Своими руками

Лучшее время начинать меняться было вчера. Следующее лучшее время — сейчас. Джон Р. Уоден Любовь — это когда кто-то может вернуть человеку самого себя. Возможно, любовь — это если кто-то, кто всё видит и всё помнит, помогает нам вновь обрести себя, но ставшим чуточку лучше, чем был, чем смел мечтать… Рэй Брэдбери, Электрическое тело пою! Подавленные эмоции не умирают. Их заставили замолчать. И они изнутри продолжают влиять на человека. Зигмунд Фрейд

Проснувшись наутро после искажения ци, Мо Сюэцю был разбит, как упавший с полки глиняный кувшин — неподъёмная усталость в каждой мышце дополнялась плещущимся на дне резервом и раздражённо ноющими в местах разрывов меридианами. А поверх это всё было заполировано ощущением бессмысленности жизни и нежелания хоть что-то делать. Но он обещал Бай-чжи, что будет жить, пока нужен, пусть и не понимал до конца, зачем — и потому не собирался складывать руки. Пока Байи-бо хлопотал вокруг него, Сюэцю попытался разобраться, что чувствует. Лежащая на сердце глыба безнадёжности отличалась от вчерашнего проклятого ледяного спокойствия разве что тем, что под ней всё-таки шевелились другие чувства. Благодарность Байи-бо и Бай-чжи была густо замешана на недоумении (зачем? для чего им эти хлопоты?). Хотя за метод спасения он племяннику спасибо не сказал бы — даже сейчас одно воспоминание о стылой пустоте и холодных пальцах у самого сердца, там, где всегда плясало пламя страстей, заставляло его ёжиться… Но если мальчишке с самого начала пришлось привыкнуть справляться вот так, это только добавляло оттенков заливающему большую часть его существа ощущению вины, стыда и злости на себя. Да, он не гнушался окольных путей и никогда не стыдился этого — недостаток силы и клеймо младшего отпрыска ещё в детстве вышибли из него любой стыд из-за необходимости действовать из теней (хха!). Но одно дело украсть с кухни сочный ломоть вырезки демонического зверя, слопать тишком да свалить недостачу на нелюдимого братца — и совсем другое попытаться убить ближайшего родича в момент уязвимости. Поймай он на таком кого-то ещё — избавился бы от гнили без малейшего сожаления и колебания. А с ним ещё возятся. Выдернули из искажения ци. Уложили в личных покоях, подальше от лишних глаз и болтающихся языков. Небось ещё и его подчинённых предупредили, чтобы пока не искали. Позволили спокойно восстанавливаться, да и вон как бофу хмурится, щупая совершенствование и подсовывая свои декокты… Почему так? Сюэцю не понимал, но чувствовал себя неловко ещё и из-за того, сколько хлопот доставил и дяде, и вынырнувшему из теней почти сразу племяннику. А потому при первой же возможности поспешил извиниться хотя бы за это — и смиренно выслушал выволочку от мальчишки, на которого ещё несколько дней назад ощерился бы, выдав оплеуху за обидную дерзость. Выслушал, потому что упрёки Бай-чжи были справедливы, а право несомненно и выстрадано в немалой степени по его вине — его, Сюэцю, ошибке, сравнявшей в его дурной башке испуганного пятилетнего мальчишку и взрослого отмороженного ублюдка. И теперь он знал, к чему это всё привело бы… Но вот о данном вчера обещании он не жалел, и отступаться от него не собирался — пусть он и принял это решение в не самом адекватном состоянии, но сейчас-то видел. Видел, что племянник с таким отношением к его жизни скорее из кожи вон вылезет, а обойдётся без крайних мер. Да и то сказать — мальчишка уже сейчас мог биться с ним почти на равных. Через несколько лет обещание повлияет только на то, будет ли новый Мобэй-цзюнь на момент принятия силы потрëпан поединком или свеж, как подснежник! Так что тут Сюэцю не уступил и, кажется, сумел убедить племянника в своём выборе. Зато в другом они никак не могли столковаться. Если ему было непонятно, как Бай-чжи сумел его простить — как это вообще можно простить и вести себя