18:55

— Добился-таки своего… — бормотание Джин Ву. — Помолчи, пожалуйста. Джин Ву действительно затыкается, и следующие пару минут Джин Чоля окутывает безмолвная поддержка Игриса. Непривычно и одновременно знакомо, как надёжная опора, которая не даст рассыпаться, пока он заклеивает побежавшие трещины. Стоит больше времени проводить с ними. И с собой. Когда он шевелится, объятия ослабляются почти сразу, и Игрис заглядывает в его глаза, внимательно и тепло, словно пытаясь в нем частицы боли найти, и уголки губ Джин Чоля невольно приподнимаются. Ведь, объективно, боли из них троих больше всего досталось Игрису, но это не делает чувства любого из них менее значимыми. — Вы решили там альянс против меня образовать? — Ты безнадёжен, Джин Ву, — Игрис улыбается, закатывая глаза, убирает руки с его плеч и садится немного дальше. А Джин Чоль словно научился по новой дышать. Здесь, в апокалипсисе. Оттенки касаний ещё остаются на коже, мир стал чётче и, может, чуть ярче, а внутри теплится крохотный, но такой важный огонёк, согревает его изнутри. Джин Чоль по привычке быстро оценивает свои ощущения, ловит себя на этом, усмехается и тянется за тарелкой с лапшой и кружкой с чёртовым цикорием, который вызывает одновременно возмущение и мысленный смех. На периферии сознания маячит лёгкая вина Джин Ву. — Кстати, а можно прервать эмоциональную связь со спонсором? — Можно, — в следующую секунду эмоции Джин Ву замыливаются, будто между ними возникло мутное стекло, постепенно уходят вдаль и исчезают вовсе, — Ты можешь и сам это сделать. Мысленно воздвигаешь стену, в зависимости от её плотности и крепости меняется чистота связи. Джин Чоль задумчиво зависает, глядя в пустоту над плечом Джин Ву, где около несущего столба скучковалась заактивничавшая в последние сутки группа. Видимо, на его лице застывает смесь замешательства и интереса, потому что в полуденной встрече приходит сообщение: SJW: Если что-то специфичное, то говорить лучше здесь. Системы хватает на такие мелочи как скрытие чата.

Специфичное. Связь со спонсором похожа на связь с тенью?

RJD: Слабо. Но, видишь, Джин Ву пока не пользовался своими полномочиями.

Можно подробнее?

RJD: Когда ты тень, твоё состояние кореллирует с эмоциональным и физическим состоянием господина. Тебе в радость исполнять приказы своего господина, как и быть его собственностью, однако это сильно зависит от самого монарха и от его тени. — Игрис, — чуть взволнованно, предупреждающе. — Я могу об этом говорить, Джин Ву-я, пока ты рядом. Тем более, надо же мне как-то с этим справляться, — взгляд Джин Ву всё ещё горит беспокойством в глубине, и Игрис отвечает своим, мягко-настойчивым, — Джин Ву-я. Джин Ву моргает, будто что-то осознав. — Извини. — Всё в порядке, — почти нежно. RJD: Эта радость служит отличным стимулом. Для менее развитых в плане мышления, по крайней мере. С более развитыми сложнее, хотя ты физически не можешь противиться отданному приказу. Ты можешь пытаться, но… это больно. Игрис стискивает ладонями кружку, унимая дрожь. Джин Ву касается кончиками пальцев костяшек, безмолвно спрашивая разрешения, и, не получив отказа, гладит руки Игриса. SJW: Если коротко, то ощущения со стороны воплощения зависят от отношения созвездия, но здесь идёт скорее поглощение воплощения созвездием с почти полной потерей личности, если говорить о крайней степени слияния, в то время как в теневой связи тень находится в позиции сабмиссива. Закрыли тему. Джин Чоль опускает глаза в тарелку. Ему не известно, каким был прошлый монарх: разговор редко заходил на эту зыбчато-холодную почву, да и сам он, посматривая на Игриса, старался её избегать. О, Джин Чоль прекрасно понимает, что до того уровня доверия, которым живут Джин Ву и Игрис, ему очень далеко. И тем не менее. Джин Ву целует в лоб слегка побледневшего Игриса, шепчет пару фраз на ухо, и губы второго задевает блеклая улыбка.

