Своими руками

Быль: последнее цветение подснежника (Линьгуан-цзюнь (Мо Сюэцю) / Сю Фувэй)

Но в результате, всё, что осталось у Мо Сюэцю — это воспоминания о едва ли нескольких месяцах семейного счастья, нитки чёрных как её глаза агатовых бус, выплетенных из распущенных навсегда брачных кос, да горькая возможность видеть её — но никогда наедине, никогда близко. Глава «Интерлюдии Северных Пустошей: Растоптанный подснежник» — Но что… изменилось? — дядя неопределённо-изящно повёл в воздухе пальцами. Мо Бай пожал плечами. — …Всё?.. Считай, что я поумнел и понял, что лучше уж попытаться выстроить своё счастье заново, чем тратить жизнь на бесплодную злобу. Глава «Скажи-ка, дядя, ведь недаром?»

До самого вечера он не позволял себе остановиться и задуматься. Дел с поединком, который предложил ему задиристо фыркнувший сяо Бай, было действительно невпроворот. Особенно учитывая, что он сам лелеял смутную надежду показать всему Ледяному Дворцу, что мальчишка вырос достаточно, чтобы начинать щериться на взрослых и заставлять принимать себя в расчёт. Если племянник собирался взять на себя часть защиты дяди Байи, это точно не помешало бы… Но Сюэцю уж точно не собирался потакать племяннику настолько, чтобы того сочли способным встать вровень с ним самим. С единственным за последние три поколения в клане Мо, кто, даже будучи вычеркнут из списка наследников, сумел заслужить личный титул Линьгуан-цзюня. Так что он ходил и летал по гулким холодным коридорам, отдавал распоряжения своим личным подчинённым и дворцовым слугам, подольстился к паре клановых старейшин — разжечь любопытство, чтобы они если не пришли на поединок сами, так хотя бы прислали соглядатаев. Он метался и упорно думал о другом. Что старейшины, решив сохранить лицо, будут потом обгрызать себе когти до самых локтей, если сяо Бай покажет себя достойно. Что нужно бы самому завтра уделить время тренировкам и стряхнуть наст с боевых навыков, что от любопытства Байи-бо со связным артефактом будет прикрыться гораздо сложнее… Вспоминал о возмутительном поведении на банкете Бай-чжи, покинувшего торжество с кивком и злорадной ухмылкой в его сторону, о недавней охоте на гигантских пустынных червей, о… О чём угодно, лишь бы не думать и не вспоминать о сегодняшнем болезненном разговоре, о том, что он сам, наотрез отказываясь уподобляться эргэ и становиться бесполезной бесчувственной ледышкой, в гневе и горе совершил не меньшую ошибку… Вынырнув из круговерти хлопот в собственных покоях, он долго стоял у распахнутого окна, распустив и растрепав когтями смертельно надоевшую за день сложную причёску с туго стянутыми прядями. Крутил в руках единственный кубок вина, который собирался себе позволить сегодня, невидящим взглядом провожая догорающие разноцветные струи заката. А потом выплеснул вино прямо в окно и отошёл к комоду, где хранились памятные мелочи. Мелочи, которые у него не поднималась рука уничтожить или выбросить — и на которые он чаще всего не осмеливался даже смотреть, чтобы не рвать сердце бесполезной болью. Все слуги были уже давно изгнаны из спальни, а дверь перекрыта ледяной толщей, чтобы никто не посмел увидеть его в этот момент слабости. Так что Сюэцю криво и грустно усмехнулся и выудил из верхнего ящика комода, из маленькой выстланной шёлком шкатулки, низки агатовых бус. Намотал их на ладонь, прижал к губам с горькой нежностью — они, казалось, всё ещё хранили отзвук тяжёлых чёрных прядей, которые когда-то перевивали… В этот момент он не был — и не хотел быть — коварным и утончённым Линьгуан-цзюнем. Бесов мальчишка разбередил в нём то, что он так редко выпускал из себя в эти годы, отбрасывая даже воспоминания, в приступе самоуничижения отказывая себе и в малом. Но теперь — теперь он не мог затолкать обратно в глубины сознания её голос, с ласковой усмешкой зовущий его Подснежником. Её ежевично-чёрные