Своими руками

Это кажется только, что идёшь по прямой, Сквозь года и манящие дали, А по сути — спешим, чтобы снова домой Возвратиться по вечной спирали. Н. С. Сядристый Для нас, убеждённых физиков, различие между прошлым, настоящим и будущим — не более чем иллюзия, хотя и весьма навязчивая. Альберт Эйнштейн

Граница Бесконечной Бездны, спаянной с некогда великим хребтом Тяньгун. Среди изъязвлённых скал из ниоткуда возникает широкое серое лезвие меча, вспарывающее пространство. Из разрыва выступают двое, чьи силуэты скрыты сумерками. Смутный шелест одежд, рука ободряюще сжимает плечо — и мечник возвращается в неровный портал, тут же затянувшийся. Второй силуэт скользит вперёд, тени ластятся к нему, скрывая детали. Он нащупывает проём врат в форме сложенных крыльев, неведомо как вырастающих из сплошного каменного массива — и наваливается плечом. Скрип раскрывшихся врат. Первый порыв ветра, взмётывающий смерчики и треплющий белоснежные пряди волос. Шаги — равномерные, бесстрастные. Ветер сдувает лёгкий шорох подошв вместе с песком, успевшим запачкать чёрные сапоги. Могучий торс, затянутый в плотные синие и чёрные шелка, слегка склоняется вперёд, продавливая собой возросшее сопротивление воздуха. В правом кулаке у бедра зажат крупный кристалл-накопитель, надёжно обхваченный сильными пальцами — только слегка просвечивает между ними радужная круговерть ци. Левая рука поднята, предплечьем заслоняя прищуренные от ветра глаза, и тускло отсвечивает металлом сплошной наруч от костяшек пальцев до самого локтя. Не боевой, неудобный — в таком не согнуть толком запястье, не перехватить чужой удар когтистой ладонью. Из-под руки вперёд устремлён пронзительный взгляд, и тем же неугасимым, невозможно синим, рождённым из вечных льдов демонического севера сиянием горит огонёк хуадяня-печати священного демона. Тонкие губы сжаты в жёсткую линию. Под ноги ложится шершавый серый камень, похожий на окаменевшую чешую. На таком не соскользнёт нога, но о такой вполне можно стесать кожу до крови даже демону. Коридор уходит вперёд, едва заметно изгибаясь влево. Дальше спираль начнёт сжиматься, свиваясь всё уже к неведомому и невозможному центру. Против хода солнца. Против хода времени. Он должен пройти её до конца. Над головой нежно мерцает жемчужный туман — высоко, там, куда почти не дотягиваются порывы ветра. Подсвеченный этим мерцанием, провал по левую руку кажется ещё более тёмным и пугающим. Стена справа кое-где оплавлена, словно что-то заставило «драконью чешую» оплыть и застыть зеркальной гладью. Раскрыться окном, отражающим не-здесь-и-не-сейчас. Обнажённые мужчины, оба мощные и широкоплечие. Запрокинутое лицо откинувшегося на спину — почти отрешённое, и синий огонь на челе подчёркивает белизну бровей и волос, просвечивающие венки на прикрытых веках. У склонившегося над ним глаза и хуадянь пылают алым из тени пушистой гривы, кольцами разметавшейся по плечам, и сочувственная мягкость во взгляде, такая, какой он никогда не видел от собственного Цзюньшана. Ладонь не-его-Императора осторожно обводит извивы ожогов на мраморно отсвечивающей груди, постепенно истаивающие под напором огненной ци… Бледная рука сжимает золотистое плечо, притягивая благодарно. Пронзительно-синий взгляд почти не задерживается на завораживающе красивой сцене, вновь устремляясь вперёд. С каждым шагом свист ветра становится громче, проскальзывают в нём всё более опасные нотки. Мелькают среди яростных порывов обсидианово-чёрные росчерки. Чешуйки Дракона Вечности, рассекающие вихри времени. Хищно вытянутые, с бритвенно-острыми краями — когда одна из них почти небрежно чиркает по бедру, прочнейший шёлк и кожа священного демона поддаются одинаково легко. Синие искры ци тянутся за лезвием. Выплёскиваются первые капли крови и уносятся в вихре вслед за чешуйкой, падая на камни где-то позади, но шаг не сбивается. Лишь тонкий высверк льда спешно закрывает порез. Нельзя медлить. Нельзя дрогнуть. Путь только начат… Вспышка цвета среди серого и чёрного — очередное зеркальное окно — невольно цепляет взгляд. Мечущихся в зеркальной глади фигур на этот раз четыре — двое в чёрно-синем, двое в чёрно-красном, и все отмечены поцелуем в лоб демонического пламени. Сражение подобно танцу, настолько отточенно страстными кажутся движения схватившихся демонов, вот только мало кто способен уследить за их стремительностью. Кажется сначала, что бой идёт двое на двое — но нет, трое теснят одного. Алые язычки пламени подсвечивают одинаковые, изломанные в гневной гримасе лица, будто воин в красном бросается на собственное отражение, а не скрещивает меч с противником. Дрожит в напряжении тёмная сталь широких и тяжёлых клинков — тоже одинаковых, если бы по одному из них, перекованному из осколков, не змеились шрамы трещин. Двое в синем синхронно взмахивают руками, отправляя в сторону воина с цельным клинком потоки ледяных лезвий, и тут же отступают на шаг, сливаясь с тенью, только чтобы проявиться с другой стороны и обрушить третий, общий поток клинков из чёрного льда в спину врага. Их лица застыли в кажущемся каменном спокойствии, только взгляды остаются живыми. Этих различить проще — гладкая белая волна почти полностью распущенных волос у одного, перевитые нитями сапфировых бус косы сложного плетения у другого. Их противник с рыком окутывается яростным пламенем, в котором ледяные клинки мгновенно истаивают, исходят паром, но уже новые кристаллы льда прорываются прямо из пола, захватывая его ноги как клещи. Им не удержать небесного демона даже на мяо, но и доли мгновения, на которые воин промешкал, его близнецу хватило, чтобы нащупать сердце лезвием с паутинкой трещин. Тело отлетает к стене, пришпиленное к ней клинком, и огонь утекает вместе с жизнью, а лицо искажается в неверии. Последний взгляд достаётся одной из фигур в синем, и губы беззвучно шевелятся: «Предатель!». Стоит погаснуть и опуститься гневному алому взгляду, и вместе с ним, как на ослабшей нити, опускается на колени ледяной демон, всё такой же бесстрастный, только рука судорожно комкает мех воротника у груди. Его близнец с косами подхватывает упавшего и рвёт одежды, под которыми на глазах расползаются по груди и сплетаются в печать проклятия тёмные полосы ожогов. Мольба в синем взгляде, встретившемся с алым, и в ответ — взмах когтистой руки, с которым печать застывает, незавершённая. Проклятого осторожно поднимают на руки, а ещё одна фигура — стройный, болезненно-бледный мужчина с лисьими глазами в зелёных одеждах, ранее стоявший в стороне, укрывшись в алькове и кусая губы в бессилии — подлетает к воину в чёрно-красном и прячет лицо у него на плече, зарывшись в пушистые кудри. Обхватив своего спутника за плечи, алоглазый демон взмахивает выдернутым из тела врага мечом, разрывая пространство, и четверо исчезают в портале. Трупу, неопрятной кучей валяющемуся под стеной, не дарят ни единого взгляда. Шаг всё так же размерен, хотя всё больше остаётся на сером камне ледяного крошева и багровых брызг. Постепенно к ним добавляются клочки одежды. Ошмётки плоти. Словно в насмешку, чешуйки избегают крупных артерий, при рассечении которых даже демон истечёт кровью за считанные вздохи. Искромсаны бёдра и плечи — до самой кости, просвечивающей сквозь корку льда. Плетьми повисли руки, и осколки наручей и наголенников, рассечённых, срезанных с тела по частям, тоже валяются где-то за спиной. Но лицо бывшего владыки Севера всё так же бесстрастно, а синий взгляд прям и решителен. Он выдержит. Он дойдёт… Он Мобэй из клана Мо, последний король уничтоженного Северного королевства. Он заслужил все эти раны — и он заплатит нужную цену. Взгляд скользит по очередному зеркалу — и спешно отдёргивается, лишь бы не видеть этот кошмар снова. Зеркало не передаёт звуков, но они сами, непрошенные, всплывают из памяти, накладываясь на ужасающие образы. Нож с хрустом погружается в плоть, отсекая очередной кусочек. Выгибается в крике и обмякает привязанное к каменной плите тело. Потрескивают кристаллы льда, укрывающие уже нанесённые раны. Родное лицо залито слезами, на щеке полузасохшая кровь. Рука, свободная от ножа, дотрагивается и размазывает кровь ещё больше, синие искры ци впитываются в кожу. Карие глаза медленно открываются вновь, заполненные болью и страхом. Казнимый судорожно нашаривает взглядом лицо стоящего над ним демона, прижимаясь щекой к залитым кровью пальцам. Шевелятся искусанные, обветренные губы. Хриплый, еле слышный шёпот: «Мой Король»… Замерший было демон отдёргивает руку и отворачивается, отшагивая к изножью плиты. Его лицо, как обычно, ничего не выражает — только белоснежные волосы густо покрыты инеем, словно он невольно взывает к собственным силам, чтобы сохранить хладнокровие. Да, он заслужил это — острые вспышки каждого нового пореза, тянущую и долгую боль от всех предыдущих, закованных льдом, по каплям откусываемую жизнь и силу. Сжимающееся в груди от невыносимой вины сердце заслужил многократно. За угасшие заплаканные карие глаза. За крики, и стоны, и хрипы. За истерзанное тело под его собственными руками и кривым лезвием ритуального ножа. За беспомощность, за приказ Императора, нарушить который он не сумел и не посмел. За короткое, но страшное слово «линчи». За его маленького Цинхуа. Но сейчас не время и не место. Спираль не пройдена и на треть, шанс исправить всё своими руками ещё не вырван у Судьбы… Губы