с ним, будто он ничего такого не сделал, будто он не чудовище, обратившееся против самых близких — то племянник, наоборот, не мог взять в толк, почему он разваливается на части от одной только мысли о глубине своей низости. Сюэцю честно хотел объяснить, выплюнуть в лицо родичам, что он взглянул на себя и обнаружил монстра, достойного лишь пинка под зад прямиком в Диюй. Но горло сжималось, и даже разум подводил его, шарахаясь от одной только мысли… Что ж, похоже, сяо Бай не зря принёс особый фимиам. А вот то, что племянник ради него связался с людскими заклинателями — и уж не с теми ли, у кого раздобыл свои богатства сяо Хуа? — встревожило Сюэцю настолько, что он даже ненадолго отвлёкся от тяжести на сердце. Какого безмозглого беса мальчишка суёт свою голову туда, где с ним могут сделать Бездна знает что? Или опыт Водной тюрьмы ничему его не научил? Линьгуан-цзюнь не так часто встречался с людьми лично, но эти немногие встречи убедили его намертво, что ни одному человеку доверять нельзя ни на маковое зерно! Стоит им только учуять во встреченном не-человека — и даже безобидному духу придётся туго. Демона же обычные люди испугаются до полусмерти, а заклинатели попытаются уничтожить, не гнушаясь ничем… В крайнем случае демонёнка послабее ждала клетка — как дикого зверя! Но сяо Баю удалось, похоже, выкопать исключение из всех и всяческих правил, получив целебные средства приличного качества (раз уж Байи-бо рискнул скормить ему пилюлю и зажечь пару палочек «болтушки») — и Сюэцю с огромным удивлением узнал, что это исключение было не единственным. И ведь ни один старейшина ни слова не обронил! Ну да, ещё бы — кто из них согласился бы вспомнить лишний раз позорище, когда в Ледяной Дворец человеческий заклинатель ходил, как к себе домой, а они даже пикнуть не смели. Опасались связываться с тем, кто раскатал безумного дядю нынешнего Цзюньшана и не постеснялся сунуться в Бесконечную Бездну, чтобы сбросить туда изрубленное тело и меч небесного демона. Да и вызывать неудовольствие королевской четы соклановцы тоже не хотели — бабушка Эргу, величественная, как заснеженная горная цепь, могла в гневе поообрывать лишние части тела не хуже деда, сумевшего настоять на таком браке. А потом все дружно повтягивали языки в задницы, не желая терять лицо перед младшим поколением, не заставшим диковинного гостя. Сюэцю решил, что теперь-то со старейшин без подробного рассказа не слезет — раз уж сяо Бай и сяо Хуа с людьми чуть ли не дружбу завели, надо бы разузнать, на что похоже мирное общение с родом человеческим. Тем более, что кое-кто из людских заклинателей у них даже в родне прописался, причём в кровной — а кровь не водица. Зато, наконец, стало ясно, как Байи-бо едва ли не единственному из священных демонов за последние века удалось освоить тонкое искусство алхимии до уровня мастера. Некоторые совершенствующиеся-люди могли дать фору в ювелирном контроле ци даже природным духам своего Царства, не то что демонам — вот кровь и сказалась. Но к поколению Сюэцю наследие людей, похоже, уже растворилось в ледяной ци клана Мо. Скорее всего, именно на это дед и рассчитывал, наказав детям вступать в браки с теми, кто лёд имел если не титульной, то хотя бы побочной стихией. И теперь… Сюэцю не мог не подозревать, что именно из-за этого родства во времена правления деда и отца их подданные почти не лезли на территории Цанцюна и Тяньи — разорять земли близкой родни считалось дурным тоном. Так что демон мысленно отметил себе выяснить, с какой или какими из школ связались племянник и его жених. Можно будет и подёргать за ниточки, перенаправляя очередной набег из-за нехватки ресурсов куда-нибудь подальше. Ему несложно — а младшим меньше проблем. Он поймал себя на желании поделиться этой схемой с присутствующими — вот ведь бесов фимиам, уже нанюхался! — начал было открывать