Своими руками

Ты есть уже сейчас. Есть у себя, и есть в этом мире, и для этого мира. И для тебя с самого начала было и есть место под общим солнцем. Одинакового размера тебе, и мне, и каждому. Ты дышишь, ты живёшь, ты чувствуешь, ты думаешь, ты помнишь. Уже сейчас. Потому что ты — есть! Оживай. Возвращайся к себе, Раненый Солдат! По сантиметрику, по зёрнышку, по капельке. Двигайся своим путём. Главное — иди. Не можешь идти, ползи. Туда, где ты есть, в то место, что по праву принадлежит тебе, с самого рождения, с самой задумки твоего уникального создания. Время уже пришло. Вставай и иди, не теряй его. Ты уж очень соскучился по себе и по жизни, которую оказывается можно просто жить, а не выживая, ждать её конца, запивая спиртом зудящую боль. Потому что выход — есть. Хочу, чтоб ты в этом сам убедился. Война ЗАКОНЧИЛАСЬ! Живи! Ольга Чуприс, «Ветераны иной войны. Взрослые дети и сложная травма» (статья)

Шушу, вымотанный разговорами, наконец-то угомонился, позволив уложить себя подремать ради скорейшего выздоровления. Напоследок пришлось пообещать ему копию записей Юань-ди о планах стратега Цанцюн на постепенное взаимовыгодное сближение. А ещё дядя с сожалением наказал ему не называть себя отцом даже в шутку. — А то мало ли что, мало ли кто, а эргэ шуток не понимает… Поэтому так меня может называть только сяо Цзы, — и длинный палец назидательно ткнулся в его лоб, щёлкнув когтем по центральному камню налобной ленты. Пришлось уверить, что без маскировки ни-ни. Оставляя шушу на попечении боцзуфу, Мо Бай пообещал накрутить хвосты распорядителю дядиных покоев и командиру находящегося в подчинении Линьгуан-цзюня отряда стражников, чтобы глядели за порядком во все глаза… Во все семь на двоих, да. В приëмном зале боцзуфу юный демон без удивления увидел Чжу-данян, подменявшую занятого деда. Тётушка Мэйхуа скрестила руки под грудью, привлекая внимание к совершенным округлостям своих почти не прикрытых шёлком халатика яшмовых холмов, и увлечённо торговалась с Мо Чжунци. Надо же, вспомни Цао Цао… Юный демон окинул задумчивым взглядом своего двоюродного дядюшку, уютно сложившего руки на животе и глубоким бархатным контральто расхваливавшего паучихе принесённый на обмен товар. В том времени генерал Мо в пору завоевания Царства Людей насмотрелся на евнухов, обитавших во дворцах смертных императоров. Эти нескладные, обрюзгшие или, наоборот, тощие создания с визгливыми голосами и несуразно длинными руками и ногами совсем не были похожи на Чжунци-лаоши. Всё-таки совершенствование не позволило его телу слишком уж деформироваться, а лёгкая упитанность вкупе с почти женскими изгибами создавали скорее образ праздного доброжелательного гурмана. Образ, совершенно не соответствующий реальности. Нет, лаоши действительно был не прочь почревоугодничать, неизменно выбирая богатые духовной энергией лакомства. Однако под нежным жирком прятались твёрдые мускулы, а за округлым лицом скрывалась воля крепче морозной стали. Всю глубину своей страсти, которую он не имел возможности подарить ни женщине, ни мужчине, Чжунци отдал совершенствованию — и достиг в нём немалых успехов. То ли вопреки своей белоснежной гриве, признаку исключительной власти над льдом и одной из причин вынужденного вступления на путь целибата ещё во младенчестве, то ли благодаря этому дару и наперекор желаниям ожесточённого изгнанием из главной ветви отца. Так в клане Мо и появился неслыханно молодой старейшина, пересёкший порог зарождения души, будучи чуть старше тридцати. Старейшина, демонстративно разорвавший связи с опозорившими клан родителями и обелявший свою репутацию так тщательно, что кроме тех таинственных отлучек в один из рыбацких посёлков клана Хайбао, тюленей-оборотней, и зацепиться в его поведении было не за что. В том времени Мо Бай редко пересекался с Чжунци-лаоши и мало им интересовался, даже когда тот стал распорядителем гарема Цзюньшана. Поэтому сейчас его удивило, когда лаоши не только заметил его, но и счёл необходимым заговорить: — А, юный наследник, — старейшина слегка небрежно кивнул в ответ на приветствие, подкатившись поближе и добродушно потрепав его по плечу. Вблизи чувствовалось, насколько холодным, буквально потрескивающим от мороза воздухом окутал себя лаоши, даже в расслабленном состоянии готовый моментально призвать немалое количество льда. Для большинства — и прямо сейчас даже для самого Мо Бая — поддерживать такое состояние на волоске от воплощения стихии требовало