глаза с прыгающими смешинками — или же гневным блеском. Её тени, хищно-опасные и каждый раз вызывавшие у него дрожь предвкушения вдоль хребта… Пошатываясь, он сделал пару шагов и прислонился спиной к стене, благодарно ощущая затылком и спиной холод льда через тонкий шёлк ханьфу. Сполз, усаживаясь прямо на пол… плевать. Всё равно рядом никого. А дядя Байи даже если и учует что через Слезу Феникса, то промолчит. Он всегда молчал с ним об этом. Рука, так и прижимающая к губам холодные рельефные бусины, заметно дрожала… плевать и на это тоже. Сегодня и сейчас он не хотел… не хотел забывать. С кривой усмешкой он припомнил рык оскалившегося племянника: «…раз уж дядя решил жить дальше и добиться чего-то стоящего, так делай это так, чтобы матушка могла бы одобрить!» «Вэй-эр, моя Вэй-эр… вряд ли ты одобрила бы то, что я уже натворил — но сегодня я впервые за многие годы снова увидел тебя в нём. В упрямом и гневном мальчишке, готовом впиться в горло за тех, кем дорожит — и встряхнуть за воротник дурного Сюэцю.» Он запрокинул голову и потёр рот пальцами с обёрнутыми вокруг них бусинами, прихватывая их губами и решительно игнорируя одинокую льдинку, застывшую на щеке. К бесам и в Бездну всё и всех — да, сейчас он тосковал по своей Фувэй, но она знала его сердце лучше всех… И, наверное, простила бы ему маленькую мужскую слабость. Сомкнув веки, он потянулся другой рукой к завязкам штанов, вытягивая ноги и немного неловко — отвык за годы упрямого почти отшельничества — высвобождая из-под ткани небесный столп. Её руки всегда были горячее, почти обжигая чувствительную тонкую кожицу — но тени были холодны, и во тьме закрытых глаз он начал вспоминать дразнящие движения гибких тёмных лент, повторяя их так хорошо, как только удавалось пальцами. Языком он вобрал в рот кончик одной из низок бус, перекатывая их во рту, облизывая и посасывая гладкие бусины — а потом вытягивая наружу, как это делала с грудным смешком Вэй-эр, заставляя его беспомощно тянуться ртом за ускользающим удовольствием и напрягать туго стянутые тенями руки… Темнота вечера наполнилась тихими шорохами и его дыханием, постепенно сбивающимся на вздохи и стоны, а перед закрытыми глазами вставали картины их встреч, коротких острых улыбок Вэй-эр, и, конечно же, сплетения меж простыней. Не в этой комнате — после той катастрофы он сменил покои почти сразу, не в силах каждый вечер ложиться на бывшее супружеское ложе и помнить, что оно отныне и до конца его дней именно бывшее — но тоже в семейном крыле Дворца…

(♡ω♡)

В тот вечер он так же долго стоял у окна покоев, всматриваясь в закатные сполохи, постепенно уступающие место на небе дрожащим полотнам авроры, и беспокоясь об ушедших на охоту отце и брате. Стоял до тех пор, пока Вэй-эр не увлекла его от окна к кровати, разминая напряжённые плечи и отвлекая от поселившейся в сердце тревоги смягчившимся голосом, так контрастно сочетающимся с её сильными и жёсткими пальцами, проминающими и выкручивающими мышцы только для того, чтобы следом огладить. Повернувшись, наконец, к своей черноглазой красавице, он уткнулся носом в её косы и пробормотал: «хочу, чтобы у нас был ребёнок». Вэй-эр удивлённо отстранилась и обхватила его лицо жаркими ладонями, вглядываясь. — Ох, Сюэцю, прямо сейчас? — Мн. Если затея отца не удастся… Хочу, чтобы мама успела увидеть внука или внучку. Чтобы Фэн-гэ возился с ним, пока отец совсем брата в делах клана не зарыл… Хочу малыша или малышку, похожую на тебя и с моими глазами… Да, к твоим чертам пойдут синие глаза. Он обвил пальцами её запястья, нежно поглаживая. А когда она прикрыла глаза, видимо, представляя себе их дитя — подхватил на руки и одним рывком бросил её на ложе. Фувэй засмеялась и прогнулась, выпячивая аккуратные холмики грудей с острыми сосками, а он с ухмылкой оседлал её гибкую талию и прижал её руки над головой. — Значит, прямо