Тайна семи...

Ватсон поспешил домой, пытаясь убедить себя, что он не убегал, а просто оставлял позади обстановку, которую невозможно было сразу переварить. Ноги сами несли его по знакомым улицам, но мысли были далеко. На полпути у него созрел план, который мог помочь расставить всё по своим местам. Когда-то он знал одного человека, который сейчас мог бы пролить свет на столь странное и ужасное преступление. В прошлом — талантливый хирург, ныне — не менее прекрасный коронер. Ватсон вспомнил, как тот, обладая редким сочетанием профессионального хладнокровия и сострадания, легко говорил об обстоятельствах, от которых у других подкашивались ноги. Кто, как не он, сможет пролить свет на столь жуткую смерть? Джон остановился на мосту, где две главные дороги расходились в разные стороны, словно предлагая выбор. Дневное солнце едва излучало свет, но всё же отражалось в реке, спокойной и безмятежной, но голова Ватсона была полна бурных мыслей. Вопросы крутились у него в голове, и самым острым из них был тот, который он ещё не знал, как задать. Как он собирался рассказать об этом своему старому другу? Джон вздохнул, облокотившись на перила моста. — Сказать прямо, — пробормотал он, словно проверяя, как звучат эти слова. — Просто рассказать, что я видел и что узнал. Он покачал головой, понимая, как безумно это звучит даже в его собственных ушах. У него не было профессионального права лезть в такие дела. Друг мог просто сдать его властям за незаконное владение информацией. «Что ж, — подумал Джон, — у стражей закона точно найдутся для меня ответы в перерывах между тем, как они будут выкручивать мне пальцы». Сквозь натянутую улыбку проступил тяжёлый вздох, и Ватсон снова уставился на водную гладь. Она всё так же отливала бирюзой из-за отражений уличных фонарей. Может, ему всё же не стоит лезть в это дело. — Ритуал, — саркастически пробормотал он себе под нос. — Да кто вообще в наше время занимается такой ересью? Его возмущению не было предела. Он врач, а не полицейский. Зачем ему вообще всё это знать? Осознание того, что Шерлок говорил об этом не просто так, терзало его ещё сильнее. Если это дело действительно останется нераскрытым, то бедняжка не обретёт покоя. А самое страшное — убийца наверняка где-то рядом, всё ещё на свободе. Эта мысль камнем легла ему на грудь. — Зачем я ему нужен? — пробормотал он, глядя на проплывающую мимо утку. Птица, молчаливый свидетель его сомнений, с неожиданной быстротой нырнула в серо-зелёную гладь реки. Через мгновение она вынырнула, сжимая в клюве трепещущую маленькую рыбку. Джон с холодным вниманием наблюдал за её обречённым сопротивлением. Рыбке не спастись — несколько отчаянных рывков, и судьба была предрешена. Когда-то в детстве Джон непременно спугнул бы утку, заставив её выпустить добычу. Тогда это казалось проявлением справедливости, попыткой вмешаться в неумолимый ход вещей. Но сейчас он просто стоял и смотрел, как природа берёт своё. Мост был пуст, только ветер раскачивал голые ветки деревьев. Приятный запах влажной земли доносился с реки, но Джон почти не замечал его. Мысли о том, что он, врач, так далеко отошёл от своей роли спасителя, не давали ему покоя. Почему он просто не мог оставить это дело? Его разум снова и снова возвращался к вопросу: зачем он нужен Шерлоку? Тот сказал, что его мнение пригодится, но почему именно сейчас, почему в этом деле? Джон был уверен, что гениальный сыщик наверняка уже сделал собственные выводы. Чего же он ожидал от доктора? Одобрения? Или нового взгляда на ситуацию? Эта мысль одновременно обескураживала и обнадёживала. Джон с трудом оторвал взгляд от воды и выпрямился. Река оставалась прежней, спокойной и безразличной к его внутренним терзаниям. — Всё равно вернусь, — тихо сказал он сам себе. Где-то в глубине души он знал, что назад дороги нет. Прежние решения Джона унесло ветром, который, казалось, набирал силу, гудя в кронах деревьев и гоняя листья и мусор вдоль дорожек. Ватсон шёл быстрым шагом, пытаясь привести мысли в порядок, но чувство тревоги и неопределённости только