рот, но высказаться не успел, потому что Бай-чжи снова поднял тот самый вопрос. И Сюэцю с лёту, не успев затормозить, выпалил то, о чём до этого пытался даже не думать. А потом его чуть не вывернуло наизнанку ударившим наотмашь ответным признанием: «…в раннем детстве ты был для меня большим отцом, чем он». Видят Небеса, если бы не духовное истощение да действие лечебной пилюли, заставлявшие ци вязко булькать на дне даньтяня, почти не выплëскиваясь в меридианы, он снова свалился бы в искажение. Настолько резануло по сердцу осознание того, что тогда они оба тянулись друг к другу, и что он мог бы и дальше заботиться о племяннике, которого эргэ видел только как потенциального носителя полезного набора способностей… Могло бы, но не сложилось только потому, что ему что-то там почудилось на лице мальчишки! Он рванул когтями что-то, попавшееся под руку, скрежетнул зубами от накатившей вины и боли — и почти пропустил, как Бай-чжи буквально побелел. Племянник горько выплюнул, что ему повезло не помнить смерть близкого от собственных рук, закаменел, зажав в кулаке ткань ханьфу над сердцем, и от мальчишки во все стороны хлынул холод, оседая инеем на полу и подушках. Искажение ци?.. Паника сжала грудь тисками, и Сюэцю, забыв про своё разбитое состояние, в котором ему даже сидеть прямо было тяжело, метнулся к зажмурившемуся и замершему ледяной статуей мальчишке. Встряхнул, отвлекая от опасных мыслей. А когда Бай-чжи таки открыл глаза, гневно отчитал — потому что сам Сюэцю сейчас мало что мог хоть в духовном, хоть в физическом плане, а Байи-бо племянник по силе уже перерос. И потому искалеченный алхимик мог бы не суметь или же банально не успеть помочь. Сюэцю совершенно не хотел, чтобы для них всех — и главное, для упрямого мальчишки, уже совершившего невозможное, всё закончилось вот так. Случайной гибелью от искажения ци, случившегося из-за него… снова из-за него, Бездна! Страх за племянника заставил его разум работать чётко и быстро, вспоминая и анализируя последнюю фразу, после которой духовная энергия Бай-чжи пошла вразнос. Причиной такой отповеди не могла быть его смерть — даже если племянник и сохранил к нему тогда хоть какие-то родственные чувства, Линьгуан-цзюнь в том проклятом будущем пал от руки стража-защитника нового Мобэй-цзюня. Не мог быть погибший иначе бобо и уж тем более постылый для них обоих Лэндань. Значит, не близкая родня. А учитывая, каким боком совсем недавно начинала выходить наследнику недоверчивость и отсутствие ближнего круга, приятелей среди кузенов — да даже старейшин, с кем бы он хотя бы разговаривал… Неужели Цветочек? Больше-то вроде и некому. Благодаря его «науке» (виноват, кругом виноват!) племянник напрочь перестал подпускать к себе кого-либо уже давно. Эту мысль пришлось ненадолго отложить в сторону, потому что заледеневший мальчишка признался, что успел заморозить свои чувства. И верно, под пальцами не чувствовалось бурления ци, только холод, вечный, как зима на их побережье Великого океана. Лысая бесова черепушка, а напугал обоих так, что уже хоронить собирались и его, и себя заодно. Впрочем, неудивительно, что Сюэцю не понял, в чём дело. И Байи-бо тоже сразу не понял. Ведь и в таком остуженном состоянии Бай-чжи не походил на отмороженного ублюдка Лэнданя. Вон, даже извинился, хоть и прохладно — перед ним! запомнил! От эргэ такого дождаться было попросту невозможно — чтобы Лэндань да уделил внимание чьим-то чувствам?.. Ха! А уж то, что племянник прекрасно знал, как выходить и выводить из такого бесчувственного состояния… Похоже, у него был богатый опыт в этой области, будь оно всё проклято три раза вдоль и поперёк! Греть, значит? Теплом тела и души? Что ж, под ивы он племянника не потащит — он же не Чжулун-ван, ради будущего их клана дважды подмявший под себя собственных детей. И не Цзючжун-цзюнь, с немалым