сейчас, да? — проворковала она соблазняющим тоном, поднимая голову и резко куснув Сюэцю за губу. — Что ж, у этой жены как раз начинается благоприятный период, но мужу в ближайшую луну придётся постараться, чтобы вспахать её пашню. Сюэцю сполз ниже, с восторгом ощущая, как его любимая потирается об него выпуклым лобком. — Этот муж приложит все усилия, — пообещал он самым шёлковым своим тоном, склоняясь к груди, зарывшись лицом в воротник слабо запахнутого халата. Найдя под складками ткани сосок, он втянул горячий бугорок в рот и прикусил вокруг. Томный стон и трущееся об него через пару слоёв одежды гибкое тело усыпили его бдительность — так что Сюэцю не успел остановить Вэй-эр, когда она резко перекатилась на кровати вместе с ним, поменяв их местами и приподнимаясь с хищной усмешкой. Над её плечами начали клубиться тени, сливаясь в жгуты-плети совсем беззвучно, если не считать тихого треска рвущейся одежды. Сюэцю облизнулся, а по его спине прошла волна дрожи предвкушения: когда на его Фувэй находило такое настроение, его ожидало особо приятное времяпровождение. Он сплëл свои пальцы с еë, тяжело дыша и позволяя теневым жгутам оплести его тело, скользнув к запястьям и лодыжкам. Позволяя их острым кончикам вспороть остатки одежды на них обоих, обнажая стройные, подтянутые тела. Вэй-эр шаловливо облизнулась острым язычком, склонившись над ним и мурлыкнув: «Попался, муж мой». Полурасплетëнные чёрные косы упали вперёд, щекоча его лицо. — Этот попался в тени Вэй-эр с первого же поцелуя, — усмехнулся Сюэцю. Он повернул голову, ловя ртом одну из кос и дëргая клыками за вплетённые агатовые бусы. Дождавшись, пока он втянет в рот несколько бусин, Фувэй приподнялась, туго натягивая пряди волос и со смехом наблюдая, как он тянется за выскальзывающими изо рта влажно блестящими агатами, выгибаясь и напрягая связанные руки. В отместку он вскинул бёдра, заставив её потерять равновесие и впиться сильнее пальцами в его плечи. Ах, хорошо! Вэй-эр склонилась поближе и втянула его в кусачий поцелуй — металлический привкус и запах крови был чем-то, что сопровождало их отношения с первой встречи, будоража нервы и только усиливая желание. Да и доверие возлюбленной, без всяких сомнений проглатывавшей выступившие на прокушенной губе капельки крови — его, священного демона — только добавляло масла в охвативший его чресла огонь. Сюэцю начал ритмично приподнимать бёдра, притираясь напряжённым стволом янского корня между складочками её яшмовых врат. Они уже начали истекать любовным соком, и запах разгорающейся страсти смешивался с острыми нотками крови. В его меридианы влились первые дымные завитки её ци, переплетаясь с его разгоняющимся синим потоком. По гладкой коже заскользили упругие ленты теней, оттеняя его мраморную бледность и её сливочную в свете взошедшей луны кожу. Вэй-эр откинулась, двигаясь на нём в том же ритме, напоказ лаская, оттягивая и потирая свои острые соски. Одна из теневых лент, послушная воле своей хозяйки, обхватила груди, приподнимая их дразняще, пока Фувэй смотрела на него жарким, собственническим взглядом из-под тяжёлых, томно опущенных век. Другая лента, холодная и гладкая, скользнула по его торсу вниз и обвилась вокруг основания его янского корня и яшмовых бубенцов, сжалась почти болезненно. Аххх — любимая не хотела терять ни капли его цзина, пока не объездит его как следует? Он застонал и выгнулся, сбиваясь с ритма. Вэй-эр засмеялась низко и сжала его бёдра своими, не прекращая ласкать себя под его кипящим от желания взглядом и не позволяя себя сбросить. Ах так? Сюэцю напрягся и окутал свои запястья и лодыжки ледяной бронёй, растягивая теневые путы на них — и тут же выскользнув, выдернув из петель руки и ноги и снова перекатываясь, подминая под себя жену. Куснул её за мякоть плеча, совсем рядом с белыми шрамиками самой первой метки. Спустился ниже, облизывая