Тайна семи...

Молчание повисло, словно вязкий туман, когда Джон осознал всю тяжесть услышанного. Его взгляд был прикован к лицу Шерлока, хотя разум всё ещё блуждал среди бесчисленных деталей. Мозг отчаянно пытался упорядочить эту хаотичную картину ужаса, но каждое новое слово Холмса лишь добавляло тяжести. — Давайте по порядку, — наконец произнёс Ватсон, хотя его голос звучал глуше, чем он ожидал. — С чего началось ваше расследование этого дела? Точнее, когда оно стало целым? Холмс слегка подался вперёд, его взгляд был острым, как клинок, хотя голос оставался удивительно ровным. — Год назад, — начал он, — я был в родительском доме, разбираясь с личными делами. Я наткнулся на случай, который тогда показался мне просто очередной историей о сектантах. Молодая пара — они предпочитали подростков из неблагополучных семей. Их «школа» или, скорее, приют находилась на закрытой территории. Всё выглядело идеально: уютный домик, учебники, даже кабинет для рисования. Родителям обещали лучшую жизнь для их детей, а взамен требовали лишь небольшой взнос и полную опеку над ребёнком. Холмс на секунду замолчал, его взгляд стал отрешённым. — Я бы не обратил на это внимания, если бы не странности. На улицах города я замечал подростков, которые... выделялись. Они не просили еды или денег — напротив, предлагали помощь, советовали посетить их школу. Тогда начали пропадать взрослые, а потом и сами подростки. В итоге я сам оказался одним из тех, кого пытались завербовать. Ватсон вздрогнул, но ничего не сказал. Холмс продолжил, его голос стал тише, но звучал напряжённо, словно он заново переживал те события. — Мне удалось получить доступ в эту «школу». Сначала всё действительно казалось нормальным, даже моё недоверие начало ослабевать. Но одна женщина, преподаватель истории, начала рассказывать о некой «Семёрке». Это были не боги и не демоны. Это были, как утверждалось, сущности, превосходящие всё, что мы можем себе представить. Имена — Бельхрам, Мигтус, Вильциль, Катио, Захарий, Пиктани и Альтаго — звучали как раскаты грома. Холмс замолчал, давая Джону переварить услышанное. Но пауза длилась недолго. — Теперь я понимаю, что на стене спальни Мередит Халкроу была изображена именно Семёрка, — добавил он. — Это символика, связывающая все их действия. — И что вы сделали тогда? — наконец выдавил Джон. — Меня пригласили на обед. Еда была отвратительной, но главное — напиток. Он был пропитан опиумом. Я не пил, но наблюдал за теми, кто пил. Затем нас отвели в подвал. Там начался ритуал — обнажённые «преподаватели» с кровавыми символами на телах, пение детей на непонятном языке, запах дурмана. Всё это было похоже на кошмар. Шерлок замер, словно собирался с духом. — Я знал, что один не справлюсь. Я заранее сообщил нескольким знакомым, и они приехали с полицией. Но ритуал уже начался, жертва была принесена... — Холмс не уточнял, что за жертва и кто пострадал, но по выражению его лица было ясно, что это был не фразеологизм. - Когда полиция дала о себе знать, прерывая ритуал, по крикам «преподавателей», я осознал, что это не к добру. Нас заперли в подвале, а дом подожгли. Если бы не спасательная операция, нас бы просто сожгли заживо. Холмс вздохнул, его пальцы судорожно сжались. — В полиции мне не поверили. Участники сбежали, а жертвы потеряли память. А дети... в них поселилось безумие от наркотиков и пережитого. Родители были подавлены, и я ничего не мог сделать, чтобы изменить это. Этот случай стал для меня началом. С тех пор я изучал их, отслеживал и анализировал. Я понял одно: «Семёрка» — лишь маска, орудие манипулятора. Этот человек или группа людей использует её для управления армией фанатиков, готовых на всё. Джон молча смотрел на него, не в силах найти слов. — Теперь вы понимаете, доктор, — Шерлок посмотрел прямо в глаза Ватсону, — почему я не могу оставить это. Между ними повисла тонкая, почти осязаемая тишина, которая казалась не столько напряжённой, сколько наполненной искренним взаимопониманием. Джон ощутил странное тепло, несмотря на весь абсурд и мрачность услышанного ранее. Шерлок сидел расслабленно, но его взгляд словно прожигал пространство между ними, изучая каждую эмоцию. — У вас есть кто-то на примете? — Джон заставил себя спросить. Шерлок слегка поджал губы. — Подозреваемых много, — произнёс он, наконец, — но я не стану тыкать пальцем в небо, пока не удостоверюсь в