Последний хозяин рек

Твое искусство — это предательство!

             Лучам дневного солнца оказалось не под силу просочиться через толстую перину размазанных по небу облаков. Сокка казалось, что он проспал добрых два дня, а то и больше — голова оказалась тяжелая, каменная, а внутри от боли что-то без конца раздувалось и пульсировало, пульсировало, пульсировало. Приподнимаясь с жесткого настила неприглядной койки, Сокка без воодушевления рассматривает искаженные временем стены. Его обуревает странное чувство, словно он позабыл, где всего секунду назад мог оказаться. Узкая прямоугольная комната, не то что без излишеств — без самого необходимого, — однако — Сокка с надеждой взглянул на прочные потолки. Ему на лоб плюхнулась мерзлая капелька, тотчас покатившись по переносице. Во рту пересохло, да так, что казалось, будто песчинки хрустят на зубах, — он тянется к развороченным вещам, что виднелись на полу, чтобы схватить полупустую флягу. Губы с безумием впиваются в горлышко, начиная судорожно пить. Его голова успокаивается, а легкая дымка отходит, точно рассеивающийся туман. Он кривится, с причмокиваем отрывая флягу от рта, бросая подальше, — ноги, качаясь, несут его к плотной металлической пластине, что оказалась накрепко прибита к стене. Отражение в ней было неприглядное, мутное, грязное и лишь едва повторяющее настоящие лица. Сглотнув, Сокка заплетает взлохмаченные волосы, зажимая резинку меж пальцев, без конца вспоминая, как же ему не спалось. Страх пронизал до кончиков пальцев, отсутствие света рождало странные фантазии, — он промаялся на жестком сыром матрасе до самого рассвета, вслушиваясь в размеренный храп Тоф. Убедившись, что волосы крепко засели на затылке, он выбирается из своей комнатки, ступая на узкий продолговатый коридор, что в пустоте мрака казался ужасающим, однако свет из лишенных дверей комнат — озарял помещение. Один, второй, третий шаг — Сокка напряженно сглотнул, не находя ни Тоф, ни Катару, ни Хару, часть храма, что выходила окнами на фонтан — оказалась почему-то пуста. Его смущает вынужденное и необъяснимое одиночество, но вещи друзей не покидали своих комнат, что хоть ненадолго, но внушало чувство безопасности. Однако, воспоминания, точно стращающие сказы на ночь — пробирались в его голову, обрисовывая жуткие невиданные образы, что, должно быть, утащили несчастного Тео на дно расщелины. До выхода из лабиринтов оставалась одна единственная комната — самая первая в ряде столь же одинаковых. Что-то помешало сделать очередной шаг, вынуждая остановиться, лицо Сокки нехотя и осторожно обернулось, — яркий дневной свет озарил смуглую кожу, заставляя зрачки сузиться, а веки щуриться. Сокка, повертев головой и не находя ни единой живой души — решается зайти, ведомый неотвратимым любопытством. Сглотнув, сделав медленный украдкой шаг — осквернительно переступая порог, — Сокка оказывается в чужой обители. Все такая же узкая, прямоугольная и пошарпанная, — Сокка лишний раз про себя выругался, судорожно обшаривая быстрым взором все вещи, что возлежали в комнате таинственного принца. Ничего необычного, — поморщился разочарованно Сокка, находя расческу на полочке у подножия металлического зеркала. Однако что-то было словно не так, у Сокка создалось впечатление, что за ним кто-то безучастно, но внимательно наблюдает, сокрытый от чужих глаз, — обернувшись, он замирает, пронзенный сильнейшим испугом, да таким, словно все органы сжались до размеров насекомых, а потом мелко задрожали, точно струны. У самой стены, вперив свои неживые пустые глазницы, на него поглядывала жуткая маска, — Сокка призадумался, насупившись. Отважно хохотнув, находя происходящее нелепым, он смело приближается, срывая дурную находку с пригретого места.       — Ты все это время была здесь? — а Сокка смотрит в лицо синего монстра, усмехаясь только пуще, находя свое беспокойство глупостью. Пальцы проникают в изнанку маски, и тонут там в чем-то бархатном, мягком, в чем-то приятном, — Сокка с презрением морщит лоб, считая себя параноиком, но странный, внезапно появившийся скрежет заставляет поднять взгляд, столкнувшись с темнотой неприветливого коридора.       — Эй! Здесь кто-то есть? — а Сокка повысил голос, смыкая тревожно брови. Его пальцы тянутся к поясу, но не находят ни одного оружия. Выругавшись, не теряя самообладания, входя в панику под ритм беснующегося в груди сердца, Сокка отважно продолжил: — Зуко, это ты? Я просто проходил мимо, — а шорох резко прекратился, также, как и начался, заставляя фантазию разыграться. От страха он делает шаг назад, прячась от темноты. Все стихло, да так поразительно, что у Сокки стали закрадываться мысли, словно ничего не было и ему показалось. Он вновь опустил взор, пока в него все это время всматривалась чужая маска, не переставая скалиться.       — Не устала улыбку держать? — а Сокка презрительно морщится, разглядывая, чтобы в какой-то момент не ощутить под подушечками пальцев живую мягкость и тепло, точно эта маска и вовсе не деревянная, а настоящая — из плоти и крови. Пронизывающие утробные бульканья, а затем чей-то стращающий глухой шепот, точно голоса, голоса — что рождали внутри странные убеждения, порывы, побуждения. Сокка напряг уши, пытаясь разобрать, но оно говорило не на-человеческом — не по-людски. Пальцы пропитались в чем-то маслянистом, утопая в изнанке, точно в источающей плоти. Еле слышный стук капель, отчего под ногой распустилось несколько ссизачёрных разводов, что моментально въелись в трещины, точно все это порождение разума. Сокка с психу отбросил странную маску, а у самого лицо исказила гримаса животрепещущего ужаса, ведь по фалангам расползлась угольно-черная жижа, точно смола. Она облепляла его, будто вторая кожа, она была теплая, точно чья-то кровь. Сокка вскрикнул, опуская руку, начиная размахивать пальцами в стороны, обтирая брезгливо о штанину. Он внезапно застыл, стоило взгляду уцепиться за собственное отражение в зеркале, вернее — в то, что обрисовалось где-то там — по правое плечо. Высокое, сизое, с уродливо вытянутыми конечностями, длинными мокрыми волосами, что в цвет самой мрачной ночи, а на голове что-то вроде множества рогов или даже — короны. От вида столь поразительного существа у Сокка даже дыхание перехватило, тогда как тело одеревенело, не отзываясь, в ушах вновь разразился густой шелест чужих голосов, что точно хором — запели в голове, соединяясь в одну единственную мрачную беспокойную мелодию. Пальцы задрожали, а ногти заледенели, Сокка не шелохнулся, боясь сморгнуть, пока искаженное отражение обрисовывало нечеловеческий мутный силуэт.       — Ребята, еда! — голос сестры, точно солнце, что разверзло тьму, Сокка непроизвольно дернулся, и леденящий душу мираж рассеялся, а чудовищная музыка стихла, оставляя разум незамутненным, выпуская на волю. Сокка нервно оглянулся, пока дыхание становилось более глубоким, а сердце неустанно набирало ритм, барабаня по ребрам. Но сколько бы он не вглядывался, сколько бы он не вслушивался — он больше не ощущал того странного пронзительного, порабощающего все живое — чувства. Он припал к маске, что с грохотом примостилась на полу, — он с трепетом разворачивает ее, надеясь увидеть кровь, а там… — Сокка напрягся, натужно вдыхая, пока грудную клетку от ужаса не парализовало, а зубы сами собой не впились в губу. Ничего… — ни намека на то, что он всего мгновением видел раньше. Обычная деревянная изнанка, она твердая и холодна, как и полагается неживому предмету, — это заставило Сокку с облегчением выдохнуть, смыкая с трепетом веки — сглотнуть, он отходит к потревоженной кровати принца, аккуратно возвращая маску на место, чтобы в какой-то момент всмотреться в ее бездонные нечеловеческие глазницы.       — Сокка, ты проснулся? — услышал он голос Катары, чей голос в унисон звучал с лирическим зовом водопада.       — Уже бегу! — крикнул натужно, наскоро удаляясь.

