Absurdité et persévérance

      — Погоди. Это что, штопор!?       Роди, в очередной раз увернувшись от выпада сбрендившего шеф-повара меж кухонных стоек, от которого он уже Бог знает сколько времени курсировал по тёмным помещениям ресторана, всё же обратил внимание на то, чем именно его пытались умертвить.       Винсент опешил. Это не совсем то, что он ожидал услышать сейчас. Шеф покосился на своё орудие, повертел его в руках. Обычный штопор с буравчиком и деревянной рукояткой, которым он около десятка минут назад откупоривал очередную бутылку вина. Прямо перед тем, как выйти из своего кабинета и обнаружить шастающего по кухне официанта, которого он оставил в морозильной камере. Связанным, между прочим.       — Мм... Да. А что? — замешательство Шарбонно до сих пор не спало и даже отразилось в его голосе.       — То есть, ты пытаешься меня прикончить... штопором!? — страх за собственную жизнь, отвращение к своему, явно, бывшему нанимателю и даже гнев с жаждой мести уступили место какому-то другому чувству. Пока ещё слишком слабому, чтобы сказать, что это такое, но вот-вот готовому разгореться.       — Ну...       — Когда мы с тобой... на чёртовой, мать её, кухне!? С ножами, топорами, и...       — Тебе это настолько, блять, важно сейчас? — несмотря на сквернословие, безразлично поинтересовался убийца, жестикулируя предметом, вызвавшим такое ярое негодование со стороны Ламори.       Секунд десять они просто молча смотрели друг на друга. Винсент – со смесью страха и раздражения, а Роди – возмущённо. Одно мгновение – и на лице официанта расписывается самая настоящая, искренняя, с тенью обиды пылающая ярость. Но обида та не за гибель своей возлюбленной, а за настолько пренебрежительное отношение к собственной персоне. Он что, даже смерти от нормального оружия не достоин!?       — И д и с ю д а.       А вот и то, что англоговорящие назвали бы «the tables turned». Теперь уже Роди гонялся за Винсентом, разом потерявшим и «аппетит», и желание к приготовлению идеального блюда. Равно, как и всякую жажду вкуса. Ещё бы, особенно когда теперь твоя жертва с дьявольским огнём в глазах гоняется за тобой по кухне твоего же ресторана, в любой момент готовая схватить нож со стола, забытый каким-то поваром-идиотом. Если Шарбонно выберется из этой передряги живым, то он обязательно его уволит!       Только сейчас Винсент задумывается о том, что Роди, вообще-то, значительно превосходит его в физической силе, что прекрасно видно по его комплекции. При должном желании, он сможет разорвать шефа и голыми руками. С ужасом, леденящим и без того прохладную кровь, брюнет понимает ещё один факт о своём оппоненте: Ламори быстрее него.       Стоит этой мысли пронестись в его голове, как правая нога неудачно подворачивается. И Винс бы успел переступиться и кинуться в другую сторону, если бы не ножка грёбанного стула в гостевом зале.       Тощее тело с грохотом валится меж столов. Мгновение – и перед глазами возникает разъярённый официант. Удар ногой, ещё один, прямо по рёбрам. Пресловутый штопор оказывается откинут куда-то вдаль. Крепкие мужские, слегка мозолистые руки мёртвой хваткой смыкаются на шее Шарбонно, тянут наверх. Потом весь мир сотрясается после сильной и острой боли в голове. Похоже, его приложили о стену. Так вот какого это, когда тебя по затылку, да со спины...       В кружащемся калейдоскопе, всё ещё оглушённое сознание выцепляет только замахнувшегося Роди. Удар, глухой вскрик. Снова удар. Ещё и ещё, прямо по лицу... Потом Ламори опрокидывает Винсента на пол и проезжается твёрдым каблуком своих форменных туфель по позвоночнику. Шарбонно остаётся только извиваться в агонии, пока его мучителю не надоест.       Игра окончена.

***

      Роди проснулся, резко подрываясь на старом диване в своей квартирке, в холодном поту. До звона будильника ещё примерно два часа. За окном – ночь. Молодой человек уставился на свои дрожащие руки.       — Это что-то новенькое, — таким же дрожащим голосом бросает он в пустоту.       В память невольно проникли недавние воспоминания позавчерашнего дня. Он получил чек из рук удивлённого Винса, после чего несколько часов к ряду трезвонил Манон, что так и не ответила на его звонки. Это заставило его снова прокрутить в голове их последний разговор. Тогда-то он и решил сдаться.       В чём-то его девушка... бывшая девушка, была права: нужно попытаться жить для себя. Нужно жить, чем-то питаться (не всё же на горчащую стряпню своего шефа полагаться, да и горькое он терпеть не может). В тот вечер, как и большую часть следующего дня, он предпрочёл провести в одиночестве, уподобляясь недавнему начальству: с бутылкой в руках. Пусть до дорогих вин он ещё не дорос, хоть и мог теперь себе позволить. Особенно, когда не было нужды жертвовать всё до последнего сантима на предмет обожания. Пора бы уже полюбить и самого себя, хоть немного.       Уже на исходе следующего дня он является в La Gueule De Saturne, не особо надеясь, что его примут обратно. Шеф Шарбонно вновь проявил чудеса благодетели, так несвойственные его натуре, по словам его же собственных знакомых. Он, казалось, даже с радостью воспринял возвращение своего блудного официанта.       Но кошмары никуда не делись. И если до своего ухода именно Роди был в роли жертвы, то сейчас... Сейчас что-то изменилось. И это что-то его пугало, пусть от самого сновидения осталось только ощущение отчаяния, обиды и жгучего гнева. Быть может, так даже к лучшему: кто знает, что смогло вызвать у него такие эмоции...       Возможно, раз в сон его больше не клонит, стоит потратить возникшее время на что-то полезное. Например, наконец разгрести переполненную посудой мойку. Может быть, он даже успеет привести в порядок свой санузел.