усиливалось. Он остановился в парке, чтобы посмотреть на часы. Было всего час дня — до назначенного времени встречи с Мередит оставалось ещё достаточно времени. Однако он уже знал, что будет делать дальше. Путь домой немного изменился: Джон решил зайти в банк. К его удивлению, в банке была небольшая очередь, и он даже обрадовался возможности посидеть и собраться с мыслями. Ватсон сел на деревянную скамью в зоне ожидания и взял с соседнего столика утреннюю газету, заботливо предоставленную клиентам. Пролистав пару страниц с безликими политическими заголовками, он уже собирался отложить газету, но вдруг вчитался в раздел новостей. — Подумать только… — раздался тихий женский голос справа от него. — Они и впрямь думают, что это проблема народа. Джон поднял взгляд, удивлённый тем, что кто-то обращается к нему. Рядом сидела молодая девушка, миловидная и явно юная, лет 24-х, не больше. Её тон был спокойным, но в глазах читалась неподдельная досада. — Простите, что вы сказали? — переспросил Ватсон, слегка растерявшись. — Да я про этих воров и пустословов, — она указала пальцем с аккуратным красным маникюром на разворот его газеты. Джон опустил взгляд туда, куда она показывала. На одной из страниц жирным шрифтом был набран заголовок: «Мусор в океане? Может, стоит отказаться от весёлых прогулок по набережной с сигарами и газетами?» Под заголовком было интервью с владельцем перерабатывающей фабрики, который в грубой форме обвинял англичан в загрязнении природы, уклончиво отвечая на обвинения в сбросе отходов его предприятия прямо в океан. — Да, — пробормотал Джон с натянутой улыбкой, снова взглянув на статью. — Кто громче кричит… Однако он не стал заканчивать мысль. Внезапно его осенило: в подобных газетах криминальная хроника часто располагалась в самом конце, после всего остального. Резким движением он пролистал газету до последних страниц и начал жадно просматривать короткие заметки о преступлениях и происшествиях. Девушка, похоже, была несколько ошарашена его внезапной переменой в поведении. Она на секунду замешкалась, а затем молча встала и пересела на соседнюю скамью, поближе к окну. Джона это нисколько не смутило. Его пальцы быстро перелистывали страницы, взгляд лихорадочно искал любую информацию, которая могла иметь отношение к делу Шерлока. Джон разочарованно пролистал последние страницы газеты, но не нашёл ничего, что могло бы пролить хоть немного света на то, что он узнал от Холмса. Перед глазами мелькали лишь мелкие заметки об ограблениях, банальных кражах и даже курьёзных случаях вроде раздела имущества супругов, который перерос в потасовку с театральным выбрасыванием вещей из окна. Если бы в городе действительно орудовал маньяк с такими зверскими наклонностями, это обязательно попало бы на первые полосы всех изданий. Газеты наперебой призывали бы граждан быть осторожными, оставаться дома в ночное время и не открывать незнакомцам двери. Но ничего подобного в печати не было. Кроме того, Джон не припоминал ни одного недавнего инцидента, о котором бы говорили в институте или который коллеги обсуждали бы с возмущением и тревогой. Даже самые необычные случаи, как правило, быстро становились достоянием медперсонала — иногда с преувеличениями, иногда с чёрным юмором. Взять хотя бы тот случай, когда мужчину нашли полностью обнажённым и окровавленным в подворотне. Никто из коллег Джона, да и он сам, не имел к этому делу никакого отношения, но разговоры об этом не утихали несколько недель. Газеты, одна за другой, пестрели предположениями, а в больничных коридорах даже заключали пари, в которых врачи и медсёстры строили свои гипотезы о том, что могло произойти. В итоге всю интригу разрушила одна из последних публикаций, в которой подробно объяснялся этот случай. Как выяснилось, мужчина проиграл все деньги в карты и, обезумев от горя, решил напиться до беспамятства. В местном баре у него произошёл конфликт с компанией пьяных незнакомцев, которые избили его, ограбили, раздели и бросили на улице. К счастью, он не умер, но потерял память, что, возможно, даже