*      *      *

      Кроткий, едва ощутимый стук в дверь, — принцесса нехотя разлепляет отяжелевшие веки, рвано всхлипнув. Ее глаза, объятые мраком плотных штор — лениво осматриваются. Руки словно окоченели, а по телу, точно воском — разлилась приятная усталость. Тепло приковало, не давая сдвинуться с места. Она махнула рукой, плохо разбирая сквозь дремоту мельтешащие звуки, она уткнулась лицом в подушку, тогда как ткань вбирала в себя проступившую скорбью влагу, оскверняя шелка.       — Убирайтесь, — помотала она головой, а у самой ели язык ворочается, а вместе с деланным возмущением из глотки вырывается всхлип. Но кто-то на обратной стороне отличался особой настойчивостью, — снова раздался утвердительный, но уже более требовательный стук. — Оставьте меня! — а Азула повысила голос, привставав на локтях, приходя в ярость от столь поразительного упрямства. Ее глаза опустились, а с ресниц градом срывались крупные капли, оседая на обнаженной коже и королевских простынях.       — Азула, это я! — а стук прекратился, но вместе с тем тяжелая дверь бесцеремонно отворилась, впуская неведомого гостя. Азула даже не обернулась, продолжая посматривать бестолково перед собой, прислушиваясь к тягостным ощущениям во всем теле. Ей казалось, что ночью она пережила что-то поистине чудовищное, что-то, отчего дыхание становится слабее, мышцы от боли деревенеют, а слезы никогда не усыхают под гнет неугасающей боли.       — Зачем ты пришла? — а Азула процедила это с еле скрываемой ненавистью, пряча сжавшиеся в кулаки пальцы под ворохом подушек. Ей хотелось и дальше упиваться тяжестью собственного горя, разрываемую на части внутренним огнем. Его черствые строки не выходили у нее из головы, а на запястьях еще не сошли следы, тогда как нутро ощущало каждый прожитый импульс. Как он мог ее так бесчестно бросить? — ее плечи от воспоминаний дрогнули, сокрытые полумраком комнаты, она приподнимает глаза, надеясь удержать ключом бьющиеся слезы, а они словно бушующий водопад — неподвластны. Она ощущала себя не просто грязной, она сгорала от уничижительного ощущения, что ее беспардонно и коварно использовали. И все оказалось впустую… — об этом она сокрушалась до огненных искр из глаз, однако она мерно прикрыла веки, заливаясь горем, пока дыхание продолжало подрагивать. Руки в трепете колыхало, Азула грубо подносит пальцы к лицу, чтобы царапающим движением смахнуть образовавшуюся слякоть. А от этого ей горевать хочется еще больше, и вот она волком готова завыть, только бы эти муки прекратились, только бы столь пугающие мысли испарились. Она не представляла себе жизнь во дворце без него, — в ее голове родился новый чудный мир, она так заботливо распланировала дальнейшие пути решения, уверенная, что сможет помешать помолвке Зуко. Она была даже готова просить у отца его руки, но кто знал, что в этот раз он поступит как прежде? — а ее горе распаляется, обращаясь в неуемную истерику. Дорожки слез покатились по щекам, разбиваясь о грудь, ползя по обнаженному телу и дальше.       — Я просто хотела… — а Тай Ли даже не успела начать, как Азула гаркнула:       — Пошла прочь! — Тай Ли видела лишь ее ссутулившийся опростоволосившийся силуэт, что лишь отдаленно напоминал настоящую принцессу.       — Но я… — а Тай Ли не теряет упорства, настойчиво препираясь. — Может быть… — а глаза в испуге распахиваются, тогда как все тело сотрясает.       — Пошла вон! — принцесса сказала это с такой яростью, что, казалось, еще немного и прольется чья-то кровь. — Еще хоть слово — и я вышвырну тебя! — а ее приказы зашли далеко за черту угроз, заставляя Тай Ли побледнеть.       — Извини, — поклонившись, Тай Ли бесшумно затворяет дверь, в смятении застыв по другую сторону, с неким отчуждением посматривая на расцветшее в небе солнце. Тай Ли грузно выдохнула, угрюмо опуская брови, однако она не сказала более ни слова, не собираясь и впредь тревожить принцессу. Она легкой порхающей походкой направилась к лестнице, несколько раз подпрыгнув в рондат, пару раз завалившись на пол, — Тай Ли покачала головой, не желая признавать, что потеряла в сноровке. Лихо запрыгнув на перила, она скользнула по ним смело вниз, вовремя спрыгивая, в последний момент спасаясь от страшного столкновения. Она мягко, точно кошка, приземлилась на руки, сгибая упирающиеся в воздух ноги, чтобы, сделав несколько шагов — резко остановиться, ошарашенно рухнув на спину. Она отползла судорожно назад, точно в последний момент желая улизнуть от опасности, однако он остановился, смерив ее проницательным убийственным взглядом, под которым захотелось сжаться в маленький невидимый комок. Тай Ли тотчас же опустила голову, оставаясь неподвижной, чувствуя на себе горячее бремя молниеносного стыда, отчего все лицо пошло бордовыми пятнами.       — Ваше величество, — пропищала она своим неуверенным голоском, точно прокравшаяся на чужую кухню мышка. Тай Ли разглядывала узор распростершегося под ними ковра, — все что угодно, только бы не поднимать, испещренных стыдом, глаз. Он продолжал так загадочно стоять, это могло показаться вечностью, — он не проронил ни звука. Она чувствовала на себе каждый сантиметр, что он придирчиво одарил взглядом. Внезапно Тай Ли дернулась, собираясь с силами, все в какой-то суматохе, — она приподнимает неуверенно и боязливо взор, дабы столкнуться с отрешенным ликом самого Хозяина Огня. Он был точно Хозяин Леса, — подумалось вдруг Тай Ли, отчего в сердце, казалось, распустился громадный благоухающий цветок. Она сглотнула, видя перед собой его протянутую руку и распахнутую так приглашающе ладонь. Он без задней мысли сократил между ними расстояние, наклонился, обходительно и с тактичной улыбкой приглашая воспользоваться его великодушием. Тай Ли тянет пальцы, а у самой внутри все задребезжало, в неверии забушевало, пока в ушах застучал безумный оркестр, а щеки от смущения пылали. Немного помедлив, Тай Ли все же обхватывает руку короля, а он внезапно тянет ее, да так, что Тай Ли от неожиданности испугалась, чуть не потеряв равновесие вновь. Она возвышает подбородок, заглядывая в его отливающие осенней листвой глаза, что казались в своей красоте неповторимыми, — Тай Ли аж приоткрыла уста, в шаге от того, чтобы потерять от переизбытка чувств сознание. Его пальцы, его ладонь — такие длинные, а кожа, его кожа точно шелк, Тай Ли еще никогда не трогала таких рук. Тай Ли еще никогда не трогали такие руки, — она аж в беспамятстве чуть не задохнулась, не в силах опустить взгляд, понимая, что смотрит на самого короля. Еще никогда он не стоял к ней так близко. А запах… — Тай Ли прикрыла мечтательно веки, внимая этому терпкому маслянистому аромату, что источали его одежды и длинные роскошные волосы. Он весь, точно божество, спустившееся с небес. Тай Ли не верилось, что живые люди могут быть — такими чарующими и одновременно пугающими, отуманивающими.       — Извините, — а Тай Ли вдруг опомнилась, что держит его слишком долго, а стоит непозволительно близко.       — Не стоит так бездумно кататься по моим перилам, — а он сказал это с легким налетом улыбки, обнажая ряд идеально ровных зубов. Он вылитый Зуко, только сильно старше… — отшарахнулась резко Тай Ли, делая несколько шагов назад. Только волосы намного длиннее… — а она бороздит по нему взором, находя невероятно много отличий. А еще он прилично выше… — а она даже коснулась той руки, которую сжимали его королевские пальцы. А еще Азула взяла от него все самое лучше… — а думая о ней, у Тай Ли сильней забилось сердце. У них один взгляд, поразительно схожая манера речи, а еще это врожденное высокомерие. Он почти не улыбался, но тон его голоса казался играющим, — Зуко перенял это у него, — а мысли сами собой метались, точно запертые в клетке.       — Вы очень красивы, — а Тай Ли неловко, ведь ее молчание затянулось, становясь подозрительным. От услышанного бровь Озая вопросительно приподнимается, тогда как губы серьезно поджимаются, однако он ничего не сказал, находя ее комплимент дежурным.       — Ты ведь та девочка, да? — а его пальцы взметнулись в плавном движении, он медленно смерил ее вниманием, от которого кожа зашлась мурашками. — Та, что выступала у меня во дворце? — а он не забыл, он помнил. — Подруга Азулы, — смекнув, его лицо стало задумчивым.       — Да, я выступала с труппой на мероприятии в честь… — Тай Ли недоговорила, стоило его руке кратко дернуться, внушая молчать. Он не желал слышать имя предателя, дабы не тревожить королевских стен.       — Я помню тебя, — а он вновь смерил ее пробирающим возвышенным взором, будто заглядывал в самое нутро. — Азула попросила сходить на твое выступление в цирке, — а он улыбнулся, обнажая клыки, тогда как глаза его сверкнули золотом. Тай Ли робко сглотнула, закивав. — Джао ты понравилась особенно сильно, — то, как переменился его тон — заставило ощутить холодок, пробежавшийся по спине.       — Я не понимаю, сир… — а Тай Ли не нравилось то, в каком ключе ведется эта беседа, ей стало казаться, словно не только он, но и вся страна потешается над ней.       — Слышал, ты попала в лечебницу для душевнобольных, — а он бросил это вскользь, точно неосторожно, однако Тай Ли была уверена — это не случайно. — Соболезную твоей утрате, — его лицемерное заученное сожаление отдает холодом. С каждым его словом она утопала все глубже и глубже в сточных водах собственной ничтожности.       — Уже все в порядке, — а Тай Ли широко улыбнулась, пытаясь усыпить бдительность Хозяина Огня. — Спасибо вам, господин, за то участие, что вы приняли в жизни моей семьи, — а она вновь чуть не рухнула перед ним наземь, а он ее вовремя придержал, понимая, что она хочет утаить свет своих глаз.       — Это мой долг, — а он сказал это поразительно трогательно, заставляя Тай Ли трепетать. — Ты здесь надолго? — а Хозяин Огня отстранился, и на его лице на какую-то секунду проступило отвращение, раздражение, непонимание. Глаза Тай Ли округлились, она часто-часто заморгала, точно в один миг лишилась голоса. Он не знает?.. — она аж еле заметно затряслась под его пристальностью.       — Принцесса подарила мне комнату… — на этих словах лицо Озая окаменело, становясь мрачным, отрешенным, — почти взбешенным. — Ей нездоровится, — а Тай Ли пытается сменить тему, но Озай отрешен, увязший в глубоких водах собственных размышлений.       — Ерунда, пройдет, — отмахнулся, даже не желая заострять внимания. — Все ее беды от безнаказанности, — а он груб, жесток, по его поджатым губам читалась даже глубочайшая обида, но он все перевернул в бессмысленную шутку. Она не успела ничего понять, как за спиной Хозяина Огня выросла длинная темная фигура, — от его вида Тай Ли стушевалась, тотчас же опуская глаза, пряча лицо.       — Ваше величество, — его бравый шаг казался, точно солдатский марш, Озай повернул в его сторону голову, и на секунду воцарилась жуткая пауза.       — Зецу, — кивнул ему Озай в ответ, пока Тай Ли, крадучаясь, стараясь не привлекать к себе внимания — по стеночке проползла мимо главнокомандующего Дай Ли. Она выбежала из дворца, словно ошпаренная, не переставая бежать как можно дальше, минуя главную улицу, расталкивая сгустившийся народ, не обращая внимания на ленно раскачивающуюся стражу. Ее волосы моментально растрепались, в суматохе с косы соскочила резинка, размывая струящиеся пряди по воздуху. Тай Ли делает глубокий вдох за вдохом, пока перед глазами появляются лица девочек, которых она больше никогда не увидит… — веки переполняются жгучими слезами, что ослепляют, размывая солнечный свет. До главных ворот оставалась пара резких рывков, чтобы ощутить легкость гуляющего ветра и суметь вдохнуть полной грудью. Тай Ли оглядывает пышущий жизнью самый центр столицы, что точно кольцом — возвышался вокруг внушительных стен королевской заставы.       — Прочь с дороги! — слышит она чей-то резкий оклик, после чего отскакивает, плавными гибкими движениями делая идеальное колесо. Свора собравшихся мальчишек зааплодировали, отчего она лишь сильней вздрогнула и побежала дальше, все глубже и ни разу не оборачиваясь. Россыпь богатейших домов, чьи крыши пестрили золотом, обрамленные важно изгибающимися драконами, что точно оберег — отпугивали непрошенных гостей. Несколько раз сделав кувырок в изящном прыжке, умело и ловко обходя преграды, что попадались на пути, Тай Ли бежит по столичным просторам, оглядывая так похожие друг на друга дома, чтобы внезапно остановиться у одного единственного. Дыхание мучительно колышется, пока руки не слушаются, — Тай Ли оглядывает большими невинными глазами внушающую преклонение двустворчатую дверь, собираясь судорожно с мыслями. Ей стало казаться, что заносчивая хозяйка — точно Азула, посмотрит на нее свысока, так и не разрешив пройти внутрь. Тай Ли переминалась с ноги на ногу, потирая ладони, ощущая спиной сгустившиеся взгляды, что пристально обратились именно к ней. Подергивая конечностями, она наконец решила побороть свою неуверенность, наскоро постучав, тотчас же сжавшись, опуская пугливо плечи, стоило разобрать чьи-то приближающиеся шаги.       — Кто здесь? — а этот вопрос заставил Тай Ли с облегчением выдохнуть.       — Я к Мэй, передайте ей, пожалуйста, что к ней пришла ее подруга Тай Ли, — а она затараторила, да так, словно за ней кто-то без устали гнался.       — Ждите снаружи, — неприветливый голос мажордома, на что Тай Ли схватилась за голову, обвиняя себя в глупости. По ее пальцам заскользили легкие пушащиеся волосы, которые она тотчас же собирает в пучок, закручивая на затылке. Дверь неожиданно отпирается и на нее посматривает неприветливого вида старик с плешивой отпущенной бородой, не говоря ни слова, он приглашает войти, пока Тай Ли осторожно делает шаг, обшаривающим взглядом окидывая помещение.       — Проходите на второй этаж, — гнусный приказ, от которого Тай Ли лишь фыркнула, но не стала спорить, взбираясь на лестницу.       Дверь в комнату Мэй оказалась приоткрыта, Тай Ли, едва помедлив, притаилась у порога, заглядывая в образовавшуюся щель. Мэй не находила себе места, теребя небольшой свиток, — когда она приподняла лицо, Тай Ли ужаснулась, ведь оно оказалось не просто красным — бардовым, испещренное пятнами и невысохшими слезами.       — Мэй… — Тай Ли не выдерживает и заходит, столбенея от того взора, которым в нее вонзилась подруга. Какое-то время они безмолвно стояли, заглядывая друг другу в глаза, точно вспоминая, кто они друг для друга. Тай Ли было растерялась, но захотела что-то напрасно сказать, как Мэй сорвалась тотчас же с места, приобнимая, прижимаясь всем телом, опуская подбородок на плечо.       — Ты здесь… — а голос у Мэй глубокий, с хрипотцой, она сглотнула порывавшийся вырваться из груди рыданиями — ком, чтобы отстраниться и показать свое изъеденное горем лицо. Тай Ли не узнавала в ней ту завидную стать, которой Мэй всегда слыла, требуя тянуться к ней, как к недостижимому, как к совершенству. Ее веки отяжелели, опухли, ресницы намокли и слиплись, тогда как сами глаза покрылись красной пеленой. Она тяжело дышала, но именно вид Тай Ли вселял забытую радость. — Я так рада, что ты пришла… — а Мэй отбрасывает таинственный свиток и обхватывает лицо Тай Ли ладонями. — Он помог… — а голос ее срывается на шелест. — Он обещал… — Тай Ли хмурится, слабо понимая, что происходит. Ее глаза в спасении забегали. — Это все она… — а губы Мэй смялись, сжались, не переставая дрожать.       — Он и тебя бросил? — загадочно и очень деликатно произносит Тай Ли, опуская взор на упавший свиток. Мэй несговорчиво хмурится, отворачиваясь. Тай Ли без единого звука опускается на пол, подбирая свиток, с шелестом разворачивая.       «Несмотря на всю искренность и тщетность моих чувств — мы не можем быть вместе…», — строчка обрывается, несколько капель чернил уродуют папирус, а глаза идут дальше: «Ответ всегда где-то на поверхности», — прищурившись, Тай Ли не поверила своим глазам, ведь неуловимость его мыслей разбивала разум читающего в дребезги. Рваные, написанные как будто под чью-то диктовку — бессмысленные строки, пугающе сменяли друг друга:

«Аргументы излишне грубы, унылые собравшиеся…

Абсурд заканчивается, умирает лживая авантюра.

Акцент зла усиливается лукавством артиста

А знаешь, уникальное лекарство — аватар…»

      — Что за бред… — а Тай Ли мотает головой, снова и снова обращаясь напрасно к написанному, не улавливая и малейшей связи. Мэй тотчас же схватила со стола карандаш, скорыми движениями вырывая странное послание. Папирус жалобно захрустел, пока Мэй наспех что-то подчеркивала и обводила, дабы в какой-то момент остановиться, застыть в зловещем апофеозе, неспеша оборачиваясь, сжимая с удовлетворенной улыбкой свиток.       — Он все предугадал, — а Мэй затараторила, выглядя оторванной от реальности. — Смотри, он говорит с нами загадками, — а Мэй приблизилась, передавая написанное подруге. Тай Ли напряглась, пока на ее лбу обрисовались морщины, она с неверием сглотнула, ощущая волнение, что холодком пробежалось по конечностям. Она задышала тяжелей, приходя в недоумение и восторг одновременно. А Мэй продолжила: — Он дает ответ на главный вопрос: «почему»?       Тай Ли уже слабо разбирала чужие объяснения, утопая раз за разом в написанном, его слова заиграли иначе, чем прежде:

«Аргументы излишне грубы, унылые собравшиеся…

Абсурд заканчивается, умирает лживая авантюра.

Акцент зла усиливается лукавством артиста

А знаешь, уникальное лекарство — аватар…».

