Последний хозяин рек

«Умей из всего извлечь пользу, а потом забыть»

             — Принцесса… — загадочно протянул Зецу, стоило ей в спешке отворить дверь, — она на одном инстинкте вздрогнула, хоть и попыталась это скрыть. Взгляд его коварных глаз прятался за тенью, что отбрасывали поля шляпы. Он был высок, почти также, как ее отец, — Азула задирает подбородок, однако губы ее кривит недовольство, — он протягивает руку, сопротивляясь, не давая ей своевольно захлопнуть дверь.       — Что вам надо? — без стеснения огрызнулась, не в силах смириться со странным двойственным чувством, что охватывало близ этого мужчины. У него тяжелый проницательный взор, а еще завидное упорство, граничащее с невежеством.       — Я пришел поговорить, — он намеренно обрывает на самом интересном, вот только вместо любопытства, вызывает презрение. — Прошу, — утвердительно кивнул, с силой толкая зажатую меж ними дверь, не моргая, преследуя бесстрастным лицом. — Это не займет много вашего времени… — а он настойчив, напирает, а она уже слабо сдерживает оборону, давая слабину, столь откровенному нахальству.       — Говорите здесь! — дерзкий приказ, а с лица не сходит высокомерие, что он галантно игнорирует. — Я спешу, вы поймали меня именно в тот момент, когда я собиралась покинуть дворец, — она заговорила, не опуская глаз, не выпуская его из внимания. Она одернула себя, не желая оправдываться, однако он чувствовался стальным, лишь на первый взгляд — понимающим, тогда как в остальное время — напрочь отсутствующим.       — Я настаиваю, — а его рука властно давит, перчатка с хрустом сжимается, заставляя дверь жалобно скрипнуть. Принцесса скалится, воодушевляясь от такой поразительной бестактности.       — Говорите здесь! — она закатывает глаза, растворяясь в своем коронном амплуа, что, казалось, не имело над ним никакой власти. Он посматривал так, как смотрят лишь на бесправных и тупоголовых Джу Ди, но никак не на величественных принцесс, никак не на дочь самого Хозяина Огня.       — Хотите, чтобы слухи множились? — а он склонил голову, с хитрым прищуром настаивая, заставляя Азулу инстинктивно отступить, она ощутила сквозящую от стен — опасность. Он слегка подтолкнул дверь, проходя невозмутимо вглубь, обшаривая взглядом с непростительной дерзостью — всю ее комнату, на что принцесса лишь терпеливо злилась.       — Действительно, а так слухи не умножатся? Вы прямо сейчас нагло и без приглашения ворвались в мои покои, какая неслыханная дерзость… — а она с каверзным намеком ядовито поддернула, тотчас же опуская глаза, манерно разглядывая собственные ногти, стоило ему бросить взор через плечо. — Уже приперло? Не можете скрывать своих чувств? — а этот колючий флирт ставит его в неловкое положение, на нем взыграло такое выражение, которое она всегда мечта узреть на собственном отце — он был в смятении, она тонко задела его за живое.       — Вижу, вы в здравии, раз у вас хватает наглости отпускать столь скабрезные шуточки, — а он вдруг впервые хохотнул, прикрывая кулаком уста, пока она чувствовала себя хозяйкой сложившейся ситуации, бесцеремонно, преисполненная грации — приближаясь.       — Вы даете повод! — хлесткая фраза и она уже возле него, посматривает с вызовом и разыгравшимся весельем.       — Я по делу, — наскоро отступает, отворачиваясь.       — Я вас внимательно слушаю! — а она аж будоражится, загоняя его в угол, чем он моментально напомнил Зуко.       — Озай говорит, — начал было, а ее резануло его столь фривольное обращение к самому королю, она хотела была съязвить, но не успела, ведь он продолжил: — ты доставляешь проблем так же, как Зуко, — нарочитая спесь с ее лица мгновенно исчезла, точно фарфоровая маска — разбиваясь. Азула попятилась, не веря в услышанное, еще никогда ей не было столь волнительно и страшно, как сейчас, особенно от чувства собственного бессилия. Ее переполняли противоречивые чувства, она не могла понять, почему этот неверный, этот провинциал ведет себя так, словно он ближе королю, чем она. Словно он его отец, а не ее!       — Когда настанет время, ему придется это как-то решить… — страшная фраза прогремела над ее головой, точно скользнувшее лезвие гильотины. — Поэтому будь предельно осторожна, поняла? — делает к ней шаг, а она, казалось, не слышала более ни единого слова, особенно той галантности, которой расцвел его голос. — Озай приглядывает за тобой, ищет, за что бы зацепиться. На будущее — с ним нет смысла состязаться, он очень силен. У него по всему миру связи…       — Но Зуко… — а Азула хотела было возразить.       — Это все ты, это все твоя вина. Ты делаешь Озая слабым, и он это знает… — пророческий леденящий шепот, от которого волоски на затылке зашевелились. — На кону стоит многое, поэтому поверь — он пожертвует всем, даже тобой… На твоем месте, я бы ему не доверял, — запугивает, стращает, заставляя сомневаться.       — Ты лжешь! — взбеленилась, сжимая пальцы, ощущая темный шлейф, что следовал за этим Дай Ли.       — Озай старается быть справедливым, даже к тем, кто этого совершенно не заслуживает, — окинул ее придирчиво, поморщившись. — Он отдал мне приказ нарыть на тебя компромат, что доказывал бы твое предательство, — на этом признании его глаза застыли, точно остекленели, лицо разгладилось, поддернутое мрачным удовольствием, он желал ее слез, ее горечи, наверное, хотел, чтобы она пала ему в ноги, моля о пощаде. Однако, она сохранила самообладание, мужественно выстояв его непростительную грубость. — Я, конечно же, не буду этого делать, принцесса… — она ощутила в его голосе откровенный шантаж, опасность, но он не предоставил ей условий, отпуская с миром, ставя свою фигуру в центре поля, негласно побеждая. Азула сглотнула, однако не опустила самодовольного лица, горделиво посматривая, точно все его слова для нее нечего не значили. — В некоторых вещах я не понимаю Озая, — ее все без конца коробило то, как он о нем говорил, с каким, как ей казалось — неуважением и невежеством, она хотела осадить его, однако дала продолжить мысль: — Почему он не убил Зуко с самого начала, когда тот еще был ребенком… — Азула распахнула веки, точно что-то вспомнила, ее брови нахмурились, не веря. — Однако, у меня нет семьи, нет детей, возможно, мне не понять… — он сказал это исключительно возвышенным тоном, считая себя лучше, сильнее и свободнее, точно видел что-то такое, чего не могли другие.       — Вы закончили?.. — процедила сквозь зубы, посматривая исподлобья.       — Берегите себя, — его сапоги со стуком соприкоснулись, он склонил голову также молниеносно и отточено, как и все его действия, чтобы в одночасье развернуться и начать удаляться, но перед тем как покинуть ее, он внезапно остановился: — Я бы хотел вам служить… — это прозвучало как тончайшее сомнительное признание, от которого принцесса поежилась, чувствуя себя грязной.

*      *      *

      Катара ринулась к Аангу, обвивая его шею, скользя по лопаткам, пока ее лицо грозно косилось на рядом стоящего Зуко, что будто изваяние — даже не дрогнул, с упрямым терпением выжидая. Казалось, он даже не замечал присутствующих, он словно даже в толпе оставался один, а разум его — блуждал где-то далеко за пределами досягаемости. Он словно жил где-то не здесь, оторванный от реальности, погруженный в собственные думы. Аанг под ее рукой задергался, смущенно заерзал, после чего Катара отринула, словно очнувшись от помутнения. Ее взгляд сам собой то и дело искал принца, точно завороженный — не давал прохода, она сама не могла понять, почему ей так страждуще хочется, чтобы он всегда был рядом.       — Может, я все же полечу с вами? — а Катара вскользь смотрит на Аанга, а затем делает вид, что зацепилась интересом за Аппу. На ее вопросе Аанг мнительно запнулся, готовый смягчиться, однако отрицательно мотающий головой Сокка не дает расслабиться.       — Правда — не стоит, — уверил, краснея, пока весь ее интерес блуждал где-то за его спиной. Зуко без особых усилий закидывал тяжелые сумки, что должны были помочь пережить многообещающее путешествие.       — Ладно, — протянула она, расстроившись, — как скажешь, — ей стало как-то не по себе, словно все это время мысль о их отлучении — не казалась реальной.       — Ребята, — лучезарно просиял Аанг, окидывая смирением собравшихся. Он прираскрыл объятия, желая проститься с каждым, и вот Тоф рваной походкой приближается, чтобы в какой-то момент треснуть его по плечу, отчего лицо Аанга исказилось, а она захихикала.       — Только посмей вернуться ни с чем — тебя ждет сто тысяч отжиманий! — она нахмурилась, сведя брови, после чего собравшиеся хором расхохотались.       — Если он вернется… — напряженно добавила Катара, прикрывая с мучительным вздохом глаза, точно в ней все время что-то без конца боролось.       — Он вернется, — а Зуко подкрался незаметно, заставив Катару пошатнуться, а всех присутствующих вздрогнуть. Его ладонь повелительно упала на плечо Аанга, на что тот лишь решительно кивнул.       — Вы должны верить мне, ведь я верю Зуко, былые времена не забудутся — я понимаю, но он такой же, как я… — а Аанг приподнимает подбородок, слегка оборачиваясь, дабы одарить принца доверием, поддержкой и благосклонностью. — Он посланник духов. Вместе мы сила, — начал воодушевляющую речь Аанг, отчего все пристально на него посмотрели, заслушавшись. Никто не нашел что сказать, забывая о веском желании перечить, Сокка встал поодаль, ободряюще кладя сестре ладонь на плечо, провожая уходящих принца и аватара долгим строптивым взглядом.       — Посланник духов, как же! — съязвил Сокка, стоило бизону оторваться от земли и взмыть в небо, размеренно отдаляясь. — Он считает, что принц послан ему в помощь откуда-то оттуда, — а указательный палец показывал вверх, пока голос его в усмешке ломался.       — Может быть, он прав… — поддавшись сомнению, наконец отозвалась Катара. — Он жив не только благодаря моей ошибке, но и желанию духов… — глаза Катары округлились, пока ее взор был прикован к их удаляющимся фигурам, что уже почти размазались облаками.       — Как мне все это надоело!.. — отмахнулся Сокка, продолжая сопротивление, не понимая, что такое со всеми происходит, что они готовы мило улыбаться некогда врагу?.. — Он забрался ему в голову, понимаешь? — подходит к сестре, схватив ту за плечи, оборачивая, бестактно тряхнув, словно в надежде, что вся эта вязкая липкая дурь непременно выйдет из ее головы.       — Мне кажется, вы все малясь не в себе… — с презрением фыркнула Тоф, лишь едва обернувшись на мелодичные звуки их голосов. — Он не лжет — и это правда, я не чувствую в нем врага, — а Тоф закатила глаза, покрутив у виска пальцем, чтобы затем ткнуть в Сокку с Катарой.       — Азула тоже не лжет, — выступил вперед Сокка, сжимая пальцы в кулак, приняв воинственную позу. — А все потому, что она просто не умеет говорить правду.       — Азула больная на всю голову, — отмахнулась Тоф, продолжая бесцельно смотреть куда-то в другую сторону. — Я вот не удивлена, что он присоединился к нам, — пожимает скептически плечами.       — Ты просто не знаешь, какие вещи он раньше творил! — и тут на поле боя выступила Катара. — Как разгромил нашу с Соккой деревню, как преследовал, издевался, как предал меня в подземельях! — на последних словах ее дыхание зашлось, она практически утонула в бешенстве, пока голос задрожал, на глазах выступили слезы.       — А, ну ясно, теперь мне все стало понятно, — осуждением переливался ее звонкий ребяческий голосок. — Твои влажные фантазии оказались вдребезги разбиты! — а Тоф нарочно высмеивает, отчего Катара аж побагровела, желая броситься на Тоф с кулаками, однако ее вовремя останавливает брат.       — Не надо, Катара, ты что не видишь — она дразнит тебя! — прошептал на ухо.       — А ты уже, наверное, губу раскатала, что он сделает тебе предложение, что ты станешь принцессой и у вас будет двое замечательных детей! — ткнула в нее пальцем, расхохотавшись, читая все ее чувства как открытую книгу, что вибрациями сотрясали землю. — А все потому что ты чистосердечно открылась, продаваясь за его испещренные благородством — высокопарные речи! — а она жестоко продолжила. — Зуко! — заохала она, припав тыльной стороной ладони ко лбу, влюбленно вздыхая. — О Зуко! — продолжила изгаляться, простанывая с откровенной пошлостью, отчего лицо Катары пошло пятнами, ее даже парализовало — она была обескуражена, словно в одночасье оказалась обнажена перед огромной публикой. Даже Сокка обомлел, отведя смущенный взгляд, он явно почувствовал себя лишним, в какой-то мере — предателем, словно влез в чей-то личный дневник. — Да! Вот так! — а Тоф распаляется, ее голос эхом разносится по всему храму, а затем она хохочет, что есть мочи, утирая проступившие слезинки, хватаясь за живот.       — Ну ты и дрянь! — сквозь зубы выплюнула Катара, а затем, расплакавшись, убежала.       — Зачем ты так? — а Сокка бросил это вскользь, на самом деле все еще пораженный услышанным, на что Тоф лишь пожимает плечами:       — Это весело. Она слишком старается показать, что она другая — не такая как все — возвышенная и праведная, а на самом деле она — как и все мы — со своими слабостями и желаниями… — Тоф пронзает наскоро настигнувшее чувство вины, однако она не отступает от своих слов, прячась за железным забором собственных принципов.       — Хорошо, что Аанг этого не слышал! — схватился за голову Сокка, в ужасе закрывая лицо.       — А ведь он любит ее… — она сказала это угрюмо, обидчиво, с порицанием, однако Сокка пропустил это мимо ушей, оставляя Тоф в одиночестве.              Его не оставляли мысли о сестре, он решил пойти по ее следам, не желая, чтобы в столь странном месте приключилось уже что-то необратимое с ней, однако переступив сырой порог промозглого недружелюбного храма — Сокка оказался поглощен роящейся темнотой, вглядываясь в которую, можно было узреть что-то поистине чудовищное. Он окликнул ее, но ответом ему были звонко срывающиеся с потолков капли, — щурясь и не оставляя попыток отыскать сестру, Сокка поскальзывается, вовремя спасаясь от болезненного шлепка о грязные полы, однако пальцы срываются — и он валится, больно приложившись затылком. Он приглушенно застонал, обхватывая виски с двух сторон, ощущения были просто убийственные — словно голова раскололась надвое, глаза теряли четкость, он будто в мгновении ока утонул в этой густой черной мгле, засасывающей, словно воронка. Он хотел бы звать на помощь, однако страх проходит, оседая в легких, ледяная капелька разбилась о кончик носа, глаза распахиваются, как только чье-то незримое присутствие заставляет сердце сжиматься. Находя опору, он приподнимается, средь прорезающего тьмы света — улавливая странные голоса, точно детские неразборчивые считалки. Он сглотнул, заглядывая за угол, считая храм проклятым, однако потусторонний зов становился сильней и отчетливей, стоило захотеть найти его источник. Оно бормотало разными голосами и совершенно на непоняном языке, — Сокка ловко выхватывает торчащую рукоять бумеранга, с опаской делая шаг. Вдали уже виднелись спальни, однако источник звука не унимался, стоило Сокке без разрешения войти в каждую: чей-то искаженный рев направлял его, взывая как можно быстрее отыскать, вызволяя.       — Эй, кто здесь? — нервно сглотнув, судорожно дышит, попав в капкан животного страха. — Катара, это ты? — с надеждой заглядывает в шкафы, отворяя все двери. «И-иди с-сю-юда-а…», — из многообразия неразборчивых слов, он ухватывает одно, что говорило с ним на одном наречие. Собравшись с мыслями, отринув страх, поглощенный мимолетным любопытством, он крадется, но ничего перед собой не видит, кроме лабиринта из стен. Голос поник, стоило остановиться, вперив весь свой интерес в застывшую и истлевшую временем картину, — Сокка мало что мог разглядеть в покрытом плесенью полотне, однако руки, точно плененные — сами потянулись. Ледяная металлическая рама, если присмотреться — даже в суматохе сумерек было заметно, что кто-то до него ее трогал — следы годами нараставшей пыли — оказались нарушены. Поддевая, он аккуратно снимает ее, а за ней ничего — пустота, зияющая дырой в стене. Голову пронзило будто лезвием, картина валится — прочь из ослабевших пальцев, всхлипнув, зажмуривая веки, Сокка хватается за голову, но это чувство проходит, оставляя. А затем загробный рокот, что точно оркестр — разразился в его голове вновь, поднимая поникшие глаза, он натыкается на ту самую дыру в стене, — с собой как на зло не оказалось даже фонаря. Впопыхах, ведомый необъяснимым, взыгравшем где-то в груди порывом — он вонзается пальцами вглубь, потопляя в голодной до любопытств — темноте. Пальцы нащупывают влажный щебень, гравий, а затем что-то еще — гладкое, плоское и немаленькое. Привстав на носочки, подцепляя ногтями — Сокка вызволяет находку, его глаза распахиваются, дыхание замирает, пока сердце продолжает отстукивать. Разинувшая пасть, без устали скалившаяся — на него в упор смотрела маска принца Зуко, — от столь желанной находки пальцы свободной руки в неверии стали ее оглаживать, поднося к свету. Сокка щурится, оборачивая изнаночной стороной — а маска обычная — деревянная. В нем взыграла буря страстей разной масти, от обожания, до ненависти — при одном взгляде — Сокка трепетал, окутанный мрачным флером загадочной вещицы. Переворачивая, он всматривается в бездонные глаза, а по лицу сама по себе — ползет улыбка: первобытная, жадная, влюбленная.       — Ты звала меня? — спрашивает, смотря в упор, а у самого голос продрог от нежности. Маска не ответила, замерла, затихла, точно все услышанное — лишь больная фантазия. Вернув на место картину, развернувшись, не отрывая глаз от находки, окрыленный, он перестал замечать все вокруг — слепо бредя по коридорам, пытаясь найти выход. Тьма сгустилась, — в этой темноте закипала кровь, — точно туман, однако ощущение невероятного всемогущия — захватило, выбираясь из недр.       — Эй! — он даже не заметил, как кто-то под его ногами закопошился, сильно ударившись.       — Тоф? — вдруг очнулся от мрачного очарования, опуская взор.       — Сокка? — а ее голос впервые за долгое время можно было назвать испуганным.       — Что-то случилось? — а ему вдруг стало не по себе, особенно под пристальным взглядом ее блеклых глаз.       — Я тебя не заметила… — она сказала это с некой заминкой — напряженной паузой, будто сама не верила в сказанное. Она инстинктивно вытянула руку, пытаясь понять, где он находится, впервые ощутив себя беспомощной и по-настоящему — слепой. Ее палец наткнулся на что-то гладкое и холодное, точно камень, слегка влажное и плоское, — Сокка с каким-то внутренним ужасом осознал, что она трогает загадочную маску. Он тотчас же попытался ее спрятать, однако Тоф вцепилась, не отпуская, чтобы в какой-то миг его уши не обожгло оглушительным визгом. Тоф сделала несколько рваных шагов назад, резко оборачиваясь в разные стороны, точно перед ее глазами замелькали картинки. Не расставаясь с маской, Сокка присел возле Тоф, свободной рукой сжимая ее плечо.       — Сокка! — а ее глаза заблестели, засверкали, точно два изумруда, она ведет пальцами по лицу, задирая мельтешащую челку, чтобы, сощурившись — всмотреться в нечеткий силуэт напротив. — Я что-то вижу!       — Этого не может быть! — отбросил он маску, выволакивая Тоф к фонтану, оборачивая ее лицо к свету. Его переполненное страхом и надеждой выражение мгновенно переменилось. — Ну и зачем так шутить? — а он гневливо поиграл желваками, разглядывая бельмо невидящих глаз, что не реагировали на движения его пальцев.       — Клянусь, я что-то видела! — а она разозлилась, отталкивая его, а земля под ней задрожала. — Но теперь — ничего, опять сплошная темнота, — шокированная, она рухнула наземь, огораживаясь от него высоким каменным забором, упрямо не отвечая ни на один последовавший вопрос.       — Знаешь, Тоф, твои шутки заходят слишком далеко! — начал яростно отчитывать, все еще не в силах успокоить участившееся дыхание.

