другой рукой Цинхуа нетерпеливо растеребил завязки своих штанов, выпуская наружу и поглаживая напряжённый член. — Сейчас, сейчас, А-Хуа, — почти прошептал он в ответ, придвигаясь вплотную и тоже освобождая свой ствол, подрагивающий и ноющий от желания. Торопливо нашарил в цянькуне бутылочку с припасённым маслом, которое А-Хуа сам, лично подобрал для него в аптеке Цяньцао, и торопливо плеснул на пульсирующую головку. Стоя друг перед другом на коленях, они притиснули свои нефритовые стебли друг к другу и начали ласкать их — оба, сплетаясь пальцами и двигая их вверх и вниз в едином ритме, который передавался им обоим через Слёзы Феникса. Цинхуа был прав, А-Баю было сейчас очень, очень хорошо. Цинъюань бережно подхватил искру этого желания и удовольствия, раздувая её, делая своей — и наклонился к губам возлюбленного, стараясь через глубокий, властный поцелуй и сильные движения своих пальцев на их членах передать ощущаемый им напор, и радость жизни, и страсть. Он глотал высокие стоны А-Хуа, постепенно пьянея от своего и чужого желания. И даже когда пульсирующий на его груди огонёк прохладной ци резко полыхнул разрядкой, это заставило Цинъюаня только жадно, вибрирующе застонать и удвоить свои усилия, выдаивая из них обоих капли предсемени, широко оглаживая и легонько царапая подрагивающую под его рукой узкую гибкую спину, ощущая горячие ладони, с силой проминающие его плечи, и не менее жадный язык, сплетающийся с его, кружащий и толкающийся в его рту. …Цинъюань был близок к последнему пределу — да они оба к нему подбирались — когда сбоку пахнуло радостно удивлённым холодом. Прохладная аура А-Бая немедленно вспыхнула весенним пламенем, окутывая их обоих вместе с сильными руками, стиснувшими его и Цинхуа в объятиях. Вернулся! Он оторвался от сладких губ А-Хуа, чтобы приветственно поймать ими рот демона. Мо Бай охотно подхватил ласку, придержав его за затылок и жадно толкнувшись в его рот языком, широко оглаживая, практически трахая. — Ххаах, Бай-эр, ааах… — у Цинхуа не хватало дыхания, но он всё же сохранил достаточно рассудка, чтобы позвать их демона по имени и потянуться к его плечу, прикусывая рядом с помолвочной меткой. А-Бай резко вдохнул и тут же переключился на то, чтобы поцеловать и жениха, не менее жадно и властно сминая его губы, плеща в их меридианы своими желанием и любовью. Поприветствовав обоих, демон своим чувственным, мурлыкающим тоном похвалил их за прекрасный сюрприз к его возвращению и потянул с плеч подбитую пушистым мехом мантию, под которой — ах! как мило с его стороны! — не было ничего, кроме самого Мо Бая. Кажется, кто-то очень торопился вернуться домой! Демон самодовольно усмехнулся, поймав его взгляд, и перехватил их сведённые вместе нефритовые стебли из его пальцев, ослабших от такой неожиданности. Аххх! Мо Бай сжал их ровно настолько, чтобы у Цинъюаня искры посыпались из глаз от острого удовольствия с капелькой тягучей боли, а Цинхуа заскулил, выгнулся и вцепился в них обоих изо всех сил. Всего несколько движений широкой ладони А-Бая, жёстких, уверенно подталкивающих их обоих к сияющему пику, и они оба оказались на пороге — только для того, чтобы эта ладонь сжалась на самых основаниях, оборачивая набрякшие пряным дождём цзина тучи сухой грозой. Они оба содрогнулись, сжимая в объятиях друг друга и такого коварного демона, от которого буквально волнами исходили флюиды удачной шалости. Чуть отдышавшись, Цинхуа ущипнул своего жениха за плотный бок: — Как жестоко с твоей стороны, Бай-эр, отказать нам в том удовольствии, которое ты сам уже получил. — Демон я или как? — с деланной надменностью приподнял бровь А-Бай, но в его синих глазах прыгали смешинки. — Просто это зрелище было слишком уж прекрасным, и я теперь хочу с вами… хочу вас. Обоих, — с подкупающей честностью признался демон и медленно, эротично облизнул свои тонкие губы. Цинхуа ахнул, да и чресла Цинъюаня почти болезненно прошило новой волной возбуждения от тёмного взгляда и волны страсти в прохладной ци их демона. Да, нужно было отдать должное братцу Самолёту — его идеи, особенно самые непристойные, действительно работали. Впрочем, лишённые всякой стыдливости идеи их Мобэя тоже были хороши — а при виде их взаимных ласк у демона появилась не то что идея, но целый план, в соответствии с которым А-Бай тут же начал командовать. Им потребовалось некоторое время, чтобы избавиться от остатков одежды и принять позиции, удовлетворившие придирчивого демона, но это как раз было хорошо, поскольку дало им хотя бы минимальную передышку перед вторым раундом. Довольно скоро Цинъюань обнаружил себя лежащим на полу поверх мягкой, пахнущей снегом мантии Мобэя, ласкающей его спину. Под его задом и поясницей, приподнимая их, очутилась пара подушек побольше — ибо нефиг было устраивать любовные игрища прямо в гостиной — а поверх уселся сжимающий его бока коленями Цинхуа. Торчащий янский корень любовника потёрся об его собственный, тяжело лежащий на животе, когда А-Хуа сильно наклонился вперёд, оглаживая и сжимая его грудь под смешок А-Бая, устроившегося между разведёнными коленями его согнутых ног. Цинъюань обхватил Цинхуа за талию и посмотрел через его плечо на предвкушающе