      Губы едва слышно шепчут: «Несмотря на всю искренность и тщетность моих чувств — мы не можем быть вместе… Ответ всегда где-то на поверхности, Азула…» — Тай Ли оглянула Мэй, которая, кажется, и вовсе не подозревала о том, что пряталось в столь странном послании.       — Как ты?.. — а Тай Ли отдает Мэй письмо, отходя подальше, пряча потускневший взор, облокачиваясь о спинку стула.       — Я нашла это под своей подушкой, стоило затмению кончится, — а Мэй заговорила уже без тени горечи и сомнения. — Сначала я не поняла, а затем, стоило узнать, что Зуко сбежал — я проплакала всю ночь, желая сжечь его трусливое и бессмысленное письмо, однако, — а голос Мэй дрогнул, вызывая в Тай Ли приступ отвращения. — Я просидела несколько ночей без сна, прежде, чем разгадала его строки. Первая фраза далась мне особенно тяжело — я долго не могла понять алгоритм, в котором он зашифровал ее имя! — а Мэй воодушевилась, но так и осталась излишне серьезной. — Этим письмом он не просто расторгает наши отношения, он говорит, что всему виной — Азула, — а она самоуверенно возвысила подбородок, вынуждая Тай Ли обернуться.       — С чего ты взяла? — Тай Ли прикусила язык, впиваясь ногтями в бархатную обивку, не в силах пожертвовать дружбой принцессы.       — «Несмотря на всю искренность и тщетность моих чувств, — а Мэй вдруг начала зачитывать его двуличные строки, — Мы не можем быть вместе… — она резко опускает свиток, всмотревшись в обездоленные напряженные глаза подруги, что так и осталась безмолвной. — Ответ всегда где-то на поверхности: Азула…», — а она, важно закончив, подходит ближе. — Да он же прямым текстом говорит, что не может быть со мной, но так как он предатель, то он объясняет, что поступил так из-за Азулы. Уверена, она вынудила его поступить так, — а Мэй купалась в лучах беспечных фантазий, что он действительно любил именно ее. Ее одну, претерпевая столь жестокие ухищрения, ради собственных принципов.       — Он напал на Хозяина Огня! — а Тай Ли оскалилась, зашипела.       — Чем ты меня слушала? Он же дает ответ на этот вопрос — Азула. Всегда и во всем была причиной Азула! — а Мэй оказалась тверда и несгибаема в своем поразительно чутком умозаключении, что не могло не разочаровать. Еще раз подойдя, примирительно принимая из ее рук брошенное столь очаровательно письмо, Тай Ли попыталась собрать воедино пазл, деталей которого как будто всегда не хватало.       «Азула, Азула, Азула, Азула…», — Тай Ли ужаснулась, не веря своим глазам — он словно зацикленный — без конца повторял ее имя, точно мантру, точно страшился, или… или наоборот — с наваждением обожал. Тай Ли отворачивает взгляд, находя почерк принца берущим за душу, не таким, как обычно. Его буквы искажены настолько, что были неузнаваемы. Мэй смотрела на нее, зараженная его немногословным посланием, точно червь, что прогрыз сердцевину спелого яблока. Тай Ли сглотнула, ужасаясь необъяснимости столь поразительной силы. Да что он такое… — ее губы дрогнули, стоило вспомнить его лицо, его голос, дабы ее повело, дабы ее охватило соблазном неотвратимо поддаться. Одна лишь любовь к принцессе дарила незамутненный чужим разумом — ход мыслей. Лишь возле Озая меркли его путы, и Зуко это знал, чувствовал, ощущал, умышленно оскверняя Азулу… домыслы Тай Ли разбрелись, точно крысы.       — Он навещал тебя, да? — а Мэй участливо подходит ближе, перенимая из чужих рук таинственное послание. Тай Ли с недоверием провожает все действия Мэй. — Это я попросила… — а голос Мэй срывается, становясь заговорщическим. — Азула не пускала никого, даже твоих собственных родителей, — на этих ее речах Тай Ли обескураженно ахнула, делая шаг в сторону.       — Это неправда, — а Тай Ли посчитала, что Мэй слабохарактерно врет.       — Ну что ты? — а Мэй тверда, пугающе непреклонна. — Спроси у своих родителей, — а Мэй делает шаг, а Тай Ли не отходит, оставаясь на месте. — Мы с Зуко безумно переживали за тебя, — глаза Мэй забегали на статичном бледном лице. — Ты пропустила фестиваль… — а она скорбно заключила, складывая руки. А лицо Тай Ли насупилось, однако она лишь яростней пропиталась гневом к Зуко, сожалея что — Мэй, что — Азуле, не решаясь разбить им сердце. Опуская обидчиво глаза, она украдкой вспоминала, чем закончилась ее тщетная попытка доказать, кто прятался под личиной Синей Маски… — Это я просила его навестить тебя, — а Мэй слепо его выгораживала, но эти слова задели Тай Ли. — Клянусь, я хотела вытащить тебя, помочь… но Азула… — а Мэй напряглась, словно боясь говорить. — Зуко ее очень страшился, он не жаловался, но я не дура и поняла, что Азула все это время крутила им, как хотела — шантажировала… он не выдержал, а оттого и поступил так! — Мэй отбрасывает письмо, хватая подругу в подрагивающие пальцы, мягко поглаживая, Тай Ли смутилась, отводя трусливо взгляд.       — Ни в коем случае не говори подобное при Азуле, если не хочешь оказаться на моем месте! — а Тай Ли приблизилась, пока ее глаза горели огнем незабытых воспоминаний.       — Я бы никогда… — а Мэй только ошарашено распахнула заплаканные веки.       — Молю, забудь о нем хотя бы на время, спрячь в глубинах сердца так, чтобы Азула никогда его не нашла, — а глаза Тай Ли заблестели, в преддверии неизбежного, грядущего точно рок — раскола, что их настигнет, стоит хоть кому-то оступиться… стоит хоть кому-то из них проболтаться. — Я дорожу вами обоими… — она умоляла, не понимая, как остановить надвигающуюся бурю.        — Кем ты дорожишь? — Мэй разгневалась, моментально выходя из себя. — Тираничной принцесской, что глуха к твоим чувствам? — удар ниже пояса. — Что продержала тебя в психушке? — праведный гнев был соблазнителен, вдохновляя злиться. — Да и за что? — ее обостренное чувство справедливости боролось и не понимало, Мэй крепко впивается в плечи подруги, грубо тряхнув. — Тай Ли, она хотела повесить на тебя преступления Синей Маски. Клянусь, я была при этом разговоре! — ищет в ее глазах союзника, пытаясь зародить хоть малую горсть сомнения.       — Мэй, ты не понимаешь! — взбесилась уже Тай Ли, вырываясь из болезненных объятий, отходя подальше. — Молчи! — ткнула в нее пальцем, начиная судорожно трястись, представляя, что об этом разговоре узнает сама Азула. — Не вздумай показывать к Зуко свои чувства, иначе ты следующая! Она расценит это за предательство! — а Тай Ли подбежала к Мэй, прижимая к расписной стене, посматривая с надеждой, задирая взгляд.       — Ты получила мой подарок? — а Мэй осторожно спросила, стоило волнующей паузе затянуться.       — Подарок? — непонимающе изгибает брови, ослабляя хватку.       — Я отправила его вместе с Зуко… — а Мэй скромно отвела взгляд. — Фестивальная маска. Мы выбирали ее вместе, — с надеждой смотрит, отчего льды на сердце Тай Ли неумолимо таяли. Ей хотелось предостеречь подругу, поведать все, как было воочию, однако она не решилась, чувствуя, что проиграет.       — Так это была ты? — а Тай Ли ранимо утирает проступившие слезы.       — Ну конечно! Мне не давала покоя мысль, что ты — там. Что я не могу тебе помочь… — а Мэй не удержалась и слезы вновь градом полились, прорывая стену ее стальной выдержки. — Знаешь, Азула… — а она касается осторожно пальцем своих ресниц, стирая скопившуюся грусть.       — Не надо! — взмолилась Тай Ли, всплеснув руками. — Хватит! — кричит. — Прошу, остановись, не надо… ты сделаешь только хуже, — Тай Ли горестно ощущала, как они стояли в опасной близости от чего-то страшного, стоит хоть кому-то узнать об этом разговоре, — Тай Ли утыкается взором вниз, отыскивая смятый кусок пергамента, Мэй предчувствует ее порыв — и вот они рухнули на пол, в крикливой рьяной борьбе отпихивая друг друга, вытягивая в надежде руки, а его письмо так строптиво не шло в руки, каждый раз ускользая. Тай Ли толкает подругу в плечо, Мэй ударяется о изножье кровати, кратко вскрикнув, схватившись в предплечье, чтобы с ревом наброситься на ничего не подозревающую, почти достигнувшую письма — Тай Ли. Мэй навалилась на нее всем телом, заставляя больно и с глухим шлепком рухнуть, роняя заветное послание, а оно выпало, развернувшись. Комната переполнилась их гневными вскриками, шлепками, — звуки суматошной борьбы лишь нарастали, не стихая до тех пор, пока одна из них победоносно не сжала свои пальцы вокруг плененного наконец письма. Мэй горделиво приподнимается, нахмуривая брови, не желая оправдываться.       — Ты не можешь его оставить! — насупилась Тай Ли, подползая, вставая тщедушно на колени, впиваясь в богатые полы ее бордового платья. — Уничтожь! Уничтожь письмо! — взмолилась пуще прежнего.       — С какой это стати? — а Мэй скривила губы, надменно выпутываясь из чужих объятий. — Оно мое! — а глаза Мэй налились кровью, она терпеть не могла, когда ей указывали.       — Да пойми же ты — оно может нам дорого обойтись! — убедительно заплакала, закрывая лицо ладонями, с ужасом представляя, что с ними сделает Азула, если только помыслит.       — Да что не так? — злится Мэй, до скрипа стискивая зубы.       — Я не могу сказать… — а Тай Ли кается, мотая головой, пока лицо ее побагровело.       — Почему? — вздернула Мэй бровями.       — Потому что я сама ничего не знаю, но я чувствую, что это письмо опасно — нас могут обвинить в измене!.. — а она убедительна, это даже заставило Мэй на секунду задуматься, оковы злобы попустили, давая разуму свободу.       — Может быть, ты и права, — неохотно согласилась, искоса посматривая. — Дай мне время — и я уничтожу его, — заверила, открывая ящик стола, забрасывая подальше. Тай Ли скорбно прикрыла глаза, не желая сомневаться в подруге, однако что-то ей подсказывало, что ничем хорошим это для них не закончится.       — Обещаешь? — а Тай Ли подползает ближе, заглядывая Мэй в глаза, что та так упорно прятала.       — Да, — а Мэй протягивает руку, помогая подруге встать. Между ними зародилась удивительная тишина, мысли обоих витали в облаках, оставаясь недосягаемыми. Они примостились у письменного стола, складывая на груди упрямо руки, погребая свои переживания под пеплом траурного молчания. Тай Ли хотела доверять Мэй, ее сердце нежно дрогнуло, стоило представить, что во времена ее бессонных ночей и нескончаемой смуты, когда день сменялся незаметно — и Тай Ли уже казалось, что она сходит с ума — был на этом свете человек, что боролся, что пытался, не забывая о ней. Ее рука сама собой полезла в нагрудный кармашек, дабы достать небольшой шелковистый мешочек, — Тай Ли опустила ресницы, каясь от пробудившейся в ней жадности…       — Знаешь, — а она заговорила отрешенно, утопая в густом чувстве вины. — Я ведь хотела ее продать, — а Тай Ли обернулась, протягивая руку, вытряхивая из мешочка музыкальную шкатулку, что припала на распахнутые ладони Мэй. — Это музыкальная шкатулка, — наскоро поясняет, стоило Мэй вопросительно в ответ взглянуть. — Музыкальная шкатулка, что принадлежала принцу, — а на этих словах, лицо Мэй в неверии застыло, тогда как глаза мнительно заблестели, а губы так и остались сомкнуты. — Когда я появилась во дворце — Азула откупилась от меня, подарив его личные покои, — выражение Мэй исказило неверие и острое недовольство. — Она позволила мне присвоить все его вещи… — Тай Ли умышленно умолчала о недосягаемом королевском венце, однако — Мэй это не смутило. — Раз шкатулка теперь моя, то я вручаю ее тебе, — а лицо Тай Ли в благодарность потеплело, рождая нежную заботливую улыбку. Пальцы Мэй отворили небольшую крышечку, выпуская плененную в закромах танцовщицу, что под грустную колыбельную закружилась вокруг своей оси.       — Тай Ли… — а у Мэй, казалось — пропал дар речи, она не верила своим глазам, расчувствовавшись моментально. — Спасибо, — в ее бархатистом голосе плескались нотки искренности.       — Это не простая шкатулка, — а Тай Ли усмехнулась, с умным видом начиная, приковывая все внимание. — Это подарок Зуко его маме, который он так и не сумел подарить, ведь она исчезла, — странное пояснение, что навевало скорее жути, однако Мэй была счастлива, разглядывая шкатулку со всех сторон.       — Да, я знаю эту историю, — закивала Мэй. — Он ведь рассказывал… — а Мэй покраснела, засмущалась, чувствуя, что соприкоснулась с чем-то великим, с чем-то, что сохранило в себе тепло любимого. На какую-то долю секунды над ними нависло молчание, что затягиваясь, заставляло лицо Мэй все отчетливей хмуриться, а брови непримиримо свестись. Всего мгновение она с любовью взирала на небольшую музыкальную шкатулку, чтобы в какой-то момент с осуждением не моргая остановить весь свой интерес на Тай Ли, что от любого дуновения ветра вздрагивала, точно притаившийся зверь. — Ты что, продалась за тряпки? — Мэй сказала это с острым ощущением предательства, даже не взирая на неповторимость столь бесценного подарка. Никто и никогда не смог бы приблизить ее к Зуко столь же рьяно, однако это ничего не меняло, Мэй знала, что за каждым добрым жестом в будущем кроется упрек. И в этот раз она опередила мир, опередила время, без зазрения совести выставив все свое осуждение на показ. Мэй прошибло точно легким током — та ревность, та зависть, что кольнула ее, стоило призадуматься о том, насколько же высоко взабралась Тай Ли. Мэй было нестерпимо больно осознавать, что из-за собственных принципов и обжигающей гордости — она, скорее всего, никогда не добьется подобных высот. За каждым падением Тай Ли следует неминуемый взлет, ведь Тай Ли покорно лижет ту руку, что ее бьет…       — Дело не в этом… — а Тай Ли боялась. Знала и боялась, как это нелепо и странно выглядит со стороны, особенно здесь, особенно сейчас. Тай Ли от отчаяния была готова упасть пред Мэй на колени, дабы умолять не отворачиваться, дабы убедить никогда не сомневаться в истинности и твердости ее чувств. — Азула чувствует передо мной свою вину, а потому пытается извиниться, — Тай Ли сказала это уклончиво опуская взгляд, точно не верила до конца в собственные изречения, стараясь что-то утаить, гонимая не только лишь страхом, но и стыдом. Она совершенно точно не была готова терять Мэй, — брови Тай Ли дрогнули в такт намокшим ресницам, она хотела, чтобы беззаботность наполняла ее легкие все с той же прытью, как это было раньше. Но с каждым прожитым днем она утопала в чем-то вязком, что предрекало топкое болото лжи. У Тай Ли появилось стойкое ощущение, что она часть какого-то заговора, какой-то страшной тайны, но в ее силах неведением спасти хотя бы Мэй.       — Хочешь сказать, что ты и правда воспользуешься ее мелочным предложением? — Мэй надулась от враждебности, ее руки сомкнулись на груди, а подбородок горделиво высился, она смотрела на подругу с таким ощутимым осуждением, что это было даже невыносимо больно.       — А что прикажешь? — Тай Ли не выдержала, дернувшись, да так, что копившиеся все это время слезы в уголках ее глаз — брызнули, окропляя щеки. — Вызвать ее гнев и вновь отправиться в лечебницу? — Тай Ли чувствовала свою беспомощность, осуждая Мэй в ответ — осуждая за непонимание, деланную холодность и отчужденность, за неспособность принять неизбежное. Тай Ли так отчаянно хотелось сохранить этот давно сгинувший в прошлом — их детский шаткий мирок, в котором, казалось, они были подругами. В котором, казалось, трава зеленее, а с неба никогда не сходило задорное солнце. Но прямо сейчас, она словно меж двух огней, что лишь тлеют и назревают, обрекая навсегда сжечь мосты.       — Ты что-то недоговариваешь… — Мэй понимала, Мэй проницательно сощурилась, находя в выражении подруги одни недомолвки и без конца пробирающийся наружу страх. — Она чем-то тебя шантажирует… — Мэй сделала шаг в сторону, угрюмо сведя брови, призадумавшись, но сколько бы она не старалась — абстрагироваться не получалось — перед лицом, словно фантом — всплывало лицо принца. — Ровно тоже самое было и с Зуко! Ты должна его понять! — она жалела его, она сожалела. Мэй кипела от мыслей об Азуле, одно упоминание принцессы заставляло мысли пойти рябью, охватываемые буйством необъяснимого гнева. Она искренне презирала Азулу, не находя повода ей в этом сознаться, но Мэй совершенно точно не хотелось обращаться размазней, которой пред ней предстала Тай Ли. От столь обидных слов Тай Ли даже опешила, в какой-то момент она сделала шаг, ощущая с Азулой большее единение, ведь принцесса хотя бы не оправдывала брата…       — То, что Азула держит в секрете, может стоит мне свободы… — Тай Ли робко покачала головой, утонув в искренности Мэй. Эта девочка действительно была уверена в его неприступности. — И лечебница покажется тебе не самым плохим местом… — самый настоящий упрек, отчего Мэй поежилась, стерпев неуважение. — А у меня, вообще-то мама и папа еще живы, я не хочу доставлять им проблем.       — После лечебницы ты навестила их? — после непродолжительной паузы и пристыженных взглядов, Мэй решила не продолжать, ловко меняя тему.       — Нет.       — Почему?       — Не хочу…       — Они очень переживают! — Мэй возмутилась, вспоминая свой последний визит. — Они хотя бы знают, что ты освободилась?       — Нет… я и не хочу, чтобы они знали, — ее голос померк, ее лицо расслабилось, Тай Ли говорила с поразительным отчуждением, с пугающим равнодушием.       — Тай Ли!       — Еще не время! — она поднимает строгий взгляд из-под ресниц, преисполнившись воинственностью. — Моя свобода — шаткая единица, не хочу давать им ложных надежд.       — Почему ты не хочешь вернуться? — Мэй поражена, она все равно жила со стойким убеждением, что любой родной дом — лучше, ежели неизвестная золотая клетка, в которой ты бесправна, где даже служанки имели, казалось, больше прав.       — Куда? — поразилась, округлив и так большие глаза. — В отчий дом? — казалось, Тай Ли и сама не поверила в произнесенное.       — Да.       — И ты еще спрашиваешь? — не свойственная ей — жестокая усмешка, в этот момент меж ними точно пропасть пролегла. — Да потому что я никогда не вернусь! — она это с яростью крикнула. — Я лучше потерплю Азулу, чем как побитая псина вернусь!       — Но Тай Ли… — Мэй упорно не понимает, мотая предосудительно головой.       — Я думала, ты присутствовала тогда на Угольном Острове, когда я подробно все объясняла, — без лишних уточнений, Тай Ли касалась темы родного дома очень аккуратно и очень вскользь, точно копнув глубже — поранится снова.       — Но ведь теперь все иначе…       — Доктор говорил, что отчий дом — место моих самых страшных кошмаров… — она сказала это, глубоко выдохнув, словно нечто тяготившее ее — наконец отпустило. — Я люблю маму с папой, но вернуться не могу! Я лучше уеду с цирком!       Мэй странно на нее взглянула, совершенно не понимая, и, казалось, даже при всем желании — она никогда не сможет прочувствовать то, что таилось в признании Тай Ли, их жизни так сильно разнились, что с каждым прожитым днем эта пропасть лишь разрасталась, порождая одно сплошное непонимание. Мэй опустила голову, громко вздохнула, однако радость от близости с подругой начала потихоньку назревать, распускаясь в душе, точно сочная камелия. И этот цветок засиял в своей сердцевине воспоминаниями, наполняя измученную душу любовью. Они молчали, каждый задумавшись о своем, в какой-то момент импульсивно обижаясь друг на друга, разбегаясь по разные стороны проблем, однако яркая вспышка обиды гасла, точно задыхавшееся, не успевшее так до конца разгореться — пламя. Эта тишина из колючей и давящей превратилась в ласковую и комфортную, Мэй обернулась, чувствуя пристальный взгляд: Тай Ли все это время смотрела на нее с приливом скорби и нежности, явно не желая ссориться.       — Скажи, это правда, что тогда в академии вы с Азулой поменяли наши портфели? — Тай Ли заговорила первой, спустя неловкие минуты их безмолвных переглядок. Когда Зуко пришел навестить Тай Ли в лечебнице, злобно изгаляясь, с особым наслаждением раскрывая грязные секреты — как ни странно, но Тай Ли осуждала не подруг, а ЕГО. Однако маленькая обиженная девочка не давала душе покоя, и Тай Ли все же вопрошала Мэй беззлобно, скорее умоляюще, тотчас же находя в глазах напротив яркий, и полегший пеленой — стыд.       — Да… извини… — Мэй не знала куда приткнуться, взгляд подруги в одночасье стал для нее пыткой. — Это была идея Азулы, — не ища красноречивых оправданий, Мэй без зазрения совести сдает подельника, ощущая на душе легкомысленное и столь долгожданное удовлетворение.       — Зачем вы его сожгли? — а Тай Ли не обижалась, хоть и смотрела серьезно, ей было до глубины души обидно, ведь она столько слез в свое время выплакала, ей просто хотелось узнать: почему? — Родители ведь купили мне новую канцелярию… — а на ее лице дрогнула и тотчас же померкла печальная улыбка.       — Я не знала, что она его сожжет, клянусь! — а Мэй коснулась сжатых пальцев Тай Ли, заглядывая в глаза, искренне и без задней мысли отворяя душу. — Уговор был просто спрятать, поменять местами и посмеяться с шалости, — она говорила чистую правду, однако тень раскаяния все равно не давала ее выражению покоя.       — Зачем ты вообще согласилась на подобное? — Тай Ли сказала это столь спокойно, что лишь усугубило тяжесть вины Мэй. — Это не в твоем стиле… — она сконфуженно поджала губы.       — Азула знала, что мне нравится Зуко, — отстранившись, с тяжелым вздохом, Мэй признается в своей детской страсти, в своей столь гнетущей правде, пойманная когда-то на этот крючок злодейкой-Азулой. — Знала, что это я хотела такой же портфель, как у него… а потом появляешься ты… — обрывки воспоминаний сменяли друг друга мягкими полупрозрачными образами, однако чувства, что она испытала — сохранились идеально.       — Мэй, но эту сумку подарила мне Азула!.. — всплеснула руками Тай Ли, не понимая своей провинности. — И попросила не говорить ничего тебе, потому что ты обидишься, ведь тебе она ничего не подарила… — сказав это — Тай Ли запнулась, девочки на мгновение замерли, переставая дышать, прожигая друг друга ошарашенными взглядами. Каждая из них, казалось, осознала что-то ужасное, но столь очевидное, чего так утомительно столько лет не замечали. Им в одночасье словно закрыли глаза, прикрывая уши.       — Азула уверяла, что ты влюблена в Зуко! — а воспоминания забурлили, точно быстрая река.       — Мэй, это абсурд! — сделала Тай Ли шаг навстречу, останавливаясь не доходя, все еще с ужасом внимая разыгравшемуся в груди сердцу. — Как ты могла в такое поверить?       — Я была в таком состоянии, что поверила бы во что угодно… — в свое оправдание скромно добавила Мэй, не теряя присущей ей стати.       — Прости! — воскликнула Тай Ли, ощущая, как тень долголетнего обмана стала рассеиваться, давая взглянуть на мир совсем другими глазами.       — И ты меня прости! — обезоружено произнесла пораженная Мэй, с распахнутыми руками принимая впившуюся в нее горячими объятиями Тай Ли.