своих догадках. Он откинулся на спинку стула, показывая, что завершает этот слишком тягостный рассказ. Джон кивнул, пытаясь понять, что ему делать с услышанным. — С чего же тогда вы предлагаете начать? — осторожно спросил он. — Я уже начал, и если вы в деле, я подключу вас по ходу расследования, если не возражаете. Холмс усмехнулся, поднося кружку к губам. Однако, не успев сделать глоток, он с досадой отставил её в сторону. — Остыл, — пробормотал он, как будто это был конец света. Словно по щелчку, образ гениального детектива сменился образом капризного юноши. Шерлок уже не в первый раз за этот разговор спрашивает, готов ли Джон, и это немного начало раздражать Ватсона. Однако он сразу смекнул, что вся эта осторожность и уточнения от Холмса не просто формальность. Он действительно хотел обрести верного и понимающего партнёра. — Уже в деле, — выдохнул Джон себе под нос, но тут же заметил, как на лице Холмса промелькнула благодарная улыбка. — Простите меня, — вдруг произнёс Шерлок, и его тон стал серьёзным. — Простите за то, что, возможно, я не всё вам рассказываю, хотя и прошу присоединиться. — Он сел ровнее, закинув ногу на ногу, и его взгляд стал глубже. — Я понимаю, что прошу полной преданности, а сам веду себя... странно. Но прошу вас, будьте уверены: я не позволю произойти тому, что может угрожать вашей жизни или статусу. Ватсон не знал, почему именно эти слова сорвались с алых губ, но почему-то они приковали его внимание, как и упомянутые губы. — Теперь я хочу услышать, что думаете об этом вы, — голос Холмса вырвал его из размышлений. Доктор на секунду задумался, обдумывая ответ. — Думаю, то, чем вы занимаетесь, имеет… спорный и сложный характер. — Он говорил, не отрывая взгляда от столешницы. — Но вы всё равно соглашаетесь взяться за это, — подтолкнул его Шерлок, пристально наблюдая. Джон позволил себе лёгкую, почти лукавую улыбку. — Ну… может, я не всё договариваю, — осторожно произнёс он, поднимая взгляд. — У меня тоже могут быть секреты, знаете ли. Хотя, думаю, скрыть их от вас будет практически невозможно. Шерлок улыбнулся в ответ, и в его взгляде появилось мягкое понимание. Их взгляды встретились, и этот момент затянулся дольше, чем следовало. Джон всё ещё искал ответы, пытаясь разобраться в своих чувствах и мыслях. А Шерлок, с его проницательностью, словно уже знал всё, что нужно.

***

Как и следовало ожидать, Джон не получил никакой дополнительной информации. Будучи воспитанным человеком, он больше не поднимал этот вопрос. Всему своё время, — посчитал он. Но чего он никак не мог предвидеть, так это того, насколько изменится его жизнь рядом с этим загадочным юношей. Дни тянулись, сливаясь в череду утренних сумерек и вечерних забот. Джон полностью погрузился в работу: он часто задерживался допоздна, взяв на себя ещё несколько пациентов, к которым ходил на дом. Научившись погружаться в заботы о других людях, он почти забыл о своей прошлой жизни. Настоящая нравилась ему больше, несмотря на то что нагрузка только росла. Вставать приходилось рано, но даже в эти часы Холмс всегда был на ногах, словно ночь для него не существовала вовсе. Иногда Шерлок исчезал ещё до первых лучей солнца, а порой Джон встречал дома самых разных людей. Их ничего не объединяло: ни возраст, ни пол, ни социальный статус. Они появлялись, разговаривали с Шерлоком наедине и исчезали, словно призраки, оставляя после себя не больше следов, чем лондонский туман. Однажды утром, собираясь на встречу с мистером Уилкерсоном, пожилым пациентом с деменцией, визит к которому нельзя было откладывать, Джон задержался в доме чуть дольше обычного. Он уже выходил из своей спальни, когда в дверь громко и настойчиво постучали. Открыв дверь, он увидел статную даму лет тридцати пяти. Её строгий взгляд и решительные шаги сразу привлекли внимание. Она коротко кивнула Джону в знак приветствия, но не замедлила шаг и мгновенно проскользнула в гостиную. Джон уже собирался уйти, но её эмоциональный, почти истеричный тон заставил его остановиться. Он тихо подошёл к двери гостиной и, задержав дыхание, прислушался. — …но, мистер Холмс, мой Ричард… Нет, вы уверены? — донеслись её слова, прерываемые нервными шагами и цоканьем каблуков по паркету. Голоса Шерлока слышно не было, а дама всё продолжала говорить сбивчиво, путано. Вдруг дверь резко распахнулась, и Джон едва успел отскочить, чтобы не