Тебе разве не сыпятся предложения от созвездий?

SJW: А у меня есть спонсор. Палочки с лапшой замирают в воздухе. Несколько мгновений в голове Джин Чоля сталкиваются противоречивые рассуждения и полная убеждённость в том, что Джин Ву бы ни за что не… а потом его глаза немного расширяются.

Ну ты и ублюдок.

SJW: У тебя явные проблемы с выражением положительных эмоций, хён.

Прекращай ржать.

SJW: Я не смеялся.

Ты подумал об этом.

SJW: Ты умеешь читать мысли?

Я умею читать твои мысли.

SJW: Ты врёшь. Джин Чоль не успевает до конца сформулировать следующую мысль: группа вспыхивает короткой ссорой на повышенных тонах, а затем от неё отделяется фигура девушки и направляется к месту их посиделок. Мягкая волна маны мурашками пробегает по коже Джин Чоля: Игрис встряхивается, приходя в себя, оглядывается мельком, и спустя секунду о страхе напоминает лишь более светлый, чем обычно, цвет лица. Шнурованные кроссовки Джун Хивон останавливаются на ширине плеч. Она упирается ладонью в талию, чуть склонив голову вбок-вниз. — Весело тут у вас? — Будешь рамён? — Джин Ву лезет в правый карман, и из левого, загороженного от Джун Хивон телом Сона, на пару секунд высовывается нечто чёрное, с длинными шевелящимися усами, и тут же ныряет обратно, растворяясь тенью. — Господи… — выдыхает Джин Чоль, закрывая глаза рукой. — Да? — в уголках губ Джин Ву прячется улыбка. Из Джин Чоля вырывается непонятный звук, похожий на глухую смесь смеха и рыданий, и он утыкается в свою тарелку, делая вид, что его здесь нет. — Игрис, что ты-Ай! — Я предупреждал. Джин Чоль чуть не давится лапшой от беззвучного смеха, украдкой посматривая на трясущего рукой Джин Ву. На ладони красуются ровные вмятинки от зубов. Игрис садится обратно, подгибая под себя ноги, и бросает на Джин Ву предупреждающий взгляд. Таким взглядом, кажется, не только Джин Ву — кого угодно можно приструнить. — Ладно, ладно. Брови Хивон лезут на лоб, губы растягиваются в ухмылке. — Яяясно… но нет, спасибо. Я за другим. — она опускается на плед, скрещивая ноги, и ставит локоть на колено, — Мы поговорили и пришли к выводу, что объединиться — это неплохая идея. — Поговорили, — кивает Джин Ву, ненавязчиво качнув палочками в сторону остальных. — Это по другому поводу, — отмахивается Хивон, — Здесь не вся наша группа, есть ещё несколько человек, мы планируем встретиться на Чунгмуро. И ещё: мы можем принять вас только под клятву о том, что вы не предадите нас. Резко, да, но, — неопределённый жест, — вы понимаете. — Что включает в себя эта клятва и как она действует? — Клятва существования. — теперь наверх ползут уже брови Джин Ву, и Хивон поднимает ладонь, — Ничего сверхъестественного, её можно сформулировать должным образом и снять при согласии обеих сторон. Зато клятва будет гарантией того, что никто не сдаст и не ударит другого в спину. — Предположим, — тянет Джин Ву, — а если такое всё же произойдёт? — На этот случай оставим оговорку. Пока Джин Ву сверлит Джун Хивон спокойным взглядом, пытаясь найти подвох, Джин Чоль успевает расправиться с многострадальной лапшой и уставиться на Игриса, чей цвет лица постепенно приходит в норму. Игрис его внимание чувствует, поднимает глаза и качает головой, отодвигая нетронутую тарелку. На его «почему?», очевидно видимое в лёгком напряжении лицевых мышц, Игрис лишь кривится и сжимает ладонь в кулак рядом со своим горлом. Джин Чоль вздыхает. После некоторых трений они сходятся на длинной, но приятной формулировке клятвы. В процессе Джин Ву несколько раз пересекается взглядом с Игрисом, и в конце концов тот всё-таки берёт палочки и набивает щёки лапшой. «Клянусь своим существованием в том, что не совершу злонамеренных действий по отношению к участникам Компании Ким Докча, если участники Компании Ким Докча не совершат злонамеренных действий по отношению ко мне или моим близким. Клянусь, что буду оказывать Компании Ким Докча поддержку в прохождении сценариев и подготовке к ним» Аура рассыпается снежно-звёздными искрами, которые исчезают спустя мгновение. Кто-то оглядывается на них, пялится с ошарашенным интересом, пока вспыхивают ещё две ауры. Джун Хивон сообщает, что они ждут трёх участников, которые должны прибыть сегодня, и поднимается, чтобы вернуться к своим. Джин Чоль провожает её взглядом.