сознательных усилий. А вот Чжунци настолько сжился с ним, наращивая своё совершенствование, что, говорят, разбуди его внезапно — и тут же застынешь статуей. Вот потому остальные старейшины и не протестовали особо против уравнивания статуса с «юнцом и выскочкой» — знали, насколько тот силён и опасен. Учитывая, что Мо Чжунци владел льдом куда лучше подавляющего их большинства… Так что Мо Бай уважительно склонил голову перед лаоши, не возмущаясь снисходительной манере. — Вы с молодым Линьгуан-цзюнем недавно неплохо себя проявили, встряхнули застоявшуюся шугу во Дворце, а? А этот старший, вот, пользуется последствиями, предлагает мадам Чжу за пару целительных составов приобрести грузовой цянькунь для окончательного переезда под крылышко Мобэй-вана. Лаоши лукаво подмигнул ему, видимо, уже успев вызнать у Чжу-данян, что она намеревалась навестить свой прежний дом в паучьем клане и перевезти сюда ту большую часть своего имущества, которую ранее не сочла нужным паковать для недолгого визита во дворец правящего клана. А, вот оно что. Ещё одно из «веера последствий», на этот раз от дуэли и казни. Любопытно, что ещё захочет от них Чжунци? Так-то он редко общался с кем-то за пределами обыденной вежливости, бытовых разговоров про охоту да споров на сборищах старейшин. Лаоши махнул рукой в сторону стола, где были разложены, видимо, образцы пространственных хранилищ — несколько расшитых узорами кожаных кисетов, серебрящийся браслет и небольшой деревянный ларец. Однако разглядеть их как следует Мо Бай не успел, так как Чжунци продолжил, дёрнув его за выпущенную прядь волос: — А ведь этот старший говорил замшелым хрычам, что цвет волос не главное, и что юный принц ещё себя покажет, и вот вам результат, ха! Не лёд твой слаб, а тени сильны, как и ожидалось. И танди Сюэцю тоже за ум взялся, любо-дорого посмотреть, глядишь, так и узкое место преодолеет. Если увидишь его раньше меня, передай: как завершит зарождение души, пусть найдёт этого старшего, пообщаемся на предмет подсказок по совершенствованию, — последнюю фразу лаоши мурлыкнул интимным полушёпотом, и его ладонь на мгновение сложилась в «лапу леопарда» с выпущенными когтями и согнутыми пальцами, а усмешка стала предвкушающе-хищной. Но миг прошёл, и перед Мо Баем снова стоял упитанный и добродушно-смешливый Чжунци-лаоши. Ха, интересно! — Этот танчжи передаст, — пообещал он (и пусть шушу сам разбирается, какая белая муха покусала старейшину). А потом тоже показал рукой в сторону цянькуней, — танбофу не возражает, если этот тоже поинтересуется? Если мастер, который сбывает свои изделия через лаоши, берёт заказы, то Мо Бай вполне мог бы устроить хороший подарок Цинхуа… Или даже мастеру Ли. Хорошие грузовые цянькуни у хозяйственников всегда в цене, а если они ещё и стильные, так вдвойне. Пока он осматривал разложенные товары, Чжу Мэйхуа всë-таки сторговала себе ларец с несколькими отделениями, каждое из которых было привязано к отдельной пространственной складке. Правда, на её попытку прижаться к нему грудью Чжунци только весело фыркнул, не сбавив при этом цену ни на цянь. Объёмы хранилищ и качество их привязки к материальной основе устроили и самого Мо Бая, так что он тоже заказал пару цянькуней с секретом. Двухслойные вышитые кисеты, которые можно было вывернуть наизнанку, получив мешочек с другим рисунком и доступ ко второму хранилищу. Набросав эскизы рисунков (цветок шалфея и денежная трëхлапая жаба для Цинхуа, лиса и журавль для его наставника), он договорился с лаоши об оплате натурой. Десяток тушек многолапых черепахосурков, да чтобы у каждого не менее сотни годовых колец на пластинах панциря. И помощь в охоте на мигрирующих снежных виверн ближе к началу осени — быстрая доставка лаоши к гнездилищу и обратно, охотиться Чжунци собирался сам. Для кого-то дорого — но только не для Мо Бая с теневыми порталами, опытом и знанием Пустошей, так что по рукам ударили быстро. Уговорившись, что к той охоте оба кисета ему и отдаст, лаоши резво выкатился из приёмного зала, а Мо Бай наконец-то шагнул — сначала к дядиным подчинённым, а потом обратно в уютный домик на Аньдине. Цинхуа сейчас был на занятиях, так что он сам активировал защитные барьеры и закрылся в спальне, намереваясь записать новости для жениха и братьев, пока что-то не забыл, а потом немного подремать. Он надеялся, что на кровати, все покрывала и подушки которой были пропитаны запахом Цинхуа, он сможет заснуть спокойнее, чем на собственном одиноком ложе.