сжимаются плотнее, синее пламя в глазах мерцает ярче. Пальцы стискивают кристалл, и тонкие струйки ци — алые, синие, зелёные, янтарные — одна за другой текут по меридианам к ядру… Очередное зеркальное окно. Снова два мужчины, два священных демона, сплетающих тела и ци на ложе. Но если присмотреться — всё не так, всё неправильно и страшно. Стынет в синих глазах беспомощность и боль от предательства, от удара в спину, нанесённого тем, кому доверял. Стянуты алым вервием над головой белые руки. И такой же алый взгляд над ними, торжествующе смеющийся: вот и попался, теперь ты мой, в моей власти — целиком, со всеми потрохами, с ворочающимися в венах кровяными паразитами, с печатью над сердцем. Верный пёс теперь, и место тебе навеки за плечом, а то и у колена. А посмеешь укусить — сдохнешь, как тот же пёс… И властная рука проходится по тяжело вздымающейся мраморной груди с небрежным довольством, дразняще царапнув короткими когтями зародыш спящей печати проклятия. Шаг. Ещё шаг. Силы почти на исходе, и вечный, как род Мобэев, лёд тает и истекает мутно-розовыми каплями, вновь открывая раны. За спиной на полу тёмные кляксы и кровавые ошмётки. Такие же пятна на стене — идти ровно уже не выходит, и приходится опираться на шершавые камни плечом, чтобы сделать следующий шаг. Изгиб коридора завивается всё туже. И ветер завывает безумной вьюгой, терзая плоть уже совсем крохотными чешуйками. Шаг. Ещё один. Ноги практически не отрываются от пола, шаркая по серым камням. Огонёк на лбу стал белёсым, почти угас вместе с последними каплями ци, выжимаемыми из опустевшего ядра. Только пронзительно-синий взгляд всё также полыхает. Всё также устремлён вперёд. Всё также полон решимости, несмотря на заливающую лицо кровь. Когда ветер стихает, демон истерзан настолько, что даже не сразу это осознаёт. Коридор перетекает в крохотный круглый зал, всё время маячивший слева провал сжимается до колодца-пропасти в центре. Над ним — ещё одно, последнее зеркальное пятно расплавленного камня. Опрокинутая на бок повозка на лесной дороге, ледяные лезвия, несколько неподвижных тел в пепельно-голубоватых робах пика Аньдин. Где-то позади в луже крови лошадь с рассечённой шеей. В центре перед телегой не то сжался в комочек, не то склонился в земной поклон худенький подросток в таких же одеждах, со стянутыми в скромную шишку каштановыми волосами и взлохмаченной вьющейся чёлкой. К нему, пошатываясь, бредёт второй, в распахнутом на широкой груди тёмно-синем ханьфу и плаще, отороченном белым мехом. Его развевающиеся волосы ещё не побелели от наследственной силы, но синее пламя всё так же пляшет на мраморно-бледном лбу, озаряя надменное лицо. Споткнувшись, молодой демон, наконец, падает перед испуганным мальчишкой. В его спине диковинным золотым цветком торчит короткий дротик. Юноша суетливо подползает на коленях к бессознательному демону, опасливо трогает запястье. Округляет глаза и охает при виде дротика. Подрагивающими пальцами заправляет за слегка заострённое ухо демона шёлково-гладкую вороную прядь, открывая испачканное пылью, но всё равно прекрасное лицо — и на несколько мяо застывает в смеси испуга и благоговения. Отмерев, он быстро оглядывается по сторонам, прикусывает губу — и с неожиданной для своего сухощавого сложения силой приподнимает раненого, оттаскивая его в сторону, на траву, потом подскакивает к телеге и судорожно начинает рыться в разбитых ящиках, вываленных в пыль, в поисках фляги с водой и тряпок, подходящих на бинты. Еле заметный кивок: да, это оно. То самое место, то самое время. Начинать нужно именно отсюда. Остаётся лишь последний шаг, после которого измученное тело неловко переваливается через низкий бортик колодца и падает вниз, в жадную пасть пропасти. Выступы на проносящихся стенах — изогнутые, хищные клыки, такие же обсидианово-чёрные и бритвенно острые, только гораздо крупнее летающих чешуй — рвут на части и расплёскивают кровь и плоть почти без труда, но он и теперь упрямо отказывается кричать и дёргаться. Он демон. Он справится. Он выдержит до конца ради новой встречи со своим маленьким А-Хуа. Взамен, за мгновение до охватившей сознание тьмы, уголки тонких, бескровных губ поднимаются в еле заметной улыбке — с удовлетворением и надеждой. Если бы в сердце Пути Обратного Солнцеворота каким-то чудом оказался праздный наблюдатель, возможно, он сумел бы разглядеть прозрачный, чуть светящийся янтарём силуэт, тесно прильнувший в объятии к истерзанному комку плоти за миг до острых скал на дне пропасти. Уткнувшийся лицом в иссечённое плечо. Коснувшийся пальцами почти не пострадавшего лица. И растворившийся в сгустившейся тьме с почти неслышным: «Ох, мой Король…»