удовольствием трахающий всё, у чего имеются сиськи с иньскими вратами, не исключая собственных сестёр и дочерей. Хотя надо отдать должное, двоюродный дядя, хоть и был редкостным ветреником, но до сих пор думал не только янским корнем и дикий овёс с близкими родственницами без нужды не сеял. Впрочем, как продемонстрировал вчера сам Бай-чжи, тут и без весенних страстей можно обойтись. Хотя лично ему к племяннику со спины лучше не подбираться — достаточное доверие, чтобы прикрывать спину, нужно заслужить… Но это потом, после того, как мальчишка поведает то, чем не смог бы поделиться без вот таких радикальных мер. А пока он уселся на подушку (на пятках сидеть было уже невмоготу), ссутулился и начал внимательно слушать рассказ сяо Бая — нет, бывшего Короля Севера. Сейчас с застывшего подросткового лица смотрели уставшие глаза воина, прошедшего тысячи битв. И сухие, бесстрастные фразы всё-таки несли в себе эхо отгоревших переживаний. Попытка Владыки Востока отстоять независимость самыми грязными методами удивления у Сюэцю не вызвала — на войне все средства хороши, а дядюшка и без того в средствах был неразборчив. Зато изрядно порадовала мелкая воздушная соплюшка, пошедшая против отца войной и не только с лёту определившая яд в ране молодого Короля Севера, но и сумевшая его воздействие хотя бы замедлить. Если кузина родится и в этом времени, надо бы поддержать её притязания — такая и отцу, и дядьям нефритовые стебли повыдёргивает. К юнцу, взявшемуся заново завоёвывать Демоническое Царство, отношение у племянника было сложным — в чём-то он хвалил молодого небесного демона, но в чём-то и не одобрял. А уж то, что сопляк, хоть и сюзерен, не постеснялся собственного Генерала Правой Руки обманом подвести под проклятье подчинения… Вот уж чего они точно постараются избежать. И Линьгуан-цзюнь тут был всецело согласен с племянником, тяжело уронившим: — Он не умел доверять, даже хуже, чем я, но это его не извиняет. Как личность и как правителя. Под такое тяжкое клеймо можно подводить либо смертников, либо добровольцев, осознающих, на что идут. Иначе рискуешь рано или поздно огрести серьёзные неприятности от собственного подчинённого, даже если он слаб и не может пойти против приказа напрямую. — С тобой так и случилось? — тихо спросил сбоку нахохлившийся коршуном Байи-бо. — Мн. Не сразу, но в итоге… Рассказ продолжался, и в историю вплелись ядовитые речи лао Гунчжу, настроившие начинающего Императора против родичей сяо Хуа. Отчаянная попытка выросшего лисёнка предупредить своих о намечающейся атаке — и приговор к казни линчи, камнем упавший на обоих. Цзюньшан был недоволен и самим Мобэй-цзюнем, чей подчинённый попытался расстроить его планы, а потому придумал особенно изощрённое наказание, приказав своей Правой Руке лично казнить отступника. — При аресте Цзюньшан заставил Цин Хуа выпить глоток своей крови, а потому я не сумел бы уберечь его от того, кто носит на поясе Синьмо. Я мог бы дать ему быструю смерть — и умереть вместе с ним, нарушив приказ. Но после твоей смерти у меня не было ни одного достойного претендента в наследники трона, и я не решился оставить Пустоши на старейшин… Зря. Даже если бы никто из них не смог принять силу наших предков, наше Королевство всё равно доживало последние годы. Ведь вскоре после тех событий Цзюньшан завоевал Царство Людей и объединил его с нашим, уничтожив немалые части обоих. Бай-чжи был почти мертвенно спокоен, опустив глаза и разглядывая собственные ладони, но даже так сквозь лёд протаивал отзвук боли. Собственными руками… Одна эта мысль заставляла рот Сюэцю наполняться нестерпимо горькой слюной — выбирая между возлюбленным и долгом Короля, племянник выбрал второе… Как бесконечно тяжёл был этот выбор, и всё же сидящий перед ним взвалил его на свои плечи и пережил эту страшнейшую муку — куда там вечному пламени Диюя.