упасть. Заплаканная женщина выбежала из комнаты и, стуча каблуками по ступенькам, растворилась за входной дверью, словно сама была частью тумана, окутывающего утро. Ватсон стоял в дверном проёме, виновато глядя на Шерлока. Однако тот не выглядел удивлённым. Он устремил на Джона взгляд, в котором читались снисходительность. — Муж изменил, любовница беременна, а выдал его чек с урны, на кольцо, которое, увы, не подходило жене по размеру, — бесстрастно пояснил Холмс, пожав плечами. — Такое часто случается. Не думаю, что моя помощь была особенно полезной. Джон поднял брови, слегка ошеломлённый такой проницательностью. Действительно, с умением Шерлока подобные дела превращались в простую формальность, средство заработка, едва ли обогащающее его выдающийся ум. — Вы, кажется, опаздываете? — напомнил Холмс. Ватсон тут же пришёл в себя, коротко кивнул и поспешил выйти, на ходу застёгивая пальто. Приближалась зима. Первый месяц только начался, но лужи уже покрылись тонкой коркой хрустящего льда, сквозь которую пробивались первые лучи морозного солнца. На душе у Джона стало чуть легче — зима, как всегда, приносила с собой ощущение обновления и умиротворения, хотя тело нещадно ныло от ледяного ветра. Вернувшись домой после очередного рабочего дня, он чувствовал себя таким продрогшим и измученным, что мысль о горячем ужине, заботливо предложенном миссис Хадсон, не вызывала у него ни малейшего энтузиазма. Женщина, как всегда, ждала его возвращения, несмотря на поздний час, но Джон вежливо отказался и, извинившись, направился в свою комнату, желая лишь покоя и сна. Однако, проходя мимо гостиной, он услышал тихий оклик: — Джон, не хотите присоединиться? На мгновение он замер. Ноги сами несли его к спальне, но что-то в голосе Шерлока заставило его остановиться. Невидимая сила тянула его назад. Выдохнув, он понял, что не в состоянии сопротивляться. Оставив саквояж у двери, Джон всё же повернул в сторону гостиной. Сняв тяжёлое пальто, он аккуратно повесил его на крючок и прошёл внутрь. Шерлок сидел у камина, погружённый в свои мысли. Отблески пламени освещали его худое лицо, создавая причудливую игру теней. Джон медленно опустился в кресло напротив, потирая замёрзшие руки. Он не помнил, когда они в последний раз сидели так, вдвоём. Может, неделю назад, а может, и больше. Ватсон покосился на лоб юноши, на котором уже виднелся шрам. Швы он снял сам, хотя Джон и был недоволен, но почему — он и сам не понимал. К юноше он испытывал смешанные чувства. Он не был ни пациентом, ни другом, ни коллегой, за такое короткое время он просто не успел ими стать, однако Джона тянуло к нему, как утку на манок. — Вы пьёте? — неожиданно спросил Шерлок, не отрывая взгляда от пламени в камине. — Не особенно, — ответил Джон, чувствуя себя немного неловко. — Бывает, но редко. Не успел он договорить, как Шерлок встал, налил что-то в стакан и протянул его собеседнику. — Вы ведь не пьёте? — удивлённо уточнил Джон, принимая стакан. — Нет, не пью, — коротко бросил Холмс. — Курите? — Да, — ответил Ватсон, осознавая, что на фоне идеального и сдержанного Шерлока он начинает казаться погрязшим в пороках. Шерлок, однако, никак это не прокомментировал. Он молча достал из кармана портсигар и протянул Джону сигарету. К удивлению Ватсона, Холмс взял себе вторую. Шерлок быстро чиркнул спичкой. Пламя ярко вспыхнуло, осветив его лицо, а затем он наклонился к Джону, предлагая прикурить. Джон не заставил себя долго ждать, хотя и был в замешательстве. Он никогда не чувствовал запаха дыма ни в доме, ни от юноши. Он глубоко затянулся, чувствуя, как смолистый дым проникает в лёгкие, расслабляя каждую клеточку тела. Сигарета оказалась качественной, совсем не похожей на те дешёвые, которые курил сам Джон. Глоток бренди, обжёгший горло мягким, согревающим теплом, завершил этот странный ритуал. К удивлению Джона, он почувствовал, как тело постепенно наливается приятной тяжестью. Руки расслабились, взгляд стал рассеянным, а разум позволил себе небольшую передышку. Он словно погружался в это кресло, забывая о холоде, усталости и трудностях прошедшего дня. Шерлок вернулся в своё кресло напротив и снова уставился на огонь. Они сидели молча. Никаких слов, никаких объяснений. Только потрескивание дров в камине, запах дыма и ощущение тепла. Для Джона это был лучший вечер за многие годы — безмолвный, но дурманящий своей теплотой.