И что дальше?

SJW: Ты собирался о чём-то спросить. А так, думаю, доккейби что-нибудь намутят: скучновато, должно быть, наблюдать за Оксу.

А, да. Тут точно больше никого из наших нет?

SJW: Точно. Нас с Игрисом вытянуло, скорее всего, из-за концентрата маны, а почему ты здесь… у меня только версии. Общаешься с нами слишком много, видимо, да и сам не слабый…. истории здесь имеют большой вес.

Истории?

SJW: Слушай, мне лень это объяснять. Если кратко, то вся твоя жизнь — это множество историй, объединённых в одну. Они работают и как баффы, и как дебаффы. С остальными существами и предметами так же. Очень прикольно.

А время?

SJW: Всё та же мана, из-за её концентрата время здесь течёт быстрее в десятки раз. Даже если мы пробудем здесь три года, там пройдёт от силы три месяца. Никто без тебя не помрёт, там половина теней моих осталась. Все следы подобия пикника растворяются в воздухе, и Джин Чоля придавливает тяжёлый взгляд Джин Ву. — Что? — Иди спать. — Что?! Игрис тихо фыркает от смеха и подпирает голову кулаком, наблюдая за ними. Усталость уже давно оседает пустынным песком на веках — Джин Чоль не знает, как выразить бурлящее в нём возмущение, поэтому бросает в сторону Игриса острый взгляд, который получается скорее недовольно-вялым. Не то чтобы он к этой усталости не привык. — Иди спать. Вряд ли в ближайшие часа два что-то произойдёт. Я подежурю. От подсознательного ощущения безопасности тело становится неподъёмным. Веки начинают слипаться так, что, кажется, быть закрытыми постоянно — их естественное состояние, и Джин Чоль, почти сдавшись, бормочет: — Что ты сделал? — Ничего. Ты просто немного слишком пренебрегаешь сном. Я не настолько придурок, хён. Джин Чоль позволяет векам опуститься. Всего на мгновение, не дольше. Я пойду, конечно, секунду… Сквозь дрёму его касаются знакомые, сильные и бережные руки, поднимают и прижимают к слишком худому для S-рангового охотника телу. Мягкие шаги. Тепло. Он неохотно ворочается, пытаясь вынырнуть из полусна, который топит в несформировавшихся образах. — Успокойся, Джин Чоль, — вполголоса, — всё хорошо. Конечности увязают в пушистом облаке защищённости, и сон накатывает волной, приковывая его голову к плечу Игриса.