(・ω・)

Закончив рассказ, Мо Бай жестом создал в ладони небольшую тонкостенную ледяную чашу, попросил Байи-боцзуфу наполнить её талой водой — смочить пересохшее горло — и обвёл взглядом хмурые лица родичей. Если бы не их присутствие — тянущиеся к нему беспокойные пряди ци, шелест одежд, немного неровное дыхание и биение сердец — он мог бы совсем провалиться в то промороженное насквозь состояние, в котором провёл годы после затопления Пустошей. Даже такие мелкие знаки, что он не один, что его слушают со всем вниманием, были якорями, что держали его сердце. Равно как и искры тёплой ци в груди — его Цинхуа и побратимы, живые и здоровые. Как успокаивающее эхо от кровяных паразитов — всё в порядке и обещанная защита пока не нужна — звучащее из его собственных покоев и с Двенадцати пиков. И почти неощутимые тени его ци — в ледяной плашке, бережно хранимой другом-целителем, и в плетении клятвы на крутящейся в хозяйственном крыле сяо Чжи. Связи, которыми он в этом времени оплёл себя намеренно и оброс из-за удачных случайностей… Он прикоснулся разумом к каждой из них, бережно перебирая, дотягиваясь сквозь послушно расступающееся расстояние, напоминая себе, что его сердцу есть для кого взволнованно биться и замирать в груди, а не просто равнодушно перекачивать по телу кровь. На его ладонь, рассеянно смявшую в горсти опустевшую чашу, легла другая, узкая и кажущаяся почти горячей сейчас, цепко оплетая длинными тонкими пальцами. Сжала на мгновение — и осталась лежать поверх. — Ты прав, мне повезло не помнить такого… — дядя вздохнул и снова сжал его руку, покалывая когтями кожу. — Но и вины на твоих плечах гораздо меньше. Не по своей воле ты действовал тогда, Бай-чжи. Не ты решил, что он должен умереть. Верно, драконья доля вины в смерти Цинхуа лежала на других. Но в тех, других временах это не мешало генералу Мо смертно укорять и казнить себя до тех пор, пока такую простую истину в него не начали усердно вдалбливать те, с чьим мнением он считался чуть ли не больше, чем с собственным — уже успевший влезть в его постель другой Цинхуа и мастер Му, примеривший роль целителя душ. Но даже в этом времени остатки той давней, въевшейся вины болезненно царапали иногда его изнутри. Тем сильнее он хотел прочистить гнойник в душе дяди до того, как тот успеет превратиться в застаревшую язву, оставляющую за собой уродливые рубцы шрамов. — Если ты считаешь, что это делает менее понятным твоё желание мести всем причастным, то глубоко ошибаешься, — не преминул уверить Мо Бай. — Стремление дотянуться до всех и каждого, кто лишил тебя второй половинки, причинить им боль, уничтожить… Я и сам поступил так же. Это признание заставило дядю сначала потупиться, а затем остро сверкнуть глазами из-под ресниц в желании узнать больше. Что ж, почему нет? Рассказывая, Мо Бай всё так же внимательно отслеживал реакцию дяди. — Те, кто пронюхал про план Цинхуа и передал его в руки Владыки, кто заточил его, осуждённого, в темницу и сторожил её — их я выследил сразу и устранил одного за другим. Цзюньшан позволил мне эту вольность, ценя генерала Правой Руки куда больше этих мелких сошек. Одобрительный кивок и вздёрнутый в кривоватом подобии ухмылки уголок рта — да, здесь их решение совпадало, и вообще, дядины примеры расправ с мятежниками и заговорщиками против клана не раз пригодились Королю Севера. — Седобородый черепаший сын, ливший в уши молодого Императора сладкий яд и подложивший под него подстилками не только нескольких учениц, включая собственную дочь, но и весь орден… Он выжидал удобного времени, убирая неугодных из тени чужими руками и собираясь вернуть себе преумноженную власть, как только одна из тех девиц выносит ребёнка, наследника Владыки-марионетки. Мне пришлось собрать доказательства его намерений — с тенями это было не слишком сложным делом, только долгим. Зато после я с немалым удовлетворением выдавил из него жизнь прямо на глазах Цзюньшана. Одобрение стало более явным — глава Цветочного Дворца не вызывал у дяди положительных чувств, скорее всего из-за того, что напоминал по характеру постаревшего и ставшего более изощрённым в своих схемах Цзючжун-цзюня. Да и любовь к ядам