*      *      *

      — Простите, кажется, я опоздала, — промямлила в свое оправдание Тай Ли, пока ее глаза разбегались от хлынувшей ослепительным светом роскоши, от которой, казалось, шла кругом голова. Она чуть не сбивает мерно идущего официанта, привлекая к себе излишне много внимания, отчего все лицо покрывается румянцем. Однако, стоило ей достичь просторного столика, примыкающего к распростершемуся панорамному окну, что прираскрывал поразительной красоты панораму — панораму не просто центра города — центра Столицы, — как она остановилась. Замешкавшись, откидывая нависающие тяжелые ветви притягательно пахнущего растения, Тай Ли дергано занимает свое место, вдруг резко приподнимая взгляд. Ее глаза в недоумении распахиваются, однако мгновением позже она с облечением выдыхает.       — Все в порядке, — посмотрела на нее придирчиво Мэй, листая тяжеловесную папку. — Наша принцесса в последнее время не отличается пунктуальностью… — а в голосе Мэй плясали черти. Казалось, она не могла сокрыть истинных чувств, на что Тай Ли судорожно втягивает щеки, с неуверенностью перенимая поданное официантом меню.       Это было так странно, сидеть здесь — среди всех этих неприлично богатых господ, один их неподражаемый вид убеждал Тай Ли в том, что она — ничтожество. Упругая ткань обложки скрипит под слегка влажными пальцами, — Тай Ли опускает взор, перелистывая гладкие страницы с особым трепетом. Это все принадлежит Хозяину Огня… — а Тай Ли от переизбытка чувств чуть не задохнулась, преисполнившись благодатью. Ей почему-то вдруг вспомнилось, какими бархатистыми оказались наощупь руки — руки его Королевского Величества. Его пальцы не стягивало изобилие переливающихся вычурных перстней, запястья не окольцовывали увесистые золотые цепи — ничего. Драгоценностью казалось его редкое внимание, а прикосновение — неслыханной благодатью. Тай Ли с каким-то трепетом прикрыла глаза, фантазируя, какой была бы ее жизнь, если бы она вдруг оказалась на месте Азулы… Ей стало казаться, что она все сделала бы по-другому — исключительно правильно, что ее жизнь запестрила бы новыми красками, что она никогда не дала бы себя напрасно в обиду, что никогда не стала бы такой злой и подлой, как Азула… — веки распахиваются, даря ощущение плывущей реальности, отчего на душе становилось так по-скотски противно, Тай Ли сглатывает тот пренеприятным ком собственной неудовлетворенности, дабы окинуть взором все то бесценное волшебство, что обещала ей местная кухня. Тай Ли нервно хохотнула, в какой-то момент теряя связь с реальностью, стоило узреть внушительные расценки, на которые работать и работать не один месяц…       — Ты что-нибудь присмотрела? — покосилась на нее скучающе Мэй, все еще отчетливо вырисовывая на лице недовольство.       — Ой, да вот смотрю… — а Тай Ли возжелала как можно скорее придумать красивую отговорку, тотчас же перебирая в голове продукты, на которые у нее аллергия. Ей так не хотелось выглядеть глупо и неподобающе, однако абсолютная уверенность Мэй с Азулой в завтрашнем дне — ужасали и соблазняли одновременно. Для них самые банальные проблемы были решимы одним лишь приказом, — Тай Ли натянула повыше края переплета, вжимая голову в плечи, желая стать песчинкой, а лучше — невидимкой.       — Совсем есть неохота, — а Мэй раскачивающимся тоном продолжила, свысока оглядывая просторное помещение, ни в кого определенного не всматриваясь, лишь дежурно обозначив свое присутствие. Казалось никто ее не заметил, однако тот вид, которым она обладала — позволял ей не просто слиться с толпой — а полностью мимикрировать. Мэй однозначно была в своей стихии, однако Тай Ли не переставая рассматривала роскошные кушанья, за которые ей долго придется расплачиваться. Влезть в неоплачиваемый долг в карман к принцессе? — вперед, она только этого и ждет, без зазрения совести пользуясь своим положением.       — Мэй, — вдруг выглянула из-под распростершейся обложки Тай Ли, чтобы в следующую секунду с оглушительным хлопком отложить. На них тотчас же обратили внимание близлежащие столики, отчего Тай Ли безвольно просияла наивной извиняющейся улыбкой, только после — возвращая весь интерес Мэй. — Скажи, ты сожгла письмо? — а Тай Ли заговорила шепотом, тотчас же прикрывая губы, искоса оглядываясь. Ей все чудилось, что принцесса где-то здесь — где-то рядом, сидит нога на ногу, и с усмешкой наблюдает, внимая каждому слову.       — Это не твое дело, не думаешь? — а Мэй разгоряченно огрызнулась, тотчас же переводя взор к окну, безмятежно вздыхая. Тай Ли побледнела, чувствуя разрастающийся холод на самых кончиках пальцев.       — О нет, только не говори, что оно с тобой?.. — а Тай Ли замерла, точно окоченевшая, стоило в подтверждении ее догадок, заманчиво промолчать.       — Оно теперь всегда со мной… — а Мэй обернулась к ней, пряча глубокую травмирующую печаль, которая теперь вместе с ней рука об руку встречала новый день.       — Ты не должна! Это очень опасно! — тревожный шелест Тай Ли, казалось, не имел никакого влияния.       — Он мой парень! — а Мэй вцепилась в него, не отпуская, готовая дотла сжечь, казалось, целый мир, но не пожертвовать собственными чувствами.       — Он диссидент! И он бросил тебя! — пытается наставить на путь истинный, в самых страшных кошмарах представляя, какие тюрьмы и пытки их ждут, стоит только Азуле усомниться в их верности. — Я не хочу обратно в психушку! — а Тай Ли вцепилась в ее предплечье, да так истерично, да так истошно, однако Мэй не опешила, будто ожидая подобной реакции. — Если кто-то это увидит — тебя заподозрят в сговоре, а вместе с тобой и меня! — она раскраснелась, утирая рукавом слезы, все не в силах забыть какого это — пребывать в местах не столь отдаленных. В Тай Ли все еще теплилась жизнь и желание бунтовать, однако оно было задавлено тяжестью страха. Она боялась Зуко, как животное боится огня, все без конца вспоминая его единственный и последний визит — он явился в ее лечебницу, как праведник, чтобы со спесью размозжить все ее чувствах, отбирая надежду. Он также, как и она — главный участник жестокого убийства, на Тай Ли давили со всех сторон, она страшилась Зуко также сильно, как и Азулы, вот только Азула всегда была рядом. Одно неверное решение — и все самые тяжелые моменты станут беспощадной рутиной… Тай Ли ощущала себя не просто в долгу — она чувствовала себя бесправной, подконтрольной и лишенной собственных желаний, амбиций. А Мэй была не такая… — острие странной зависти больно кольнуло.       Она всегда была из их круга — Мэй другая, Мэй сильная, Мэй умная… — а Тай Ли смотрела на невозмутимое, но такое изъеденное трудностями, что поджидали ее на каждом шагу — лицо, и оно вызывало восхищение. Казалось, Мэй все сделает правильно, ведь ее ведет всевидящая длань Зуко, она преданна ему, хоть и обижена, хоть и разбита. Чиста так, что не подкопаешься, он знал Азулу, знал свою сестру, а потому сделал все, чтобы Мэй смогла ему помочь, и в решающий час оказаться на его стороне… — мысли разбегались, казалось, Тай Ли ощущала себя пропащей, какую бы сторону не выбрала. Тай Ли до сих пор до скрипа резцов презирала и ненавидела принца, но вот только жить в здравии ей хотелось куда больше… — а Тай Ли мечется, не понимая, что за скверна ее одолела, соблазняя отвернуться от хозяйки. Она сжимает губы в тонкую полоску, сама себе приказывая остановиться.       — Извините за опоздание, — а гвалт леденящих мыслей прерывает внезапное появление Азулы. Тай Ли встрепенулась, вскакивая с места, без устали пристально поглядывая на Мэй. Мэй крайне размеренно оборачивается, и не теряя породистой стати — приподнимается, бесстрашно заглядывая принцессе в глаза с арсеналом припрятанных кинжалов. Тай Ли склонилась в приветствии, вызывая у Азулы удовлетворение.       И вот настал долгожданный момент, когда принцесса и Мэй смотрят друг на друга спустя столько лет дружбы, спустя предательство, возвращение и снова предательство Зуко, обе им использованные и коварно обманутые. Лицо Азулы в какой-то момент застывает, точно сделанное из воска, Мэй насторожилась, готовая к нападению, однако всего через мгновение на лице принцессы точно маска — расцветает приветственная, но лицемерная улыбка. Мэй опешила, напряжение, казалось, начало таять, и в глазах Мэй заблестел огонь детских воспоминаний, — Тай Ли с облегчением выдохнула. Мэй с принцессой скрепили свою встречу светским объятием, и вот Азула впивается в ее спину, точно дикий голодный зверь, отчего Мэй каменеет, будто застигнутая врасплох. Напряжение, от которого, казалось, все это роскошное здание взлетит в воздух — необратимо вернулось.       — Я так тебе сочувствую… — начала вдруг Азула, а сама держит, не отпуская. Мэй ничего не ответила, однако обняла принцессу в ответ, казалось, ей было приятно даже такое внимание Азулы. — Как ты? — а Азула отстранилась, не спуская с чужого плеча деспотичной хватки, вежливо улыбаясь, заглядывая в глаза, которые Мэй столь отважно — даже не пыталась скрыть. Мэй расправила плечи, выпрямилась во весь свой достопочтенный рост, что бросило тень на саму принцессу, вынуждая возвышать взор. И вот Азула уже казалась такой маленькой по сравнению с длинноногой Мэй.       Азула бы стушевалась, от столь прилипчивого внимания, не будь она Азулой, однако принцесса это невероятно обворожительно игнорировала, возвращая себе чужое притаившееся восхищение, — с ехидной ужимкой оглядывая остальных присутствующих. Все, даже персонал и высокопоставленные гости — забыли обо всем, покидая свои места, ради одного приветствия. Они улыбались ей, кто-то помахивал, кто-то что-то выкрикивал, а кто-то замер в поклоне, но одно оставалось константой — Азула не оставила равнодушным никого. Сила ее королевского статуса ощущалась издалека, она меняла общество одним своим присутствием, заставляя вспомнить о манерах. Казалось, они все слепо жаждали ее похвалы, ее взгляда, все что угодно — лишь бы она заметила. Тай Ли без стеснения грелась в лучах ее неподражаемой врожденной славы, ведь даже несмотря ни на что — Азуле сочувствовали, ее поддерживали, ее любили. Тай Ли гордо находиться в обществе принцессы, проживать в королевских стенах, всемогущность чужой власти — магическим образом кружила голову.       Мэй приподнимает возмущенно бровь, поджимая придирчиво губы, однако остается безмолвной, наблюдая за разворачивающейся сценой с налетом скептицизма. Такая демонстративность ранила бы любого, но Мэй привыкла, плотно сжимая зубы, впиваясь ногтями в фаланги.       — Так о чем это мы? — а принцесса снисходительно одарила вниманием подруг, да так, словно они слуги. Наигравшись с публикой, Азула проходит возле Тай Ли, едва задевая, отчего по телу разливается горячая волна восхитительной паники — Тай Ли краснеет, смущаясь, пока принцесса будто бы с вызовом — занимает место напротив Мэй. Они наконец присели, казалось — синхронно, погружаясь в леденящее молчание, словно ожидая, когда можно будет заговорить. Мэй мятежно уставилась на принцессу, — Тай Ли насторожилась, сразу же спрятавшись за папкой с меню, нервно посматривая на каждую. Азула оказалась всем на зло — довольной, завидно спокойной, мастерски делая вид, будто ничего не произошло, натягивая благородную ужимку.       — Официант! — она нарушила тишину обаятельным приказом, Тай Ли вжалась еще сильней, переводя весь интерес на приосаненную Мэй. Как только средних лет лощеный мужчина приблизился к их столику, Тай Ли ощутила себя совсем погано. Официант осмотрел всех с поверхностным дружелюбием, останавливая все свое нескрываемое мление лишь на фигуре принцессы.       — Вам как обычно? — а он подчеркивает ее статус, пытаясь подружиться, надеясь нарваться на чаевые. Азула не глядя передает ему толстый переплет, кратко кивнув, и тут настал самый страшный момент для Тай Ли, ведь этот мужчина в ожидании уставился на нее, а она от стыда готова провалиться сквозь землю, ведь язык присох к небу.       — Тай Ли, не беспокойся — все оплачено, — махнула рукой принцесса, чем сделала только хуже. Тай Ли казалось, что ее голова сейчас взорвется, тогда как иероглифы смешивались в одну сплошную мазню. Ну вот, теперь все будут знать, что я побирушка… — ее не грела мысль кормиться за чужой счет… Она испытывала на себе толстый канат, которым бессердечно окрутила ее горло принцесса, одним только деспотичным взглядом отнимая волю к жизни… она поглощала ее, как темнота съедает пространства, как огонь обгладывает страждущие поленья, как топь утягивает путников — и не было этому ни конца, ни края. Не удивительно, что Зуко бросил тебя… — а Тай Ли прикусила губу, не справляясь с мимолетно настигнувшей паникой.       — Все в порядке, — отозвалась вдруг Мэй, проливая свет на беспросветную тьму, подавая руку помощи. — Мне пожалуйста… — она стала называть какие-то странные блюда, которые Тай Ли впервые вообще слышала: — Огонь дракона, сердце Ливея и иллюзия славы, а из напитков…       — Может быть, закажем чайник? — вдруг вмешалась Азула, со знанием дела поигрывая бровями, вальяжно откидываясь на спинку. Мэй тотчас же посмотрела на растерявшуюся, уже цвета спелого помидора — Тай Ли, на что та лишь умоляюще кивнула. Такое сильное давление, казалось, невозможно пережить, не сломавшись, глаза заблестели, однако Тай Ли старается не падать в грязь лицом.       — И чайник наглый фрукт, пожалуйста, — а Мэй слегка улыбнулась, передавая официанту меню, предвидя гнетущее напряжение, за которым не без удовольствия готова наблюдать Азула — Мэй кивнула в сторону сжавшейся Тай Ли, приговаривая: — Ей все тоже самое, — Азула промолчала, бесцеремонно не сводя с Тай Ли высмеивающего взора, казалось — Азула была довольна, хоть и ожидала большего размаха. Для Тай Ли — Азула с Мэй всегда говорили на одном языке. Азула, явно наслаждающаяся собственной подлостью, смерила Мэй уничижительным взглядом, от которого тотчас же захотелось отмыться.       — Зуко — предатель, наверное, ты уже слышала… — тон Азулы сделался карикатурно сочувственным. — В очередной раз он показал свое гнилое нутро, — а она нервно посмеивалась, желая вывести на эмоции. Мэй предсказуемо промолчала, хоть скверное выражение и не сходило с ее лица.       — Как Хозяин Огня? — Мэй вдруг хлестко дает отпор, перебивая на полуслове, что, казалось — и вовсе не расстроило принцессу.       — Как всегда — непробиваем, — она сказала это с нарочитой гордостью, все без конца на одном тонком уровне чувств пытаясь очернить честь своего брата. — Зуко придется прибить сначала меня, если он хочет добраться до короля! — а она сказала это с воинствующим блеском в глазах, словно была готова на все. — Если потребуется — я подниму отца из мертвых… — ее заявления звучали претенциозно, искря враждебностью. — Прошу принять это к сведению, — посмотрела она на Мэй испепеляюще, словно на корню переламывая любые попытки переметнуться. — Он мой брат — он этим воспользовался, но более никто не посмеет меня обмануть. Меня и моего короля, — а она аж раздулась от собственной гордыни, воссияв во вспыхнувших свечах. — Если я только заподозрю измену… — а она прервалась, позволяя официанту выставить подоспевшие блюда. — Я превращу жизнь этого человека в ад! — она сказала это твердо, подчеркнуто величественно, заставляя не сомневаться. — Так что… — потянулась она к столовым приборам, тотчас же меняясь в лице. — Девочки, запомните: я говорю — вы делаете, — а она мягко усмехнулась, понижая градус запугивания, давая обеим передышку. Тай Ли с мольбой взглянула на Мэй, чей взор задержался на ней буквально секунду, после чего метнулся к принцессе. — Тай Ли, — а та чуть не вздрогнула, подскакивая на месте, стоило принцессе с обманчивой лаской коснуться ее руки. — Если тебя что-то мучает, — начала она упоительно, обворожительно заглядывая в глаза, запугивая одним своим несокрушимым видом. — Или чувствуешь, что не можешь хранить секреты, ты только скажи… — Мэй аж дышать перестала, наблюдая за столь пугающей, почти интимной сценой. — Дай Ли прекрасно умеют подправлять память таким болтушкам, как ты, — она ласково потрепала ее по плечу, заботливо улыбаясь, демонстрируя свою суть без прикрас.       Это именно то, о чем говорил Зуко! — поморщилась Мэй, лишь убеждаясь в правдивости собственных домыслов.       — Н-нет… все хорошо, госпожа, с чего вы взяли… — а Тай Ли, вторя ее настрою, бледная как мел, попыталась усыпить ее бдительность.       — Ну зачем же так официально? Мы же подруги! — а Азула жутковато посматривает, услужливо наливая всем чаю, заставляя мурашки пробежать вдоль хребта.       — Д-да, мы подруги… прости, Азула, просто я… — а Мэй с прищуром пожирала взглядом принцессу, находя в ее действиях страстную демонстрацию собственной силы. Казалось, она хотела не просто заставить Мэй разочароваться в Тай Ли, но и ни при каких условиях — не доверять, ведь та что-то скрывает.       — Что случилось? — а Мэй почувствовала неладное, накрывая продрогшие пальцы Тай Ли своими. И вот Тай Ли застряла, зажатая между ними, как меж двух огней, не зная, что ей делать — как быть?       — Говори, — а Азула лишь кратко кивнула, уничтожая любые попытки сопротивляться.       — Мне кажется, что ты не все знаешь о Дай Ли… — ощущая поддержку со стороны, Тай Ли уклончиво начинает, опуская взгляд, страшась узреть в глазах Азулы собственную расправу. Казалось — это должно было пошатнуть уверенность, заставить истолковать изреченное, как косвенную угрозу, однако принцесса напротив — умопомрачительно притихла, размешивая чай. — Жизнь в этом месте… — а глаза Тай Ли против ее воли раскраснелись, а слезы сами собой брызнули, Азула взглянула на подругу очень посредственно, даже осуждающе, почти не скрывая неприязни. — Я про лечебницу… — начала Тай Ли, резко меняя курс не складывающейся беседы, ей стало так страшно за Мэй, что та непокорно взбеленится — прямо здесь, прямо у всех на глазах, заручившись письмом Зуко. Тучи сгущались.       — Ты все об этом?.. — а Азула поморщилась, отмахнувшись, да так, словно это ничего не значило. — Ты там была всего чуть больше месяца, а сколько страданий… — а Азула демонстрировала ей лишь ее собственную провинность, как будто приглашая начать с себя — сознаться в содеянном. Однако муки совести за убийство собственных сестер — еще никогда не посещали Тай Ли, но как все это объяснить Мэй? Азула простирала ужасающий выбор, итог которого тянул за собой лишь падение, — Мэй не простит подобного, но совершенно не факт, что осудит Зуко.       — И по чьей же вине она там оказалась, позволь уточнить? — а Мэй, чьи действия были пропитаны отстраненностью и железной грацией, вдруг отложила столовые приборы, с вызовом всматриваясь в принцессу. Казалось, что былая трещина меж ними породила серьезный раскол.       — По своей собственной, разве я не права? — а Азула любила, когда кто-то сохранял высокомерную стойкость в ее присутствии. Казалось, несмотря ни на что — Мэй она все еще уважала.       — Мэй, Азула права, — не секундой ни медля — согласилась Тай Ли, и, казалось, вызвала у Мэй лишь скорбь и отвращение. — Смерть моих близких все еще не дает о себе забыть, — покачала она головой. — Тревога была настолько сильной, что я просто напала на Зуко, не рассчитав сил, — признается, отчего Мэй становится невыносимо больно. И даже сейчас — Мэй уперто винила во всем принцессу, даже в том, что Тай Ли напала на принца, не веря в истинность происходящего, словно Азула — это тот механизм, что приводит шестеренки в действие. — Извини, Мэй, это правда… — а она беззвучно плакала, то и дело стирая пробежавшие по щеке слезы, говоря еле слышно, округляя невинно глаза. Справедливость, казалось, уже давно обошла Тай Ли стороной, поэтому она перестала ее добиваться. Мэй встрепенулась, не в силах примириться, что подруга действительно могла так поступить, — но ее пальцы резко разжались, выпуская Тай Ли, прижимаясь к собственному лицу, закрывая. Казалось, Мэй стояла в шаге от того, чтобы расплакаться, стоило хоть кому-то даже вскользь упомянуть принца. А простить посягательство на его жизнь — виделось невозможным, хоть внутри она и боролась, одной интуицией чувствуя подлый заговор.       — Когда я проживала там… — она даже не смогла произнести название этого места, покачав прискорбно головой. — Первое время я была угнетена, сначала надеялась, что все быстро закончится — жила надеждой на освобождение… а потом в какой-то момент поняла, что в этом нет смысла, — всхлипнула, неаккуратно вытягивая салфетку из резной салфетницы, оглушительно сморкаясь, на что, казалось, обернулся каждый. — А потом пошла череда интересных мероприятий, я даже начала приспосабливаться к жизни этого закрытого заведения, — вытирает она нос, отбрасывая небрежно салфетку. — Персонал просто замечательный, как мне казалось, — а она обернулась к принцессе, что внимательно ее слушала, поджав губы. — А затем меня стали травить и унижать, якобы я блатная! — на полном серьезе возмутилась, посматривая на каждую. — Якобы за мной покровительство принцессы, — а ее тон потеплел, она посмотрела на Азулу с ворохом разноперых сантиментов. — Я знаю, ты правда пыталась мне помочь, и без твоего имени… — начала она, но осеклась, потому что официант вновь вынес им вкусно пахнущие блюда. — Без тебя я даже не знаю, что бы со мной было… я подружилась там с очень хорошими девочками! — а она с трепетом взглянула на Азулу, на что та не выказала ничего, кроме едва ощутимой насмешки.       — Дружить с полоумными, это конечно все равно что выиграть в лотерею, — съязвила принцесса, получив в ответ мгновенное осуждение Мэй.       — Ты дослушай! — вертит головой, пугая решительностью, сглотнув, Тай Ли продолжила: — К нам то и дело заглядывал тот Дай Ли, которого я видела во дворце, от которого волосы встают дыбом, а голос начинает заикаться, — красочно пояснила, внимательно в этот момент обшаривая абсолютно непроницаемое лицо Азулы, на котором было лишь одно выражение — скептичная ужимка.       — Зецу, — а Азула аж расцвела, смакуя не только его имя, но и свои резко взыгравшиеся фантазии.       — Да, — кивнула Тай Ли. — Так вот, этот Зецу приходил, сначала смотрел на всех нас, стоя где-то в тени, разговаривая с врачами, чтобы в какой-то момент не указать на кого-то из молодых девушек… — а ее голос аж срывается, задыхаясь от переизбытка чувств. Мэй аж остолбенела, приклеившись взглядом к Тай Ли. — Он одну за одной — забрал моих подруг! Всех! Я их больше никогда не видела, я даже не знаю куда они пропали и что с ними стало, — а она от страха аж посинела, понимая, что живет с таким человеком под одной крышей. На этом откровении лицо Азулы даже не дрогнуло, словно все сказанное она воспринимала не более, чем как больную фантазию. — Это произошло не за раз, сначала он пришел за одной и ее не стало, — а Тай Ли аж вся задрожала. — А затем, через… — напряглась, вспоминая, — примерно две недели — за другой! — всплеснув руками, всмотрелась в каждую, совершенно не видя, как разнятся их реакции. — Я их больше никогда не видела! Их вычеркнули из графика дежурств и лечебных процедур. В один момент они сгинули, будто их никогда и не было… — а она плачет, от страха заходя в истерику, и вот на них уже посматривает каждый гость столь дорогого и приличного заведения, на что Азула невозмутимо смотрит, но не делает замечания, позволяя этой сцене случаться и дальше. Мэй, казалось и вовсе потеряла дар речи, отодвигая тарелку, не в силах проглотить ни куска.       — Интересно… — протянула Азула, не выглядя расстроенной или напуганной, ничего, кроме странного любопытства. — Не бойтесь, — властно заверила принцесса, жестом привлекая внимание. — Держитесь меня, и вам ничего не будет угрожать, — это должно было их успокоить, однако напротив — вызвало лишь недоумение и шок.       — Ты что-то знаешь? — не выдержала Мэй.       — Ничего, абсолютно, — покачала она головой, отрешенно выдохнув, принимаясь за трапезу. — Я разберусь, обещаю.       — Вы должны избавиться от этих Дай Ли! — с горячностью возмутилась Тай Ли, лишь больше заходясь в истерике, а ее всю потряхивало, словно ее тело наэлектризовано.       — Дай мне время, — видя, что ситуация стала выходить из-под контроля, принцесса холодно отрезала.       — Возмутительно! — всхлипнула Тай Ли, переполняясь гневом.       — Что ты от меня хочешь? — а Азула взвинчено отбросила столовые приборы, приподнимая бровь. — Вот прямо сейчас, что я должна сделать? — смотрит на нее уничтожающе, сжимая от злости челюсть.       — Он так и будет продолжать свои грязные делишки за спиной у всех, пока мы тут так чинно и благородно трапезничаем! — всплеснула руками, нервно посмеиваясь. — Ведь нам же ничего не угрожает, ведь с нами такой влиятельный покровитель! — издевается, ее заносит, казалось, ей уже не остановиться. — Я хочу, чтобы ты вышвырнула этих Дай Ли с той же легкостью, с которой и впустила в нашу страну! — ее праведный необузданный гнев был точно столб огня. Азула опустила глаза, пряча в них моментально полыхнувшую ярость, до боли сжимая кулаки, желая схватить Тай Ли за волосы и выволочь.       — Да, так будет справедливо! — вторила ее воинственному настрою Мэй. — Они же подчиняются тебе, так сделай что-нибудь! — а они давили на нее со всех сторон, а она проглотила их возмутительную дерзость, вальяжно откинувшись на спинку стула, вцепившись ногтями в подлокотники, царапая.       — Официант! — а Азула импульсивно вскрикнула, всплеснув рукой, заставляя обеих замолкнуть. Мужчина, что угождал им всю трапезу — тотчас же подошел, с поклоном остановившись.       — Чего изволите, госпожа? — его бархатистый нежный тон казался усладой средь этих взыгравшихся точно взрывы — криков и обвинений.       — Вышвырните, пожалуйста, Дай Ли из нашей страны! — а она саркастично ухмыльнулась, высокомерно посмотрев на каждую из них. Наступила зловещая тишина, что разгонялась густым напряжением. Все с выжиданием уставились на принцессу.       — Принцесса, при всем уважении, но я не могу этого сделать… — а его пробрало до костей, он испугался, казалось пуще, чем девочки.       — Как же так? — а принцесса посмотрела на него прямо и с долей капризного упрямства. — Вы же спросили, чего я изволю. Вот — исполняйте! — а она еле сдерживалась, чтобы деспотично не расхохотаться, особенно, стоило узреть пронзительный ужас, что отразился на лице каждого. А затем затяжная пауза, точно похоронная, все уставились куда-то вниз. Приподнимая пальцы, Азула жестом отгоняет официанта, с осуждением и непониманием всматриваясь в подруг.       — Видите — это так просто не делается. Это не так работает, — твердо вынесла вердикт, не желая и более поднимать подобную тему. — Прямо сейчас вы обе ведете себя как психички, может быть, вам стоить принять лекарств? — в ее намеке сквозила устрашающая угроза, отчего всеобщую истерику как рукой сняло. — Я обещаю — я разберусь, — кивнула, положа ногу на ногу, переплетая пальцы. — Но сейчас меня больше волнует местонахождение моего брата, а тебя, разве нет, Мэй? — явная провокация, на что та бесхребетно реагирует, поднимая обескураженный тронутый печалью взгляд. — Хочешь сохранить ему жизнь — советую со мной сотрудничать.       — Да, Азула… — кивнула, переставая дышать.       — Может быть, — начала уверенно, но пугающе — издалека: — ты что-то знаешь… он что-то тебе говорил, или оставлял подсказки… — всмотрелась беспринципно и крайне жестоко.       — Ничего, — помотала отрицательно головой, а у самой аж ладони вспотели.       — Советую мне не лгать, — а она создавала впечатление крайне уверенного человека.       — Клянусь, если что-то узнаю — тебе будет известно об этом первой, — не видя смысла препираться, заверила Мэй, после чего Азула тяжко вздохнула, явно неудовлетворенная встречей, после чего она, не говоря ни слова — встала, удалившись.