(・ω・)

Шан Хуа спешил домой не только для того, чтобы рассказать Бай-эру новости, услышанные вчера вечером от диди. Конечно, то, что Шэнь-шибо и Чжао-лаоши тоже оказались возрождёнными, было важно — но скорее на будущее. Равно как и объяснение снисходительности наставников. Куда больше его тревожило душевное состояние его жениха. Мо Бай в последнее время и так взвалил на себя несколько сложных дел подряд: участие в расследовании покушения на дядю, затеянный ради поддержки Лян-сяомэй визит на Цанцюн и даже выяснение того, что втемяшилось в голову А-Ци. Он тратил свои усилия на близких щедро и с размахом, не считаясь с риском и нагрузкой на свои нервы. И Шан Хуа опасался, что на этом фоне вытаскивание из последствий искажения ци Линьгуан-цзюня заденет какой-нибудь из его триггеров, если не все разом. Мо Бай уже вчера выглядел уставшим, и Шан Хуа волновался за него. Особенно после того, как рано утром Слеза Феникса полыхнула морозом, как будто обратившись обломком льда. Хорошо ещё, что он не успел выйти на завтрак, а то мог бы притянуть не один любопытный взгляд тем, как замер настороженным сусликом. Окружающие и так заметили, что он с утра был рассеян и то и дело хватался рукой за никак не желающий отмëрзнуть артефакт. Шан Хуа немного расслабился, только когда маячок снова потеплел и затрепетал, быстро возвращаясь в норму. И окончательно выдохнул, когда его принц сдержал обещание, данное в утренней записке, и вернулся на Аньдин ещё до полудня, появившись на его мысленной карте. И вот теперь, закончив занятия и плодотворно поговорив с шицзунем и Лин-шицзе, он поспешно возвращался в собственный домик с синей дверью. Если планы Мо Бая не поменялись, они могли провести вместе хотя бы шичэнь до того, как демон отправится к Вэй-шисюну на тренировку. А он сам выскочит на другие пики с несколькими пачками документов Аньдина и по приглашению от Линь-шисюна (точнее, от Фан-шигу через шисюна) ещё позже. Одним махом вскочив на крыльцо и удостоверившись, что рядом никого не наблюдается, Шан Хуа скользнул в дом. Голову и плечи обдало тёплым потоком спадающей защиты — о, Бай-эр был сегодня предусмотрителен. В гостиной оказалось пусто, а маячок Слезы манил его за закрытую дверь спальни — но прежде Шан Хуа тщательно замкнул барьер заново. И ещё снял сапоги — в доме было чисто убрано, и он мог позволить отдых ногам перед вечерней порцией беготни по Цанцюну. Прислушавшись к подрагиванию ци в артефакте на шее, Шан Хуа нахмурился: Бай-эр лежал на кровати, не двигаясь, но его духовная энергия волновалась, выдавая дискомфорт. И припрятанные под сердцем жениха капли крови только усиливали это ощущение. Юный заклинатель тихонько подошёл к двери в спальню и мягко нажал, приоткрывая ту самую малость. В голове мелькнуло удовлетворение от гладкости и бесшумности хода хорошо смазанных петель и капля гордости за Бай-эра, догадавшегося поднять барьер и в спальне — но они тут же оказались смыты стылым и каким-то зябким ощущением от растёкшейся по комнате ауры, хлынувшей в щель, как только барьер отключился. Обычно она ощущалась приятной прохладой, как от снежника, спрятавшегося в тени утёса или раскидистого дерева, но в этот момент отдавала неуютной сыростью болота. Встревоженно прикусив губу, Шан Хуа на цыпочках скользнул в комнату — и поспешно метнулся к кровати. Его принц лежал, упёршись спиной в дальнюю стену, свернувшись в комок посреди смятых покрывал и комкая в руках одну из подушек. Мо Бай что-то хрипло, неразборчиво пробормотал, не открывая глаз, и откинул голову, открывая взгляду Шан Хуа такое беспомощное выражение лица, с каким заклинатель ещё никогда не видел своего стоического жениха. — Нет, нет, — мотнул головой отчаянно Мо Бай. На его висках были капельки испарины, глаза двигались под веками. Кошмар!.. Заклинатель забрался на кровать и на коленях подполз к своему демону, протянув руку, чтобы огладить плечо, разбудить — но от легчайшего прикосновения кончиками пальцев Мо Бай взорвался