оказалось благословением. Джон отложил газету в сторону и устало вздохнул. Нет, этот случай никак не укладывался у него в голове. Если такие зверства действительно имели место, почему никто о них не говорил? Почему Шерлок — единственный, кто взялся за это дело? В груди поднималась волна раздражения, но Джон быстро подавил её. Он заметил, что подошла его очередь, и поднялся со скамьи, направляясь к освободившемуся окошку. По ту сторону стекла его встретила строго выглядящая женщина, чья внешность неожиданно контрастировала с её голосом. Это была мелодичная, мягкая интонация, которая на мгновение сбила его с толку. Джон невольно взглянул на её безымянный палец, на котором красовалось кольцо, и, к своему удивлению, почувствовал лёгкую зависть к её мужу. — Добрый день. Чем я могу вам помочь? — защебетала она, подняв на него взгляд. — Добрый день, — ответил Джон, доставая из внутреннего кармана книжку и протягивая её через щель в стекле. — Я хочу всё снять. На несколько секунд на её лице отразилось лёгкое замешательство, но профессионализм быстро взял верх. Она кивнула и стала заполнять бумаги. — Всё? — переспросила она на всякий случай. — Всё, — твёрдо повторил Джон. Когда-то эти деньги казались ему основой для будущего — будущего, в котором он видел себя владельцем небольшого уютного дома, который мог бы стать настоящим семейным гнёздышком. Он мечтал о тихих вечерах у камина, о голосе любимой женщины, наполняющем комнаты теплом, и о топоте маленьких ножек, разносящемся по коридорам. Теперь эти мечты казались настолько далёкими, что выглядели чужими, как будто принадлежали другому человеку. — Вот, подпишите здесь, — женщина отвлекла его от размышлений, протягивая лист бумаги. Пока он подписывал документ, Джон осознал, что его больше не занимают мысли о том, как он надевает кольцо на тонкий изящный пальчик любимой женщины. Его мысли сосредоточились на совершенно ином. Шерлок... «Точнее», он поправил себя, подумав о том, что этот парень мог ему дать и что уже дал. Джон никогда не чувствовал себя так, как сейчас. Он всегда считал себя обычным, даже можно сказать, снобом, а теперь в его голове такая каша, что ни один горшочек не сможет её переварить. — Вот ваши деньги, — снова раздался мелодичный голос кассира, вернув Джона в реальность. Она протянула ему увесистый конверт. Он кивнул в знак благодарности, спрятал конверт во внутренний карман и поспешил к выходу, чувствуя, как его мысли снова путаются. Дорога домой была мучительной. В голове Джона снова и снова крутились мысли о том, почему он поставил образ женитьбы рядом с этим юнцом. Он пытался вызвать в себе гнев, но вместо этого из груди вырвался лишь тяжёлый, отчаянный вздох. Когда он открыл входную дверь, то краем уха уловил голос домоправительницы, который заставил его поспешно свернуть в подвал, как будто это был его единственный путь к спасению. Время, проведённое за сбором оставшихся вещей, пролетело быстро. Почти всё было собрано, и Джон, решив, что время не ждёт, вернулся в свою прежнюю комнату, чтобы проверить, не забыл ли он что-то важное. В коридоре и на лестнице ему не встретилась строгая хозяйка, и он, вздохнув с облегчением, тихо закрыл за собой дверь своего бывшего жилища. Комната, как и всё вокруг, изменилась. Воды больше не было, и на стенах виднелись разводы от смытой побелки, а паркет, прогнувшийся и вздувшийся, казался невыносимо жалким. Мебель, которую он когда-то сам выбирал и покупал, уже была разрушена и не подлежала восстановлению. Но Джон не сильно переживал по этому поводу. Гораздо больнее было смотреть на свои записи — наброски книг, проекты, которые так и не смогли воплотиться в полноценные произведения. Он даже слышал от знакомых, что следует было бы опубликовать их, но у него не хватало смелости. Теперь, когда всё было потеряно, оставалась лишь горечь утраты. Но, несмотря на этот разочарованный взгляд на исчезнувшее, было кое-что, что он забрал с собой. Футляр с пером, подаренный ему главврачом перед отправкой на фронт, и запонки — изысканное украшение, пережившее