*      *      *

      — Поразительно! — воскликнул Аанг, бредя по улицам, что прираскрывали удивительный колорит. Древнейшие постройки песчаных оттенков, острые шпили обелисков, подпирающие небо, охраняемые дикой широколистной растительностью, казалось, все дороги вели к одному единственному — сакральному и самому важному — потрясающей своим могуществом — пирамиде. Аанг сощурился, приподнимая глаза, гонимый светом солнца. Обтесанное временем и уже полуразрушенное — это поселение казалось одним из забытых чудес света. Призраком, о котором все забыли, захоронив на отшибе. Руины еще сохранили древнейшие письмена, разобрать которые, казалось, невозможно. Аанг проводит ладонью, стирая осыпавшийся известняк, что шершавой коркой покрывал иероглифы, над которыми развернулось целое полотно из различных рисунков. Аанг опешил, стоило взгляду уцепиться за странное существо, распустившее свои крылья — подобно порхающей бабочке, в ногах у которого расположилась гора обезглавленных трупов. Оно восседало на вершине ступенчатой пирамиды, взирая на просторы с голодным ехидством, один за одним пожирая людские головы. Аанг поежился, однако не произнес ни слова, он лишь едва вздрогнул, стоило почувствовать мимолетное касание чужого присутствия. Зуко стоял чуть поодаль, бесстрастно бороздя по выгравированным изображениям, его лицо оказалось во власти брезгливого недовольства, ни что в его действиях не выдавало в нем истинных чувств. Фреска была настолько гигантской, что уходила вглубь протяженных, залитых светом, стен. Величественное и уже на исходе своей жизни — здание, что рассказывало страшные сказки о бытие древнейших племен. Кровь, льющаяся градом, вспоротые горла и вырванные из грудных клеток сердца, — Аанг противился, скривившись, лишь убеждаясь в кровожадности огненной нации.       — Здесь сплошные убийства… — разочарованно подытожил аватар, явно не ожидавший подобного приема.       — Жертвоприношения, — протянул с умным видом Зуко, а его взор все также холоден и невозмутим, точно он изрекал нечто обыденное.       — Что это за чудовища? — насупился аватар, страшась того, что скрывалось в глубине вымершей цивилизации.       — В храме воздуха мы с Соккой видели много жутких картин, однако тебя это не смущало, — а Зуко посмотрел на него изгибая бровь, заставляя аватара поперхнуться.       — Это северная часть храма, а она посвящена злым духам и всему тому злу, что рождается на этой земле, — начал рьяно оправдываться. — Вот только мой народ никогда не приносил духам жертвы, никогда не поклонялся им, точно божествам, потому что мой народ знал — духи опасные существа. Они не люди.       — Ты тоже дух, — а Зуко не отступает, готовый защищать обычаи предков, даже несмотря на их кровожадность.       — Ты не понимаешь — это другое, — отрицательно помотал головой, насупившись. — Одни духи умирают, другие возрождаются, а третьи вечны, но идолопоклонство всегда ведет лишь к краху, — а Аанг был уперт в своих убеждениях, противясь любой жестокости, даже, если она касалась мира духов.       — Представь, что людские сердца приносились бы тебе в угождение, — а Зуко посмотрел на него искрометно и так пронзительно, что это заставило от возмущения сжаться.       — Мне не надо ни голов, ни сердец, — а Аанг воспрял, окрыленный праведными речами. — Помогать людям и блюсти равновесие — мой долг, — а они поравнялись, он говорил с принцем на равных, открывая душу, но не находя в его взгляде ничего: ни понимания, ни осуждения, словно интерес Зуко отсутствовал вовсе. — Разве ты не хочешь того же? — а он ускоряется, срываясь на бег, не в силах угнаться за Зуко. — Разве ты не понимаешь меня? — он взглянул на угрюмого принца глазами полными надежд.       — Я не знаю, чего я хочу, — пожимает плечами, поднимая взор к распалившемуся солнцу, отыскивая на лучистом небосводе очертания луны. — Я не знаю, зачем я здесь… в чем моя миссия… — своим признанием он обескуражил, заставляя Аанга застыть, отставая.       — Ты был дарован мне в помощь, — а он бежит за ним, нагоняя. — Пусть чего-то мы с тобой и не знаем, но ты отмечен духами — ты изменишь мир вместе со мной, ничего просто так никогда не делается, — а Аанг смотрит на него глазами полными веры в лучшее, готовый истолковывать лишь добрые намерения.       — Ты говоришь, как ограниченный, — а принц угрюмо из-под бровей взглянул, не готовый брать на себя столь огромную ответственность, не готовый шествовать по чужому замыслу. Аанг насупился, стискивая челюсть, ему явно было обидно, однако Зуко тотчас же улыбнулся, давая понять, что это всего лишь злая шутка.       — Сам ты ограниченный! — нагнав его в очередной раз, Аанг шутливо толкает его в плечо, на что Зуко усмехнулся, отталкивая в ответ, и вот между ними завязалась дурашливая потасовка, пока они все неустанно приближались к цитадели вымершей цивилизации, что точно одна яркая звезда — пестрила на весь небосвод. Необъятная пирамида закрывала собою все, в какой-то момент погружая низину в беспросветную тень. Зуко и Аанг разбежались, догоняя друг друга, задорно отмахиваясь и саркастично смеясь. Их набирающая обороты игра углубляла их в жуткие безлюдные храмы, и за всем этим великолепием разворачивающегося веселья они упусти тот самый алтарь, на котором засыхало чье-то вырезанное из груди сердце, обагряя заскорузлый камень.       — Ты чувствуешь? — взволнованно повел носом Аанг, отбрасывая ребячество. Зуко на секунду остановился, переводя дыхание, чтобы в какой-то момент его ноздри не наполнил омерзительнейший смрад крови и едва начавшегося разложения. Они посмотрели друг на друга с опаской, в глазах читая страшную догадку.       — Трупы, — взволнованно констатирует Зуко, и вот Аанг развернулся, ища источник удушающей вони, Аанг ушел с тропы, утопая в трущобах из полураздробленных зданий, что уже успели сплестись с растительностью. Словно плененный мистическим зовом, он шел за чем-то, что созывало вкусить сакральный, пронизывающий холодом — ужас.       — Стой! — кричит Зуко, завидев подозрительно натянутую нить, что едва была заметна в каменистых чертогах. Аанг вовремя останавливается, занеся ногу над ловушкой, чтобы в какой-то момент его повело, он повис на руках обомлевшего Зуко, точно тряпичная кукла.       — Что с тобой? — а принц окольцовывает его утонувшее в полубреду тело, оттаскивая подальше. Солнечный диск блеснул в небе, точно гладь лезвия, озаряя черный длинный прут, что торчал у Аанга где-то в области шеи, — руки Зуко сами собой разжались, он отпрянул от него, точно от огня, его внимательный взор заскользил по возвышающимся горизонтам утонувшего в зловещем молчании поселения, которое многие тысячелетия считалось вымершим. Какое-то резкое движение, едва уловимое, точно проскользнувшая тень, — Зуко скалится, принимая боевую стойку, готовый отразить нападение. Из его пальцев вырывается неистовый поток пламени, с треском врезающийся в разлетевшиеся песчаники. Он закружился, точно мотылек в хаотичном танце, ощущая настигающие откуда-то издалека шаги, казалось их не один-два, их — легион. Резкая боль, что воцарилась где-то чуть ниже затылка, заставляет с гулким криком дернуться, он попытался сделать еще несколько шагов, порождая столб огня, а пламя рассеялось на глазах, пока разум помутнел, тело переставало слушаться. И сколько бы он не вертелся, пытаясь достать вонзившееся исподтишка острие — тем охотнее горячий дурман распространялся по телу. Он не успел обернуться, запутавшись в собственных ногах, когда в его грудину вонзилось сразу несколько подозрительных дротиков, точно иглы гигантского кактуса. Перед глазами все завертелось, то темнея, то ослепляя, тело окутал жар, его залихорадило, точно на раскаленной плите, его лицо покраснело, а затем также резко побледнело, после чего наступила беспросветная мгла.              Тихие перешептывания нарастали, пока запястья крепко перевязаны, а полчища немытых рук волочили их по земле, точно пойманный скот. Зуко едва качнул головой, подрагивая от яркого ослепительного света, что бликами обжигающего пламени — плясал на лице. Сколько бы он не боролся, то, что вонзилось в его тело глубокими бороздами — все еще заставляло разум темнеть. Шорох листьев, гнусный смех, треск сверчков, и тяжелое дыхание. Их отбросили к подножью великой пирамиды, точно залежавшийся мусор, голова откинулась, затылком встречаясь с камнем. Сквозь густую пелену морока, он все еще старался, он все еще пытался — боролся, собирая по крупицам разбежавшиеся мысли и напрочь одеревеневшее тело. А затем гвалт и топот приближающихся дикарей. Они окружили их, со смеху тыкая заостренными наконечниками своих деревянных копей. В щеку уперлось острие, что неосторожно игралось с его королевской кожей, — Зуко испытывал муки зарождающегося первобытного гнева, которому словно не хватало запала и не доставало огня. Он был точно откинутый на берег труп, над которым потешалась стая невежественных птиц.       — Отличный улов, — высказался один, потрясывая соломенной юбкой, пританцовывая от радости. — Давно в наших землях не видели путников, — потер он жадно ладони, облизываясь, да так, словно вместо двух пленников его глаза видели что-то лакомое.       — Великая мать будет рада… — раболепский тон другого. Сквозь плотную вуаль болезненной слабости Зуко все еще силился различать то, что не могли видеть его глаза. Интересно, Аанг тоже в сознании? — Наполним госпожу вдохновением для изготовления новых лиц… — последнее было сказано с придыханием.       — А-ну захлопнись, Намаку! — звук яростного шлепка, а затем нетерпеливые шаги.       — Так-так, кого на этот раз привели к нам духи? — скрипучий тягостный голос, в котором считывалась мудрость прожитых лет.       — Достопочтенный вождь, эти двое ворвались в деревню и хотели ограбить! — начал кто-то яростную словесную оборону, вызывая недоуменный вздох. — Я и Намаку следили за ними весь день! — от услышанного у Зуко лицо на секунду дрогнуло. — Они чуть не нашли дары для наших покровителей… — каждая их фраза сквозила недосказанностью и манила нераскрытой тайной, пробуждая не только ненависть, но и самое настоящее любопытство.       — Давайте просто скормим их Ицпапалотль и дело с концом, сама мать привела их в наши угодья, она явно изголодалась, — опять этот омерзительный раболепский тон, срывающийся на маниакальные нотки.       — Вождь, смотри, а этот иностранец! — загалдел кто-то из сгущающейся мешанины звуков.       — Еще замечательней! — кто-то схватил Аанга за подбородок, вертя им, словно товаром. — Великая мать давно не вкушала чужой крови, — а они — точно фанатики — все вторили про какую-то мать, произнося ее имя вслух — в их голосах проскальзывали нотки страха, в бурном течении набирая обороты, пока не обращались в буйный гвалт схожий разве что с ликованием. — По рисункам на теле — это маг воздуха.       — А рядом кто? — затем пришла очередь Зуко — кто-то грубо схватил его за челюсть, дергая, другой рукой впиваясь в волосы, оборачивая к свету.       — Породистый щенок, — кто-то залихватски похлопал принца по щеке. — А цвет волос какой дивный — точно серебро!       — Давайте же скорее принесем их на алтарь, пока они еще не очнулись, — резким движением другой дикарь стал вырывать засевшие глубоко в теле Зуко иглы, заставляя ахнуть от обжигающей боли, что резью засела в местах, что оказались проткнуты. Один шип с трудом выскользнул из тяжело вздымающейся груди, в преддверии последующих пыток — Зуко напрягся, однако подозрительно — ничего не происходило. В обществе дикарей воцарилось замешательство, непонятное бормотание и накаляющийся галдеж, среди которого было трудно разобрать слова. — Вождь, что это? — с усилием вытаскивает очередную иглу. Зуко ощутил тепло, что заструилось из только что открывшейся раны, начиная пропитывать одежду. Дикарь продолжал варварски придерживать его за шею, точно пойманное животное, не давая вздохнуть полной грудью. — Его кровь… она черная, — подозрительно принюхался, недобро разглядывая, все это время обращаясь к покоившемуся в молчании вождю. Высунув язык, дикарь невозмутимо попытался опробовать.       — Не смей! — грохот, точно от хлесткого удара, — вождь строго приложился о любопытного посохом. — Нет, это не ужин для Ицпапалотль, — его прислужники разочарованно ахнули, отступая от пленников. — Это знамение, — его голос невозмутимый, мудрый, топкий — как болото, но несущий как река — он создавал впечатление всезнающего. — Звезды пророчили, что прибудут двое из иных миров… — размеренной неторопливой хрипотцой он отогнал от пленников нависшую над ними так несправедливо — кару, точно в одночасье явившийся спаситель.       — А как же жертва? — и снова заговорил тот, кто больше всего боялся гнева древних покровителей.       — Это посланники духов… — а затем Зуко слышит приближающиеся тяжелые шаги, его лицо перекосило, стоило последней игле с усилием покинуть тело. Он открыл глаза моментально, чувствуя странное облегчение, вперемешку с берущими его сомнениями, в его мыслях зародилась лишь одна сладкая мысль — и она была о мести. Он желал причинить этим дикарям такую же боль, которую они причинили ему, — должно быть на его лице просияла искра не только боли, но и необузданного гнева, ведь дикари — все как один — отступили.       — О, великий дух, прости нас! Прости! — бросился перед ним на колени жалкий тощий мужчинка, чье загорелое тело пестрело загадочными письменами, нарочито объемными шрамами и выступающими из губы — металлическими кольцами. Зуко опешил — гнев как рукой сняло, он в смятении поднимает взгляд выше, удивляясь лишь одному — как им удается разделять один язык? Примерно дюжина бритых голов, от мало до велика — уставились на него с тенью благоговения и ужаса, возлагая большие надежды. Зуко громко выдохнул, находя ситуацию безнадежной, к его плечу все еще в бессознательном состоянии прилегал побледневший Аанг. Мальчишке хватило одной точной иглы, и его тело, не сопротивляясь — потеряло контроль. Прямо там, откуда начиналась шея, из него торчал тончайший наконечник, точно игла гигантского дикобраза.       — Отравленный металл, — не прилагая особых усилий, он освобождает напарника, тогда как в руке остается испещренная бурыми каплями игла. Гигантский костер и распростершиеся по периметру факелы — разливали приятный свет, наполняя живительным теплом.       — Его действие длится ровно столько, сколько он остается внутри, — пояснил один из аборигенов, Зуко исподлобья на него взглянул, узнавая в нем своего пленителя.       — Я знаком с его свойствами, — уклончиво пояснил, пряча взгляд, пока его не отвлекает зашевелившийся аватар, что точно дева — распахнул свои невинные глаза, обомлевше оглядываясь. — Мы угодили в ловушку, — сквозь зубы саркастично пояснил, отбрасывая иглу.       — Ни в коем случае! — а вождь выступил вперед, а за ним двинулось и его племя, что все как один — были похожи друг на друга: блинолиции, с кожей цвета красного кирпича и с маленькими заплывшими глазами, точно их покусали пчелы. — Вы наши достопочтенные гости, — после столь громкого объявления, застучали магические барабаны, а несколько сухощавых девиц в один голос запели тантрическую мелодию, ритмично раскачивая бедрами. Двое мужчин протягивают им руки, помогая встать, пока Аанг и Зуко, тая подозрения — недобро переглянулись. Гурьбой, окруженные гортанными песнопениями, что словно накаляли воздух, под звук мистических барабанов, что порождали красочные вспышки пламени, — островитяне закружились, покачивая телами, встряхивая конечностями, призывая все больше огня, которым, казалось — пропитался воздух. Вибрации низкого голоса все нарастали, все как один — аборигены взялись за руки, закружив вокруг чужаков, точно живые цепи, гремя нательными повязками, пританцовывая головами, издавая грудные напевы, в точности повторяя животных. Аанг ощущал спиной спину Зуко, и вот они — взятые в кольцо разгоревшейся вакханалией — оставались неподвижны, пока белесый дым не ударил в нос, заставляя глаза слипаться, а разум в лихорадке млеть. Расцепив хоровод, толпа упоенных в религиозном веселье — в танце ринулась на них, останавливаясь не доходя, чтобы под гулкий стук барабанов отступить снова. Эти повторяющиеся движения сменяли друг друга беспрестанно, а сладковатый пряный дым все разрастался и множился, забираясь через легкие в кровоток, отравляя разум, даря мышцам невероятную пластичность, мягкость и податливость. Зуко недобро обернулся, чувствуя качающегося в такт Аанга, что уже был окутан дурманом неизвестных паров. Они колдовали над ними, точно над священным пламенем, осыпая мерцающей пылью, что окрасила их лица то в синий, то в красный. Облепленные, плененные, они оказались взяты врасплох неистовой гостеприимностью, что казалась дикостью. Прогремел гонг, от которого в ушах зазвенело, а по спине пробежались мурашки, и ритмичный стук барабанов с голосами поющих стих, оставляя после себя странное ощущение нереальности. Зуко касается своего слегка взмокшего лба, а под фалангами разбегаются красочные песчинки, и вот он стирает их, а у самого сердце где-то в горле отстукивает, мысленно продолжая прерванный ритм. Таким напитанным и таким выпитым он не чувствовал себя никогда, — они пожирали его взглядами, заставляя испытывать беззащитность, они тянули к нему свои невежественные руки, нахраписто прикасаясь. Тесненный чужим обожанием — он возненавидел их, желая убить, пока гвалт его лихорадочных стенаний не был прерван оглушительным стуком вождя — его посох размеренно выдавал уже знакомый ритм, заставляя сердце подчиняться. Зуко распахнул веки, впервые испытывая такие захлестывающие все существо эмоции, точно их ритуальные игры действительно имели над ним хоть и малую, но все же — власть. Бледность его ослабевшего потерянного лица скрывала сухая краска, — ему казалось, что он рухнет обессиленный наземь, что все они варварски испили его крови, откусив по кусочку.       — Дорогие гости, — загробный пробирающий тон под сгустившийся мрак ночи, что рассеивался потрескиванием огня. Зуко чувствует, как Аанг впивается ему в предплечье, явно исходя от напряжения. — Мы ждали этого дня десятилетиями! — после этих слов — один за одним — аборигены опустились на колени, расчерчивая своими телами путь, по которому возвышенно приближался вождь, пока в руке его тлела искорка, что оказалась глубоко зарыта в чаше витиеватой длинной трубки. Он неторопливо потягивал что-то, от чего кругом шла не только голова, но и терялась связь с реальностью. Перед глазами все поплыло, земля под ногами казалась мягкой, время остановилось, а любое движение окунало в невесомость. — Раскурите же с нами трубку мира и долголетия, ведь посланники других миров — те гости, которых мы всегда ждем с особым благоговением, — остановившись, он выдохнул скопившийся в его глотке дым, обдавая гостей.       — Зуко, что нам делать? — бьет локтем Аанг, а сам еле на ногах стоит. Но не успел Зуко и глаз опустить, как вождь приблизился к мальчишке, протягивая резную трубку, что повторяла очертания самого настоящего дракона.       — Прими наше гостеприимство, посланник, тогда чертоги наших знаний прольют для вас мир в новом свете, — его слова, точно заискивающая игра, Аанг смутился, под надзором стольких глаз — безропотно сдался, не в силах кого-то разочаровать. — Великие древние духи так далеки от нас, но от вас они еще дальше, — сглотнув, Аанг обхватывает ртом загубник и делает осторожный вдох, отчего его лик даже сквозь цветущее разнообразие красок — заметно позеленел. Он тотчас же отнял руки, передавая трубку вождю, поспешно выпуская пар. — А теперь ты, — передает мундштук Зуко, на что тот, недоверчиво поиграв бровями, все же делает вдох, втягивая в легкие ядреный тяжелый пар, что встал в его груди колом, точно тяжеловесные камни, казалось, если не выпустить его — он разорвет грудину. Жар и сладковатая горечь переполнили неба и язык, у Зуко появилось сильное желание поперхнуться, однако он этого не сделал, без осечки освобождаясь, после чего вождь довольно улыбнулся. — Накрыть нашим гостям праздничный стол! — бравадно скомандовал вождь, и его соплеменники разбрелись кто куда.       — Право, не стоит, — начал в свое оправдание Аанг. — Мы очень благодарны вам за столь… — нервно посмеивается, поглядывая на каменное лицо Зуко. — Необычный прием… — чувствует себя глупо, пока вождь продолжал блаженно улыбаться. — Правда, — наспех кивает. — Очень необычный прием.       — Вы ждали нас… — задумчиво протянул Зуко, втягивая щеки, касаясь подбородка. — Значит, вы знаете, зачем мы здесь… — он не хотел давить, не хотел вызвать злость или страх, однако тянуть время не входило в их планы.       — Понимаете! — затараторил Аанг, выступая вперед. — Мне нужны драконы! Моя магия огня… она просто исчезла, — вождь терпеливо ждал, не перебивая, однако его нахмуренное лицо не сулило ничего хорошего. — Вы моя единственная надежда!       — Вы здесь не только за этим, — покачал головой вождь, призадумавшись, посматривая то на Аанга, то на притаившегося Зуко. — Пойдемте, отведаете наших яств, драконы подождут, — махнул он рукой, начиная удаляться. — Драконы любят солнце, а сейчас солнце спит, поэтому Рен и Шао тоже спят, отважно бдя покой собственного потомства, — его путь лежал через несколько десятков ступеней, преодолеть которые казалось невозможным, они возвышались над землей постепенно, точно произрастающая гора. — Дорогу осилит идущий, — приговаривал вождь, минуя плавную гигантскую лестницу с большим энтузиазмом. Закатив глаза, мальчики последовали его измождающему примеру, дорога ввысь и этот, казалось, бесконечный путь — ни к чему и никогда не приведут, силы покидали тело незаметно, заставляя язык прилипнуть к небу. Они не разговаривали, каждый задумавшись о чем-то своем, о том, что для каждого оказалось важным — семья. Аанг грезил, представляя, каким же был его настоящий отец? Как бы он воспринял правду — узнай, неужели также, как ее воспринял принц Зуко? — Аанг косится на принца, а тот потупил взгляд в серых, покрытых пляшущими тенями — ступенях. Казалось, в его голове решалась какая-то сложная математическая задача, исход которой мог решить все, однако губы принца так и остались капризно сомкнуты, лишь иногда на них проступала печаль. К концу пути дыхание обоих изрядно сбилось, однако силы не покинули их, возрождаясь точно из пепла.       — Угощайтесь, гости дорогие! — раскинув руки, на вершите пирамиды стоял вождь, над которым угрюмая статуя неведанного божества придерживала животворящий огонь. Остановившись на пороге, переступив последнюю ступень, в глубине величественного возвышения, скрытое ореолом треугольного наконечника, виду открывался древний храм, стены которого оказались исписаны цветными фресками вперемешку с загадочными иероглифами. И прямо там — недалеко от рокового обрыва, у подножья алтаря распростерся длинный стол, украшенный местным колоритом. Травы и мясо, напитки и алкоголь — все так и манило попробовать, поддавшись искушению. Вождь пригласил их занять место в самом центре, примостившись со своими соплеменниками рядом. Куски еще кровоточащего мяса заалели огнем прямо в тарелках, отчего Аанг поморщился, отвернувшись.       — Разлейте вина! — взмахнул вождь рукой — и закружили слуги, а легкая музыка скрасила молчаливую трапезу. Зуко пристально всмотрелся в каждого, с кем делил стол, однако не заострил ни на ком внимания, переводя взор на догорающий ошметок загадочной плоти. — Попробуйте, — а вождь утвердительно кивает, заставляя чувствовать себя должным, казалось все участники таинственного ужина побросали свои блюда, с интересом уставившись.       — Зуко, я не могу, я не ем мясо! — пробубнил едва слышно Аанг, заставляя сжать зубы.       — Придется, — шепчет Зуко. — По правилам этикета ты должен попробовать хотя бы маленький кусочек.       — Гадость! — отпирается Аанг.       — Считай это твое испытание перед встречей с драконами, как и все, что здесь происходит, — пожимает плечами, оглядывая тарелку, возле которой не оказалось столовых приборов, кроме одного единственного — охотничьего ножа. С хлюпающим звуком, дикари накололи странного вида посеревшее мясо на наконечник, обгладывая со всех сторон, точно кость. Неохотно, однако идеально в исполнении — повторив, принц Зуко неспешно впился зубами в резиновый волокнистый кусок, с трудом отделяя. Он жевал и приходил в недоумение от того, что вовсе ничего не почувствовал, словно его язык онемел. Если раньше ему казалось, что все дело в том, что Катара не умеет готовить, то здесь…       — Что это за мясо? — поинтересовался вдруг Зуко, находя звериное удовольствие в глазах других.       — Бедро Куаны, — отозвался один из тех, что грубо пленил их с Аангом, кажется, его звали Намаку.       — Куана — это какой-то зверь? — а Зуко озадачился, разглядывая наслаждающиеся лица.       — Нет, — отложил кушанья вождь, принимаясь за разлитое вино. — Куана — это наш соплеменник, — после его слов Зуко нервно расхохотался, с вызовом оглядываясь, все надеясь услышать в завершении — шутка. Однако время шло, присутствующие лишь пожимали плечами, не выказывая эмоций, да так, словно это приевшаяся обыденность.       — Когда мы жертвуем для богини человека, то после него остается тело, — а Намаку исступленно продолжил, с удовольствием впиваясь в человечью плоть. — Великая мать разрешает делить с нею трапезу, — после сказанного Зуко ошеломленно замер, поглядев на побелевшего, переставшего дышать Аанга. — Она съедает только головы, — бегло пояснил, заставляя Аанга поперхнуться, после чего тот впился в наполненный кубок, резкими большими глотками запивая. — Тела остаются, — пожимает плечами, не понимая, почему мальчишка со стрелами схватился за грудь.       — Пей, Аанг, пей, — советует Зуко, похлопав по спине. — Не будь слабаком, — смотрит строго. — Тебя они не тронут, можешь не сомневаться, — его уверенность вселяла надежду, однако Аангу все трудней и трудней давался каждый последующий вдох, стоило с неприятным чувством подумать, что проглоченный во имя мира кусок человека — барахтается у него в желудке.       — Почему тела остаются? — а Зуко берет пример с Азулы, желая утолить нарастающее любопытство.       — Потому что великая мать принимает в дар лишь головы, из-за лица, которое она когда-то сама и слепила, — а вождь важно пояснил, указывая на цветные фрески, где уродливое чудовище с кучей рогов и крыльями бабочки держало обезглавленные тела.       — Ты знаешь, что-нибудь об этом духе? — а Зуко тотчас же обратился к встрепенувшемуся и изрядно напуганному Аангу.       — Н-нет… — смотрит на всех волком, не в силах отринуть напряжение. — Я знаю, что у духов несколько ипостасей, одна из них темная, другая светлая, еще они могут принимать различные обличья, и то — лишь великие. Монахи учили, что в каждом злом духе всегда есть добро, просто если он злой — им управляют плохие чувства, — когда он заговорил, его заслушались, переставая трапезничать. — Духов надо задабривать, петь мантры, посвящать молитвы и никогда не забывать, тогда они всегда будут в здравии и всегда будут помогать…       — Духи не добрые, — покачал указательным пальцем вождь, да так, словно ругая.       — У них просто злая ипостась, однако кормить лишь разрушительную сторону духов — путь в бесчинства и хаос, — оглянулся Аанг, чураясь кровожадных фресок. — Поэтому ваш народ и вымирает — вы поклоняетесь разрушительным силам. Силам зла, — а он осмелел, охмелев от вина, не видя, как сдвинулись грозные брови аборигенов. — Духам под силу разрушить все на своем пути — даже наш мир, и я рад, что мой народ пел им убаюкивающие умиротворяющие песни, а не взращивал сидящее в них зло.       — Святая простота… — свирепый на вид вождь просиял дырявой улыбкой и расхохотался во все горло. В поддержку вождя в унисон рассмеялись все присутствующие и даже скромно притаившиеся слуги.       — В этом весь Аанг… — подытожил Зуко, пригубив безвкусного вина, находя его терпким.       — Разращивая в них злость, мы заставляем их устраивать кровопролития там… — с придыханием замер Аанг, приподнимая палец к небу. — Они злятся, а оттого в их мире происходят катаклизмы и войны!.. — а Аанг делает еще один глоток, пока румянец проступает через его разукрашенные щеки.       — Что ты знаешь, мальчик, о сотворении мира? — вождь тряхнул перьями на затылке, высокомерно сощурившись, на что Аанг лишь обескураженно заморгал. — Сначала было солнце, — а вождь заговорил манящим усыпляющим баритоном. — Когда первые его лучи зажглись — от его древнейшего магического света родился особый — сакральный удивительный мир — мир древних духов. Сотворенные космической мощью, родились первородные — отец и дочь, имя им Туи и Ла, следом дыхание жизни коснулось близнецов — Каонаси и Ицпапалотль… — каждое слово вождь сопровождал плавным жестом, притягивая внимание только больше.       — Ицпапалотль? — вдруг опомнился Аанг, перебивая.       — Еще может быть известна под именем Мать Лиц, — на что Аанг поджимает с умным видом губы, облокачиваясь о шершавую столешницу.       — Кто такой Каонаси? — пальцы Зуко обхватывают кубок, делая спешный глоток.       — Безликий. Древний дух или даже бог, вершивший временем, иначе трактуемый, как бог распада и смерти — синигами, — знающе пояснил Аанг, бросая вызов вождю. — Но он погиб в великой войне духов.       — Отступаешь! — гаркнул вождь, приподнимая в повелительном жесте руку. — Мы о сотворении мира, — недовольно смотрит. — От божественного союза Туи и Ла появились первые драконы, и сила была их невероятно велика, — Зуко осторожно осмотрел притаившихся слушателей, что забыли обо всем, с придыханием поспевая за мыслью вождя. — Четыре отпрыска, четыре дракона: дракон земли, — загибает палец, — дракон огня, дракон воды и дракон воздуха, — его пятерня сжалась победоносно в кулак. — Эти четыре дракона, по поверьям — создали тот мир, в котором мы живем, — раскинул в благоговение руки. — Людей сотворила великая мать — Мать Лиц, смастерив четырех человечков: одного из золы, другого из грязи, третьего изо льда, а четвертого с крыльями. Так, по легенде и появились древнейшие племена, разделенные на четыре фракции, подобно первым драконам, — Зуко слушал не перебивая, то и дело по его коже разбегались воодушевляющие мурашки. — Стоило опустить человечков в дивный новый мир, как они ожили, а Безликий с их первым вздохом начал обратный отсчет, Мать Лиц создала их, чтобы дать им жизнь и дать своему брату возможность забрать эту жизнь. Так началось первое равновесие. С Безликим на земле время пошло и никогда ни для кого не останавливалось, никогда ни для кого не оборачивалось вспять, — угрожающе покачал указательным пальцем. — Первыми учителями магий всех четырех стихий были дети Туи и Ла — четыре дракона, сотворившие мир.       — То есть раньше драконов было больше… — опомнился Аанг. — Что же случилось?       — Соперничество и борьба, естественный отбор и кровопролитные войны между братьями и сестрами привели драконов к упадку — одни сожрали других, — опечаленно пояснил. — И вот постепенно вымерли драконы земли и воздуха, оставляя первенство сильнейшим — драконам воды и огня. Численность водяных сокращалась сама собой. И только огненные крылатые змеи остались на этой земле, доказывая свою мощь. А затем люди перебили оставшихся… — махнул разочарованно вождь рукой, утирая глаза от выступивших слез.       — Дядя говорил, что мой род берет начало от драконов, — важно поинтересовался Зуко, обращая на себя все внимание.       — У Туи и Ла было много детей, много драконов, некоторые так и остались за чертой — в мире духов, какие-то спускались на землю, обращаясь в людей и ведя их за собой.