ухмыляющегося демона. О да, тот знал, что делал, получив сейчас полный доступ к тылам их обоих. А-Бай положил ладонь на поясницу А-Хуа и надавил, требуя прогнуться посильнее. Цинъюань довольно зашипел, почувствовав, как их нефритовые жезлы трутся друг о друга и об их животы. Цинхуа одной рукой опёрся на пол, коротко поцеловал его в губы и снова чуть приподнялся, чтобы продолжить играть с его грудью — хах, он уделял ей всё больше внимания по мере того, как стати Цинъюаня приближались к идеалу, сейчас поглаживавшему и разминавшему половинки персика своего жениха. Демон облизнулся и чувственно мурлыкнул: — А-Ци, помоги-ка, эти сладкие половинки нужно развести пошире и подержать. Определённо, его партнёры в своих эротических забавах стоили друг друга, — решил Цинъюань, дотягиваясь до бархатных выпуклостей, пристраивая на них свои ладони и под довольный вздох А-Хуа открывая демону чудесный вид на его хризантему. О да, это заставило взгляд А-Бая потемнеть ещё сильнее. Послышалось тихое брякание, в воздухе к мускусу их страсти и остаткам медового масла добавился запах османтуса. Цинъюань почувствовал касание влажных пальцев к собственному потаённому месту, в то же время наблюдая, как демон склоняет лицо к расщелине между удерживаемых им половинок луны в чувственном поцелуе. Кажется, Мобэй действительно собирался взять их обоих. Дааа. Первые стоны у него и А-Хуа вырвались одновременно. Раскрыв его наполовину — до двух пальцев, расходящихся внутри ножницами и время от времени нажимающих на скрытую жемчужину простаты — и вдоволь вылизав скулящего Цинхуа, Мобэй велел им перевернуться. Теперь уже их маленький любовник лежал на спине с задом, приподнятым на подушках и нанизываемым на длинные холодные пальцы, а он стоял над ним на четвереньках. В дополнение к продолжающемуся растяжению он ощущал теперь, как влажный и гибкий язык ласкает его вход, мост и потяжелевшие от желания нефритовые бубенцы, а то и всовывается внутрь рядом с пальцами, оттягивающими край его медных врат. Иногда демон отрывался, чтобы похвалить их, говоря, как красивы цветки их хризантем, как хорошо и жадно они принимают его пальцы — и прочие непристойные фразочки, от которых Цинхуа вспыхивал ещё сильнее и стонал громче. Самому же Цинъюаню больше удовольствия доставляли ласки — и нарастающее, сворачивающееся в один эротический водоворот удовольствие обоих партнёров. И вот уже в его нутро протискивается небесный столп сосредоточенно выдыхающего и придерживающего его за бёдра демона, пока его губы запечатаны поцелуем Цинхуа, обвившего его шею руками. Лёгкое жжение от растяжения многократно перекрывалось удовольствием — и своим, и ощущающего сейчас его тесноту А-Бая — и Цинъюань не выдержал, нетерпеливо качнувшись назад и насадившись разом, до шлепка паха и налитых яиц демона об его бёдра и зад, шипя и сжимаясь вокруг длинного холодного стержня внутри. — Какой торопыга, — упрекнул демон, сжав его бёдра крепче и не позволяя двигаться. — Ххах, ты же знаешь, А-Бай, мне нравится, хха, когда ты берёшь меня жёстко. Какой острый всплеск удовольствия, аах, ты получаешь от этого. — Мазохист, — выдохнул Цинхуа, и в этом слове сплелись воедино нежность, страсть и лёгкое беспокойство за него. — Хм. Сейчас всё будет, только не торопись так, — уверил его демон. По спине прошлась тяжёлая ладонь, А-Бай склонился над ним и обжёг коротким засосом-укусом между лопатками. Потом ещё и ещё, поднимаясь к основанию шеи и брызгая нутряным удовлетворением от оставляемых меток. Снова приподнялся — и колени Цинъюаня подкосились, когда Мобэй начал методично, но сильно трахать его, заставляя вжиматься в Цинхуа, тереться об его тело. А-Хуа оплёл его всеми конечностями, осыпая короткими кусачими поцелуями плечи и иногда поскуливая, когда их члены особенно сильно тёрлись друг о друга. Однако не успел Цинъюань раствориться в этом вечном движении, как демон снова приподнял его и вышел, заменив свой тяжёлый столп пальцами — кажется, четырьмя — и следом Цинхуа протяжно застонал, жмурясь и подрагивая, принимая этот несравненный таран в себя. Цинъюань сцеловал стон с розовых губ и продолжил раскачиваться в едином ритме с обоими своими любовниками, довольно урча, когда пальцы внутри долгим движением проходились вдоль бугорка простаты. Потоки их духовной энергии сплетались диковинной фигурой, то и дело сменяя направление, когда Мобэй очередной раз чередовал цель своей атаки, тараня и врываясь в южные врата их обоих по очереди. Стоны и крики, вспышки желания и тягучая нежность сливались в пир чувственного удовольствия, которому лёгкий оттенок демонической грубости и напористости, желанный и для Цинхуа, и для самого Цинъюаня, только добавлял остроты. Мобэй, успевший где-то на середине процесса снова перевернуть и ещё по разу притормозить их обоих, удерживая от траты вод просветления, поднялся на сияющий пик первым. А буквально втраханные им в пол гостиной любовники даже толком не поняли, которому из них достался первый заряд холодного семени, а кто получил и выдоил своим нутром последние капли. Настолько сильным было их общее удовольствие, заставившее обоих — наконец — пролиться дождём, смешав жемчужные потёки на животе Цинъюаня.