только добавляла сходства. Мо Бай помедлил, подбирая слова. Дальше было более… даже не личное, но выворачивающее самое нутро, и он не хотел, чтобы родичи поняли его неправильно. Впрочем, Линьгуан-цзюнь тоже, пусть и люто ненавидел брата, но из верности клану и Пустошам хотя бы через раз вытаскивал его королевскую задницу из скандалов, покушений и прочих неприятностей, в которые тот регулярно влезал с грацией слепого носорогопитона. Так что если кто-то и способен понять его в этом, то именно дядя. — А потом, воспользовавшись ослаблением человеческого цзянху, Владыка провёл слияние тогда ещё только двух миров, и мне надолго стало не до мести. Я… не перестал его ненавидеть, но после уничтожения Пустошей… он тогда в первый и последний раз просил у меня прощения — у собственного вассала, скованного его волей. А у меня не осталось ничего, кроме моей присяги и службы. Спасение тех, кто сумел не погибнуть сразу в самых опасных местах. Обустройство новых поселений. Пресечение конфликтов между людьми, духами и демонами. Подавление мятежей… Я погрузил тогда своё сердце в лёд куда глубже, чем сейчас, и метался по раздираемой на части Империи, не имея времени даже на траурные церемонии по родичам… Скорбная скобка рта деда шевельнулась, но Байи в кои-то веки так и не нашёл, что сказать. Дядя угрюмо хмурился — он тоже знал, каково это, когда мир вокруг развалился на осколки, и ты поспешно успеваешь собрать лишь ближайшую горсть, пытаясь составить из них что-то, где можно жить или хотя бы существовать. — Когда схлынула спешка и прошёл траур, я… я стал почти таким же, как отец. Равнодушным ко всем вокруг, даже приказы Владыки выполняющим без особых раздумий. Идеальной ищейкой Императора. До тех пор, пока он не зарвался, посягнув на принадлежащее равному по силе. — …Равному? Хм, небесному демону мог бы противостоять на равных кто-то из его же рода. Змей-опустошитель? — предположил дядя, видимо, уже прикидывая, к кому подъезжать на кривой кобыле на предмет альянса против такой угрозы. — Нет, с Чжучжи-ланом мы справились куда раньше, когда он поднял Юг и Запад против армии Цзюньшана. Ну да, Чжучжи-лан был всем хорош и силён, особенно в гигантском облике, да только, как и все змеедемоны, уязвим к реальгару… и в меньшей степени ко льду клана Мо. Так что против Опустошителя и немалой части его командиров, всех из холоднокровных змеиных и черепашьих кланов, хватило малого — даже после того, как тот обманом перехватил Синьмо. Несколько замедляющих, остужающих змеиную кровь атак родовой силой Мобэй-тогда-ещё-вана да облако реальгаровой пыли из одноразового хранилища-цянькуня лорда Ло. И всё, взяли их тёпленькими… ну, точнее, бессознательными и покрытыми инеем. Но Мо Бай отвлёкся. Описывать открытие другой временной линии и похищение «сокровища сердца другого Цзюньшана» оказалось куда легче, чем делиться собственной болью. — Когда я увидел брачные косы своего двойника и услышал подтверждение, что это с Цинхуа… Не я нанёс последний удар, но я тоже внёс свой вклад в погибель зарвавшегося небесного мальчишки. И пусть не он один — другой Ло Бинхэ и королевская чета того Севера, Чжанмэнь Юэ и Лорд Лю — его сюзерен разом оскорбил и обидел многих. Вон, даже Леди Ша выкопала где-то (уж не в подвалах ли Водной тюрьмы!) и яд, предназначенный для убиения небесных демонов и любовно нанесённый ей на лезвие перекованного Синьмо, и противоядие, скормленное заранее паре героев-спасателей. Так что генералу Мо повезло вовремя сменить сторону и не попасть ещё и под отраву — хотя гашение внутреннего огня навредило бы ледяному демону куда меньше, чем пламенному сыну Тяньлан-цзюня. В любом случае, Мо Бай был удовлетворён уже тем, что приложил руку к тому сражению, нанеся несколько ударов льдом и один — самый обидный и болезненный — по гордости и остаткам сердца бывшего господина, демонстративно оставленного им, несмотря на все оковы. Шушу задумчиво протянул: — Значит, ты всё же сумел воздать по заслугам тем, кто погубил сяо Хуа… — его голос стал жёстче, почти лязгая и совсем не напоминая привычное гладко-шёлковое журчание. — И правильно. Чтобы знали, чтобы впредь крепко думали, прежде чем тронуть