*      *      *

      Захлопнув за собой дверь, прижимаясь трясущимся телом к резному драгоценному дереву — из груди то и дело вырывается сдавленных хрип, дышать становилось с каждой секундой все тяжелей. Тай Ли мотает головой, сожалея о горячих эмоция, что в забытье обрушились на принцессу. Ее глаза забегали по роскошному убранству, что все еще пугало, все его вещи, точно монументы — задержали над пространством время, храня в каждой частичке его облик. Тай Ли ошарашено оглядывается, дергано отступая, представляя, что ее судьба — влачить существование за стенами лечебницы, что теперь Азула не вступится, теперь гордое имя принцессы не станет ее непробиваемым щитом. На глазах навернулись слезы, стоило представить, что жестокое несправедливое наказание за длинный язык непременно коснется ни в чем неповинных родителей, — Тай Ли так давно с ними не виделась и по какой-то причине не могла позволить себе встретиться вновь, словно что-то когда-то очень давно сломалось, давая понять, что как прежде — уже никогда не будет.       Мечи и сабли, отполированные полки, грозные шкафы и кровать, что точно трон — примостилась грациозно — на возвышении. Ледяные пальцы потеряли сноровку, между трепыханиями собственных мыслей и тела — она уже плохо разбирала, какой сейчас день, сколько времени. Всеобъемлющий маятник неторопливых часов, казалось — участил свой ход, а затем приглушенный скрежет, что издает эта стрелка, стоит сделать по циферблату еще один шаг. Напуганная, точно оглушительным выстрелом — Тай Ли срывается с места, распахивая обширные дверцы гигантского шкафа, падая на самое дно, миновав гору царских вещей — она зарылась, словно в конуре. Она прикрывает осторожно дверку, оставляя небольшую щель, выглядывая наружу, как только повеяло темнотой — напряжение постепенно начало отступать, однако этот всеобъемлющий тремор низводил до порывистых криков. Тай Ли плачет, глотая вздохи, старашась стать еще одной без вести пропавшей, Азула показалась настолько безразличной, настолько глухой и черствой, что это не вселяло ничего, кроме тревожного ожидания. Ожидания чего-то страшного, чего-то судного. Сгибая в коленях ноги и зарываясь в рубашках лицом, Тай Ли гулко страдальчески стонет, а сама даже не лелеет мысль о жалком побеге, считая себя вошью, которую сожрет столь злобный мир. Ведь у нее столь патово нет ничего: ни денег, ни знаний, ни богатых родителей, ни связей — ничего, ей некуда идти — лишь в цирк, однако именно там ее когда-нибудь настигнет если не кара Азулы, то что-нибудь пострашнее. Зарывшись с головой в открывшуюся дырой безнадегу — она складывает на груди ладони, в молебном жесте прося хоть кого-то о помощи, мечтая быть услышанной. Она любила Азулу, но вместе с тем — ужасно опасалась, не разделяя, а порой отчужденно — не понимая. Мэй не намерена молчать, — и Тай Ли это испытывала на себе тяжестью камня, не смея, точно окруженная пешка — сделать лишнего хода. Когда-нибудь — совсем скоро — будет развязана еще одна война — страшная и кровопролитная, стоит лишь сорвать с себя лицемерные маски и уничтожить притаившийся в сердцах страх. И тогда вспыхнет пламя — синее, как море, сверкнут словно звезды — кинжалы, и схлестнутся в битве некогда лучшие подруги, что делили когда-то мирное небо. Азулу не победить… — затряслась в шепоте Тай Ли, боясь за Мэй, желая, чтобы та отступила, позабыв о Зуко, хотя бы на время…       Ее взгляд замирает, стоит уцепится за торчащий из-под вороха вещей небольшой, в темноте шкафа — белесый, — уголочек. Потянув инстинктивно руки, разгребая дорого расшитую экипировку принца, она замечает узенькую прямоугольную коробочку. Плотный картон, покрытый — словно кожей, приоткрывая дверцы шкафа — впуская больше света, заглядывая внутрь очередной загадки — Тай Ли обомлевши ахнула. Серебристая, сверкающая, опоясываемая драконьим барельефом — на дне шелковой обивки возлежала загадочно — флейта. У самой крышки торчал сложенный в несколько раз пергамент, раскрыв его, в глаза бросился каллиграфический почерк:       «Дорогая Мэй, Азула не знает, что я нашел это у нее в покоях, ради всего святого — не устраивай скандал. Она хотела импульсивно ее разломать, однако вовремя отвлеклась, но я помню, как тебя ругала мама, как плакала ты, ведь это память о твоем дедушке… в общем возвращаю утраченное, прошу, не говори Азуле… она сожрет нас обоих. Она завидует тебе, ревнует, желая быть хоть в чем-то лучше — она глубоко несчастный человек, будь выше мести…» — дата не указана, однако, напрягая память и покопавшись в минувших событиях, Тай Ли удовлетворенно выдыхает, понимая: Зуко, должно быть, не успел отправить это Мэй, потому что его изгнали, а флейта так и осталась позабытой в этом шкафу… — оглядевшись, Тай Ли стало душно, воздух прогрелся, словно под боком разгорелась свеча, а стены, казалось — давили со всех сторон. Тай Ли не успевает закончить мысль, как входная дверь дерзко с хлопком отворяется, заставляя Тай Ли подскочить, отбрасывая находку подальше.       — Может быть, ты найдешь в себе смелость, чтобы объясниться передо мной? — резвой и повелительной походкой, Азула пересекла почти всю его комнату, останавливаясь возле Тай Ли, что мнимо растерялась, опуская раскрасневшиеся глаза. — Я сделала для тебя столько всего, чтобы ты вот так мне отплатила? Своим выдающимся хамством? — а принцесса была сдержана, однако это лишь маска, что наедине все больше давала трещину, при единственном взгляде на нее — бросало то в жар, то в холод. Ее кровожадный оскал намекал на все что угодно, но только не на счастливый исход. — Спелись с Мэй? — а ее бровь ползет наверх, а в голосе сквозит буйство, еще чуть-чуть и, казалось, она ударит: больно, громко, с вызовом.       — Нет, Азула… — мотает Тай Ли головой, настаивая на собственной невиновности.       — Да она же за человека тебя никогда не считала, — хмыкнула, смеясь. — Она никогда не хотела с тобой общаться, а заобщалась лишь потому, что на тебя обратила внимание я, — а Азула сказала это поразительно цинично, проницательно щурясь, словно вся эта великая химия дружбы, ни что иное, как ловко спланированная стратегия. — Ее мать подпихивала подружиться с принцессой, — а Азула злорадно просияла, скорчив миловидное выражение. — Ее мать очень хотела попасть в высший свет приближенных, она ведь даже караулила нашу с Зуко мать, чтобы ненароком нарваться на чаепитие… — рявкающая констатация. — Все что угодно, лишь бы коснуться жизни самого короля! — а она закончила на вызывающей истеричной ноте, делая шаг в сторону, молчание, что окутало их на пару мгновений показалось вечностью. — Можешь идти, — а Азула почтительно указывает на дверь, отчего глаза Тай Ли в ужасе округлились. — Вали обратно, к своим любимым родителям, или в свой поганый цирк, а, может быть, — ее голос смеялся, а глаза резали, точно ножи. — Ты найдешь совсем иной путь… — она вышвыривала ее без суда и следствия, заставляя намеренно отказаться от дарованной столь беспечно свободы — это было, точно сбывшийся наяву — кошмар.       — Нет! Прошу, Азула! — рухнула она на колени, зарыдав снова, даже не от той грубости, сколько от нежелания возвращаться в то захолустье, откуда она родом, не желая быть развлечением сальных взглядов, не желая быть рабыней цирка. — Ты меня неправильно поняла… — резко дает заднюю, а лицо принцессы — довольное столь быстрой победой — не дрогнуло. — Я очень испугалась, я вышла из себя… — затараторила, сквозь слезы, хватаясь в ее одежду, а принцесса даже не смотрит, высокомерно уставившись куда-то перед собой. — Прости меня, Азула, прости… — сожалеющий и дрожащий тон, казалось, удовлетворил принцессу, ведь Азула наконец опустила взгляд, ее брови обиженно опустились, а губы надулись, точно у маленького ребенка, она хватает Тай Ли за ледяные запястья сухими горячими руками, а это вызывает бурю испепеляющих чувств.       — Ну ладно, хватит плакать… вставай! — дергает ее, убедительно требуя подчиниться, в какой-то момент даже поглядывая с манерным сожалением. Кончики ее длинных острых ногтей заправляют выбившиеся на лоб пряди, Азула ободряюще улыбнулась, после чего Тай Ли окатило волной страждущего так долго — умиротворения.       — Я могу остаться? — пропищала она тоненьким страдающим голоском, строя извиняющиеся глазки, хлопая влажными ресницами.       — Оставайся конечно, — а Азула кивнула, хоть и старалась выглядеть непринужденной.