*      *      *

      Угрюмый небосвод, и роем пронесшийся ветер, что тотчас же обдает лицо приятной прохладой, — Зуко истомно прикрывает веки, с наслаждением вдыхая, раскидывая руки, покорно отдаваясь ежесекундной стихии. Гулкий ветер вихрем закружился, сгустился, проникая под тонкую рубаху, лаская острыми прикосновениями, пока он лишь смазано наслаждался чем-то похожим на истинную свободу. Он окрыленно уставился в обтянутое облаками небо, плохо различая замерший на небосводе солнечный диск. Голос в его голове пропал, больше никто не мучил его странными мыслями, настал конец неразборчивому шепоту и смешивающему думы смятению. Все поникло, исчезая, как самый страшный сон. Теперь остался только он и его истинные чувства, — Зуко стушевался, словно мало понимая, что ему со всем этим делать, однако грузные сомнения отступили, стоило дернуться, да так, будто где-то или отчего-то его снедало странное ощущение опасности. Протяжный стук — это Тоф неразборчиво пнула камушек, молчаливо приветствуя хмурый день. Зуко странно посматривал на происходящее, словно все ожидал, что мираж рассеется, морок спадет и он вновь окажется во дворце, что снова окажется дома… но сколько бы он не моргал, сколько бы не старался — ничего не получалось. Ему вдруг представилось, пока пальцы напряглись, а веки мимолетно в фантазии прикрылись, — как руки стягивают прочный жгут, сдавливая трахею и яремную вену. Чьи-то руки вцепляются в его собственные, пытаясь высвободиться, пока из груди вырываются страстные до воздуха вздохи. Он ощущает в руках, как тает чужое сопротивление, а кровь леденеет, пока рьяная до жизни прыть не покидает тела, чтобы полностью иссякнуть, повиснув на руках Зуко бездыханной куклой. Его ладони наспех отталкивают обездоленное тело — прямо в устрашающе разверзнувшуюся расщелину, навсегда отнимая жизнь.       — Эй, Зуко? — кто-то так не вовремя его окликнул, разрушая накативший так внезапно момент блаженства. Он разлепляет смиренно глаза, а взгляд у него тяжелый, уставший и абсолютно пустой. Он неожиданно вспомнил об Азуле, тоскуя, ведь ему ее так не хватало. И он даже не знал зачем она ему, каждый раз мечтая сделать с ней что-то поистине ужасающее. Что-то, что утолило бы в одночасье его беспокойную душу, что терзалась жаждой мести. Но ее не было, как не было ее затяжного томного взгляда, приоткрытых ухмыляющихся губ и дерзкого грязного тона. Его воротило от нее так сильно, также страстно — как и тянуло, словно магнитом. Ему захотелось оказаться с ней в сладких мучительных объятиях, дабы она подарила его телу мимолетную радость. Он скучал по ней, не в силах выбросить ее роковой образ из головы. Он без конца думал о ней, сокрушаясь о ее вульгарной неподвластности. Она казалась нерушимым оплотом, неприступной крепостью, — ведь что бы он с ней не сотворил — она бы стерпела всё… это нравилось ему — льстило безумно, в ее глазах он видел сотворенное общим детством бескорыстие. Она была прекрасней всех дев, с которыми его сводила судьба. Недосягаемая, вольная, но при этом жалкая пленница, — она была слишком близка, чтобы ее поймать и сжать в кулаке, точно назойливого мотылька, однако у нее крылья ядовиты. На ее стороне были все — даже дядя осудил бы Зуко, соверши он непоправимое… ее защищал толстый слой лоска королевской семьи и отблески могущественного тщеславия.       — Да? — а он даже не обернулся, разглядывая умиротворяющие просторы. Азула была точно это ущелье — грандиозное, размашистое, внушительное и прекрасное одновременно. Сбежав от нее — он моментально пожалел, начиная смаковать упущенные пути решения. Надо было не ходить к дяде… — его губы капризно сжались, а глаза застыли, переставая моргать. Надо было довериться Азуле, она бы смогла убедить отца… — а он все сожалел о патовости принятого решения. Но пути назад не было, это та дорога, по которой суждено идти только вперед.       — Я тут так подумал… — Аанг подошел ближе, поравнявшись, Зуко лишь искоса смерил его подозрительным взглядом. — Мне нужен учитель огненной магии… — а он неловко поглядел себе под ноги, заставляя Зуко тяжко выдохнуть, еще больше сожалея о свершенном. Ему было противно, ему было чуждо — он маниакально хотел домой: в свою спальню, в свою страну, в свою столицу, надев собственную корону. На его лице напряженно взыграли желваки, пока пальцы одной руки обхватывали пальцы другой — натужно стискивая.       — Хочешь, чтобы я тебя обучил?.. — а Зуко, отрешившись от собственных дум, внезапно обернулся, понимающе кивнув.       — Ну-у… да… — Аангу было крайне неудобно, будто даже неловко, словно он нищий, что выпрашивал милостыню.       — Конечно, без проблем, — а Зуко дружелюбно усмехнулся, посматривая аватару в глаза. — Можно вопрос? — а принц подходит ближе.       — Только если этот вопрос не касается девчонок… — Аанг стеснительно отвел глаза, покрываясь румянцем.       — Ладно, тогда другой вопрос, — а Зуко глумится, так и не рассмеявшись в полной мере, складывая причитающе руки.       — Задавай, — а Аанг, выдохнув, посмотрел на Зуко, постепенно становясь все более и более серьезным, словно что-то беспрестанно держало его в напряжении.       — Дух Луны, — а Зуко мечтательно уткнулся в небо, наблюдая за размашистыми движениями птиц. — Когда Катара тебя спасла, тебе явился Дух Луны? — этот вопрос вдруг повис в воздухе. Зуко не мог отделаться от чувства, что он особенный, что он сильно лучше других. Он с надеждой взглянул на помрачневшее лицо Аанга, желая услышать только то, что было бы для его ушей усладой.       — Нет, — Аанг замотал головой, бросив весь свой интерес в небо, прельщённый плачем чаек. — Духи не являются всем и не являются просто так… — а Аанг задумчиво переводит взор на Зуко, безмятежно рассматривая, особенно ту часть лица, которую ему подарила Юи. — Вода из Оазиса просто вырвала меня из лап смерти. Юи не пришла ко мне, — он заключил, словно с облегчением, продолжая всматриваться в странно горящие глаза принца. — Ты хочешь задать мне вопросы, на которые я и сам не знаю ответов… — а Аанг опустил голову, чувствуя тревогу сильней обычного.       — Почему я? — а Зуко сглотнул, точно испугался, точно ощутил бремя непрошенной ответственности.       — Не знаю, — пожимает плечами Аанг, мечтательно вздыхая. — Возможно затем, чтобы мы встретились, — а он даровал ему поразительное доверие, лишь усугубляя ношу Зуко. — На тебе метка духов — это редкость, — а он улыбнулся, пытаясь подбодрить, но у него не вышло. — Я знаю всего парочку известных случаев, когда человека касался дух. И Юи одна из них, — он скорбно выдохнул.       — Ты не думал, что Юи никогда не была Юи? — а Зуко загадочно пригляделся сначала к облакам, чтобы следом перевести взор на Аанга. — Что все это время это был воплотившийся в земном лике дух Луны?       — Думал, — коротко заключил Аанг. — Много думал…       — Все это время она жила в оболочке обычной девушки…       — Что и спасло ее тело в Оазисе Духов, — а Аанг закончил за него, и если раньше у него были сомнения, то теперь он убедился воочию — принц Зуко — это знамение. Знак свыше. Посланник духов.       — Не знал, что они так могут… — а Зуко постарался пошутить, но вышло не очень.       — Их силы почти безграничны, а пути неисповедимы… человечество и на долю не приблизилось к их великой сути. Мой народ пытался их разгадать, — Аанг грустно улыбнулся. — Наверное, у них никогда бы это не получилось.       — Что со мной будет? — спросил у него, словно у бога: отчаянно, с надеждой, умоляя.       — Я не знаю, — признался честно. — На все воля духов. Мне не хватило времени, чтобы познать мир так, как его познали мои предки… а сейчас знания утеряны… — скорбно прикрыл глаза, делая паузу. — Боюсь, я ничем не смогу тебе помочь, — их накрыло пеленой приятного опустошения, и расслабляющего разум безмолвия. — Позволь спросить, — начал Аанг издалека. — А что ты испытал, когда узнал, что твой отец — Азулон? — он деликатно взглянул на окаменевшее лицо Зуко.       — Стыд… — признался он так, словно сознался в чем-то роковом, непоправимом и страшном. — Такого унижения я не испытывал даже от изгнания и поражения в Агни Кай, — его губы слегка в скорбной усмешке дернулись, однако он остался поразительно невозмутим.       — Стыд пройдет… — смиренно прошелестел Аанг.       — Почему ты ко мне так добр?       — Я чувствую, что ты посланник духов, прямо как и я… ты остановишь войну. И подаришь миру порядок…       — Да что ты? — смеется.       — Мальчики, идите есть, — звонкий голосок Катары заставляет обоих обернуться, они с Аангом тотчас же переглянулись, дабы мимолетно улыбнуться и со спокойным сердцем сделать шаг навстречу новому дню. Катара услужливо разложила каждому по плошке риса с овощами, с выжиданием поглядывая. Тоф, не дожидаясь остальных — невозмутимо жевала, слепо оглядываясь. Зуко стало не по себе, стоило Катаре с вызовом на него взглянуть, ее глаза, точно стрелы — вонзились больно, пробрались глубоко, не давая спокойно мыслить. Не расставаясь с невозмутимым лицом, Зуко сел рядом с Аангом, нехотя притрагиваясь к заботливо оставленной миске. Его брови от печали дрогнули, ему в голову полезли безрадостные мысли, что сколько бы он не убегал — а все равно вернулся к тому, с чего начал… Катара ехидно поджимает губы, находя страдания принца отдушиной.       — Что, не такого размаха ты ожидал, ваше высочество? — а она рьяно старается, пытаясь задеть его побольней, а он застыл, точно окаменевший, будто глухой. Он посмотрел на нее с мрачным укором, который рассеялся тотчас же, стоило аватару вопросительно перевести на него взор.       — Я несказанно благодарен тебе, Катара, — а он смиренно поблагодарил ее, заставляя лишь раскраснеться от ярости — не такого приема она ожидала. — Не было ни секунды, чтобы я пожалел о своем выборе, — он красноречиво закончил, так долго и не моргая заглядывая ей в глаза, отчего Катару аж заколотило, а по спине пробежал холодок.