движением, дёрнув Шан Хуа за протянутую руку и в мгновение ока притянув к себе, заключая в стальные объятия. Он трепыхнулся, пытаясь поёрзать, но без толку — демон держал крепко, только сильнее зарываясь лицом в полы его униформы сразу над поясом при каждой попытке движения. «Даже мяукнуть не успел», — невесело посмеялся над собой Шан Хуа. И смирился, запуская пальцы в растрепавшуюся вороную гриву и ласково вороша пряди в терпеливом ожидании, пока Бай-эр окончательно проснётся. «Совсем как вчера утром, только атмосфера совсем, совсем другая». Мо Бай ещё раз потёрся об его живот, цепляясь носом за одежду, и пробурчал, немного хрипло со сна: — Цинхуа… никогда, слышишь, никогда не пытайся будить так других демонов. Особенно от кошмаров. — Ммм? — Шан Хуа пригладил чёрные пряди в своих руках, открывая направленный на него пронзительный синий взгляд. В ауру его принца начала возвращаться морозная свежесть, но и тревожных болотных ноток ещё хватало. — Это опасно. И братьям скажи, чтобы даже ко мне внезапно не совались, когда сплю. Я… ещё не привык к ним и могу нечаянно поранить. Это твои прикосновения и ци я даже во сне ни с кем другим не спутаю. Взгляд был требовательным, и Шан Хуа мелко закивал, успокаивающе поглаживая шёлковые пряди и заверяя, что обязательно и непременно. Потом нахмурился, глядя на измученное лицо жениха: — Кошмары, значит, да? — демон кивнул, нимало не смущаясь своей уязвимости. Ох… Шан Хуа нерешительно уточнил, — уж не о том ли, из-за чего ты с утра вымораживался напрочь? — Мн. Цинхуа… заметил? — его Мобэй свёл брови и прижал его к себе ещё теснее. — Ещё бы не заметить, как будто снежок за пазуху сунули. И сейчас у тебя ци не совсем в порядке. Демон рвано вздохнул и снова спрятал лицо у него на животе, а Шан Хуа пришлось срочно разгонять ци по всему телу. А то, не дай Гуаньинь, останутся (снова!) синяки от эдакой хватки, так он потом замается уверять Мо Бая, что всё хорошо. Так-то он давно был не против роли жамкательно-антистрессовой тушки, и даже следы от сильных, отчаянно вцепляющихся в него пальцев заклинателя не смущали. И вообще, это приносило не столько болезненные ощущения, сколько напоминание нужности — а для его принца после всего пережитого и вовсе было чудесами сдержанности и деликатности. Уж Шан Хуа знал и даже видел, на что способны эти шикарные мускулы, особенно в моменты сильных эмоций. Но выслушивать из-за своей забывчивости ненужные извинения он точно не хотел — и потому волей-неволей, но прокачивал своё физическое совершенствование, когда на Бай-эра накатывало, как сейчас. — Это было… — приглушённо пробормотал Мо Бай, поколебался и продолжил, — о дне твоей смерти… там, в моём времени. Блять. Шан Хуа дёрнулся, как от удара под дых — сердце сжалось в груди в болезненный комок, пропустив удар, дыхание перехватило — и сам свернулся в клубок вокруг своего демона, не менее сильно прижимая его к себе, пряча в объятиях. Хватанул воздух несколько раз, заставляя себя успокоиться, и повозился в тесных объятиях достаточно для того, чтобы сползти пониже и посмотреть глаза в глаза. Демоны были куда более устойчивы телесно, чем люди, и Бай-эр всё ещё выглядел бы роскошно, если бы не почти застывшее, болезненное выражение и взгляд, отчаянно и жадно впитывающий его в себя, хватающийся, как за спасательный круг. «Неудивительно, — мрачно напомнил себе Шан Хуа, — при таких воспоминаниях и кошмарах моё присутствие, возможно, единственный якорь, не позволяющий Мобэю прямо сейчас слететь с катушек». Так что он обхватил бледные щёки обеими ладонями, поглаживая высокие скулы кончиками пальцев, и прислонился лбом ко лбу. Прямо к трепещущему холодному пламени хуадянь. — Я здесь, — напомнил он негромко, — я жив и здоров, я с тобой и останусь с тобой. Хэй, мой принц, я люблю тебя, ты помнишь? — Мн. Бай-эр переместил одну руку с его поясницы выше, холодя пальцами затылок, и прошёлся пунктиром поцелуев от его губ к углу челюсти, потом прижал его к себе — щекой к щеке. Демон