***

Снег холодными крупинками забивался за шиворот, колючими уколами пробегая по коже шеи. Воротник рубашки промок, словно впитал в себя зимнюю стужу, и теперь казалось, что он покрыт тонкой коркой инея. Лёгкая сырость, смешанная с холодом, причиняла телу неприятные ощущения, но, несмотря на это, Джону было на удивление весело. Он возвращался с очередного приёма поздно вечером. Улицы были безмолвны; тишину нарушал только его размеренный шаг. Выпавший снег хрустел под подошвами ботинок, а мягкие снежинки кружились в воздухе, лениво опускаясь на лицо и веки. Они щекотали кожу, заставляя Джона время от времени моргать, чтобы не потерять дорогу из виду. Фонари отбрасывали тёплый, слегка размытый свет на снежный покров, создавая иллюзию волшебного сияния. Земля, укрытая пушистым белым ковром, словно была нарядно украшена к празднику. Кажется, даже морозный воздух, наполненный запахом свежего снега, был особенно бодрящим. Джон чувствовал, как с каждым шагом усталость прошедшего дня понемногу отступает, уступая место лёгкому, почти детскому настроению. Ему захотелось вернуться домой, поставить на огонь чайник, завернуться в плед и, возможно, послушать, как Холмс играет на скрипке. В эту снежную ночь его не пугали ни холод, ни поздний час — в этом зимнем пейзаже было что-то уютное, что-то напоминающее о простых, но бесценных радостях. Джон уже почти забыл о деле, в которое Холмс так стремился его втянуть. С тех пор Шерлок не сказал ни слова на эту тему, лишь изредка добавляя что-то новое на свою загадочную стену улик. Ватсон пытался вспомнить, что именно там было, но всё, что он видел, — это хаос: обрывки газетных вырезок, фотографии, заметки, прикреплённые без всякой, на первый взгляд, системы. Джон так и не смог понять, что за картина перед ним вырисовывалась. Его слегка разочаровывало то, что Холмс почти не вовлекал его в процесс. Но, несмотря на это, Ватсон терпеливо ждал. Он понимал, что молчание Шерлока не было пустым. Если юноша не делился информацией, значит, либо она была незначительной, либо он пока не был готов озвучить свои мысли. Холмс не был человеком, который разбрасывался словами. В каждом его действии чувствовалась тактичность, граничащая с излишней осторожностью. Однако Джона беспокоила беспечность детектива в отношении собственной безопасности, особенно после угроз, которые были в письме, что он показывал доктору. Холмс, как всегда, сохранял хладнокровие, словно не воспринимая ситуацию всерьёз. Он не искал телохранителей, не обращался за помощью к властям, не усиливал охрану своего дома. Напротив, его привычка гулять в одиночестве по ночным улицам казалась почти провокацией. Эта уверенность и независимость, граничащие с дерзостью, пугали Джона. Он ловил себя на мысли, что беспокоится о Шерлоке больше, чем о себе самом. Его тревога нарастала каждый раз, когда детектив, завернувшись в свой длинный плащ, исчезал в вечернем тумане, оставляя после себя лишь слабый запах бергамота и отголосок таинственного умиротворения. Джон обтрусил снег с плаща, несколько раз топнул ботинками о ступеньки, сбивая налипшие сугробы, и только после этого вошёл в дом. В груди разливалось приятное тепло, вызванное возвращением к привычному укрытию от зимнего ветра. Он уже привык к тому, что в это время в доме царила тишина, а на кухне его ждал горячий ужин, заботливо оставленный миссис Хадсон, и чайник, который она всегда заранее ставила. Джон знал, что часто оставляет хозяйку одну, отказываясь от ужина в её компании, и теперь ощущал лёгкую вину. Он твёрдо решил завтра уделить ей время и помочь с чисткой гардин в гостиной, хотя бы таким образом компенсировав своё отсутствие. Но сейчас ему совсем не хотелось есть. Измученный и в то же время воодушевлённый вечером, он направился прямиком в свою спальню. По дороге, всё ещё пребывая в приподнятом