*      *      *

      Шум бесконечных шагов, злобный вздох следует один за другим, принцесса окунается в душную темноту, натягивая подушку на волосы, в слабом порыве сдерживая рвущийся всхлип. Они не оставляли ее в покое, кто-то то и дело норовил заявить о себе и справиться о ее самочувствии, — отбросив наскоро подушку, приподнимаясь на дрожащих ладонях, упрямо посматривая в скомканные простыни, не бросив и вздоха в сторону разомкнувшихся дверей, она лишь сквозь зубы злобно процедила:       — Я же просила оставить меня в покое! — Азула не видала того, кто кроткими семенящими шагами размеренно расчертил ее покои, она лишь обессиленно рухнула лицом в мягкие подушки, обиженно и капризно сгребая их, за всем этим поднявшимся шорохом стараясь скрыть бегущие ручьем слезы и поднявшиеся из самых недр всхлипы. Азуле тотчас же представилось лицо Тай Ли, что украдкой наблюдает за охватившей ее внезапно и неожиданно — агонией, что она подло наслаждается часом стремительного отмщения. И Азула не раскаивается, она лишь переполняется гневом от обжигающего самые фибры — стыда. Она рвано вздыхает, злясь на предположения, что рождались в ее голове с молниеностной скоростью. Они думают, я слабачка… они смеются надо мной… им весело от моего горя, они все этого ждали… — а ее дрожащие губы сжимаются в садистичной ухмылке. Она ненавидела и презирала себя с той же силой, с которой была готова рьяно защищать, наслаждаясь собственной исключительностью. Она полыхала на праведном пламене, требуя больше эмоций, больше расправ, больше зрелищ. Она прикусила губу, прикрывая ослабшими похолодевшими пальцами веки.       — Хозяин Огня приказал справится о вашем здоровье, — Азула встрепенулась, тотчас же оборачиваясь — она была уверена, что все это время делила уединение с Тай Ли. Но лишь пара изъеденных временем помутненных глаз — не моргая уставились. Азула коснулась своих растрепавшихся волос, неосторожно стараясь убрать, а они как на зло — все норовили упасть на глаза. Старуха, явив свое надменное спокойствие, дожидаясь ответного взора, невозмутимо развернулась и направилась в сторону плотно сомкнутых штор, чтобы одним резким движением распахнуть. Раздался оглушительный треск, а затем этот выжигающий радужку свет, принцесса закрылась руками, попятившись, громко выругавшись, да так, словно жидкий огонь устремился в веки. Лишь тяжело вздохнув, пару минут посидев в трагичном молчании, что развеивалось многообещающими лучами нового дня, — она отнимает ладони от лица, протяжно подвывая.       — Вот оно как? — с неким разочарованием и недоверием покосилась на гостью, что неустанным строгим взором, будто пыталась на что-то побудить, словно забытые и угасшие эмоции — это именно то, что могло разжечь среди выжженного — тягу к жизни. — Ну и где же он? — а Азула с вызовом отбросила смятое одеяло, оголяя бледные ноги, лихо и грациозно спрыгнув с высокого ложа, казалось, ее дрожащие ступни вот-вот оступятся, подвернутся — и она кубарем, обессиленная — падет вниз. Но — нет, она лишь высокомерно задирает подбородок, осторожно делая шаг. Мягкие ворсинки ковра повтыкались в нежную кожу, будто тысячи игл, а на ее лице и мускул не дрогнул, казалось, она не выносила не только общество незваной бесцеремонной старухи — но и свое собственное. — Для Хозяина Огня это слишком мелко? — ее губы в каверзной усмешке поджались, рисуя тонкую линию, однако на опечаленные глаза пала тень опустившихся ресниц.       — Госпожа, у него намечается важное мероприятие… — а старуха подходит ближе, ободряюще касаясь плеча, на что принцесса даже не реагирует, лишь поднимает изъеденный горем взор, сдерживая проступившие слезы. Чем больше Азула медлила, тем смелее становились прикосновения, чужие пальцы осторожно заправили растрепавшиеся непослушные волосы, — от чутких сторонних прикосновений кожа головы пошла мурашками, Азула стояла не шевелясь, боясь спугнуть такое редкое мгновение. Ей было стыдно, она и глаз не могла поднять, ощущая себя униженной у всей страны на виду, ей неустанно думалось, что все знают правду, что все за глаза показывают пальцем и смеются, что желают зла, говоря, будто она заслужила, — хоть Азула упорно с этим не соглашалась. В какой момент это произошло? — Азула поднимает растерянный, преисполненный детской наивности взгляд, бездумно вперив в потолки. В какой момент она стала столь слаба или даже столь глупа, что не заметила очевидного? Почему она обманывалась? Зачем она протянула руку огню? Зачем намеренно обожглась… — и, если бы ей дали шанс все забыть — она без сомнений бы отказалась, выбрав пережить это снова. И самое странное, что она не винила Зуко, ненавидела — да, презирала — совершенно верно, но вместе с тем отчего-то ему сожалела, готовая принести в жертву многое, дабы судьба вновь позволила им встретиться.       — Я знаю, о чем вы думаете… — старуха крепко схватила ее за плечо, резко оборачивая, посматривая на принцессу ругающе, грозно и в то же время — умоляюще. — Прекратите, вы стоите на краю обрыва, люди начнут замечать. Они увидят… — пробирающим до костей шепотом приговаривала, вызвав в принцессе лишь раздражение.       — Что они увидят? — дерзит Азула, а у самой глаза опасно сузились, она была точно притаившаяся, но разъяренная волчица. — Кто что увидит? Люди так глупы, что нагадь перед их носом — они не заметят! — а она жестоко рассмеялась, делая шаг в сторону.       — Вы не можете позволить себе быть слабой, не можете позволить себе впасть в это топкое состояние! Вы лишь притяните лишние домыслы… они подумают… они уже поговаривают… — застращала ее, все еще пытаясь вразумить.       — Что поговаривают? — а принцесса ленно уселась в раскидистое кресло, с тяжким вздохом обращая свое внимание по ту сторону сияющего дневным светом окна. Казалось, жизнь налаживалась — люд постепенно возвращался в столицу, украшая своим привычным бытом, музыка их голосов, точно хор весенних птиц. Азула на секунду отпустила все свои мысли, состоящие из одних только горестей, из одних только сожалений. Она так хотела быть с кем-то, а осталась одна… — и от этих признаний ей самой от себя тошно.       — Что вы с принцем были в сговоре, что это вы помогли ему сбежать, что у вас был план по свержению Хозяина Огня… — до первых вкрадчивых предложений, выражение Азулы было нарочито расслабленным, безразличным и даже благостным, она ожидала услышать оды сплетен, о их грязной с Зуко любви… но все оказалось куда прозаичней! Принцесса застыла в каком-то шоке, словно услышанное было лишь игрой разума, словно ей показалось, однако Ли продолжала, отчего величественное лицо принцессы тотчас же стало угнетенным, от ярости и смущения раскрасневшимся, однако она, превозмогая боль — надрывно молчала.       — Да как они смеют!? — а Азула просияла язвительной радостью, стараясь хоть как-то замаскировать истинные переживания. — Он бросил меня, а еще, оказывается — подставил, — а она глумливо рассмеялась, прикрывая в неверии лицо. Он сбежал, нет — не так — он безжалостно бросил ее, оставив один на один с образовавшимися проблемами. Он словно бесконтрольный удар, что весь без остатка принял папа, а ей и всем остальным прилетела чудовищной силы ударная волна. Задело каждого — никто не останется незамеченным.       — Я вам верю, госпожа, как и многие во дворце, — заверила ее Ли, беря за руку, пытаясь хоть как-то поддержать, пока Азула смерила ее кратким вопросительным взором. — Поэтому спешу просить вас, даже не предупредить — просить: будьте осторожны! Ведь если ваша вина будет доказана — вы следующая на вылет, — а Азула нервно сглотнула, а затем лишь сжала губы в усмешке, покачав головой. Она не верила — все не могло обернуться ТАК! — она как за спасительную соломинку — вцеплялась в образ отца, желая видеть в нем союзника и защиту, а, оказалось, он ценил ее лишь едва выше, чем Зуко.       — Я должна поговорить с отцом, — она вкрадчиво и твердо заявила, не проявляя ни единой лишней эмоции, да так, словно уже ничто не могло ее удивить или напугать, словно все самое ужасное она уже пережила.       — Да, госпожа, наверное, так будет лучше, — а Ли поклонилась, сделав несколько шагов. — Госпожа, Черный Дельфин… вы не забыли?.. — а голос старухи стал излишне умасливающим, она приблизилась к принцессе держа небольшой поднос с еще теплой чашкой. Азула посмотрела на старуху с презрением, однако ничего не ответила.       — Я все помню, — раздраженно отмахнулась.       — Принцесса, время не на вашей стороне, — обворожительно растягивает каждое слово, заставляя принцессу хмурить брови. — Не хватало вам нового скандала? Ваше положение сейчас как никогда шатко… ваш статус подорван, неужели вы дадите какому-то преступнику подлить масла в разгорающийся огонь? — а Ли искуссно давила на нее, а от ужаса и негодования Азула аж не могла спокойно сидеть, воздушный полупрозрачный рукав сорочки сполз с плеча, оголяя кожу, на которой все еще пестрил незаживший синяк. Азула невозмутимо высит взгляд, засматриваясь на Ли, а та учтиво ничего не ответила, сделав вид, что ничего не заметила.       — Вы ведь разговаривали с ней? — а принцесса без лишних заискиваний смотрит на старуху, пытаясь отыскать в этом старом сморщенном лице хоть какие-то подсказки.       — Лично, — заверив, кивнула, продолжая молчаливо настаивать на приготовленной кружке, отчего принцесса лишь отмахивается. — Как и вы, — а тон Ли стал пронизывающим, Азулу аж всю холодом обдало, она лишь распахнула в неверии веки. — Вы знали ее лично. Она что-то знает о вас, — стоило Ли заговорить, как Азулу бросает в жар, застлавшего глаза ужаса — ужаса воспоминаний. — Ее сдерживает ваше обещание, однако время идет и Хама может потерять надежду, тогда она начнет говорить… либо же отдайте приказ и мы распорядимся о ее устранении, — и тут Ли замолчала, а Азула лишь до скрипа стиснула зубы, до боли в ладонях сжимая кулаки. — Подумайте, я не давлю… — делает шаг, оказываясь за спиной, Азула дышит размеренно, но тяжело, в висках пульсирует кровь, раздувая вены. — Выпейте, — вновь эта злосчастная кружка со странным ароматом, Азула искусно игнорирует, будто и не услышала вовсе. — Абсолютно новый коктейль из целебных успокаивающих трав, рекомендован доктором, у которого наблюдалась ваша подружка, — на последнем слове Азула многозначительно выгибает бровь, с презрением поглядывая на старуху. — Чтобы принять правильное и взвешенное решение — вы должны быть в состоянии холодного рассудка, — ее тон мягкий, убаюкивающий. — Вот, принцесса, смотрите, это не яд, — Ли встает поодаль, обхватывает кружку своими раздутыми от старости пальцами, демонстративно делая глоток.       — Ты меня за идиотку держишь? — Азула сложила руки на груди, моментально осклабившись. — Может быть, для того, чтобы яд подействовал — надо выпить целую кружку! — а она фыркнула, дежурно подчеркивая собственное превосходство, что не могло не порадовать уже отчаявшуюся Ли. — Да и вес у тебя гораздо больше, для тебя этот глоток, что щепотка песка, неприятно, но не смертельно, — а Азула со знающим видом встает с кресла, приближаясь, выхватывая у старухи отвар.       — И откуда у вас только такие мысли? — покачала головой просиявшая Ли, узнавая свою принцессу. — Мы с Ло любим вас, — отважно признается, с невысказанной нежностью провожая каждое действие Азулы.       — Да за что же меня любить? — непонимающе хмыкнула, пожимая плечами.                   