хоть кончиком когтя тех, кто под твоей защитой. — Именно, — согласился Мо Бай, вздёргивая уголок рта и хищно обнажая кончики клыков. Даже если он заморозил чувства, идущие от сердца, это не означало, что он о них не помнил и не мог частично компенсировать недоступное нутряными побуждениями, исходящими от нижнего даньтяня. — Я действительно расплатился со всеми виновными. Со всеми без исключения. — Это прозвучало как-то совсем зловеще, — отметил дед Байи, подозрительно сверля его взглядом. Мо Бай невозмутимо пожал плечами, поясняя: — То, что моей вины было немного, не означает, что её не было совсем. Я как минимум не сумел предусмотреть происшедшее и даже не попытался уберечь его ни от смерти, ни от пытки. А потому счёл то, насколько нелёгким было моё возвращение сюда, вполне справедливым воздаянием за своё скудоумие и чёрствость. Дед смотрел почти в ужасе, осознавая, что Мо Бай говорит сейчас о собственной смерти. Дядя возмущённо зашипел, дёргая его за предплечье: — И ты ещё пенял мне за небрежение собственной жизнью. Смеялась сухопутная черепаха, что морскую Небеса хвостом обделили! Пообещай, что больше не выкинешь ничего такого! — Никаких гарантий, шушу, — не уступил он, упрямо сталкиваясь с дядей взглядом, — если Цинхуа не станет, я сделаю всё, что угодно. Да и других членов семьи буду защищать, не особо стесняясь в средствах и цене. — Пф, тогда и мне за то же не выговаривай! — дядюшка скалился, сверкал глазами и разгоревшимся огоньком хуадянь. И вообще, заметно ожил, даже сутулиться прекратил. И то хорошо. — Да оба вы хороши! — обрушилось на их лбы по увесистому щелбану от деда Байи, — и жизнями своими будете жертвовать только через мой труп! — А поскольку нам твой труп тоже не сдался, сойдёмся на том, что постараемся выжить все, — примирительно отметил Мо Бай, потирая лоб. — Вот именно!.. Но насчёт сяо Хуа ты прав, такое сокровище защищать надо по всем фронтам. Чтобы не навредили, не увели и сам не улизнул. Так что ты лучше держи от него в секрете, чем всё закончилось в том будущем, а то ещё напугаешь, — посоветовал боцзуфу, немного остыв. — Ну, это наставление запоздало на целую жизнь, — спокойно пожал плечами Мо Бай. — Ты что, рассказал? — удивлённо втянул воздух дядя. — И он всё равно остался с тобой и вот так липнет? — Не было нужды, он знал с самого начала. Он очень о многом знает, что случилось в том времени. Но о том, как и для чего вернулся, я ему сказал. — Нда, такое отношение к тебе перевесит любые его секреты и недостатки многократно, что бы там ни было. — Что, даже если у него сложно с происхождением и семейной ситуацией? — бросил Мо Бай на пробу в сторону дяди. Тот прищурился, глянув остро и подозрительно. Потом фыркнул: — Пф, да пусть хоть полукровкой из Пограничья окажется или даже диким овсом дражайшего двоюродного дядюшки! А уж вы-то знаете, какая у меня изжога от этих ветреников Ша и особенно от самодовольного сластолюбца Шэнтао — тоже мне, «Государь Девятого Неба». И я для Цветочка даже и не представлю вариантов сложнее этого, которые клан мог бы осудить. Ну что, успокоил тебя этот достопочтенный? Надменно выгнутая бровь и вздёрнутый подбородок, похоже, были только попыткой дяди замаскировать волнение. Но Мо Бай слишком хорошо его знал, чтобы купиться. Хм, сиятельный Линьгуан-цзюнь, кажется, всерьёз беспокоился, сумеет ли поладить с будущим чжицю. Вот и славно. Особенно в свете их собственной, как оказалось, смешанной крови. — Мм, отчасти. Но решать, раскрывать ли свои секреты и когда, всё же самому А-Хуа. — Само собой, — уже менее напряжённо согласился дядя. — Ну, если с этим разобрались, и ты больше ничего не хочешь рассказать такого, ради чего требовалось бы себя в лёд заковывать?.. Мо Бай немного подумал и наклонил голову: — Разве что одно. Я был уверен сейчас, что смогу поделиться этим всем хотя бы так, по одной причине — однажды мне уже довелось каяться. В другом времени, и мастер Му тогда очень помог мне разобраться в своих чувствах и встать на ноги. Он и сейчас уже разбирается в таком, — теперь уже он сам потянулся к дядиной руке, обхватывая её ладонями и глядя в глаза. — Шушу… Сюэцю, дай ему шанс оказать помощь