***

Воздух всё более плотный и влажный с каждой сотней метров, приближающей к реке Ханган. Стойкая вонь строительной краски и гнилостной сладости оседает на языке, привычно-непривычная после сотни лет в безвкусном космосе. Взгляд скользит по человеческим телам, бледным до грязной тухлой белизны, из-под пыльной одежды некоторых выглядывают вишнёвые снизу конечности. Вдох, шаг, пульс. Удивительно, что он до сих пор жив. Столько лет прошло… сколько раз он жалел о том, что когда-то хотел иметь возможность вернуться в прошлое и поступить иначе, но… есть истории, которые нельзя перезаписать. Не хочу быть регрессором. Не хочу существовать. — Оппа? Пульсирующая боль в груди, где должно быть сердце. А оно ещё есть? Кажется, он потерял сердце пару тысяч лет назад. Пару десятков тысяч лет назад. Но бьётся же. Бьётся. Тоскливо и пусто, ноет почти невыносимо. С холодом его души сравнится разве что абсолютный ноль. — Оппа! Джонхъюк вздрагивает и переводит взгляд на Мию, которая дуется точно так же, как он. И злится так же. И беспокоится. Чёрная маска с кошачьей пастью ей подходит. Он хочет покусать Ким Докчу за то, что этот придурок… этот придурок… Этот придурок заставляет меня дышать и чувствовать. Он прикусывает кончик языка, и пара капель крови смешивается со слюной. Невкусно. Вкус, запах крови осточертел, кровь осточертела, надоела до омерзения, надоела, надоела, надоела… Но он её чувствует. Жить, не существовать. Ради мечты. Ради себя. Последний раз. Дышать. Они здесь. Джонхъюк останавливается перед металлическими жалюзи станции Оксу. Четвёртый вход. Джонхъюк ведь такой же, как эта дверь: неживой. Быть регрессором проще. Не нужно контролировать вспышки злости, можно резать людей направо и налево, сгорая в сжирающем пламени мести. Это больно. Он заново учится жить. Пластины жалюзи дребезжат под его пальцами. Миа, кажется, не может определиться — шуметь погромче или шнырять за ним беззвучной тенью — и лишь сигает в помещение станции, ожидая, пока он последует за ней, просверливая его чернючим взглядом демонической совы. Ким Докча. Он слетает по лестнице вниз. Запах словно спускается тоже: становится на несколько тонов менее насыщенным. Темнее, чем на поверхности, но лампы работают. Сколько людей. Его глаза слегка распахиваются, когда он осматривается. Около сотни… больше было только в одном регрессе — прошлом. Воспоминания накрывают тянущей звенящей болью. Джонхъюк — словно струна, способная петь лишь на одной ноте. Лёгкие пронзает колючими иглами, дышать всё сложнее. Он отчаянно сканирует взглядом станцию, пока в груди трепещет крохотный огонёк надежды. Сердце ударяется о рёбра с такой силой, что они, кажется, вибрируют. Где? Прошибающий леденящий холод, будто обрушилась лавина. Тело прошивает крупными мурашками. Он вновь обегает взглядом людей, ещё внимательнее, воздух судорогами застревает в горле. Где? Ещё раз. И ещё. Джонхъюк цепляется взглядом за Ю Сангах, Ли Хёнсона, Ли Гильёна, Джун Хивон… Где? Где тот идиот, ради которого он ещё дышит? Сердце сбивается с ритма, тарабанит на своё усмотрение. Он срывается с места, несётся вперёд, и Миа не остаётся на лестнице только потому, что успевает поймать его за локоть. Люди — пустышки, не имеют значения, кроме… Пальцы сжимаются на вороте Ли Хёнсона. — Где он? — голос сухо грохочет, — Где Ким Докча? На периферии что-то движется, кто-то кричит, Ли Хёнсон хватается на его предплечье, смотрит огромными глазами с расширенными до предела зрачками. — Оппа, перестань! — Ю Джонхъюк! Отпусти его сейчас же! — Что здесь происходит? Джонхъюк выбрасывает вперёд свободную руку, но новый раздражитель перехватывает её до того, как он успевает коснуться. Молодой мужчина примерно его роста, может, чуть выше. Серьезные карие глаза, уверенный тон. — Что случилось? — ещё раз. — Где Ким Докча, — рычит сквозь зубы. — Он сказал, что уйдёт на три дня. Сегодня должен вернуться. Ещё вопросы? До него доходит спустя несколько мгновений. Всепоглощающий холод в груди трещит и трескается, и Джонхъюк немного ослабляет хватку — Хюнсунг глотает воздуха. — Где он. — В реке, полагаю. Созвездия об этом разговаривали.

Вы использовали навык ‘Детектор Лжи, ур.6’

Вы подтвердили истинность сказанного.