солоноватую кожу и поводя плечами, на которые снова легли её узкие горячие ладони, одобрительно сжимающиеся. С игривым рычанием поддел клыками упругую ленту тени, перехватывающую стройное тело и заставляющую холмики грудей дерзко торчать. Поощряющие стоны и шёпот «Ах, Сюэцю, муж мой, ещё» вторили его движениям, заставляя его кровь кипеть в жилах. Он провёл одной рукой вниз, убрав когти и ныряя двумя пальцами в вожделенную влажную глубину, а большим потирая бугорок жемчужины на яшмовых ступенях. Направляя поток своей ци вдоль пальцев — и внутрь. Ладони на его плечах судорожно сжались, вспарывая кожу когтями. Сюэцю зашипел, но усмехнулся и с силой втянул в рот нежную молочную кожу, оставляя цепочку красных пятен по пути к вершине яшмового холма, вздрагивающего в такт музыкальным стонам Вэй-эр и его пальцам, искусно играющим на этой лютне. Когда он, наконец, добрался до сжавшегося бутончика и присосался к нему, жена прижала к себе его голову, натягивая спутанные пряди распущенных волос и нетерпеливо покалывая коготками скальп. Другая же её рука скользнула по его плечу, размазывая капельки крови из царапин и сжимая бицепс, напряжённый под его весом. Янский корень пульсировал от желания оказаться там, где сейчас оглаживали жаркие влажные стеночки яшмовых врат его пальцы, но Сюэцю не торопился. Он прикрыл глаза, представляя себе, как нальются сладким молоком для их дитя эти божественные холмы. Втянул бугорок соска сильнее и оставил вокруг него ещё один укус. Рука в его волосах напряглась, до сладкой боли натягивая их, и сильнее вжала его лицо в упругую грудь, вибрирующую от протяжного стона Фувэй. Сюэцю зализал укус, не выпуская напряжённый сосок изо рта и удвоив усердие пальцев, ритмично погружавшихся между створок её раковины. Дождавшись, пока хватка довольно мурлыкающей возлюбленной на его затылке ослабнет, ледяной демон отстранился и подул на покрасневшую влажную кожу, слегка остужая её холодным ветром. Потом припал к другому соску, уделяя внимание и ему. Но приласкать как следует этот бутончик Сюэцю не довелось. Он успел только прижать его к нëбу и покатать во рту, как Вэй-эр, видимо, наскучило лежать на спине, и она капризно дёрнула его за опорную руку, роняя на себя и вбок. Перекатившись и сев на пятки, она окинула его тело оценивающе-собственническим взглядом рачительной хозяйки на кусок парного мяса. Молодой демон потянулся, показывая во всей красе перекатывающиеся под кожей жгуты мышц, и провокациюнно облизал блестящие от её пряного сока пальцы. Вэй-эр с усмешкой раздвинула бёдра шире, позволяя ему снова скользнуть рукой между ними, лаская и теребя набухшие от желания створки яшмовых врат. Она сама потянулась к потемневшему от прилившей крови нефритовому стеблю. Ловкие горячие пальчики протанцевали по стволу, заставив его зашипеть и напрячь бёдра, а потом спустились к яшмовым бубенцам и подхватили их в ладонь. Одновременно ожила лента тени, запечатывающая истечение его цзина, растягиваясь холодной спиралью вокруг нефритового стержня и пульсирующе сжимая его. От контраста жара и холода он застонал, откидывая голову. Её божественная рука нежно перекатывала и сжимала его бубенцы в ладони, а тени елозили по стволу, выжимая с кончика прозрачные капельки. Он вцепился в меховое покрывало свободной рукой, раздирая его когтями на ленточки, и толкнулся внутрь неё уже тремя пальцами. Вэй-эр сжала их внутренними стенками с одобрительным звуком, потом склонилась, опираясь одной рукой на его грудь, и облизала его черепашью головку, доставляя совершенно умопомрачительные ощущения. Сюэцю застонал громче. Ещё немного таких ласк, и алый пион сжался на его пальцах, обильно заливая их соками. Фувэй застонала вокруг его черепашьей головки и дёрнула рукой, оставляя несколько царапин поперёк его груди. Пальцы на его яшмовых бубенцах тоже сжались почти до боли, и