перекатился на спину, затягивая его на себя, прижимая за поясницу к своему твëрдому прессу и укладывая головой в изгиб плеча, поближе к шрамикам помолвочной метки. Снова длинно, рвано вздохнул и затих, втягивая носом запах его волос. Чуть-чуть полежав так, Шан Хуа приподнял голову, косясь на своего принца и прислушиваясь к его состоянию. Плечи под его ладонями, грудь и живот под его телом — всё напряжённо бугрилось, словно он лежал на холодной каменной статуе, изображавшей безмолвное страдание. Только ци, перекатывающаяся холодными волнами, выдавала, что демон жив и в сознании. Заклинатель припомнил своё первое видение, сунул руки под распахнутое ханьфу, сжал плечи сильнее и через пальцы загнал в плоть жениха горячие искры ци, привлекая к себе его внимание. — Бай-эр… баобэй, что я могу сделать для тебя? Что мне сделать, чтобы вытряхнуть эти дурные воспоминания из твоей головы? — все прошлые разы Мо Бай стряхивал с себя душевную боль куда быстрее, и Шан Хуа опасался, сам не зная чего. Демон поглядел на него всё тем же, затуманенным болью, но отчаянно цепляющимся за него взглядом. Несколько раз моргнул с усилием — ему даже на миг почудился скрежет мёрзлого камня — глубоко вдохнул и, передёрнувшись всем телом, подтянул его выше. Рта Шан Хуа снова коснулись тонкие прохладные губы, и Мо Бай тут же углубил поцелуй, оглаживая его рот изнутри, посасывая и покалывая кончиками клыков нижнюю губу. А, оторвавшись, дёрнул уголком рта в кривой усмешке и заговорил: — Говоришь, вытряхнуть? А-Хуа, мой Цинхуа, — одна рука демона сдвинулась на его лицо, холодя щёку и царапнув когтем большого пальца свежепокусанную губу, — сейчас их можно разве что вытрахать. Шан Хуа прищурился. Что ж, если об этом попросил его тот, кто ещё в самые первые дни знакомства заявил, что «слова слишком слабые»… знатный демон, который вместо властного утверждения своего господства жмурился от удовольствия и охотно раздвигал ноги, стоило Шан Хуа, его слабому человеку, проявить смелость и инициативу… И вообще, парное совершенствование с тесным переплетением тел и потоков ци действительно казалось неплохим способом отвлечь демона от того, что уже не случится. И разве ему сложно повторить то, что он припоминает из действий консорта Севера — разве ради душевного спокойствия Бай-эра он не сможет собрать в кулак свою решительность? Пусть он не воин, но разве его принц настолько уж тяжелее бесконечных тюков с книгами и мешков риса, прошедших через его руки? И Шан Хуа ускорил потоки ци, текущие по его телу, напитывая мышцы силой, приподнявшись на вытянутых руках над просторами мраморно-бледной груди и привстав на колени, преодолевая сопротивление тяжёлой ладони на пояснице. Расслабил сжатые губы, нарочито медленно пробежав по ним кончиком языка, и, не отрывая взгляда от лица Мобэя, беспомощно застывшего между удивлением, опаской («Он что, подумал, что я откажусь?») и расцветающей надеждой, склонился вниз, полностью распахивая полы из синего шёлка. Как там говорилось в Песни Песней? Ах да, «два сосца твои — как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями». Он вобрал в рот один крупный синеватый бутон, жёстко втянул в рот и прикусил вокруг, нашарив рукой и защипнув пальцами второй. Пальцы свободной руки он вмял в плечо поверх метки: «Ты мой, слышишь? Ты мой, а я твой, и мы никуда друг от друга не денемся, и если ты этого хочешь, я заставлю тебя забыть обо всём, кроме моих касаний и трепета удовольствия!» Во рту появился железистый привкус пары капелек крови, выступивших из свежего укуса, а Мо Бай выгнулся, хватаясь за его руки и словно отвечая на его мысли рычанием и выдохнутым: — А-Хуа!.. Боль в синих глазах постепенно отступала, смываемая страстью. «Вот и хорошо», — удовлетворённо подумал Шан Хуа, широко лизнул и передвинулся, чтобы уделить внимание другой лотосовой коробочке, сжавшейся в комочек под его пальцами. Он собирался приложить все свои усилия и фантазию, чтобы выполнить эту просьбу своего Бай-эра.