настроении, он заглянул в гостиную. В комнате стояла абсолютная тишина, которая мгновенно охладила его радостное настроение. Холмса не было, и это стало неожиданным разочарованием. Конечно, Джон знал, что у Шерлока иногда случались периоды отстранённости. Тогда он словно погружался в собственные мысли, становясь практически невидимой тенью. Всё, что он делал в такие дни, — лежал на диване с трубкой, задумчиво выпуская в потолок тонкие струйки дыма. Он мог часами молчать, не отвечать на вопросы и, казалось, вообще ничего не замечал вокруг. Обычно такие периоды длились день, реже — два. Джон вспомнил, как однажды по неопытности попытался вмешаться, предложив Холмсу свою помощь или хотя бы разговор. Но тот с удивительной для себя строгостью попросил больше так не делать. Шерлок не сердился, не раздражался, но его тон был настолько твёрдым, что Ватсон не сомневался: в такие моменты Холмсу необходимо абсолютное уединение. Но сейчас, насколько Джон знал, это было не так. Шерлок просто исчез. И почему-то это огорчило Ватсона сильнее, чем он ожидал. Джон вздохнул, решив не тратить силы на размышления, и отправился в свою спальню. Быстро переодевшись в пижаму, он рухнул на кровать. Тепло одеяла и усталость после долгого дня сделали своё дело, и вскоре доктор крепко уснул. Утро началось с громкого стука в дверь. Глухие удары, словно гром, разносились по дому и, казалось, проникали в сон. Джон недовольно застонал, потянулся за подушкой, чтобы прикрыть голову, но шум не прекращался. Ему ничего не оставалось, кроме как сесть на кровати, теряя остатки сна. На мгновение воцарилась тишина, и Джон, почти радуясь этому, решил вернуться в постель. Однако его слух уловил приглушённые голоса. Один был женским, другой — мужским. Заинтересованный и слегка встревоженный, он встал, накинул халат поверх пижамы, надел шерстяные носки, заботливо сшитые миссис Хадсон, а поверх тапочки. С привычной неуклюжестью только что проснувшегося человека он направился в коридор. Дверь в гостиную была приоткрыта. Джон подошёл ближе, стараясь ступать как можно тише, но не успел он заглянуть внутрь, как почувствовал, что кто-то схватил его за руку. Сильный рывок буквально втолкнул его в спальню Шерлока. Прежде чем Джон успел что-то сказать, Холмс с удивительной силой втолкнул его в шкаф и нырнул следом, аккуратно прикрыв за собой дверцы. "Шерлок, что за чёрт? — хотел было спросить Джон, но почувствовал, как юноша накрыл его рот ладонью, прижав к стенке шкафа". Места в тесном пространстве катастрофически не хватало. Ватсона охватило тревожное чувство — смесь бессилия и опасения. Единственное, что приходило на ум: в гостиной миссис Хадсон находится в смертельной опасности. Этот вывод развеял последние остатки сонной апатии, и Джон попытался вырваться. Однако Шерлок быстро навалился на него всем телом, вынуждая замереть. Тишину шкафа нарушало лишь их прерывистое дыхание. В темноте, среди одежды, свисавшей с вешалок, они стояли, тесно прижавшись друг к другу. Тапочки Джона скользили по деревянному полу, а вся конструкция шкафа угрожающе раскачивалась. Отпусти меня! — требовательно смотрел Джон, пытаясь выразить своё возмущение взглядом. Но вместо ответа Холмс лишь крепче прижал его к себе. На лице юноши не было ни страха, ни паники — только суровое недовольство. Казалось, он чётко понимал, что делает. Шерлок продолжал наваливаться на Джона, и тому пришлось обхватить юношу за талию, чтобы удержать его от очередного падения. Однако теснота шкафа делала их положение ещё более шатким. Когда носок тапка Ватсона соскользнул с края, приоткрыв дверцу, Шерлок резко потянулся, чтобы закрыть её, но это движение нарушило их и без того неустойчивое равновесие. Чёрт! — мысленно выругался Джон, подхватывая падающего Шерлока. Обоим ничего не оставалось, кроме как осторожно опуститься на пол