*      *      *

      Размеренный шепот ветра, от которого рябью разлетелись птицы. Темное глубокое пространство, впускающее внутрь горсть теплого света, — под пальцами зашелестела соломенная накидка, что никак не скрадывала твердость деревянной поверхности. Он упрямо уставился в густо разукрашенный мраком потолок, застыв в удобной почти посмертной позе, в какой-то момент будто переставая дышать, испуская дух. Он внимательно прислушивался к стуку собственного сердца, находя его успокаивающим, — сглотнув, он отметает плещущиеся где-то в глубинах души — тревоги и чувства, понимая, что у него совсем нет времени на подобную роскошь. Ему снилась Азула, ему снилась родная сестра, — хоть он почти и не помнил всего сюжета, с ним остались достаточно четкие чувства, что он посмел испытать. Это все рвало его грудную клетку на части, заставляя внутри собственных дум кричать. Зуко так боялся сложившейся ситуации, так изнемогал от сменившейся обстановки, что просто запретил себе вспоминать, вынуждая себя не думать. То, как вся эта действительность навалилась на него с грузностью могильного изваяния — лишь небольшое неудобство, которое он вынужден пережить. Все больше он тонул с чувством, что никому, казалось, и вовсе не было дела до его истинных мыслей, дум и эмоций — он — это лишь то, что он транслирует в мир. Он — это лишь то, что он позволяет другим видеть. Он — это то, до чего разрешает коснуться. И, казалось, всех больше чем устраивал выстроенный фасад, — он склонил голову, щекой упираясь в плечо, и вдруг на его лице проступило стесненное мучимое выражение, стоило лишь на секунду поддаться воспоминаниям, давая образу сестры всплыть в воспоминаниях. Он точно знал, что в эту ночь она приходила к нему, однако по утру от нее ничего не осталось — лишь чувственный испарившийся шлейф, за который он готов цепляться, точно за последнюю надежду. Он перестал понимать зачем ступил на этот путь, он вдрызг обесценил любые слова дяди, не в силах и дальше нести эту боль в одиночестве. Как бы там ни было — Азула вдыхала в него озорство, опасность, а вместе с тем и веселье, жизнь разделилась словно на «до» и «после». И вот эта жизнь «после» казалась ему чем-то бесцветным безвкусным и заскорузлым. Ощущение огромной потери село ему на хвост, в одночасье мешая расправить крылья, а ведь он думал, а ведь он считал — был уверен, что все сложится совсем иначе. Что его победа будет быстрой, молниеносной, что его огорошит водопад из радости и счастья, что он преисполнится в собственных силах и наконец достигнет удовлетворения, которого, казалось, рядом с Азулой не было никогда. Казалось, что вся его жизнь — это бессмысленная борьба, в которой он еще живой — похороненный где-то глубоко под землей, но живой — пытается выбраться, но кислород заканчивается, а силы уходят, мыслями он уже на свободе, но тело его все еще под землей…       — Зуко! — он почти вздрогнул, однако топкое безразличие, что окутывал все его существо, делало все вокруг слегка замедленным. Он банально не успел возмутиться, так как казалось, что лысый мальчишка проворен, точно летучая обезьяна. Присаживаясь на край койки, что скорее напоминала полутораспальную скамью, Зуко оглядел небольшие просторы геометрической комнатушки, что напоминала замшелую кладовку. Каменный стол и стулья, на них вылепленные из глины черепки и прочие предметы быта — такие же серые, как и все в этом месте. Небольшое прямоугольное окно, из которого всю ночь доносился комариный писк, а по утру — крики чаек. Тверд, словно каменистая почва — тонкий плетеный настил из соломы. Уныние этого места обезоруживало, Зуко казалось, что он в действительности погребен заживо, — его застывший взгляд находит аватара. Аанг вбежал, придерживая дверь, впуская в мрачную обитель больше света. Мальчишка запыхался, явно оказался напуган и пришел в очередной раз о чем-то просить.       — Не помню, как заснул, — а Аанг отпускает дверную ручку, прочерчивая прямую до Зуко, присаживаясь рядом. — Очнулся в такой же комнатушке, без света и с единственным окном, тебя нет… — его дыхание сбилось, он приподнимает взор на принца, а тот так и остался недосягаем. — Что вчера было? — немного смущенно опустил взгляд, почесав затылок.       — Ты вдрызг напился, вы долго спорили с вождем, — а он вдруг обернулся к Аангу, стараясь изобразить сатиру, однако его бессердечное бесстрастие было ничем не перекрыть. — В итоге ты уснул, вечер подходил к концу, мне пришлось взять тебя на руки и отнести в комнату, предоставленную любезно вождем, — пожимает плечами, пока по лицу Аанга разбегался стыдливый румянец. Еще никогда Аанг не терял сознание, еще никогда не заигрывал с хмельными напитками, давно его так не отчитывали.       — Извини, мне очень неловко, — начал тут же давать заднюю, красноречиво оправдываясь.       — Не стоит, извинишься потом, у нас нет на это времени, — он не сказал это грубо или резко, а даже как-то безжизненно и вяло, словно все происходящее сильно утомляло. — Неужели ты хочешь провести в обществе этих ненормальных еще несколько дней? — приподнимается его бровь, пока Аанг согласно хмурится.       — Ты тоже боишься, что все это вранье и они попытаются скормить нас своим монстрам? — Аанг насупился, сжимая пальцы в кулаки.       — Возможно, но главное сейчас другое — встреча с драконами, после чего разрешаю тебе воспользоваться силой аватара и уничтожить это место, — а он пожимает плечами, улыбаясь, на что Аанг несогласно мотает головой:       — Драконы не просто так с ними, — поднимает открытый невинный взгляд. — Они подчиняются не монстрам, они хорошо осведомлены о Совете Монументальных Духов, островитяне подчиняются и служат духам, Зуко… — Аанг сказал это с таинственным мрачным придыханием, словно его истинные чувства — восхищение. — Они такие же, как и мой народ, вот только воздушные кочевники воспевали в духах светлую ипостась, никак не темную… — как только Аанг заговорил, да так заумно, да так серьезно, Зуко не стерпел и закатил глаза. — Что? — возмутился, складывая руки на груди. — Считаешь, я сумасшедший? — заводится дальше, пока Зуко продолжает криво ухмыляться, вставая с постели. — Очень удивительно видеть смех именно на твоем лице! — бежит за ним, остро нуждаясь что-то доказать. А Зуко отворяет дверь, щурясь от ярких солнечных лучей, что пронзили его копьями. — Смотришь на всех нас как на дураков, потому что не веришь! — а Аанг возмущен, срываясь на бег догоняет, желая вразумить. — Не веришь в духов, правда? — и тут Аанг разозлился, пока принц недрогнувшим шагом просеменил мимо, да так, будто не услышал. — А ведь ты жив лишь благодаря их воле! — а он словно праведный, точно фанатик, бросает в спину острое, как дротик — слово, и достигнув цели — оно заставляет оппонента остановится. Задуматься. И стоило Зуко застыть, как напрягся уже Аанг, сдвигая брови.       — Знаешь, что? — вдруг обернулся, смотря очень пристально и открыто. — Я не просил, — его отрешенность заставляла впадать в ступор. — Я не требовал вернуть меня в этот мир, — совершенно скептично подметил. — Мне это и не надо было. Не считаю себя кому-то должным, — а он упрямо отрицал все духовное, в дребезги готовый разбить любую мораль. Он стаскивал с себя ответственность, точно драную тряпку, наспех сбрасывая. Казалось, он был горд за свои слова, казалось, ничто не способно заставить его усомниться.       — Не веришь в духов? — скрипучий, донесшийся откуда-то со стороны большого ветвистого дерева — голос. А затем стелящийся рекой — оглушительный смех, Аанг и Зуко опешили, отскочив в сторону, боясь, что заговорило с ними ни что иное — как многолетнее дерево. Перед глазами поплыли ровные и четкие очертания ствола, будто по всем зазубринам заструилась вода, а затем замерцала, точно перламутр. Мираж множился, пока старец с яркими попугайскими перьями, вплетенными в сероватые виски — не вышел вперед. Он словно в одночасье отделился от дерева, с которым всего секунду назад был одним целым, невидимым, зажимая в руке внушительный посох.       — Что еще за фокусы? — Зуко дерзит, испугавшись.       — Это магия, — почтительно склонился Аанг.       — Это не магия, — мотает головой вождь. — Мы — шаманы, а это значит, что с нами сила духов — сила природы. Вот они и укрыли меня от чужих глаз, — смеется, хохочет, находя их лица забавными. Зуко и Аанг взглянули на друга, не скрывая охватившего их смятения, — Зуко недовольно сложил на груди руки, он посмотрел на вождя с вызовом, молчаливо требуя, однако старец, казалось, даже не дернулся. Напевая мимолетную мелодию разыгравшегося дня, он поманил их жестом, а сам воздал морщинистые ладони к солнцу, с благоговейным видом встречая ослепительные лучи. — Рен и Шао говорили со мной этой ночью, — идя вслепую, старец начал свою одухотворенную тираду, не обращая внимание на недовольный озлобленный взгляд, которым провожал его Зуко.       — И что же они сказали, вождь? — не отличаясь стойкостью — не вытерпел Аанг, подбегая ближе, заглядывая тому в благостное лицо. — Неужели драконы и впрямь живы, неужели генерал Айро не обманул, — яркий всплеск надежды отразился на его лице точно краска.       — Тот самый генерал… — многозначительно протянул вождь, кивая.       — Вы его помните? — напряженно, стараясь не сбавлять напускной холодности — поинтересовался Зуко, подбираясь к не сбавляющему шаг вождю, но на этот раз — с другого плеча. Они окружили его, точно взяли в кольцо.       — Генерал у меня был только один… — вздохнул он тяжко, внезапно распахивая заплывшие старостью глаза. — Я бы ни за что не раскрыл ему тайну древнейших, если бы сами драконы не позволили этому случится, — чистосердечно сознался, обращаясь к одному лишь солнцу. — Обрюзгший и поникший, пытающийся вернуть собственную честь, сраженный на поле боя, потерявший самое дорогое, однако его влек не столько статус, сколько наваждение смерти, — загадочно пояснил, скосив взгляд на принца. — Он твой отец? — глаза Зуко забегали, к его лицу приливал жар — он растерялся, он не знал, что ответить, ведь в одночасье перестал понимать, кто он и кем должен стать.       — Я думал, что он мне дядя, — честно на выдохе начал, отворачиваясь, не желая испытывать на себе бремя чужих недопониманий. — А он мой брат… — сказал, грустно усмехнувшись, пока брови в скорби дернулись, ведь он все еще не мог осознать, не мог принять, что вся его жизнь — это лишь ложью выстроенный фасад. Семья — не семья, титул — не титул, отец — не отец, жизнь — обман. Он испытывал на себе скользкое ощущение, точно он ни что иное, как отброшенный за ненадобностью — суррогат. До мозга костей фальшивка. Ему было горестно, ему было невыносимо стыдно за то, кем он в одночасье стал — потерял все, под сомнение попала вся прежняя жизнь. И именно в эту самую минуту он страждуще захотел вернуться обратно — в прошлое, и все переиграть, мечтая оказаться лишь мучеником чужой лжи, но никак не выброшенным за борт собственного сломанного мира.       — Какой красивый конфликт, — подтрунивает старец, хитро сощурившись. — Как и вся траектория твоей едва начавшейся жизни, — громко втянув воздух, вождь снова смыкает веки. — Нагадать будущее я не могу, — усмехнулся. — Но гнет противоречий делает тебя особенным. Тебя протежирует очень сильный и очень древний дух, — провел ладонью в воздухе, невесомо касаясь.       — Ну вот опять… — а Зуко ухмыляется, почти смеется, смущенный непрошенным вниманием. — Сколько можно?.. — а его брови приподнимаются, пока лукавая улыбка не сходит с лица.       — Не веришь в духов! — покачал строго пальцем. — Какой парадокс получается, — смотрит на него пристально, а Зуко аж весь извелся.       — Давайте без этой брехни, предзнаменований и прочего мистицизма? — качает головой, в собственную защиту скептически посмеиваясь. — Я устал это слушать, правда, — его искренность — обман, за которым он прятал обыкновенный страх. — Моя жизнь — это случайность, просто так сложились обстоятельства, ничего более, ничего личного, — яро отрицает, не желая обременять себя ненужной ответственностью. Он не хотел и боялся, что за собственную жизнь ему когда-то придется расплачиваться, но ведь он не цеплялся за нее, поэтому и не считал себя должным.       — Знаешь, зачем генерал на самом деле прибыл? — а вождь остановился, поймав взгляд принца, чтобы следом вновь продолжить размеренный шаг, что уже приближал их к двум величественным горам, меж которыми распростерся высокий помост.       — Убить дракона, — сухо пояснил, гордый в своей уверенности, а вождь так и остался грациозно невозмутим, преисполненный всего самого светлого и чистого.       — Нет… — а его взгляд потеплел, он всмотрелся в Зуко, задирая подбородок, пытаясь дотянуться до его колючих непроницаемых глаз. — Он прибыл на наш остров, чтобы убить себя, принести в жертву Рен и Шао… — настигнувшее внезапно признание заставило Зуко отшатнуться, а лицо нервозно окаменеть, на него все это время в смятении поглядывал Аанг, сочувствуя. — Но наши драконы милостивы, — хлопнул он торжественно в ладоши, возводя к небесам. — Посмотрим, милостивы ли они к вам, — обернулся и требовательно взглянул сначала на Зуко, а затем на Аанга. — Обратного пути нет, — всплеснулись его руки, указывая на гигантскую лестницу, ведущую, казалось, к небесам. Точно умелый дирижер, он призывает свои инструменты схлестнуться в неожиданной мистической музыке ритуальных барабанов. Вздрогнув, Аанг огляделся, замечая, что гигантская площадь, на которой они остановились, в сакральном таинстве незаметно полнилась — жители загадочного племени разбрелись, принимаясь создавать интригующие напевы. Гвалт яростно бьющихся барабанов смешивался с водопадом духовых инструментов, вгоняя зрителей в транс. Утробный грохот усиливался, заставляя сердце биться чаще, Аанг взглянул на встревоженного Зуко, который не обронил ни слова, стоично готовый пройти испытание.       — У вас есть одна попытка, — поднял указательный палец вождь, заставляя оцепенеть. — Если пройдете испытание и драконы посчитают вас достойными — они откроют вам истинную природу пламени… — его речь внезапно оборвалась.       — А если нет? — в панике заозирался Аанг.       — Если Рен и Шао не посчитают вас достойными — они проглотят вас заживо, — с улыбкой пояснил вождь, заставляя лицо Аанга в изумлении вытянуться.       — Цена слишком высока, — непонимающе морщится Зуко.       — И ведь вас это не пугает, правда, принц Зуко? — странная интонация и намекающий взгляд. — Вы ведь идете на рожон! — осуждающе хохочет. — Зачем вы ищите смерти?       — Я не ищу смерти, — надменно сжались его губы.       — Это вы так думаете, однако вся ваша суть желает этого. Неосознанно, тайно. Что же ждет вас по ту сторону жизни? — лукавый тон и в насмешке приподнимающиеся брови. — Не задумывались? Его, — ткнул он тальцем в Аанга, — перерождение. Бесконечный цикл смертей и рождений, а вас? — призадумавшись — в недовольстве свелись брови даже у Аанга, он взглянул на Зуко с осторожностью — снизу-вверх, точно боясь, что тот заметит. — Ведь вы уже так давно мертвы… — заволакивающий разум — шепот, от которого холодок пробежался по позвонкам. Зуко напряженно сглотнул, переставая дышать. — Вашу кровь разгоняет по венам лишь маленькая частичка великого существа — Духа Луны, потеряй вы эту частичку — в одночасье падете замертво… — это прозвучало как жутко вынесенный неизбежный приговор. — И вас похоронят в землю — туда — где вам самое место, — стращающе продолжил, заставляя Зуко насупиться, а венку на его лбу отчетливей обрисоваться. — Вы ведь чувствуете, — принюхался вождь, точно дикое животное. — Инфернальное эхо тянет вас за собой, черные, точно смола путы, в которых вы почти захлебнулись однажды… — после недолгой паузы, вождь, точно верховный жрец, возносит распахнутые ладони к простирающейся лестнице, приглашающим жестом отступая. — Да прибудет с вами сила, не отступайте от намеченного пути. Сотня ступеней и взгляд в глаза чудовищам дарует вам благословение или же поглотит. На все воля духов! — с напутственными словами он скрестил руки, наблюдая с благоговением, словно ожидал этого дня всю свою жизнь. Аанг и Зуко в долгом молчании посматривали друг на друга, точно все не решаясь сделать первый шаг.       — Что все это значит?.. — неохотно пошел Аанг, поглядывая на Зуко.       — Они блаженные, — осуждающе обернулся, но продолжил чеканить шаг, взбираясь по ступеням, что казались бесконечной дорогой к самому солнцу. Неизвестность опаляла жарче огня, что нависало над ними всевидящим оком.       — Это наш шанс, — одухотворенно решил Аанг, взбежав на несколько ступеней выше, пока Зуко не переставая размышлял о трагичности прожитых лет, находя внутри себя зарытую глубоко — надежду, которой, казалось, уже давно нет места в его жизни.       Перед глазами слепил золотой диск, вынуждая дыхание сбиваться, а каждый последующий шаг, отрывающий от земли — становился все более тягостным и изнуряющим, заставляющим кровь бурлить, под страстное биение несмолкающих барабанов. Испытание превращалось в неизбежное наказание, каждый из них думал о том, каким было их детство, и сколько незаданных вопросов остались позади. Дыхание сперло, в груди заныло, но твердый шаг в такт гипнотизирующей музыке продолжился, и когда казалось, что этот путь бесконечен, перед глазами замаячил горизонт, на который всего через пару ступеней им удастся взойти. Аанг преодолел оставшееся расстояние в несколько рваных прыжков, ощутив под ногами мощеный помост. Поравнявшись, Зуко бросил долгий изучающий взгляд, казалось — в вечность, настигая открывшиеся почти с высоты птичьего полета — роскошные нетронутые просторы. Природа пышела и благоухала, рисуя острые хребты лысых гор. Звон барабанов усилился, заставляя бояться того предвкушения, коим их охватило.       Два глядящих друг на друга утеса втягивали присутствующих открывшимися пещерами, чья мгла была зловещей. Неготовые распрощаться с жизнью, их охватила паника, стоило лишь едва ощутить пробежавшую под ногами вибрацию, что исходила из глубоких таинственных тоннелей. А затем чьи-то сверкнувшие во мраке — хищные глаза, рык, смешивающийся с бушующей мелодией инструментов. Островитяне с лихорадочным выжиданием следили за вердиктом, что неумолимо вынесут две древние твари. Простирающаяся чернота охватила Зуко, он бесстрашно застыл, готовый к любой участи, что его ожидала, а затем что-то зашевелилось — там — в глубине, высвобождая в обжигающий солнцем свет — скалящуюся разъяренную морду огнедышащего дракона. Грозные рога возвышались, точно острейшие пики, подпирающие небосвод, округлые ноздри раздували смрадный дым, — Зуко отступил, наткнувшись на дрожащие лопатки Аанга.       — Зуко, ты это видишь? — доносится до него жалобный стон, а затем едва уловимый миг — и высунулась длинная как змея — чешуйчатая шея, а за ней долговязое тело с перепончатыми гигантскими крыльями. Ярость диких глаз приковывала и порабощала, заставляя тело деревенеть в ожидании. Перед глазами принца пронеслась вся его жизнь, и все те воспоминания, что дарили ему одновременно и боль и радость — оказались в лице его матери. И если бы прямо сейчас — пред ликом несокрушимой смерти у него было одно желание — он пожелал бы вернуться в прошлое, тогда, когда он был еще совсем ребенком, сидящим у матери на руках. Выскальзывая из глубокого грота, дракон агрессивно рычит, разинув напичканную острейшими шипами пасть, приближаясь с нечеловеческой скоростью. Зуко отшатнулся, понимая, что от смерти его разделяет лишь миг, предвидя нависающие клыки и ослепившую его тень — он уворачивается на одном инстинкте, слыша оглушительный вопль напарника. Рука Зуко с силой ринулась ввысь, прямиком в открытое небо, а летящий на него дракон, что почти клацнул зубами по его лицу — взмыл к солнцу, точно отброшенный непонятной силой. Зуко ощутил, как Аанг вцепился ему в предплечье, что позволяет понять — они все еще живы, и это не игра воображения. Драконы, точно коршуны — кружили, пикируя над головами, все не решаясь напасть, вместе с тем и не отдаляясь. Вы и волоса моего не коснетесь! — прогремели его грозные мысли, а застывшая в воздухе рука, взметнулась в сторону, а драконы, точно очарованные, точно плененные, повторили траекторию его дрожащих похолодевших пальцев. Зуко ощутил, как его распирает изнутри, как голова разбухла, точно вот-вот взорвется, пока грудная клетка ширилась, не давая выдохнуть. Он изнемогал от усталости, ощутив всю драконью тяжесть, что полегла на его плече, вынести которую не казалось возможным. Его всего заколотило, пока вибрировало даже дыхание, а эти громадные змеи пустоголово летали над ними, тая в своих головах кровожадные мысли. Он ощущал всю их ненависть и всю злость, которую было просто невозможно обуздать. Они — точно порождение самой стихии — горячие, импульсивные, уничтожающие и пугающие создания, внутри которых не было и толики человечности — одни инстинкты и злость. Они — словно само пламя, которое требовалось обуздать — обуздать в самом себе, пролив свет на обглоданный мраком — неизведанный путь. И вот он, обессиленный, отступил, опуская дрожащую надорванную руку, ощущая лишь жар и острую боль где-то в районе предплечья. Драконы преследовали их, сплетаясь меж собой, точно красные и сизые огни — в бесконечной борьбе играя, так и не в силах друг друга победить. Околдованный красотой открывшегося зрелища — Аанг взирал на них с очарованием, собирая все самые светлые мысли, что закрались в голову, наблюдая, точно за благословением, что послали духи. Волна ужаса накрывает плотным одеялом, стоило Зуко ощутить, что рука безвольно повисла вдоль тела, не подчиняясь и не слушаясь, крепко прижимая саднящее плечо здоровыми пальцами, он с опасением поглядывал в небо, пока драконы загадочно нарезали над их жалкими фигурами круги, переплетаясь в отчетливый знак бесконечности. В какой-то момент они заземлились, замирая, синхронно приподнимая головы, взглядом пожирая само солнце, выпуская из себя безмолвный крик, что тотчас же обрел цвет. По небу распростерлась переливающаяся разными цветами — огненная воронка, заполоняющая собой все пространство, разливаясь, точно северное сияние во мгле северного полюса. Увиденное гипнотизировало, дыхание замерло, а поток хаотичных мыслей внезапно сник, ведь их одарило долгим ощущением безмятежности. Перед глазами пронеслось все детство, заставляя сердце сжаться, и продолжить ритм жизни, побивая пристрастно по ребрам. Обрушившаяся по небосводу лавина из ярких зарниц, точно вихрь распустившихся в одночасье цветов, — и Зуко хмурится, пока воспоминания забираются слишком глубоко, выбираясь наружу. Высокая трава, что скрадывала весь его небольшой рост, догоняющий смех Азулы, — легкое дуновение и многообразие разноперых люпинов закачались под прихотью ветра, пока ноги продолжали беспечный бег, оставляя множество тропинок. Он чувствовал, как в душе разгорается небольшой огонек, обдающий все тело приятным теплом, пока в глазах отражался чудовищной красоты — пламенный вихрь. В одночасье все померкло, тепло исчезло, Азула растворилась, а небо начало приобретать багряные оттенки, словно разлитый из драконьих недр огонь — пропитал облака, прогоняя солнце. Драконы переглянулись, а затем Зуко дернулся, ведь ему показалось, что они задумчиво остановили свое внимание именно на нем, — он нервно заозирался, боясь, что это кто-то заметит. Не произнеся ни звука — драконы взмахнули крыльями, отрывая долговязые чешуйчатые тела от остывающего утеса, чтобы мимолетно скрыться в толще гор, растворяясь в темноте жутких пещер. Ноги подкосились, и Зуко сползает плавно вниз, упираясь коленями в мостовую, все еще прижимая пострадавшую руку, внутри тлея от того, какая же сильная его охватила боль.       — Что с тобой, Зуко?! — а Аанг бросился к нему, словно испуганный ребенок, начиная хватать в предплечье, пытаясь помочь.       — Все в порядке, — отстраняется, морщась, от заклокотавшей в плече нестерпимой рези.       — Что случилось? — отстраняется, пока принц молча развернулся, без особых объяснений начиная спускаться. Он проигнорировал его, страшась, что Аанг не забудет, что не отстанет, однако Аанг молчал, идя чуть позади. Ступень за ступенью, а брови с каждым шагом все тяжелели и тяжелели, опускаясь и нависая, заставляя принять грозный вид. Ощущения в руке горели так сильно, как это бывало в детстве, стоило Азуле специально столкнуть Зуко в пруд, после чего ночью его без остатка поглощала лихорадка. Пострадавшие мышцы пульсировали, дергая так сильно, что глаза становились мокрыми. Он отрешенно задержал дыхание, пытаясь сдержать все, что накопилось, то, что рвалось наружу. Спуск оказался точно траурная церемония — музыка стихла, драконы попрятались, а солнце прощалось. Как только ноги ступили на вымощенную разноцветными узорами площадь, — в его руке вновь озарилась легкость, не веря — он дернул пострадавшим плечом — и тело послушалось, безболезненно подчинилось, точно ничего и не было. Оглядевшись, Зуко опустил стыдливо глаза, точно сделал что-то не так, словно ощущал нависшее над ним давление.       — Это было великолепно! — послышались грандиозные хлопки и цветущий деланным поздравлением тон. Тот самый Намаку, что грациозно пленил их с Аангом, шел навстречу, гремя многочисленными сережками, застрявшими на лице.       — Духи не обманули! — вышел вождь, а племя окружило гостей точно плотная цепь. — Вы получили благословение, — его шершавые пальцы утонули в пиале, обагряясь, а затем он подошел сначала к Аангу, а затем к Зуко, прочертив на их лбах ломанную линию. Клейменные странным символом — они почувствовали, как необычайно изменились взгляды вокруг, как задрожали в нетерпении, переставая моргать.       — Почему огонь разноцветный? — неустанно следует за вождем Аанг, нагоняя, оставляя Зуко в окружении восторженной толпы.       — Потому что это первозданный огонь, — начал вождь, слегка оборачиваясь. — Дань своим давно вымершим братьям: братьям воды, земли и воздуха… Многогранность огня состоит в том, что он лишь энергия, — ткнул указательным пальцем прямо ему в лоб, туда, где синела распростершаяся стрелка, на которой уже засохла алая краска. — И то, какой эта энергия будет — решать лишь тебе. Не демонизируй огонь, — рука старика опустилась ниже, находя область сердца. — Эта стихия уже сидит в тебе, и, если не найдет выход — она погубит изнутри.              — Я наблюдал за тобой, — поравнялся с принцем Намаку, дерзко оборачиваясь. Его собранные в тугой длинный хвост волосы — то и дело норовили ударить. — Что ты сделал с Рен и Шао? — прищурился, отгоняя соратников, уводя принца подальше, сощурив и так маленькие глазки.       — Ничего, — упрямо парирует, прищурившись в ответ, складывая на груди руки.       — Они хотели съесть вас, — ядовито оскалится, доставая припрятанный нож, начиная рьяно подкидывать. — Рен всегда отличалась особой нетерпимостью и прожорливостью, ее глаза всегда налиты кровью — она хотела сожрать тебя… — его мелодичная история подкреплялась резко нагнетающим тоном. — Ты не дал ей этого сделать! — подкинутое в воздухе лезвие сверкнуло в уходящих лучах солнца, едва уловимо проскользнув по белой щеке принца, тотчас же рассекая. Боль накрыла не сразу, какое-то время его разумом правил шок. Прижав пальцы к хлынувшей ране, Зуко скалится, замахиваясь на подлеца, однако Намаку уворачивается, защищаясь выпяченным лезвием. — Твоя кровь… — завороженно смотрит, как по бледной руке заструилась смоляная жижа. — Она черная! — а Зуко протягивает руку, в последний момент поймав наглеца, с силой тряханув.       — Что за бред ты несешь? Я убью тебя! — его тихая ненависть проступает на лице пугающим голодным выражением, отчего он еще больше звереет.       — Посмотри! — отбиваясь, вдруг резко понизил голос, взглянув на сочащуюся на щеке рану. Отнимая от лица пальцы, встречая со столь трагичным исходом закат — Зуко с непониманием вглядывается в темную густую чернь, что проистекала в нем все это время, выливаясь с раной. Его охватывает безутешное чувство то ли страха, то ли бессилия, он отстраняется, делая несколько качающихся шагов, оборачиваясь к солнцу, надеясь, что все это ему лишь померещилось. А его кровь сверкает, точно глянцевый мазут, неторопливо расползаясь по пальцам, покрывая тонким маслянистым слоем. На вид, будто чернила, — не верит, касаясь раны вновь, а кожа гладкая, ровная, точно и не было никакого пореза. С распахнутыми глазами он оборачивается, не в силах скрыть накатившего волнения, встречая грозную ухмылку напротив.       — Только не делай вид, что ты не знал! — Намаку борзо и дерзко приближается, хватая принца за лицо.       — Когда-то мне удалось подчинить дракона собственной сестры, — вдруг напрягся Зуко, убирая с себя чужие руки, отходя настороженно дальше. — Но этого хватает лишь на какое-то время… — нахмурился. — Мой отец совсем недавно ударил меня, но моя кровь была нормальной — красной, как у всех… я не понимаю… — застыл в ожидании, распахнув веки, переставая моргать.       — Ты меняешься, — пояснил Намаку приближаясь. — Оно заберет тебя, — нагнетающе добавил. Зуко со всей высокомерной спесью сощурился, негодующе опуская брови, вид его стал поразительно грозным и недружелюбным, однако, Намаку это не испугало, казалось, напротив — лишь сильней забавляло.       — Эй, Зуко, ты идешь? — не успевает принц собраться с мыслями, путаясь в хитросплетениях резво сменяющих друг друга событий, однако знакомый ребяческий клич выдернул его, точно от дурного сна. Зуко повернулся, — нарочито важно распрямившийся Аанг гордо взбирался на укрытого листвой Аппу, кого с ног до головы облепили своим вниманием местные. Не успевает Зуко в последний раз уцепится колким взглядом за Намаку, как вождь, точно появившийся из ниоткуда — берет его мягко под руку, подталкивая, будто несмышленого. На опоясаном перьями лице застыла добродушная улыбка, таящая в себе скорбь скорой потери. Вождь, не смыкая глаз, подвел принца к бизону, остановившись, рассматривая пушистого громилу.       — Скажите, — словно на последнем издыхании, вдруг заговорил Зуко, обращаясь к вождю, чувствуя, что совсем скоро нить с истиной оборвется, возможно — навсегда. Странный старик с местным племенем не отличались особым умом, подстраивая все события под прихоти духов, что оказались росписью звезд, однако было что-то, что заставляло Зуко сомневаться. Заставляло цепляться в происходящее — точно в оплот — утопающего. — Генерал Айро… — Зуко не замечает, как на его лице пролегла глубокая тень печали, смешивающаяся с горьким разочарованием. Он в одночасье вынужденно взглянул на собственную семью по-другому, не понимая, обижаясь, не находя в себе сил для оправданий. Дядя предпочел аватара, — эта мысль снедала болезненным разочарованием, от которого Зуко чувствовал себя подло выброшенным, никому не нужным. Ему все больше становилось жаль собственную сестру, ведь именно с ней он отождествлял себя — здесь и теперь, вычленяя ее неопороченный разум среди всего этого лицемерия. Азула осталась единственным человеком, на чьих глазах все еще пролегала лживая пелена. Он призадумался, разочаровываясь в дяде с каждым вздохом все сильней, — Зуко был уверен, что Айро знал и подло молчал о его истинном происхождении. Ладно Озай — он всегда был себе на уме, но дядя… — а Зуко гадко на душе, мерзко. Если Озай еще долгое время мирился с мыслью, что я не его сын, то дядя… почему он не сказал мне? Он же был мне самым ближайшим, я же столько для него сделал!.. — не может поверить в столь грандиозный провал, в котором он оказался главным героем. И вместо доверия я получил сплошные угрозы и ложь, да чем же Айро лучше Азулы? — брови сами собой приподнялись, пока лицо оставалось задумчивым.       — Почему драконы не сожрали его? — принц обиженно поджимает губы, искренне ужасаясь. Рука об руку они с дядей бороздили моря и океаны, сбегали от бандитов, совершали облавы, охотились на аватара, чтобы в конечном итоге осесть за чертой нищей стены Ба Синг Се. Беспробудные пьянки, ночные дебоши, воровство из чайной, неподобающее поведение, полная отдача работе, — Зуко считал, что стерпел достаточно, чтобы быть удостоенным чести услышать хоть одно откровение из уст Айро… Зуко защищал его от карманников, помогая скрывать пропажи алкоголя от Пао, он продал корону Азулы, чтобы подарить им лучшую жизнь в Царстве Земли, чтобы что… — его лицо начинает постепенно багроветь, щеки горели исполински, тогда как глаза в шоке распахнулись. Вождь старчески кашлянул, дотрагиваясь до руки принца, заставляя того вздрогнуть, а мираж тотчас же рассеяться.       — Они сочли его достойным, зная, что та жизнь, которую он понесет после — и приведет вас двоих сюда, — он размеренно и так учтиво ответил, заставляя трепыхающее от негодования сердце сбавить ритм. — Судьбой было предрешено — вы должны оказаться здесь, мы ждали вас, вот поэтому твой дядя жив, — кивнул, а его седая лохматая копна точно ворох сушеных веток.       — Скажите, мне удастся остановить войну? — в воцарившейся тишине, словно маленький проблеск — чиркнула искра, выбившаяся неловким вопросом Аанга.       — На все воля духов, исход давно предрешен, — а вождь отрешенно улыбнулся, оглядывая Аппу. — Что говорят тебе духи? — остановил взгляд на Аанге, а тот стушевался, робея.       — В том-то и дело, что ничего… — боится найти ответы, но вместе с тем боится и не найти.       — Это нормально — так и должно быть, — качнулся на месте, загадочным жестом очертив обоих, с миром отправляя в обратный путь.              «Никогда не сдавайся без борьбы», — переливающееся на закатных лучах небольшое лезвие, в отражении которого принц Зуко видел скорбь собственных глаз. Его съедала застрявшая где-то внутри непреодолимая обида, — он сглотнул, стоило взгляду ухватиться за белоснежные пряди, что произрастали на левом виске, плавным каскадом исчезая в многообразии темных волос. Оттягивая слегка отросшую прядь, он без сожаления отрезает ее, также, как и множество других, с отвращением дернувшись, скидывая ошметки с плеч. Его взгляд застывает на собственном запястье, а если точнее — на проступившей синеватой вене, — кровь стучала в висках, точно барабанная дробь, заставляя жар прилегать к лицу, и даже струящийся ветер не умалял раскаленной кожи. Зуко изнемогал от изнуряющей боли, что в тиски загнала его трепещущую душу, заставляя беззаветно мучиться. Его брала тоска по покинутому дому, стращали мысли о гибели матери, прогибала слабость, что рождалась рядом с такой фигурой, которой был Озай, разрывало от непонимания: почему же дядя ему не доверял? Почему лгал? Почему доверился аватару? И это после всего, что он для него сделал, — непростительно униженный, глубоко оскорбленный, он прячет взгляд от перламутровых прядей, резким и необдуманным движением втыкая подаренный когда-то в детстве кинжал — прямо в эту пышущую жизнью — соблазнительную вену. Зуко дернулся, замирая, стискивая до скрипа зубы, пока его лицо на глазах потемнело, а глаза переполнялись слезами. Обжигающая резь колющей раны — именно это он испытывал от хладнокровного предательства, а смотреть на беспечный подарок дяди — оказалось злой иронией. Дядя сделал ему в тысячу раз больнее, чем сделал это кинжал, — его пальцы бесстрашно сомкнулись на рукояти, вдавливая клин сильнее, дергающим движением опуская вниз. Кожа разъехалась, точно разорванная ткань, выплескивая наружу смолу, что перетекала по артериям и венам, и вот капли, точно небольшие градины темного оникса — разлились по штанам, падая под ноги. Зуко издает слабый стон, корчась от охватывающего всю конечность чувства, отчего у него даже темнеет в глазах. Зуко выдергивает застрявшее в плоти оружие, наспех отбрасывая, а черные словно деготь капли — разлетелись по седлу. Он шипит, сквозь зубы пропуская желающий вырваться окрик. Он обхватил пальцами рассечённую кожу, надавливая с обеих сторон, пытаясь стянуть, а кровь запачкала уже и его белоснежную королевскую кожу. Он с изумлением наблюдал ту чернь, из которой, оказывается, все это время состоял. А глубокая рана на глазах стала затягиваться, отпуская ощущение нестерпимого жжения, запечатывая пролившуюся кровь в бледной оболочке. Ошарашенный, отдышавшись, Зуко подползает к кинжалу, с силой взмахивая снова, нанося методичные порезы, с каждым разом углубляясь все сильнее, — а все эти раны заживали у него на глазах, не оставляя следа.       — С тобой все в порядке? — на ходу оборачивается Аанг, не отпуская поводья, пока летающий бизон продолжает неторопливо бороздить небеса.       — Поранился, — наспех отозвался Зуко, пряча руку, убирая кинжал. Зуко уставился в неизменно меняющиеся просторы, мелькающие шапки раскидистых деревьев прощально покачивались, все дальше отдаляясь, пока наконец под ногами не показалось бескрайнее море. Они летели в умиротворяющей тишине, изредка перекидываясь бессмысленными фразами, каждый думал о чем-то своем, не находя сил собрать воедино нахлынувшие мысли. За бескрайним морем показались одинокие острые хребты, заволоченные туманной дымкой, что густела с наступлением ночи. Лишь пара горящих кострищ привлекала внимание, — где-то там — в глубине ущелья кто-то старательно размахивал факелами, позволяя взять курс на снижение. Аппа плавно пикировал, опускаясь на выступ возле бурлящего фонтана. Катара и Сокка призывными жестами встречали прибывших, даже среди обрушившейся мглы они виделись поразительно бодрыми.       — Я уже начала беспокоиться! — кинулась на плечи Аанга Катара, пока Сокка продолжил стоять в отдалении, жонглируя пылающими факелами. Зуко сбрасывает полегчавшие сумки, чтобы следом спрыгнуть с мохнатого зверя, что уже успел лениво развалиться. — Как все прошло? — а Катара старается не замечать Зуко, краем глаз то и дело глядя в его сторону.       — Это было самое странное приключение из всех… — осторожно отстранился Аанг, смущаясь.       — Мы оказались в логове людоедов, чуть не погибли, убегая от разъяренных драконов, однако смогли вернуться невредимыми, — ехидно заключил Зуко, отчего Сокка даже выронил один факел, ошеломленно разинув рот.       — Зуко! — обиженно одернул его Аанг, не желая наводить панику. — Мы узнали столько всего нового!.. — поспешил развеять сгущающийся мрак. — Я узрел истинную сущность огня, драконы благословили нас, — с одухотворенной улыбкой закончил, на что Катара с сомнением посмотрела на брата. — А где остальные? — встревожился.       — Только не переживай, — начала удручающе Катара, что тотчас же заставило Аанга испугаться. — Хару пошел проститься с Тео, — а ее голос дрогнул.       — Я же просил не разделяться, — порицающе качает головой.       — Все хорошо, Аанг, — Катара ободряюще касается его плеча. — Хару сам вызвался, он весь день места себе не мог найти, а потом сказал, что ему нужно все обдумать и проститься с Тео лично. Мы соорудили с Соккой небольшой алтарь, ты должен его понять, — Аанг тяжело вздохнул, однако перечить не стал.       — А где Тоф? — огляделся Аанг, находя ее отсутствие странным.       — Она спятила, — резко отозвался Сокка, подходя ближе. Блики разъяренного пламени плясали на его лице, делая жутким.       — Да что здесь происходит? — ошарашенно раскинул руками Аанг.       — Понимаешь, — аккуратно начала Катара. — Она уверяет, что на секунду прозрела, однако она слепа, Аанг… — Катара неловко замолчала, не зная, как подобрать слова. Все это время загадочно молчавший Зуко ощутил на себе недружественный взор Сокки, но стоило их взглядам пересечься, как Сокка, будто ужаленный — отвернулся.       — Это у нее шутки такие дебильные, — громко и с негодованием заключил раздосадовано Сокка. — А ведь я даже поверил ей… — мотает головой, устало потирая плечи. — Я осмотрел ее на свету, однако она уже ничего не видела, в итоге я заподозрил ее во вранье…       — После вашего отлета Тоф очень некрасиво себя повела… — сглаживая углы, пояснила Катара.       — Она оскорбила Катару! — вступился за сестру Сокка.       — Не начинай! — строго оборвала. — В общем Тоф отказывается говорить с кем бы то ни было, заперлась в камне и не отвечает… — вздохнула, наконец взглянув на застывшего беспристрастного Зуко. Уловив ее интерес — он улыбнулся, отчего Катара тотчас же нахмурилась, отворачиваясь.       — Я поговорю с ней, — опустил взгляд Аанг, направляясь вглубь, уже издали видя возведенный каменный выступ. Аанг мягко постучал, выжидая хоть какого-то ответа, однако его не последовало, он обескуражено обернулся, посматривая на всех собравшихся, что с прискорбием молчали. — Тоф, это я, давай поговорим? — его голос сделался донельзя учтивым и даже заботливым, не скрывающим озадаченности. Однако ни что — ни грохот, ни мольбы, ни ухищрения не возымели толка — Тоф осталась глуха, точно не услышала. — Если ты не отзовешься, то я выломаю эту стену! — перешел на вынужденные угрозы Аанг.       — Проваливай! — раздался наконец ее несдержанный возглас, после чего Аанг больно ударился о резко взметнувшийся камень, что полег прямо между его глаз.       — Ау! — потер обиженно переносицу. — Это очень подло с твоей стороны! — отчитывающим сделался его тон, однако Аанг не отступал.       — Уходи, если не хочешь получить снова! — а она непреклонна.       — Я хочу помочь! — пытается до нее достучатся, однако она не ответила, Аанг остался стоять возле возведенной холодной глыбы, надеясь помочь, пока она настойчиво его отвергала.       — Брось! Оставь ее! — махнул рукой Сокка. — Это бесполезно, она вбила себе в голову то, чего нет — вот и обижается, — он оказался на удивление жесток, однако Аанг, тяжело выдохнув, все же смирился.       — Ты наверное голодный, — а Катара окружила Аанга нарочитой заботой, уводя к кострищу, поглядывая мечущимся взглядом на Зуко, — он проследил за ними, так ничего и не возразив.       — Да, мы с Зуко изрядно вымотаны, — а Аанг кивает, довольствуясь тем, что он наконец дома. — Зуко, пойдем, — махнул он рукой, ища его силуэт среди накативших внезапно сумерек. Бесшумной поступью принц оказался возле костра, пока Катара принципиально заботилась лишь об Аанге, протягивая ему недоваренный рис и кубок с чаем.       — И мне налейте, — внезапно приблизился Зуко, чувствуя трепет и напряжение, с которым на него смотрели брат и сестра, Сокка встревожился, ожидая, что сестра лихо поставит принца на место, однако Катара этого не сделала. Она взглянула на Зуко с толикой тепла и надежды, словно ждала, когда он обратит на нее внимание, и счастью ее не было предела, как бы она не старалась это замаскировать. Прикусив смущенно губу, Катара разливает обходительно чай, протягивая самый переполненный кубок именно Зуко, надеясь, что он это оценит. А он лишь сухо кивнул, даже не сев рядом, так и оставаясь в стороне, сделав несколько глотков, он отошел, полностью скрываясь в нависающей мороком темноте, и как бы Катара не пыталась его отыскать — она не могла, он словно исчез, растворившись.              Не переваривая вкус чая, Зуко лихо и без зазрения совести выплеснул все содержимое прямо на каменный холмик, за которым так упрямо пряталась Тоф. Он внимательно осмотрел это сооружение, делая несколько шагов, чтобы в какой-то момент коснуться влажного камня, прошептав:       — Я знаю, я верю тебе… — голос его был так тих, что сливался с шумом ветра, и, казалось, его никто не услышал. — Начинаешь сомневаться, а было ли это взаправду? — а он продолжил. — Я знаю, что ты чувствуешь, и понимаю, — а она молчала также холодно, как тот камень, за которым все еще билось ее теплое сердце. — Когда отец вызвал меня на Агни Кай, то он ударил меня именно в лицо, именно в глаз, и тогда все потемнело, мне показалось, что я ослеп… — собрался с духом, чтобы признаться, с болью в груди вспоминая прошлое. — Моя сестра наблюдала за моими мучениями и даже этого не скрывала… — набрал в легкие как можно больше воздуха, плавно выдыхая, стараясь сделать свой тон как можно более беспристрастным. — И знаешь, а я ведь ослеп, да — не навсегда, но помню, что какое-то время передо мной была сплошная мгла, я боялся любого шороха, думая, что это отец пришел довершить начатое… Я много раз представлял, как мой глаз плавится, вытекая из глазницы, точно воск, — от трагичности воспоминаний его голос немного вибрировал. — Как бы ты не храбрилась — ты чувствуешь этот сломанный и навсегда утерянный механизм, чувствуешь себя обделенной… — начал с праведной спесью он. — Такая сильная, такая умная, такая гениальная, но при этом слепая, несправедливо, правда? — его бровь приподнимается, а у него перед глазами образ Азулы. — А какой-то слабак Сокка — и тот видит лучи утренней зари, также, как и эта хабалка Катара, в которую без памяти влюблен Аанг?.. — он облокотился спиной на гладкий холодный выступ, находя на небосводе россыпь мерцающих песчинок.       — Пришел поиздеваться? — нарочито капризный возглас, отчего он ухмыляется, отрицательно мотая головой.       — Ты же знаешь, что это не так, — рассудительный, поразительно спокойный, и располагающий. — Я не просто верю тебе — я знаю, что ты в тот миг прозрела, и я могу сделать это снова… — соблазнительно заманчивое предложение, камень за его спиной хрустнул. — Я могу даровать тебе возможность встречать рассветы и закаты, могу позволить тебе наконец увидеть цвета, и узнать, как же выглядит твое собственное отражение, — он знал, что она — босая, стоит позади, и заинтригованно слушает, распахнув уста. — И ты докажешь им всем, что ты была права… — он почувствовал, как она несдержанно схватила его за запястье, грубо дергая.       — Да что ты?! — а ее злобный тон один в один как у Азулы, что не могло не заставить усмехнуться. — И что же ты за это потребуешь? — а она, не церемонясь — деловито идет на сделку, давно потеряв веру в безвозмездность.       — Ничего, — присел возле, смотря в обескураженное детское личико.       — Не делай из меня дуру! — злится, задетая за живое, сжимая его запястье сильнее.       — Клянусь, — склонил голову, серьезно произнеся, да так, что у Тоф даже пальцы похолодели, от предвкушения она закусила губу, явно борясь со здравым смыслом. — Кто ты такой? — забегали ее слепые глаза, пока ее пальцы бороздили по его точеному лицу, которое ей так непреодолимо захотелось увидеть, как захотелось увидеть и все остальное, что ей лишь иногда снилось.       — Всего лишь посланник духов, — благородно заключил, мягко улыбнувшись, заставляя ее мысли в беспокойном вихре метаться. — Не такой важный и сильный, как аватар, но все же… — скромно добавил. Тоф металась, прикусив губу еще сильней, пока та не вздулась, раскрасневшись. Она с надеждой кивнула, пока ее тело пронзила приятная дрожь, ее лицо расплылось в окрыленной улыбке, растворяясь в мечтах. Одним ловким махом, высвобождаясь из ее маниакальной хватки, он достает припрятанный кинжал, скользящим движением вспоров запястье, чтобы заключить щедро стекающие капли в неглубокий холодный кубок. Густая, непроглядная как ночное небо кровь — стремительно осела на дне прежде, чем рана навсегда исчезла. Склонив с интересом голову, он протягивает ей кубок, предлагая опробовать, с выжиданием застывая, наблюдая, как неохотно она подчиняется, ведомая лишь собственной верой. Ее желание доказать, что она не немощная маленькая девочка было настолько велико, что оттесняло животный страх, наперебой с густыми сомнениями. Ее губы осторожно коснулись кубка, она помедлила где-то с минуту, но мысль, что она выглядит жалкой — подтолкнула доказать обратное. Одним резким движением она запрокинула голову, делая большой резкий глоток, — ее тотчас же перекосило, она опустила голову, высовывая язык — а он весь черный, покрытый маслянистым налетом. Тоф хмурится, мотает головой, ее аж передернуло:       — Горько! — капризно морщится. С ее лица постепенно сошло недовольство, сменяясь заразительным удивлением, Зуко с таинственным молчанием наблюдал, как ее обтянутые бельмом глаза постепенно начали проясняться, обрисовывая окантовку яблочно-зеленой радужки и темного зрачка. Зеркальным бликом сверкнули ее некогда матовые склеры, — Тоф распахнула веки шире, ее пальцы безвольно разжались, с грохотом роняя кубок. Она с волнением ахнула, хватаясь удивленно за лицо, казалось от переизбытка чувств она готова потерять сознание, — ее повело, она облокачивается о камень, все без конца таращась на того, кто перед ней. Его прищуренные колючие глаза, казалось, забирались в саму суть, заставляя дыхание участиться. Она сглотнула, не понимая, что испытывает, ведь его лицо — это первое, что ей удалось отчетливо узреть, — она тянет беспомощно руки, обхватывая его щеки, начиная ощупывать, пытаясь сопоставить с тем, что прочувствовали ее пальцы. И чем дольше она всматривалась — тем больше ширилось ее изумление. Ее брови сочувственно опустились, а на глазах заиграли отблески. От неумолимого многообразия — ее бросило в жар, она смотрела, не в силах вымолвить хоть слово, не могла сомкнуть глаз. Ей казалось, что если она моргнет — то увиденное рассеется, словно мираж. Мир даже в ночи показался ей ослепительно ярким, а его лицо — непередаваемо красивым, она бы никогда не подумала, что люди выглядят так.       — Я… я… я… — мямлит, а у самой в груди словно тысячи колючек, воодушевление захлестнуло сокрушающей волной, былую спесь как рукой сняло — она ощутила себя покоренной, слабой, должной. Ей вдруг стало жутко от мысли, что эта эра света может отступить, погружая снова во тьму.       — Я дарю тебе это, — галантно пояснил, заботливым понимающим движением убирая со своего лица ее пальцы.       — Навсегда? — а она всхлипнула, отворачиваясь, а слезы сами собой желали пролиться.       — Навсегда, — утвердительно кивнул, чувствуя себя богом, невероятно пресыщаясь ее ранимой искренней реакцией. Когда она смотрела на него — она дарила ему отдушину, она смотрела на него так, как никто и никогда — угоднически, с чрезмерной благодарностью.       — Тоф? — сокровенный шёпот, с нотками нетерпения, — Зуко дернулся, медленно оборачиваясь. На не утихающий шум чужих разговоров, словно мотыльки — слетелись остальные члены команды, — притаившийся чуть поодаль Аанг не сдержал потрясенного возгласа. Горделиво выпрямившись и отойдя в сторону, утопая во мраке — Зуко отделился от остальных, терпеливо наблюдая.       — Что происходит? — бесцеремонно разрушил столь трагичный момент Сокка, выискивая силуэт принца. — Задумал запудрить ей мозги? — а он с завидной самоуверенностью сделал шаг, изо всех сил провоцируя стычку.       — Зуко… он подарил мне зрение!.. — отозвалась воодушевленно Тоф, с интересом осматривая каждого, подходя ближе, заглядывая по очереди в лицо каждому, все еще не в силах поверить, что способность видеть — выглядит именно так. Раньше она представляла себе это совсем иначе, тешась о мысль, что в этом нет ничего особенного, что не много-то она и потеряла, что она все равно не хуже других, однако лишь обретя, она со скорбью поняла, чего оказалась лишена. Ей всегда было сложно понять, что такое красота, и даже сейчас, разглядывая утонувшие во мраке лица — она до сих пор не могла понять: нравятся ли ей открывшиеся лики друзей — или нет?       — Этого не может быть! — Катара подходит ближе, обхватывая щеки Тоф ладонями, притягивая ближе, отворачивая к теплому свету, а ее зрачки моментально отреагировали — сузившись, Тоф распахнула губы, всматриваясь в голубую радужку, не в силах подобрать слов, так до конца и не понимая: что же такое цвета, и почему они все разные? За слепым порогом не существовало форм, света, цветов и отдельных черт, лишь шорохи, вибрации и размеры, передвижения — а это оказалось лишь крупицей от той действительности, которая оказалась для Тоф сокрыта.       — Это какая-то темная магия, — властно и достаточно дерзко выругался Сокка, с лязгом вытаскивая припрятанный в ножнах меч, да с такой необузданностью, что всего мгновение отделяло Зуко от неминуемого удара. Сокка сосредоточенно уставился, угрожающе зажимая, желая застать принца врасплох. Лишь филигранно касаясь тонкого лезвия — Зуко уворачивается, выскользнув с другой стороны. Девочки заохали, Аанг потребовал тишины, разнимая начавшуюся драку. — Почему ты защищаешь его? — с ворохом искреннего непонимания набросился уже на Аанга Сокка.       — Я никого не защищаю! — твердо высказался Аанг, пока брови его недовольно изогнулись. — Я лишь не допускаю очередного кровопролития! — мотает головой, складывая на груди руки.       — За что ты поднимаешь на него меч? — обескураженно обернулась Тоф, моментально сжимая кулаки. — Он совершил чудо! — а Тоф обиделась, с каждым вздохом лишь утопая в ненависти. — Неужели так сложно за меня порадоваться? — топнула она ногой, а камень под ее пяткой тотчас же пошел трещинами, утягивая распалившегося Сокку в яму.       — Как он это сделал? — упираясь локтями, шаря пальцами по земле, старается выбраться Сокка. — Если бы все было так просто, то Катара бы излечила твой недуг… — опускает взгляд, стоило столкнуться с презрением в глазах собственной сестры.       — Я не знаю, как я это сделал… — признался внезапно Зуко, всего в несколько шагов, оказываясь в центре всеобщего внимания. — Я просто этого захотел, — пожимает плечами, опуская ругающий взгляд на копошившегося Сокку, чей взор преследовал словно тень.       — Предполагаю, что всему виной вода из Оазиса Духов, — взяла на себе смелость Катара, наконец-то заговорив, пряча в стыде взгляд, не желая встречать сосредоточие непонимания и вопросов, что отразились в глазах смотрящих. — Да, я имела неосторожность спасти Зуко из лап смерти в подземельях Ба Синг Се… — ее речь плавно оборвалась.       — И он повстречал Дух Луны… — закончил за нее Аанг, помня тот странный разговор с Зуко, на что лицо Сокки побагровело от злости. — Отдав частицу себя, Дух Луны подарила тебе и крохотную частичку собственной силы… — вдохновляюще пояснил, вызывая на лицах соратников лишь ошеломление. — Зуко, в твоих руках сосредоточена благодать! — кратко поклонился, и это не было похоже на жест благодарности, он поклонился ему так, словно признавал в нем равного. Принц Зуко опешил, встревоженно осматривая собравшихся.       — Что еще за сюрпризы ты припрятал? — разрушил благословенное молчание своим яростным заявлением Сокка, наконец выбираясь из утягивающего оврага, опираясь о меч, точно немощный старик о трость.       — Неужели, я тебя чем-то обделил? — непонимающе морщится Зуко, приподнимая бровь. Сокка растерялся, понурил голову.       — Это пыль в глаза! — крикнул ему в спину Сокка, стоило тому начать удаляться.       — Ты в своем уме? — напала на него, переполненная негодования Тоф. — Я видеть могу! — демонстративно оттягивает нижнее веко. — Рожу твою недовольную! И я теперь об этом жалею, ибо глаза б мои не видели тебя, Сокка! — она была крайне разочарована, не понимая, почему друг не в силах за нее порадоваться, почему вместо бравады он потопил всех в грязных ругательствах? Неужели Сокке было бы легче и лучше, если бы она и дальше продолжала быть слепой? — а на ее глазах капризно выступили слезы, и то были не слезы счастья или грусти, сколько болезненные слезы ненависти, которые она незаметно для остальных утерла.       — Тоф, не стоит, пусть выговорится… — Зуко остановился, обернувшись, сцепляя руки в замок, переплетая пальцы, пока его лицо демонстрировало лишь презрение и холодность.       — Сокка, перестань! — не выдержал Аанг.       — Фокусник — и не более, нагло растрачивающий силы Юи! — Сокка забылся в негодующем вихре, активно жестикулируя, старательно пытаясь что-то доказать. Зуко смолчал, а сам отвернулся, сдерживая проступившую столь внезапно — усмешку.