Джонхъюк буравит этого человека взглядом. Человек буравит взглядом его. Секунды молчания под неразборчивый шум на фоне и рваное дыхание Ли Хюнсунга. В голове крутятся шестерёнки. Хватка у этого парня железная. Недостающая деталь наконец встаёт на место. — Почему вы его не остановили? — рычание. — Нуна, валим! Джун Хивон хватает ребенка за шкирку, и тот быстро-неловко перебирает ногами по бетону. — Эй, пусти! — Ты же говорил, что ты взрослый. Передумал? Гильён скрещивает руки на груди и дуется, повиснув на руке Хивон. — Отпусти его. Ю Джонхъюк, верно? — спокойно спрашивает парень, сжимая его предплечье немного сильнее. Это почти больно. — Я Сон Джин Ву. Джонхъюк вновь упирается взглядом в Сон Джин Ву, который приподнимает бровь, так и не проявив ни малейших признаков волнения. Выдохнув сквозь зубы, Джонхъюк разжимает пальцы. — Спасибо, — Джин Ву отпускает его руку, предупреждающе сдавив напоследок. Джонхъюку почти удаётся свернуть угрожающе-тёмную ауру. Не то чтобы он сильно старался. — Почему вы его не остановили. Джин Ву убирает руки в карманы и пожимает плечами. — А должен был? Джонхъюк игнорирует слова Сона, прожигая взглядом взъерошенных участников компании Ким Докча. — Ты придурок, Джонхъюк, — хмыкает Хивон, — как мы, по-твоему, должны были это сделать? Из Джонхъюка вырывается низкое рычание. Никто даже не вздрагивает. — Мие совсем не десять. В тишине звонко звучит шлепок детской руки о лицо, и Хивон выпускает загривок Гильёна. — Союнг почти угадала. — Мы только вчера здесь оказались, — примиряющий тон Ю Сангах, — мы не помнили. — Так какого чёрта… — Регресс без регрессора — штука сложная, знаешь ли! Джин Ву слегка склоняет голову набок, и это движение на периферии привлекает внимание Джонхъюка. — Почему ты ещё здесь? Брови Сона приподнимаются в обозначении удивления, и он ненадолго переводит взгляд на Хивон — та корчит неопределённую рожицу. — Ну, видишь ли… В этот миг сердце ёкает, и Джонхъюк почти физически чувствует шорох и вибрацию шагов. Связь спонсора-воплощения вяло натягивается, и он оборачивается, выискивая фигуру, которая приходит к нему во снах. Ким Докча в, на удивление, не порванной в клочья одежде спускается по лестнице, шурша пакетами. Та пара секунд, которая требуется Джонхъюку, чтобы добраться до лестницы, не задерживается в его памяти. Ошеломлённый хрип Докчи лёгким потоком воздуха щекочет его ключицы и шею. Докча застывает статуей с до нелепости широко распахнутыми глазами, пакеты с шумом падают на бетон, вываливаются продукты. Дышать вдруг становится до ненормального просто, словно из лёгких исчезли литры мутной хлюпающей воды. Джонхъюк ещё крепче вжимает в себя Докчу, зарывается носом в растрёпанные, влажные на кончиках волосы. По коже Докчи пробегают мурашки. Огонёк внутри вспыхивает, разгорается, с горла с грубым звяком слетает заржавелая цепь, и лепет тонет в макушке Докчи: — Не уходи, не уходи, не смей уходить, Ким Докча… Тёплый. Цельный, не рассыпающийся на строки. Живой, настоящий. Пахнущий кровью, илом и чем-то приятным, едва-едва ощутимым. Его проклятие и благословение. Ким Докча. Заполошный пульс Докчи эхом отдаётся в его теле, смешивается с его собственным. Два живых сердца. Сильных, друг другу необходимых, иначе апокалипсис заберёт их обоих. Кадык Докчи тяжело качается, сипло: — Джонхъюк, ты чего? Руки у Докчи дрожат, мелко-мелко, так, что с пульсом спутать можно. Испуганное дыхание трепещет на его ключицах, но вырваться Докча не пытается. Докчу кроет. Страхом, непониманием, теплом, что растекается по телу от объятий, крепких настолько, что в груди становится тесно. Контакта много, чересчур, и сердце шалит, бьётся в висках и в горле. Разум в ступоре, а тело тянется к Джонхъюку: чувствовать больше, задыхаться, желать прикосновений. Что за чертовщина?..

Эксклюзивный навык ‘Четвёртая Стена’ содрогается.