*      *      *

      Взмах руки, томное непрерывное дыхание, что льется, подобно бешеному устью реки и с кончиков пальцев выбивается гвалт искр, что тотчас же засверкали неукротимыми язычками пламени. Пластичный оборот вокруг себя и магия в его руках заплясала новыми красками, обращаясь в пламенную пелену, что закружилась по воле его пальцев, обагряя движения. Аанг с замиранием сердца ахнул, наблюдая столь поразительный огненный танец. Бесформенные волны заскользили, покрывая точно облаком красного тумана, а затем огонь начал принимать образ самого настоящего дракона. Аанг вздрогнул, на секунду испугавшись, совращенный иллюзией, а затем громко ахнул, после чего рассмеялся, он ощущал, как пальцы в нетерпении покалывало, ему как никогда хотелось ощутить вес огня на собственных плечах, но Зуко не останавливался, собирая вокруг себя целую толпу зрителей. Аанг, не сдерживая восторга, обернулся к бесстрастно моргающей Тоф, хватая ту в столь ярком порыве:       — Здорово, правда? — она переводит на него бессмысленный слепой взор, но смотрела с точностью в лицо, поморщившись так, словно опробовала нечто очень-очень кислое. Тогда Аанг взглянул на остальных, надеясь хоть с кем-то разделить свою бурную радость, однако этого не произошло: Катара придирчиво сложила руки на груди, поджимая раздосадовано губы, тогда как рядом примостившийся Сокка поглядывал на все с опаской, сжимая пальцы на рукояти меча. Неужели их всех так пугало танцующее пламя? Никто не был в восторге, казалось и от того, что огонь проник вглубь их команды, в самое сердце, точно опасный неподконтрольный механизм, что грозился в одночасье взорваться. Аанг взглянул на размеренное и ничего не выражающее лицо принца, что, казалось, не замечал зрителей и вовсе, оставаясь верным лишь огню, с точностью солдата порождая новое движение, отчего трескучее пламя в его руках меняло оттенки, выбивая искры. Дракон закружился, завертелся, в одночасье открывая пасть, одаривая небеса фонтаном из пламени. Это было словно представление на одной из оживленных ярмарок, где Зуко охватывал чужие умы будоражащим шоу. Зуко, точно гипнотизер, что околдовал умы зевак, что уже готовы протягивать неосмысленно руки. В непрерывном танце, движения его ладони с оглушающим резким хлопком сходятся, и вихрь, в котором закружился его дракон — рассеялся, порождая мерцающий дождь из множества искр. Аанг взволнованно подпрыгнул, одаривая принца аплодисментами вместе с оживившемся Хару, пока Катара и Сокка так и остались непреклонны. Тоф лишь мастерит удивленное выражение, не в силах объяснить, что чувствовали ее зрячие пятки.       — Аж земля прогрелась… — только и смогла сказать, пока Аанг берет ее за руки и начинает хлопать вместе с ней.       — Что за цирк? — а Катара съязвила с едва заметной усмешкой, на что Зуко даже не обернулся, точно не услышал. Его гордыня — точно высечена из камня, что будто скала — возвышается над всем остальным — над тем, что людское, над тем, что бренно. Его невозмутимость лишь раззадоривает ее гнев, однако Катара не подает виду, с сомнением взглянув на брата, что вторил ее чувствам, но более растерянно.       — И это ты называешь магией огня? — оживился наконец Сокка, отпуская рукоять меча, нарочито разочарованно выдохнув, посматривая на принца исподлобья. — Думаешь, огненные зверушки способны победить хозяина огня в прилет кометы? — а Сокка провожает безразличный взор Зуко, что, казалось, не останавливался ни на ком. Он лишь высил в ответ на всю критику свой королевский подбородок, твердо уверенный в себе и несгибаемый в собственной правоте, — и это бесило, это раздражало пуще прежнего, подбрасывая в кострище ревности дровишек.       — Теперь понятно, почему его вышвырнули… — а Катара оборачивается к брату и демонстративно хихикает, надеясь вызвать у принца буйный приступ ярости. Они старательно его терроризировали, раскачивая выдержку, желая, дабы его терпение в одночасье пало — рухнуло, давая раздолье для их мародерств. Но Зуко остался безразличен, точно оглох, он потер руки, игнорируя всех, кроме аватара, что задевало…       — Меня не вышвырнули, — вдруг заговорил, упрямо не поднимая глаз, да так спокойно, да так размеренно, чем выводил из шаткого равновесия уже Катару — она сжимает от досады кулаки. — Я сам ушел, — он вдруг поднимает глаза, медленно отыскивая Катару, уголки его губ лишь слегка изогнулись в подобии улыбки. Он был неподражаем, восхитителен, что не осталось незамеченным, — сердце Катары забилось в бешенном ритме, она не могла унять участившееся дыхание и тот жар, что проступил предательски на щеках.       — Ты покраснела, с тобой все в порядке? — обратился к ней Хару, отчего Катаре стало еще более неловко, однако она вздохнула с облегчением, ведь, казалось, Зуко этого не увидел, он и Аанг сделали несколько шагов к обрыву, о чем-то увлеченно разговаривая.       — Д-да… я… — а она облизнула пересохшие губы, пока внутренний голос вибрировал, точно отпущенная тетива в руках лучника, и его стрела попала ей в цель — прямо в области сердца, протыкая легкое. Она хватается в ребра, словно пытаясь вскрыть грудную клетку, дабы достать мешающий компонент, что зарылся столь глубоко. — Надо почтить память Тео, — а Катара переводит взгляд на Хару, пока ее губы ошарашенно дрожат.       — Я с тобой, — Хару многозначительно кивнул.       — Тоф? — Катара находит ее взглядом, а та без лишних слов делает шаг, приближаясь. — Сокка? — она дежурно опрашивает каждого, все косясь на Аанга с Зуко, которым, казалось, не было дела до минувшей трагедии.       — Вы идите… — не отрывая взор от парней, загадочно протянул Сокка. — После случившегося… — вздохнул он. — Не могу, — он поморщился, но Катара понимающе кивнула, не собираясь наседать. — Я послежу за ними, не хочу оставлять их наедине… — голос брата показался Катаре подозрительным, однако она была согласна с его доводами, и не настаивая на своем — удалилась, окруженная небольшой свитой. Сокка дергано обернулся, удостоверившись, что сестра сгинула, он осторожно подкрался к принцу и аватару, словно пытаясь подслушать.       — Живот втяни, — а Зуко требовательно похлопал по животу Аанга, заставляя того напрячься, приняв боевую стойку. Аанг сжимает и разжимает кулаки, точно вторя за собственным сердцем, внимая каждому указу своего нового учителя: — Дыши ровно, дыши до такой степени, пока ноздри не обожжет огнем, — а Зуко странно выразился, но его лицо остается неизменным. Сокка примостился на холодный выступ, с интересом поглядывая на все происходящее. Зуко встал чуть поодаль, параллельно ученику, делая круговые взмахи, точно выверенные удары, которые тотчас же стал повторять Аанг. Аанг нарочито серьезно кивал и внимательно слушал, боясь оступиться и сделать что-то неправильно, он вел себя поразительно подобострастно, точно хотел угодить… точно нарывался хоть на незначительную, но все же — похвалу, — Сокка неприятно, его брови опускаются, придавливая веки, но весь его интерес будто застыл на самом Зуко, пока тот без устали направлял Аанга, то и дело указывая на недостатки. Время шло, а огонь так и не зародился, казалось, ни в душе, ни в сердце, и даже не в ноздрях Аанга, и чем больше его бесплотных попыток встречал мир — тем сильнее он отчаивался.       — Не понимаю! — резко опустил руки Аанг, плюхнувшись наземь, в этот момент выглядя самым настоящим ребенком: капризным и глупым. — Я битый час стараюсь, а у меня ничего не выходит! — возводит он кулак над головой, чтобы с силой приложиться о каменные полы храма, его лицо тотчас же искривилось и он закряхтел от мгновенно прострелившей боли. Он прижимает пострадавшую ладонь к груди, пока Зуко покровительски склоняется над ним, бросая тень на его согнувшуюся в печали и тревогах фигуру. Он поддерживающе кладет руку ему на плечо, с утешением улыбаясь:       — Это всего лишь начало… — такая простая фраза, но от нее Сокка почему-то бросило в дрожь.       — Я не чувствую огня, Зуко, точно его тепло заблаговременно покинуло мои легкие, — а Аанг с каждым словом все больше отталкивался, утопая в отчаянии.       — Хреновый из тебя учитель, принц! — а Сокка не удержался, дабы не вмешаться в столь красноречиво разворачивающуюся сцену. Зуко поднимает непонимающий взор, легким осуждением дотрагиваясь до Сокки, на что тот лишь ухмыляется, победоносно потирая руки. И Зуко был бы идиотом, если бы не улавливал коллективное настойчивое желание его грандиозного провала. Они все, возможно кроме самого Аанга — мечтали низвести Зуко до ничтожества, доказав ему это, бросив в лицо, точно перчатку.       — Ты не впускаешь огонь в себя, — Зуко протягивает Аангу руку, помогая встать. И они продолжили кропотливую тренировку, Зуко то и дело взмахивал пламенем, точно красками, размазывая о бесцветный небосвод, — Сокка задумчиво огляделся. С тяжким вздохом собирая волю в кулак, Аанг с новыми силами, подгоняемый возродившимся энтузиазмом — вторит всем наказам принца, стараясь изо всех сил, и чем больше Аанг старался, тем слабее и неуверенней становились его действия, тем темнее и беспросветней — небо.       — Я так больше не могу! — разочарованно опустил голову Аанг, приподнимая распахнутые ладони, заставляя Зуко напрячься, пока Сокка, затаив дыхание — поджидал, что же будет дальше.       — Ты сам блокируешь свои силы, — а Зуко повысил голос, да с такой обиженной интонацией. — Отчего-то ты сам не желаешь обучаться огненной магии! — упрек, от которого Аанг вздрогнул, на его лице воссияло невинное детское выражение. Сокка все понял, опуская взор, не считая позволительным вмешиваться — это путь Аанга, он должен сделать это сам.       — Не знаю, Зуко… не знаю, — а Аанг морщится, на его незрелом лице полегли взрослые морщины, он точно состарился в один миг, однако раскололся под пристальностью: — Когда-то давно я причинил вред этой магией… — и чем смелее размыкались его губы, тем больше вины и стыда он испытывал, закрываясь в себе.       — Катара уже давно простила тебя, — а Сокка вмешался, желая поддержать друга.       — Но ведь я себя не простил! — а Аанг покачал головой, тяжело вздохнув. — Я вижу огонь лишь только как очаг боли и разрушения, когда-то давно я поклялся, что не стану изучать эту магию. Твердо решил, что она мне не нужна, что я справлюсь без нее… — чистосердечно сознался, вызывая недоумение у слушателей. Сокка и Зуко переглянулись, но ничего не сказали.       — И что же мы будем делать? — покосился на него принц, складывая недовольно руки на груди, ведь, казалось, все было впустую, прямо как когда-то уроки Айро по изучению молний. Зуко ненароком увидел себя в мальчишке, однако не испытал ничего, кроме презрения…       — Есть еще кое-что… — Аанг отстранился от Сокки, благодарно кивнув, оборачиваясь к Зуко. — То, что я должен сказать, то, чего не говорил еще никому, словно ждал именно тебя, и сейчас, глядя на звезды, я понимаю, что духи уготовили нам встречу. Все не случайно… — Аанг заговорил, окрыленный неким божественным чувством предрешенности, словно испытал от этого истинное сакральное наслаждение. Зуко в предвкушении сглотнул, не зная, что и думать, во спасении он взглянул на Сокку, но тот лишь пожимает плечами, изъеденный сомнениями.       — Я слушаю, — а Зуко сказал это с налетом поразительной галантности, отринув любые колебания. Он всем своим видом показывал, насколько сильно заинтересован в аватаре, готовый подставить ему плечо, выручить из любых передряг — все что угодно, только бы стать ему нужным.       — Тогда, в Ба Синг Се… — Аанг опустил голову, боясь порицания. — В катакомбах, когда я и твой дядя, — на одном упоминании Айро у Зуко зашлось дыхание. — Мы были вместе, отправились на поиски вас с Катарой, он сказал мне одну важную вещь. Тайну… — шепотом, точно их подслушивают — добавил.       — И что же он сказал? — а Зуко аж склонился, осев на одно колено, заглядывая Аангу в глаза.       — Он сказал, что духи покарают его за длинный язык, но он не может по-другому, — а Аанг тянет, а у Зуко глаза все округляются и ширятся, в нетерпении переставая моргать. — На Островах Солнца остались настоящие огнедышащие драконы, и что они покажут мне истинную сущность огня… — Сокка и Зуко синхронно ахнули, Зуко в задумчивости отводит взгляд, пока его плотно сжатые губы рисуют тонкую линию. — Я долго жил с этим, не в силах примириться с мыслью о покорении огня, но вот появился ты, и словно пророчества — сбываются мои мечты! Мечты о встрече с драконами! — а Аанг вцепился ему в предплечья, точно умоляющий, пока Зуко так и остался в загадочном отрешении, будто что-то в словах Аанга причинило ему незримое увечье. Наверное, Зуко тронут откровением Аанга, но грубо предан скрытностью дяди, тот предпочел ему аватара… — и тут Сокка посерьезнел, поиграв тяжелыми бровями.       — И с чего это дядя не поведал тебе об этом? Не уж то не доверял? — а Сокка ловит принца, казалось, на чем-то очень сокровенном.       — С чего ты взял, что он не поведал мне об этом? — а Зуко моментально вперивает в него острое негодование, пока на лице застыло нечитаемое выражение. Зуко отряхивает колено, выпрямляясь во весь рост, посматривая на обоих сверху-вниз, таинственно помалкивая, точно о чем-то думая.       — У тебя на лице все написано! — а Сокка точно карманник — достает из-за пазухи нож и в самый неподходящий момент нападает. Зуко понадобятся мгновения, чтобы собрать себя по осколкам воедино.       — Ребята! — злится Аанг, вытягивая руки, стоя между ними, точно разнимая еще не начавшийся бой.       — Это замечательно, что теперь не я один несу твердь этой тайны, — а Зуко с облегчением выдохнул, оперевшись о камень рядом с Соккой, покосившись на того с облегчением, на что Сокка растерялся, не веря в услышанное.       — Так и ты тоже знаешь? — обомлел Аанг.       — Конечно, это же мой дядя, — усмехнулся. — Еще во время наших странствий, когда сильно подвыпил — он рассказал мне, но только по секрету… — закивал принц, обезоруживающе посматривая на Аанга.       — По секрету всему свету, получается? — почесал затылок Сокка, утонув подбородком в ладони.       — Раз он сказал об этом только тебе и только мне, получается, он хотел, чтобы мы отправились туда вместе, словно он все знал с самого начала… — а Зуко коснулся указательным пальцем губ, оглядывая смеркающийся небосвод. — Думаю, это и есть ответ на вопрос, почему ты не можешь освоить огненное мастерство. Духи хотят, чтобы мы узрели драконов, а они, как вы должны знать, — осмотрел их с таким видом, словно те дети малые. — Прародители огненной магии у всего человечества…       — Я давно замечал, что судьба словно идет по одному сценарию… — Аанг всерьез задумался.       — Ты серьезно? — фыркнул Сокка, обращаясь к Аангу. — Да он же дурит! — указывает так несдержанно в сторону принца.       — Я не Дурит, я Зуко, — а Зуко растянул губы в усмешке, показывая ряд ровных белесых зубов, призывая сына вождя с треском проиграть.       — Ой-ой, как смешно! — нарочито хохочет Сокка, чтобы в какой-то момент отринуть ребячество и с полным негодованием взглянуть на принца. — Аанг, не слушай его, мутный он какой-то…       — Ты так говоришь от ревности, ведь меня коснулся Дух Луны, — а принц не растерялся, быстро найдя что ответить, и вот они уже почти накинулись друг на друга, пока их взгляды метали молнии.       — Ну хватит! — топнул ногой Аанг и тот камень, на котором они сидели — резко исчез и они оба повалились наземь, больно ударившись. — Вы просто невыносимы! — а он отчитывал их, точно сварливых детей. — Я и Зуко отправимся на поиски драконов, Сокка, — его твердая решимость заставила Сокку поникнуть. — Вам там всем делать нечего, вы все равно не собираетесь покорять огонь, а жертвовать вами я не хочу, ибо драконы опасные существа, и неизвестно, как отреагируют на такое количество чужаков, тем более, которых не наградили магией огня, — он на одном дыхании выпалил эту тираду. — Катара убита смертью Тео, Сокка, будет лучше, если ты присмотришь за сестрой…       — Аанг, он может оказаться предателем и убить тебя прямо в разгар путешествия! — не выдержал Сокка, вскочив с места, точно ревнивец — топая несогласно ножкой, пальцем тыча в сторону Зуко. — Он притащил с собой какую-то странную маску! — наконец сознался, на что Зуко лишь обворожительно расхохотался. — А что смешного я сказал? — упрямится, нависая над ним, не переставая задирать.       — Ты думаешь, я не справлюсь с Зуко? — а Аанг оскорбился, не желая чувствовать себя слабым. — Я обладаю тремя стихиями, против его одной, — а Сокка задел Аанга за больное, заставляя того лишь сильнее желать доказать обратное.       — Я устал говорить, что моя семья мне враги, — Зуко неуклюже встает с колен, отряхиваясь. — Я для Озая конкурент, — а его самоуверенность внушала восхищение, Сокка аж отступил.       — С чего это? Ты же не его сын! — Сокка не отстает, подбоченившись, точно принявшая боевую стойку цапля.       — Ну формально-то его! — а Зуко посмеивается. — Документы и то, что на бумагах — имеет особую силу, понимаю, что вам там — живущим в иглу не понять, и все же… — а его острый язычок бьет, казалось, ниже пояса. — Да и вообще я имею право претендовать на трон с большим преимуществом, дядя стар, но даже если и отыграть назад — дядя истинный наследник, что откажется от трона либо в мою пользу, либо же за неимением преимуществ. В стране плохо к нему относятся, — качает головой. — Я последний сын Азулона, а Озай — подлый узурпатор, — он расставил все в том порядке, который был выгоден лишь ему. — Все оспаривается.       — Почему вы скидываете со счетов Азулу? — вмешался в разгорающиеся дебаты Аанг.       — Она женщина! — резко отбросил Сокка, не отводя взора от Зуко.       — Нет, дело не в этом, — лаконично пояснил принц. — Сомневаюсь, что Озай действительно когда-то передал бы ей полномочия, он ею очень дорожит, рискуя нехотя. Его вылизанный ферзь, он до последнего будет держать ее позади, у Азулы мало преимуществ на трон, и отец это знает… Особенно теперь, когда я знаю, кто мой настоящий отец, остается свергнуть Озая, победив в этой войне, и его тирания закончится! — воодушевляюще заключил.       — Быстрей бы, — поджимает губы Аанг.       — Азула знает, чей ты сын? — не отступает Сокка.       — Думаю, нет, — а Зуко не выглядел встревоженным, он выглядел так, словно его все происходящее лишь забавляло.       — Почему? — сощурились глаза Сокки.       — Потому что у моей сестры встанет вопрос о собственной родословной, а Озай почему-то бережет ее от этих знаний…       — И зачем ему это?.. — схватился за голову Сокка.       — Может, потому что он сам не уверен в отцовстве Азулы? — с сомнением покосился на Зуко Аанг.       — Именно, — в подтверждении своих слов качнул головой Зуко. — Озай сам не уверен, кто ему принцесса: дочь или сестра? — после этих слов их заволокло странным жутковатым молчанием, все заговорщически переглядывались, боясь сказать хоть слово.       — Надо об этом рассказать всем! — злостно вскрикнул Сокка.       — Нет! — резко воскликнул Зуко, хватая Сокка за плечо. — Я убью тебя, если ты это сделаешь, — он прошипел, точно кобра.       — Это может бросить тень на всю династию, — понимающе отозвался Аанг. — Не нам решать, что правильно, а что нет. Я не хочу навредить Зуко, еще совсем немного — и он станет одним из нас, Сокка, и вы подружитесь, не стоит отдавать гневу бразды правления, — усмиряющим и таким размеренным голосом пояснил Аанг.       — Ты что, рылся в моих вещах? — вдруг резко сменил тему Зуко, приподнимая бровь, на что Сокка резко в смущении раскраснелся, на что Аанг удивленно поморщился. — Ты там что-то говорил про мою маску… — а от этих слов Сокка еще пуще порозовел, не зная куда приткнуть взор.       — Вот еще, эта дрянь валялась, я лишь подобрал ее, — не смущаясь врет, на что принц только устало выдохнул.       — Хватит нести чушь, я спрятал ее, ее никто не мог найти, — а Зуко разочарованно закатил глаза, чем вводил в исступление, замешательство, что роилось, точно черви, брошенные за ворот.       — Это бред! — только и смог воскликнуть в свою защиту Сокка.       — Ты рылся в моей комнате! — а Зуко настойчив, от одного его негодующего взгляда Сокка плавился, точно лед на знойном летнем солнце.       — Сокка, это правда? — в изумлении делает шаг вперед Аанг, не в силах подобрать слова в оправдании друга.       — А что, если у него какое оружие или какой яд припрятан, я все же не доверяю ему! А вдруг он ведет переписку с дворцом! — а Сокка быстро нашел что сказать в свое оправдание.       — И все же… — а Аанг строг, но справедлив. — Я спрашивал каждого из вас, вы все согласились принять Зуко, а теперь устраиваете обыск с пристрастием! — а Аанг закрывает лицо руками, отворачиваясь, не зная, как избавиться от столь ироничного чувства стыда, что охватило его за собственного друга.       — Ничего, я не злюсь, — понимающе просиял Зуко, кладя Аангу ладонь на плечо, отчего Сокка в бешенстве готов был взвыть.       — Ах ты…— хотел выругаться, однако совесть не позволила и дальше делать Аангу больно, ведь что бы Сокка не сказал или не предпринял — все оборачивалось против него. Несправедливо!