и тебе тоже. Я позабочусь о безопасности, а он никому не расскажет без нашего дозволения, м? Посверлив его долгим сложным взглядом, дядя наконец вздохнул и пробурчал: — Позже, когда немного восстановлюсь да уложу в голове твои «истории гор и рек». Нужно же посмотреть, что там за диковина такая, благожелательно настроенный заклинатель. — Хорошо, тогда я спрошу дайфу, когда у него будет свободное время на будущей седмице, — поставил Мо Бай дядю перед фактом. Тот сначала нахмурился, намереваясь было возразить, но потом уголок его рта дёрнулся раз, другой — и, наконец, дядя рассмеялся, выглядя совсем молодо и лукаво. — Пфф-ха-ха, вот теперь верю, что ты совсем вырос. Не молчальник-воды-в-рот-набрал, а вон, даже за ниточки меня дёргать пытаешься. Такому на шею уже не сядут, молодец. Видно королевский опыт. Дядя поддразнивал и хвалил его совершенно искренне, подобравшись ближе, обхватив узкими ладонями плечи и откровенно любуясь. Так что Мо Бай начал ослаблять холод в груди, позволяя проклюнуться из-под него намёку на гордость и удовольствие от похвалы. Слишком уж редко она ему перепадала от кровной семьи, чтобы позволить себе не радоваться каждому слову. А ещё… О! — Это сработало потому, что я хорошо тебя знаю. А с остальными уж, будь добр, сам варись в своём дипломатическом котле, — заявил он, сохраняя серьёзность на лице и не позволяя показаться внутренней усмешке. Ну да, пугать стратега и политика интригами — всё равно что грозить рыбе бросить её в воду. Но поймается ли шушу на этот нехитрый крючок? Дядя заинтересованно глянул, прищурившись с расчётом, и протянул, подначивая: — И что, прямо выдашь полномочия? Попался! — При первой же возможности, — чуть оскалился Мо Бай, — отцу давно нужно было тебя официальным советником сделать и по внешней, и по клановой политике. Один бес ты и так половину работы по-тихому делаешь. Из-за плеча смешливо фыркнул дед Байи: — Ну и кто из вас поймал другого на слове на этот раз? — Полагаю, оба, — признался Мо Бай. — К полному взаимному удовлетворению, — на какой-то момент дядя действительно выглядел сытым хищником, но тут же посерьёзнел. — А теперь, Бай-чжи, раз уж ты всё высказал, давай-ка двигайся ближе, — заявил дядя безапелляционно и действительно потянул его за плечи на себя, а на приподнятую бровь пояснил, — греть буду. Как умею. Мо Бай позволил дяде притянуть себя к груди, прижимаясь лбом к подставленному плечу. С долгим выдохом и крупной дрожью вытолкнул морозную ци из верхнего даньтяня. Во рту горчило от остатков отгоревшего фимиама, а в груди немедленно заныло, но, кажется, всё получилось. Обняв дядю в ответ и подхватывая протянувшиеся к нему неровные, медлительные от истощения ниточки родственной ци, он задышал глубоко, на счёт, как учил мастер Му, удерживая себя на грани транса и постепенно отпуская напряжение тела и духа. Дед спросил из-за спины, невесомо касаясь ладонью плеча: — Спину доверишь? — Вам? Да, — без колебаний отозвался он, и боцзуфу обхватил его сзади-сбоку, забрасывая руку поперёк плеч и прижав пальцами вену под ключицей, нащупывая пульс. В духовные вены втекла тщательно контролируемая струйка и с его стороны. Хорошо. Дядя тоже завозился, сдвинув руки удобнее, скользнув ими за спину и вжав ладони между лопатками и над поясницей. Волосы на виске Мо Бая чуть шевелились от прохладного дыхания всего в паре цуней, и он спрятал приподнятые уголки губ в дядином плече, обтянутом гладким шёлком ханьфу. Сам обнял, притиснул крепче, подпихнул ему капельки своей духовной энергии и принял в ответ его. А вот предложи Мо Бай прямо обмен ци (уж то, как её поделикатнее циркулировать после искажения, он у мастера Му выспросил и попрактиковался под его руководством заранее) — и начал бы дядя ершисто фыркать и отнекиваться от лечения, просто потому, что у демонов такое не принято ни с кем, кроме партнёров по совершенствованию. Так что пришлось вот так, не обмануть, но… немного преувеличить. Всё-таки при своём опыте Мо Бай не сомневался, что сумел бы обуздать всплеск и самостоятельно. Зато так ему было куда спокойнее за родичей, старательно постигающих азы непростого человеческого искусства семейных объятий.