*      *      *

      Зябкий ветерок, крики пролетающих птиц, солнце уступило место мраку так незаметно, лишь небольшой самодельный фонарь с горящей внутри свечкой притягивал таинственно взгляд. Потерев ладони друг о друга, Хару пытается унять проступающую столь слабохарактерно дрожь. Он тяжело вздыхает, не отрывая глаз от размеренного пламени, что танцевало на скорбном фитиле, — его берут горестные воспоминания о трагично погибшем Тео. Хару нахмурился от защипавших слез, не в силах убежать от мысли, что Тео погиб по его вине. Что бы было, если бы они тогда не разделились? Тео всегда был резвым и самонадеянным мальчишкой, его на крутом повороте занесло, колеса перестали слушаться, забирая в зияющую точно рана — расщелину… — Хару скорбно всхлипывает, считая себя виновным в чужой гибели. Если бы не его беспечность… что он теперь скажет его отцу? Что сказать Механисту? Что его единственный драгоценный сын погиб? От меланхоличных мыслей его отрывает странный шорох, что послышался из глубин покрытого мраком коридора, — Хару резко обернулся, но не увидел ничего, кроме кромешной темноты. А затем этот протяжный, доносящийся откуда-то с противоположной стороны пригорья — берущий за душу вой. Хару моментально отыскивает на синеватом небосводе переливающийся диск луны. Волки… — успокаивающе выдохнул, однако странное чувство колючками впилось под дых, ему не забыть то, что он видел, поднимаясь на колокольню: что-то бесформенное, темное и неуловимое. Хару даже приснилось, как он снова преследует это нечто, в наивной попытке поймать, считая, что нашел Тео. Как это мог быть Тео, если его колесница неспособна взбираться по ступеням?.. — внезапно его сковало холодом, по хребту разбежались неприятные мурашки, заставляя волосы на затылке приподниматься. Почему же он сразу этого не понял? — язык присох к небу, ведь ему стало жутко от мысли, что что-то неизвестное и что-то крайне опасное — поселилось в этом храме, а теперь, недовольное, будет отбирать их жизни одна за одной… Внезапный шорох, который Хару вновь ощутил где-то за своей спиной — приковал к земле точно наручниками, пальцы заледенели и лишь дрожали, в мыслях поселился животный страх и желание, чтобы это все прекратилось. В этом месте обитает монстр… — а мысли сгущались, нагнетая с каждым вздохом все больше, пока размеренный, разнесенный эхом шепот не превратился в стук чьих-то шагов. Хару словно прилип к месту, пытаясь сосредоточится на камне, чтобы понять: кто это? Лишь слегка обернувшись, взмахнув рукой, призывая землю себя защитить — послышался грохот, а затем девичий визг.       — Ай! — протяжно канючит, а Хару словно оттаял от наваждения, наконец в силах пошевелится. Он хотел было бросится в пугающий коридор, однако остановился, видя полыхающий факел.       — Катара? — его лицо дрогнуло в мягкой улыбке, с надеждой провожая. Она подошла, останавливаясь возле памятного фонарика, задумчиво уставившись.       — Извини, — начал издалека Тео, почесывая затылок, ему стало крайне неловко за свое поведение.       — Я успела вовремя увернуться… — отсутствующим тоном пояснила, а затем резко обернулась, выся горящий факел. — Хару, какого духа ты тут творишь? Это было страшно! — и его глаза пристыженно забегали, пока язык так и не смог признаться в отчаянной трусости, что им овладела.       — Я просто… — хочет поделится своими сомнениями, уверенный, что кто-то следил за ними с Тео, что его смерть неслучайна. — Не знаю… — отгоняет наскоро всплывающие мысли. Катара смотрела на него негодующе, она бы явно не поверила в столь щепетильный рассказ о чудовище, она бы посчитала его сумасшедшим — а Хару этого не хотел, тая острое желание понравится ей. — Прости… — замотал головой. — Я просто хотел остаться наедине со своими мыслями.       — Хару, уже горизонт не видно, солнце зашло! — а она ругала его, словно несмышленого. — Мы беспокоились о тебе, вот я и пошла проведать, все ли с тобой хорошо, — а один ее взгляд отчитывал больнее родительских замечаний.       — Дай мне еще немного времени… — хмурится, поджимая губы. — Не могу подобрать слов, чтобы просить у Тео прощение, ведь я чувствую себя повинным в его смерти…       — Хару, ты не виноват! — тверда и решительна — как всегда. — Никто не виноват, Тео сорвался по случайности, это не было самоубийством… — ее уверенности можно было позавидовать.       — А убийством? — внезапно забылся, и произнес это вслух, отчего лицо Катары вытянулось, а взгляд в смятении забегал.       — Тем более, — твердо ставит точку в этом вопросе. — Этот храм заброшен, здесь никого нет кроме нас, не пытайся переложить на какого-то «убийцу» собственные промахи! Это вы с Тео убежали… — а она явно была не в духе, разговор разозлил и разочаровал ее, Катара стала отдаляться, заходя бесстрашно в темный коридор, продолжая причитать: — Вы искали приключений, а нашли сплошные проблемы, вот до чего доводят ваши шутки! Здание старое, может легко повести стену, а пол раскрошится, что и произошло, и нет здесь никакой мистики, — ткнула она факелом во фреску, что расцвела на свету, а на нее взирали пугающие сюжеты. Она скептически морщится, вспоминая напрасный страх собственного брата.       Хару остался один, вслушиваясь в таящиеся звуки ее шагов, он был переполнен злостью, даже ненавистью, полностью соглашаясь с Катарой, — мотая несогласно головой, стараясь выбросить из головы навеянный туманом и высотой мираж, что преследовал во снах. Присев возле фонарика, Хару касается свечи, зажигая на прощанье собственную, втыкая рядом, в нос ударил терпкий запах ладана. Он поспешил отстраниться, чувствуя, как закружилась голова, он уже собрался проститься со своими горестными думами и отпустить душу Тео, как внезапно разразившийся эхом животный вой заставил тело задрожать. И вой этот оказался не на другой стороне хребта, а где-то там — за его спиной, пока присутствие чье-то взгляда ощущалось отовсюду, особенно там — где тьма сгущалась особенно плотно. Туда, где его ожидали встретить. Все стихло также внезапно, как явилось, однако Хару оказался заперт внутри собственных страхов, не желая встречаться лицом к лицу с тем, что, скорее всего, увидел перед гибелью Тео. Узкий балкон, казался углом, в который его загнали, берущий за душу вой ветра, что выскальзывал из окон и дверных проемов — внушал не дергаться, и даже не шевелиться. Тьма настолько сгустилась, что вернуться обратно казалось невозможным. Сглотнув, не поддаваясь темному очарованию, он забирает только что оставленную свечу, чтобы, не оглядываясь — окунуться во мрачный коридор, надеясь пройти этот путь быстро. Стекающая по стенам вода мелодично отбивала ритм чьего-то сердца, пока стук собственных шагов казался чужим, окружающим со всех сторон и до потери сознания пугающим. Наскоро Хару пробегает коридор, слыша где-то в темноте чье-то голодное хрипящее кряхтение, а еще этот неотстающий, преследующий везде — взгляд. Тьма будто бы не расступалась даже от пламени, погружая в самую глубь отчаяния. Незажившая нога резко дала о себе знать — Хару споткнулся, поскользнувшись на мокром полу, сжимающаяся дрожащими пальцами свеча не успела погаснуть. Хару вскрикнул, задирая штанину, а кровь ручьем хлынула из едва затянувшейся раны. Он закричал, что есть мочи:       — Помогите! — отползает, а за спиной все отчетливей слышится гул чьих-то неизбежно приближающихся шагов. — Кто здесь? — остановился, протягивая руку в пустоту, освещая небольшой участок, а где-то там — вдали — что-то похожее на человеческий силуэт — мелькнуло, исчезая. У Хару от ужаса аж губы затряслись, язык онемел, он ощутил себя пойманным в ловушку. Взмахнув рукой, он запечатывает проход гигантской глыбой, с облегчением выдохнув, ведь неизвестный остался там — на противоположной стороне. И вся эта тишина не вселяла уверенности, а лишь подогревала леденящие душу фантазии, — Хару совсем забылся от боли, оставляя после себя окровавленные следы, он все полз и полз — наугад, по наитию, совершенно непредсказуемо ныряя в разветвлённые коридоры. Хару остановился, отчётливо разбирая во всех звуках один, — пронзительный скреб, словно по земле волохался металл. Хару огляделся, а кругом чернота, свеча почти догорела, а к выходу, казалось, он и не приблизился, лишь еще больше заплутав. Наскоро, уловив чей-то мелькнувший силуэт, он возводит вокруг себя каменные стены, оставаясь внутри камня в полном одиночестве. Дыхание застревает в грудине, сердце колотится, так и норовя пробить грудную клетку, лишь небольшой свет маленькой свечи дает хоть какую-то надежду, а огонек мнительно дергается — Хару задерживает дыхание, боясь лишиться света. Потусторонний шорох еще долго преследовал, — Хару сгладывает, слыша, как этот кто-то ходит вокруг да около, не в силах пробраться за каменную глыбу. Земля стала его спасением, ведь шорох отступил, порождая напоследок странный неразборчивый галдеж, словно кто-то говорил, а едва различимый шепот на неизвестном диалекте — отвечал. Хару заколотило от ужаса, пот проступил на лбу, дышать становилось тяжелее, огонь на крошечном фитильке начал предсмертно содрогаться, грозя вот-вот оставить в полной темноте. Казалось, спасения нет и он погибнет от потери крови и нехватки воздуха, парализованный страхом.       — Хару? Хару, где ты? — послышался до боли знакомый голос, голос, который он не перепутал бы ни с кем. Внутри закрались сомнения, он сглотнул, пока по виску пробежалась капелька пота. — Нельзя было оставлять его одного… — чьи-то рассуждения, и Хару был уверен, он знал, кто это говорил, однако брови сами собой печально дергались.       Как тебе удалось найти меня здесь? — боль в ноге становилась сильнее, а глаза закрывались, воздуха становилось все меньше и меньше, дыхание срывалось на хрип.       — Нет, это бесполезно, я ухожу… — этот голос совершенно точно принадлежал его другу, но, может быть, это уже игра его помутившегося разума?       — Постой! — повел он пальцами, а скалистая стена порушилась. Дрожащая свеча угомонилась, успокоилась, напитавшись кислородом, давая Хару понять, что того, кто с ним говорил — его нет, Хару оказался в кромешной тьме совсем один.       — Хару, — позвал его кто-то, кто все это время был за его плечом, окутанный мглой. Голова задергалась, затряслась, медленно приподнимая подбородок, лицо Хару исказила гримаса всеобъемлющего ужаса. Почти иссякший огонек обрисовывал потусторонние черты монстра, чья кожа была склизкой, сизой, а вместо глаз у него две слепые черные дыры, пока рот искажал тревожащий оскал. Хару отпрянул, пока этот кто-то угрожающе занес в темноте меч, дрожащие пальцы разжались, догоревшая свечка глухо приземлилась о пол. И свет погас.

*      *      *

      Он никого не ждал, утопая в бессмысленных размышлениях, его день ото дня терзало прошлое, а еще эти бесконечные ночные кошмары… Окинув устало потемневшие небеса, его берет внутренний мандраж, стоило вспомнить, с чего начиналась его жизнь, и к чему она столь бессердечно привела. Чужой юркий силуэт, что заставил свечи большого помещения дрогнуть — неизменно выдают его призрачное присутствие, отчего Озай приподнимает свой надменный профиль. Этот человек был по-своему неуправляем, неуловим, пугающе предан, однако, что творилось в его израненном сознании — одним духам было известно. Его облаченная во все черное — длинная рука замелькала перед глазами, триумфально и с грохотом что-то бросая. Оно со стуком валится на распростершиеся свитки, а Озай, казалось, боится взглянуть, в промелькнувшем узнавая нечто утерянное.       — Внутри записка от вашего брата, сир… — хищный взгляд Зецу уклончив, а интонация бескомпромиссна. Озай тянет руку, опуская глаза, узнавая утерянный очечник собственного отца, отворив который, его встретила таинственная пустота. Содержимое оказалось без сожаления похищено, — Озай напряженно смыкает веки, чувствуя, как необузданный гнев заплясал по венам, точно вот-вот вспыхнувший огонь. Он ничего не сказал, однако на его лице угрюмо проступили и тотчас же исчезли — напряженные желваки, пока взгляд оставался иступленным, не моргающим, гипнотизирующим.       — Но ведь внутри было что-то еще? — а Зецу не рискнул приближаться, читая в своем повелителе застигнувшую его врасплох — злость. Озай не ответил, будто не услышал, оставаясь заложником перламутрового очечника, вглядываясь в его понурую пустоту.       — Ерунда, — а он оттаял, точно от забвения, пока тон его оставался нарочито невозмутимым. — Редкие седативные препараты, — а он сделал такой неподражаемый вид, словно все это было неважным, наскоро желая закрыть эту тему. — Северное племя воды контрабандой продает за бесценок свой главный ресурс — перламутровую икру странных рыб, — поджимает губы, чувствуя, что если продолжит — покажется уязвимым.       — Национальное достояние с целительным эффектом?       — Что-то вроде того… — а он больше всего на свете боялся, что кто-то посчитает его хоть на долю таким же странным, как Азулон. Он слишком страшился повторить его участь.       — Принцесса замешана в предательстве, — утвердительно заявляет Зецу, на что лицо Озая не дрогнуло, словно он был не удивлен или же наоборот — ни в какую не верил. — Как вы и приказывали — я провел обыск ее покоев, найдя тайник, что оказался припрятан за большим зеркалом. Там она оставила это, — ткнул он пальцем в найденные улики, бесспорно уверенный в ее беспечном предательстве. Зецу проницательно пожирал Озая взглядом, желая увидеть в нем нечто определенное, но сколько бы он не старался — удовлетворения не наступало. — Господин, даже если вы не верите в ее предательство напрямую — она причастна, в этом нет сомнений, — сказанное приносило Озаю боль, и это стало на мгновение видно, как бы тот не старался от этого скрыться или же убежать. А Зецу смотрел на него требовательно, готовый свершить самосуд, подвергнув принцессу праведным пыткам, все что угодно — лишь бы на лице Озая взыграло другое — умиротворенное выражение. А он упрямо отмалчивался, да так, словно о чем-то сосредоточенно размышлял, решая, будто какую-то непосильную остальным — особую задачу. Он не произнес ни звука, выглядя несломимо, посматривая исподлобья, не лишенный загадочного шарма.       — Она предала тебя, в этом нет сомнений, — окутывает его, вторгаясь в мысли, заставляя разверзнуться затянувшуюся зловещую тишину. Озай прищурился, незаметно поглядывая краем глаз, пока Зецу делает осторожный шаг, настойчиво приближаясь. — Она может оказаться двойным агентом, ты не можешь больше полагаться на нее… — должно быть он сгорал от несправедливости, ревности и даже горячей зависти, желая быть ему ближе всех. — Ты не можешь отрицать, что ее связывали с Зуко довольно интимные отношения, — а он дерзко усмехнулся, заставляя брови Озая в возмущении свестись у самой переносицы. — Она предала тебя, предала твое доверие… зачем ты держишь ее подле себя? — а он остановился не доходя, посматривая на его недрогнувшие расправленные плечи. — Ты не можешь ей доверять… ты пострадал из-за нее. Она сливала тебя Зуко, и делает это сейчас, уверен — она шлет ему письма! Она шпион! Она завербована! — а он сгущал краски, стращал и уверял в своей слепой правоте, пробиваясь сквозь непобедимую стену глухого молчания.