*      *      *

      Вода, теплая, топкая и для заледеневшего от печалей тела — раскаленная, Азула проводит рукой по застывшей глади, и дрожащая рябь всколыхнула, казалось, даже ее саму. Принцесса бесцельно оглядела одинокую ванну, что примыкала к ее покоям, глаза тонут в больших витражных окнах, за которыми сплошная тьма. Глаза слипаются, измученные горечью слез, однако плакать было не под силу, словно что-то внутри не давало этого сделать, оставляя после себя глубокое разочарование, что словно голодная дыра — поглощало любую радость. Принцесса не могла отделаться от ощущения, что ее погребли под толстым слоем земли, точно захоронили, ведь ничего живого, как будто бы в ней — не осталось. И сколь бы сильна не была ее злоба, прямо сейчас она уступала горькой печали, что словно пушистый мягкий снег — накрыл покрывалом. С виду безобидный и такой мягкий, а на деле колючий, промозглый и впивающийся в распаренную кожу, точно гвозди. Азула взмахивает рукой в воздухе, а затем, потопляя в воде, повторяет тоже самое на глубине, чувствуя, как тяжело и несуразно рука двигается. Азула словно в одночасье застыла где-то между миров, пагубно остановившаяся в шаге от неумолимой пропасти. Отношения с Зуко оказались настолько же роковыми, насколько и отравляющими, после себя он оставил лишь пепел выжженных земель, а вместо аромата цветов — прогорклый смрад гари, и вместе с тем желание увидеть его не угасло. Она не могла отделаться от мыслей о нем, сколько бы не пыталась, желая получить от него хотя бы весточку, хоть что-то, что выдало бы его присутствие, его заинтересованность. Но — нет. Ничего. Она тонула в череде бессмысленно сменяющихся суток, что тянулись умиротворяюще долго, как казалось Азуле — бессмысленно. Ее жизнь за одно мгновение померкла, теряя краски, оставляя далеко за стеной чего-то живого и яркого. Он был огнем ее чресел и грязным желанием, что совокуплялось с животным и первобытным страхом. Недооценила она его… а ведь он казался таким жалким, таким ничтожным и слабым… кто бы мог подумать, что этот несостоявшийся червь способен прогрызть в ее сердце и разуме дыру, подобно тому, как тот поступает с яблоками. Он напитался ею, даря взамен всего себя, прираскрывая шлейф тайн, которые так амбициозно хранил. Он был всем и ничем одновременно, когда его нет — его безумно хочется, когда он рядом, в ней клокочет желание — поработить. А он строптивый, а он непреклонный, но вместе с тем — мягкий, отчего кажется слабым… сильней него, казалось, Азула не встречала никого на этом свете, — она была в плену его образа, не выпуская скопившиеся воспоминания, мусоля и лелея, собирая по крупицам, жадно наслаждаясь снова и снова. При мыслях о этой безудержной близости, что охватывала их точно безжалостный огонь — вода в ванной тотчас же нагревалась, вторя взыгравшейся похоти, но стоило принцессе подумать о том, что он так бессердечно ее бросил — вода остывала, практически леденея. И вот ее кожа покрывалась мурашками, а ей все не оторваться от столь бессмысленной игры беспечного разума. Она не ела, только пила, за весь день не встала даже с кровати, ее голова, точно набита соломой — слегка побаливала. Она словно в одночасье стала бесполезным страдающим комком. Она не вышла поприветствовать отца, не пошла на тренировку, забыла о Нигихаями и отказала Тай Ли во встрече, отмахнулась от Мэй и закрылась в своей комнате. Она нехотя разгибается, меланхолично прикрывая веки, кутаясь в мягкий бордовый халат, наматывая вокруг волос жесткое полотенце, оно моментально стягивает пряди, делая немного больно, а Азула бредет, преисполнившаяся печали, — прямо к своему распростершемуся трюмо, что одиноко за ней наблюдало. Она садится напротив зеркала, пуская отрешенный взгляд на свое блеклое отражение, находя одни лишь недостатки. Она касается тугого узла, которым скрутилось полотенце, освобождая еще влажные волосы. До нитки промокшее, оно со шлепком валится на ковры, пока Азула изъеденными горем глазами точит себя саму, будто надеясь, что отражение заговорит, надеясь, что та девочка напротив даст ей столь страждущий ответ, на не просто вопрос: почему? Почему он с ней так поступил? Она лишь едва обернулась, стоило двери в ее покои приоткрыться и впустить незваного гостя. Принцесса сделала вид, что ничего не заметила, не в силах отринуть больные мысли, считая себя жалким насекомым, которому тотчас же стоит убиться. Она касается ладонью собственного лба, изможденно опираясь, устало понурив глаза, лишь легкое касание, что прошлось по влажным чувствительным волосам — дает телу приятную истому. Чьи-то руки осторожно бегут расческой по всей длине, распутывая небольшие колтуны, а от столь откровенной заботы ее глаза заблестели, безвольно наливаясь слезами, а она удерживает их, тяжко вздыхая.       — Я пришел проведать тебя, — его бархатистый, но такой приятно низкий голос, пугающе прогремел где-то над ухом. Азула встрепенулась, не веря. Она неохотно убирает руки от покрасневшего лица, тотчас же ахнув.       — Папа? — ее сухие губы с надеждой отозвались, она желает обернуться, а он зажал ее голову ладонями, точно тисками, запрещая шевелиться. Она сжимает губы, все же расслабляясь, давая ему возможность продолжить.       — Старухи сказали, что только я способен тебе помочь, — а он говорил размеренно, но с какой-то внутренней болью. Азуле захотелось съязвить, но она испугалась, что папа тотчас же покинет ее, она стерпела его взгляд, что отразился в подсвеченном отражении.       — Я чувствую себя виноватой, — а она заговорила и при виде его строгих ладных черт, ее голос пронимает неуверенность. — Я доверяла ему… — а она качает головой.       — Я не просто так когда-то вышвырнул его из дворца, но ты не послушала меня и впустила эту мерзость обратно, — его движения стали грубее, причиняя боль, отчего Азула поморщилась, а он продолжил разглаживать ее влажные волосы. — Я знаю, что это твоя прихоть, даже не отпирайся, тебе нравится делать мне все наперекор, — он отложил расческу, касаясь скользких прядей, что рассыпались в его руках, за мгновение высыхая.       — Но ты же сказал… — а она хочет начать вспоминать его указ о поимке аватара и все такое, но он жестом приказывает ей замолчать, разочарованно на нее посматривая, отчего в груди все сжалось.       — Я сказал это ему, а не тебе, думаешь, Джао просто так следовал за ним хвостиком? — а губы Озая в угрюмой ухмылке подёрнулись, пока она смотрела на него раскрыв губы, ошарашенная признанием.       — Он должен был не дать ему претворить в жизнь твое обещание! — и тут Азула почувствовала себя полной дурой, вдобавок еще и подлой предательницей. — Но почему ты не сказал мне? — разочарованная, злится.       — Не думал, что вы подружитесь… да и Джао действовал лишь по собственной гордыне, мне почти ничего не пришлось делать, — он взглянул на нее открыто, а от этого взгляда становится не по себе, он продолжает сжимать ее волосы, а сердце забилось быстрей, стоило ощутить болезненное натяжение.       — Я… — пытается в свое оправдание.       — Дворец полнится самыми разными слухами! — сверкнули его глаза, да так деспотично, да так пугающе, а затем эта боль, что пронзила всю голову, стоило ему так грубо притянуть ее к себе.       — Ау! — оборачивается и смотрит воинственно, вцепляясь ему в руку, требуя отпустить. — Ваше сиятельство, ну вы же не настолько глупы, чтобы верить всяким там слухам? — а она видит в его глазах что-то, что должно бы пугать, однако ее это лишь дразнило, заставляя идти напролом.       — Я повидал в своей жизни очень многое… меня уже мало чем можно было удивить, и ты не удивила, — он был строг, очень отстранен, но в тоже время обворожителен. — Знаешь ли ты, кто такие на самом деле Ло и Ли?       — О Духи, неужели отравительницы Азулона? — а она деланно удивляется, прикрывая пальцами уста, Озай смотрит пристально, его бровь саркастично ползет вверх, ему смешно, но он не поддается, оставаясь серьезным.       — С чего ты взяла, что Азулон был отравлен? — от его вопроса стынет кровь в жилах, по нему излишне сложно выловить истину, Азула терялась в догадках, провожая каждое его действие, желая, чтобы он остановился и всмотрелся в нее так, как ни в кого и никогда. — Он не был отравлен, — странное, вырванное из контекста пояснение, что навевало жути, повисая в воздухе, порождая лишь напряжение.       — Ло и Ли — сиделки Азулона? А потом наши с Зуко няньки? — хоть в ее глазах и читался с надеждой вопрос, однако она говорила утверждающе.       — Почти, — наспех пояснил. — Они Азулоновы сестры, — своим признанием он ошарашил ее, отчего принцесса аж села на место. — Внебрачные дочери Созина, близняшки, что родились от одной безродной служанки. Азулон терпеть их не мог, никогда не дружил, всегда скрывал их родство. Когда ты была в гостях на Угольном Острове, вы останавливались у них дома — это подарок Созина. Там они провели все свое детство и отрочество, отлученные долгие годы от двора. Все изменилось, благодаря Айро, он часто, в перерывах между военными действиями, отдыхал в нашей семейной резиденции, там он и сдружился с близняшками. На тот момент он знал, мы все знали, но не говорили… — а Озай отошел чуть поодаль, остановился и посмотрел куда-то вдаль, туда, где располагалось большое витиеватое окно, он застыл в молчании, пока Азула пыталась оправиться от услышанного. — Они наставляли твою мать, — после таинственной паузы продолжил. — Айро проложил старухам путь ко двору, но они навсегда оставались для Азулона бастардками, он относился к ним как к служанкам… а я так и не признал их.       — Это неудивительно, — а Азула дерзко вскинула подбородок, словно была согласна.       — Думаешь? — а губы Озая строптиво поджались, руки сомкнулись, переплетая задумчиво пальцы. — Ты моя дочь — лишь потому, что я тебя признаю, — строго и очень больно ее осадил, отчего принцесса, обольщенная, даже опустила глаза. — А вот от Зуко я уже отказался, я соберу совет, на котором получу поддержку в признании его не соответствующим, и просто вычеркну из нашей семьи, — методично и посредственно пояснил. — Хочешь последовать за ним? — на этих его словах ее аж всю затрясло, рука сжалась на спинке стула, она вскочила с места, подбегая, вцепляясь в его мантию, точно желая вразумить.       — Моя мать — твоя жена! — а принцесса аж в непонимании оскалилась. На словах о жене, Озай, кажется, хотел что-то сказать, однако осекся, его рука прижалась прямо туда, где всего недавно алела глубокая рана. — Что с тобой? — а Азула с волнением делает свои прикосновения мягче, накрывая его руку своей.       — Рана затянулась, а боли остались… — он сказал это с таким тяжким бременем. Она попыталась ему помочь, но он вытянул руку, требуя свободы. Невидимая рана, точно застрявшее внутри лезвие — мучило его, да так непредсказуемо, да так долго. Он с поразительным мужеством скрывал то, какими страданиями истерзаны его тело и дух, Азула отступила, но не отстранилась, так до конца и не понимая, к чему ведут странные провокации отца, неужели он считает ее причастной? Неужели оттачивает на ней мастерство манипуляций? Что он всеми этими угрозами желал показать? — Азула хотела от несправедливости разрыдаться, да вот только где-то внутри она понимала, что просто не могла себе этого позволить, одно ее неверное слово или взгляд — тень сомнения поляжет и на ее фигуре.       — Тебе нужно отдохнуть, ты еще слишком слаб, — а она берет его за руку, огибая крепкой хваткой запястье, несмотря на всю грубость и сопротивление. Азула изо всех сил старалась растопить образовавшийся в их отношениях лед, однако отец не поддавался. Упрямец! — стиснулись ее зубы.       — Я в порядке, — он вдруг обернулся, его взгляд слегка потеплел, он посмотрел на нее так пронзительно, так открыто, что это не могло не задеть. — Я рассчитываю на тебя, Азула, — эти слова, словно дерзкие путы — резко вытащили ее со дна тернистого горя, в котором, казалось, ее уже успел похоронить Зуко. Она кивнула, не разжимая пальцев, желая оставаться с ним наедине и дальше, так безрассудно мечтая удержать возле себя. Удержать того, кто без конца ускользал, точно песок сквозь пальцы, — на ее лице полегла решимость.       — Ты ведь подозреваешь меня, — схватилась она за его плечи, пользуясь его слабостью, дергая на себя, он присогнулся, сжимая зубы от пронзившей его внезапно боли. — Какую игру ты ведешь? — приглушенным низким тоном шепчет, а лицо его в презрении окаменело, у него было множество шансов отстраниться, но он этого не сделал.       — Мне есть в чем подозревать тебя? — холоднокровный и равнодушный тон, чем он моментально выводит ее из себя.       — Нет! — она не просто прокричала это вслух, это вырвалось из ее груди раньше, чем она успела обдумать.       — Это надо доказать, понимаешь? — по его непроницаемому лицу было трудно что-то понять наверняка, особенно — о чем он действительно думает. Ее взгляд обескураживающе забегал по всему его лицу, его слегка тронутые сединой волосы, грациозно спали с его плеча, однако принцесса не произнесла ни слова. — Ты сделала мне очень больно, Азула, — а он заговорил искренне, но очень сухо, в его голосе плескалась загадка, а еще очевидная и такая яркая — обида. Ее мысли хаотично разбрелись, она и не знала с чего начать, ощущая свою чрезмерную беспомощность и зависимость. Все решало его слово, на кону стояла не только ее честь, но и ее жизнь. Ей не составило большого труда понять, что отец знает что-то со слов Зуко, что-то заставило Озая перемениться. — Знаешь, к чему все идет? — от всей серьезности, с которой он на нее посмотрел — по телу россыпью разбежались мурашки. — Теперь он примкнет к аватару, чтобы с его помощью взойти на престол. Аватар сильный союзник, его слово может решить многое, ты хоть понимаешь, в какое положение себя загоняешь? — ее поразило, что из всего этого многообразия он выделил лишь ее одну, словно его жизнь не была столь ценна, как ее. Наверное, он никогда себе в этом не признается, но то, что она заставляла его чувствовать — из самых недр его черствого сердца — стало находить свет, пробираясь со дна. — И теперь, если мы проиграем, нас ждет забвение!       — Это ты его напугал своей женитьбой! — а она откинула волосы с плеча, находя отца пугающим.       — Зачем ты вообще его притащила?! — а он наконец сорвался, повысив голос, тотчас же зарываясь пальцами в свои волосы. Она вздрогнула, а он молниеносно отвернулся, словно сделал что-то неподобающее.       — Мне казалось, что он принесет больше пользы в наших руках, чем эти его скитания, в которых он все портил… — а она лишь спустя затянувшуюся паузу, нашлась, что ответить. — Я хотела держать его подле себя, — на ее глазах снова выступили слезы, она приподнимает взгляд, очерчивая высокие потолки, слезы, словно капли дождя — пали на ее холодные щеки. Озай так и не обернулся, так и не взглянул, смиренно принимая услышанное.       — Я лишь подозревал твоего брата в измене, за его эти походы к Айро, но во мне оставалась надежда… — Озай заговорил, даря ощущение мимолетной близости, по которой так соскучилось сердце. — А затем эти грязные слухи… — он лишь недовольно покосился на нее, однако остался холоден, скрытен. — Выход был только один: либо отослать тебя в Царство Земли, либо женить твоего брата, я выбрал второе. В общем-то я и подозревал, что именно здесь Зуко себя проявит, но, чтобы посметь напасть на меня… мне казалось он просто сбежит или же отравит невесту, после чего я провел бы расследование, что доказывало бы его вину… — он запнулся на полуслове, поймав ее обескураженный взгляд.       — Ты в любом случае планировал от него избавиться, — у нее задрожали губы, ведь она ощутила себя причастной к предательству не только отца, но и брата. — А я тебе помогала… — отводит взор, а он подходит ближе, касаясь ее щеки, стирая обрисовавшиеся слезы, ему жаль, но другого выхода не было.       — Видимо, да… — кивнул, оборачивая к себе. — Завтра же на собрании я объявлю Зуко преступником на всю страну, навсегда лишая титула за предательство, — он говорил, крепко сжимая ее лицо ладонями, в этот момент его взгляд показался ей безумным, она задышала чаще, пока сердце подскочило практически к горлу, отстукивая в висках. — Его кара — смерть. И прошу, — прислоняет указательный палец к ее дрожащим губам, пока глаза ее вновь роняли слезы, — не спорь со мной хотя бы сейчас. У меня нет на это времени, — он приблизился, прижимая ее, страждущую, — к груди, оставляя на ее виске долгий поцелуй.