Докча шёл на станцию, настроившись на скорый дополнительный сценарий, и даже подумать не мог, что на него вот так налетят. Налетит. Ю Джонхъюк. С объятиями.

Эксклюзивный навык ‘Четвёртая Стена’ содрогается.

Может, это такая извращённая попытка убийства? Хотя этого давления недостаточно даже для смерти от удушья. Или, быть может, я сплю? Это уже больше похоже на правду. Всего лишь сон. Нечто внутри вздрагивает, и на глаза наворачиваются слёзы. Он сглатывает ком в горле, глаза щиплет. Ну что ты реветь сразу? Ты вместо пустого существования получил возможность познакомиться с Ю Джонхъюком лично, что ты рыдаешь? А ну прекрати. У Джонхъюка запах терпкий. Кровь, пыль, металл. Возможно, если Докча залезет под чёрное пальто, оттянет ворот водолазки и ткнётся в кожу, то почувствует оттенок чернил и бумаги. Что за абсурд. Джонхъюк убьёт меня за это. И всё равно почему-то кажется, что Ю Джонхъюк мог бы пахнуть чернилами, терпкими и пряными. Тёпло-горячее дыхание запутывается в его волосах, Докча ощущает биение сильного сердца напротив, крепкие руки на своей спине, из которых не получится выбраться даже при желании. Он не представляет, что с этим делать, как справляться со своими эмоциями.

Эксклюзивный навык ‘Четвёртая Стена’ содрогается.

Мой мозг, похоже, решил свести меня с ума. Всё же было нормально, так какого чёрта? — Перестань думать и обними меня, Ким Докча, — шепчет в его волосы. По позвоночнику Докчи пробегают мурашки, и, кажется, у него едет крыша. Дичайший ООС. Одна его часть сейчас очень хочет оказаться по ту сторону четвёртой стены и поорать, другая же цепляется за присутствие Протагониста, как за своё последнее спасение. Докча не уверен, что его извращённым фантазиям есть место даже во снах, но перечить сумасшедшему Протагонисту — себе дороже. Тем более, в осознанном сне: такие выпадают крайне редко, так что потратить его на обнимашки с Джонхъюком, возможно, не самая плохая идея. Если Докчу за это не убьют, конечно. Смерть от рук Ю Джонхъюка была бы для него самым счастливым концом. Его пальцы непроизвольно сжимаются. Делай, пока не передумал. Сны не вечны. Как прыжок в холодную воду. Страшно. Руки упираются в невидимый барьер, который Докча преодолевает рывком, не размышляя. До того, как разум начнёт вопить, что так нельзя и вдруг его оттолкнут, засмеют, впечатают лицом в землю. Кто угодно, пожалуйста, только не Ю Джонхъюк, Докча этого не выдержит. Не перенесёт презрения и отвращения в тёмных глазах, и тогда третья попытка суицида станет вполне оправданной. Или нет, потому что Докче ещё нужно помочь реальному Джонхъюку с прохождением сценариев. А был ли тот Джонхъюк реальным, или это тоже плод моего воображения? В таком случае, я, скорее всего, сейчас в психбольнице из-за попытки самоубийства. Из Докчи вырывается истеричный смешок, пальцы вздрагивают, и он цепляется за Джонхъюка почти неосознанно, чтобы обрести опору. Под плотной гладкой тканью пальто ощущается рельеф мышц. Даже если и так, а вот даже если и так! Это моя история, вы не имеете права её у меня отнимать! Будь у Докчи клыки, он бы оскалился, резким взмахом расправил крылья летучей мыши и зашипел. У него нет ни клыков, ни крыльев. Нет колючек или яда, с помощью которых он мог бы защититься. Докча вдруг понимает, насколько он крохотный в этом чёртовом мире. Всё, ради чего он живёт — строки единственной истории. Ради неё он каждое утро открывает глаза, пялится в белый потолок, существует целых двадцать три с половиной часа, чтобы иметь возможность прочесть новую главу истории. Один в пустом поезде, что мчится сквозь бесконечность вселенной. Хочется свернуться в клубок и заплакать. Одна из рук Джонхъюка медленно поднимается по его спине и зарывается в волосы. Докча вздрагивает. — В этот раз я буду рядом, Ким Докча.