он с рыком содрогнулся, взмывая духом до небес вслед за любимой. Их перевитые потоки ци — дымные вихри, пронизывающие прохладную, но порывистую синеву — достигли пика и постепенно улеглись. Сюэцю нетерпеливо притянул Вэй-эр в свои объятия, поглаживая изгибы её тонкого стана подрагивающими после сияющего пика пальцами и впиваясь поцелуем в её рот, ловя отзвуки вкуса собственной смазки на резвом розовом язычке и припухших губах. Прикусив и оттянув их по очереди, он сдвинулся от уголка губ к упрямому углу челюсти, перемежая мазки языка и игривые покусывания, ощущая, как сжимаются её ладони на его боках с каждым укусом. Добравшись до заострённого ушка, он дунул холодным воздухом, ухмыльнувшись на её шипение и царапнувшие его коготки. Прикусил мочку и шепнул: «Вот теперь, любовь моя, твоя пашня готова к тому, чтобы этот муж вспахал её и засеял!» Гибко извернувшись, он сел на пятки, поддерживая усмехающуюся Вэй-эр под округлые половинки персика и ощущая, как её ноги, скрестившиеся на его пояснице, притягивают их теснее друг к другу. Она снова ухватилась за его плечи, обвивая затем руками шею, приподнялась в нетерпении, и Сюэцю прижал супругу к себе, медленно проникая в жаркие и влажные яшмовые врата. Погрузившись до основания, он почувствовал, как истаивает холодная лента тени, удерживающая его цзин внутри — действительно, в ней уже не было необходимости. Их губы соединились в новом поцелуе, сплетаясь языками и дразня друг друга остротой клыков. Он ухмыльнулся в сладкий рот своей возлюбленной, сжал покрепче в ладонях упругую плоть и начал путь в тысячу ли, сначала неторопливо, но постепенно набирая скорость и размах, порыкивая в ответ на её томные вздохи, стоны и вскрики… Сюэцю не знал, что нашло в эту ночь на него — нет, на них обоих. Может, его желание зачать дитя, а может, напоминание об опасностях, поджидающих во Дворце на каждом углу. Но они сплетались на супружеском ложе почти до рассвета, скоротечно задрёмывая в объятиях друг друга и вскоре просыпаясь, чтобы вместе вознестись на сияющий пик, снова и снова. И только когда острые лучики звёзд начали тускнеть, предвещая утреннюю зарю, они окончательно провалились в сон, раскинувшись на смятых и изорванных покрывалах, щедро помеченных их потом, весенними соками и пятнами крови из царапин и укусов, следы которых постепенно истаивали на коже. Они не знали, что буквально через пару страж будут разбужены траурным звуком большого гонга, чтобы поспешить в тронный зал и узнать, что Северные Пустоши враз лишились и Короля, и его наследника… Тогда — не знали, но теперь Сюэцю с болью и тоской вспоминал ту последнюю ночь, которую они провели как муж и жена, так и не успев продолжить себя. Впрочем, сегодня, когда он стряхивал с ладони звенящее жемчужными льдинками свидетельство своей слабости, горечь его усмешки была не столь безнадёжной, как последние годы. Потому что сяо Бай был прав, и потому что сапфировый взгляд племянника на лице, так похожем на Фувэй, был теперь недоверчивым, требовательным, насмешливым — но в нём не было той жгучей ненависти, которую Линьгуан-цзюнь так тщательно взращивал и которой так щедро делился. Мальчишка протянул ему руку с предложением перемирия, протянул первым — и что бы ни заставило его так поступить, это был шанс. И если уж делать что-то, чем Вэй-эр гордилась бы, начать стоило с того, чтобы не портить то, что он ещё чудом до сих пор не сломал окончательно. Но вот за дерзость вызова на поединок сяо Бая стоило хорошенько потрепать — а заодно показать ему, как сражаются священные демоны и к чему юному наследнику стоит стремиться. Так что Сюэцю твёрдо намеревался посвятить большую часть завтрашнего дня тренировкам, продумывая тактику противостояния этим бесовым порталам да пару-тройку неприятных сюрпризов — а потому поднялся, сдирая с себя остатки одежды, и рухнул на узкую кровать.