шкафа, чтобы не шуметь. Джон крепко держал юношу, стараясь сохранить равновесие. Теперь они сидели, едва дыша, словно замерев в ожидании, что будет дальше. Рука, лежавшая на лице Ватсона, медленно соскользнула, словно утратив силу, и Холмс немного сдвинулся, устраиваясь поудобнее. Его спина упёрлась в противоположную стенку шкафа. Сверху, словно насмешка, на его лицо упала рубашка. Шерлок молча стянул её, бросив на колени, и замер, уставившись куда-то в пустоту. Джон чувствовал, как с каждым мгновением пространство наполняется всё более гнетущим напряжением. Холмс выглядел отрешённым, почти незнакомым. Никакой язвительной уверенности, никакой властной манеры — лишь бесконечно тяжёлая тишина и что-то похожее на внутренний разлад. Это был не страх. Это был ужас, выжженный на грани усталости и неприязни. За стеной послышались тихие шаги, и оба замерли. Кто-то спускался по лестнице медленно, осторожно. Звуки были приглушёнными, словно этот кто-то делал всё возможное, чтобы остаться незамеченным. Шерлок напрягся, как натянутая струна, и Джон почти физически ощутил, как волна напряжения передалась ему. Не задумываясь, он положил руку на колено Холмса. Его пальцы осторожно, нерешительно сжали ткань брюк, а затем начали медленно двигаться, пытаясь успокоить. Это было спонтанное, почти автоматическое движение, но Шерлок не отреагировал. Тишина тянулась мучительно долго. Вдруг шаги стихли, и через мгновение дверь спальни тихо скрипнула, открываясь. Джон напрягся. Затем послышались лёгкие шаги. Он чуть приподнял плечо, чтобы защититься, а затем замер, когда дверцы шкафа резко распахнулись. — О боже, Шерлок! — возмущённо воскликнула миссис Хадсон, склонившись над ними. В первый момент Джон почувствовал неловкость, словно их застали за чем-то совершенно недопустимым. Он поспешно убрал руку с ноги Холмса и ещё сильнее вжался в стенку шкафа. — Не смей втягивать в это бедного доктора! — добавила она и, не дожидаясь ответа, принялась собирать с пола разбросанную одежду. Шерлок молча вылез из шкафа. Джон, всё ещё не веря в происходящее, последовал его примеру, стараясь не встречаться взглядом ни с миссис Хадсон, ни с Холмсом. — И долго это будет продолжаться? — строго спросила она, развешивая рубашки на плечиках. — Ты не можешь вечно избегать его, Шерлок. И хватит перекладывать всё на меня! — Простите, — сказал Джон, пытаясь разобраться в ситуации, — но что, чёрт возьми, происходит? Его голос сорвался на гневный тон, которого он сам от себя не ожидал. — Приходил брат... — начала миссис Хадсон, но её перебил резкий, почти громовой голос Шерлока. — Хватит! Шерлок крикнул, выставив раскрытую ладонь вниз, словно ударяя по невидимому столу. Затем резко развернулся и вышел из комнаты, громко стуча каблуками. Джон недоумённо смотрел ему вслед, пока миссис Хадсон спокойно продолжила: — Это был его брат, — сказала она, наконец повернувшись к Ватсону. — Вам лучше поговорить с ним лично. Слова прозвучали как строгий совет. Джон кивнул, чувствуя, как внутри него нарастает смесь раздражения и беспокойства. Он глубоко вздохнул, развернулся и пошёл вслед за Холмсом. Войдя в гостиную, он обнаружил Шерлока, который метался по комнате, словно не зная, что делать. Он то брал в руки какие-то письма, то бросал их обратно на стол, то подходил к окну и осторожно выглядывал, и всё это он делал, совершенно не замечая Ватсона. — Что происходит, Холмс? — мягко спросил Джон, делая шаг вперёд. Шерлок замер, его плечи поникли, а руки безвольно опустились. Он выдохнул, словно собираясь с мыслями, прежде чем произнести: — Простите меня, Ватсон. Я разочаровал вас? Этот вопрос, заданный с искренней болью, мгновенно уничтожил остатки раздражения в Джоне. — Что вы, нет, — быстро ответил он, подходя ближе. — Просто... — Джон позволил себе короткий, неловкий смешок, — это было... неожиданно. Холмс повернулся к нему, но не встретился с ним взглядом. Его глаза словно блуждали где-то в стороне. — У вас ведь тоже был брат, — неожиданно и резко заговорил Шерлок, и его слова прозвучали как удар, заставивший Джона замереть. — Простите, я как-то взглянул на ваши карманные часы и понял, что они принадлежат не вам. Голос Шерлока звучал не так уверенно, как обычно; он говорил, не поворачиваясь, и его слова разрывали тишину, как нож. Джон почувствовал, как сжалось его сердце. — Да, у меня был брат, — твёрдо подтвердил Джон, наконец взяв себя в руки. Шерлок повернулся к нему лицом, его взгляд обжигал, а глаза, полные болезненной сосредоточенности, смотрели прямо в душу. — И какими были ваши отношения до того, как его не стало? — продолжил Шерлок, не отводя взгляда. Джон почувствовал, как воздух в комнате стал гуще, как будто Шерлок своими вопросами вытягивал что-то важное, что давно не появлялось на свет. — С чего вы взяли, что он умер? — Джон резко отпрянул назад, машинально сунув руку в карман халата, словно ища там спасение. Но часов там не было. Шерлок молчал, только продолжал смотреть. И потом, как будто это было самым простым доказательством, он произнёс: — Вы не опровергли моё слово «был», — он говорил тихо, но с таким убедительным спокойствием, что это поражало. — Вы и сами его употребили. Джон сжал челюсти, пытаясь сохранить невозмутимость. — Обычные отношения, — холодно ответил он. — Нет, — твёрдо возразил Холмс, повысив голос на полтона. — Он был старше. Наследство вашей богатой семьи перешло к нему, как и часы отца. На гравировке имя вашего отца стёрто, сверху нацарапаны его инициалы. Часы часто ломались, падали, сдавались в ломбард — об этом свидетельствуют выцарапанные номера и сумма внутри крышки. Холмс говорил всё громче; его голос был подобен хлысту, с каждым словом рассекая всё, что Джон так тщательно скрывал. — Он пил, он растратил всё состояние, умер, и часы перешли к вам. Вы их починили, почистили, но шрамы на металле остались. Как и шрамы на вашем сердце. Я прав? В конце концов он просто выкрикнул всю боль, которую Джон так долго скрывал, прямо ему в лицо. Джон молча развернулся и подошёл к столу, пытаясь найти в себе силы ответить. Он хотел бы что-то сказать, но не знал, что именно. О семье он говорил с Шерлоком, но никогда не рассказывал ему о брате, не желая, чтобы воспоминания о нём оставались такими, какими их только что описал Холмс. Когда Шерлок подошёл сзади, он не сделал того, что обычно делает человек, стремящийся объясниться или защитить себя. Он подошёл молча, словно осознавая всю тяжесть момента. Он не знал, как исправить всё, что сказал, но, не в силах найти других слов, он просто опустил голову, прижавшись лбом к затылку Джона, тихо, почти шёпотом произнёс: — Прости. Эти слова были не просто извинениями, они были попыткой понять и разделить ту боль, которую Джон долго хранил в себе, молча страдая. — Не стоит извинений, — тихо произнёс Джон, будучи окутанным пьянящим ароматом бергамота и тёплым дыханием, которое, словно мёд, растекалось вдоль его шеи. Эти слова звучали почти как признание, как признание того, что его боль была понятна и принята. — Вы как всегда правы, мистер Холмс. Он не повернулся, оставаясь неподвижным, как будто сам себя убаюкивал в этом моменте, не желая думать о том, что эти слова на самом деле пронзают его изнутри. Но было что-то странное в том, как Шерлок стоял за его спиной. Он не ждал прощения. Он, похоже, сам был в каком-то болезненном раздумье, что не добавляло облегчения в сердце Джона. Шерлок, казалось, замер; его дыхание стало чуть резче, но он не сделал ни шагу назад, не отступил, продолжая стоять рядом с Ватсоном. Тишина между ними была тяжёлой, почти осязаемой, но в этой тишине не было вины. Не было осуждения. Было только понимание, даже если оно было молчаливым.