время и невзгоды. Они остались целыми благодаря футляру, который их защищал. Джон никогда их не носил, но их ценность была для него превыше всего. Это был последний подарок матери — на его день рождения, когда она ещё была рядом. Он медленно положил запонки в карман, ощущая тяжесть не только в руке, но и в сердце. Время тянулось в подвале, как в камере. Джон чувствовал, как всё вокруг, каждое мгновение, словно расползается, теряя свою значимость. Но теперь, осознавая, что это были последние часы в этом доме, в этом квартале, в этой жизни, он почувствовал странное облегчение. Он больше не был связан с этим местом, с его руинами и пустотой. Он шёл на вечерний визит к Мэридит, и хотя это был всего лишь очередной день, Джон ощущал, что каждое мгновение приобретает новое значение. У неё он задержался до позднего вечера. Женщина не спешила отпускать его, радуясь общению и частым улучшениям в своём здоровье. Ещё утром ей привезли новые лекарства с инструкциями, и она не стала дожидаться Ватсона, приказав сиделке разделить порции. Джон не был рад такой самодеятельности, но, в конечном счёте, её состояние, независимости от этого, немного успокоило его. Мэридит даже сама принесла ему чай, хотя он настоятельно просил её не делать этого. Но, похоже, такая мелочь была для неё как глоток свежего воздуха. Женщина болтала обо всём, что приходило ей в голову, и Джон не спешил уходить. К счастью, она ни разу не упомянула Холмса. Джон почувствовал, как полегчало от того, что его день, хотя бы на время, был заполнён чем-то другим, чем мрак, который нарастал вокруг. Но вот время неумолимо шло. В разгар разговора Ватсон, неосознанно взглянув на настенные часы, обнаружил, что уже была полночь. Он понимал, что разговоры, полные лёгкости, не могут длиться вечно, как и его присутствие здесь. Ему бы хотелось поболтать ещё о чём-то, что не касалось медицины, о чём-то простом и уютном, как те беседы у камина, которые он когда-то вёл с бабушкой. Но Мэридит уже начинала засыпать, и её ночная смотрительница нервно напоминала, что время пришло. — Я был рад вашему обществу, миссис Халкроу, — сказал Джон, поднимаясь и склонившись в лёгком поклоне, когда женщина, едва сомкнув глаза, смотрела на него из-под века. — Я тоже, доктор, — ответила она тихим, сонным голосом, — и надеюсь, что мы ещё встретимся. Джон улыбнулся, немного не понимая, почему она сказала это так, но решил, что, возможно, она просто хотела оставить приятное воспоминание о нём, как и он о ней. — Конечно, увидимся, — ответил он, надевая пальто и шляпу. Он подошёл к двери, и, не оглядываясь, шагнул за порог, чувствуя, как звуки дома постепенно исчезают за его спиной, растворяясь в ночной тишине. Дойдя до своего дома, Джон почувствовал лёгкость, словно с его плеч свалилась часть груза. Но, стоило ему открыть дверь, как хозяйка дома набросилась на него с претензиями, такими же старыми, как и она сама. — Я ждала вас весь день, и из-за вас совершенно не могла уснуть! — начала она полушёпотом-полукриком, с привычной грозностью и наигранным возмущением. Джона это не тронуло. Ему больше не было дела до её недовольства. Теперь даже раздражение не находило места в его душе. Он почувствовал странное облегчение, почти веселье. — Я не ваш муж, но всё же готов сбежать, — пробормотал он себе под нос, хотя сказал достаточно громко, чтобы она услышала. Хозяйка застыла, не ожидая такого выпада. На мгновение на её лице отразилось замешательство, и Джон почти почувствовал укол вины. Почти. Но он подавил это чувство. Как долго он молчал, проглатывая всё, что она позволяла себе говорить и делать? — Что?! — теперь уже в полный голос воскликнула она, сдерживая кипящий гнев. — Ничего, — холодно ответил Джон, доставая из внутреннего кармана пальто конверт. Он открыл его, вынул внушительную пачку купюр и стал отсчитывать их, словно ведя невидимый счёт. — Это должно покрыть все траты, — начал он размеренно, взгляд его был сосредоточен только на деньгах. — За катастрофу, к которой я не имею никакого отношения, но которая в большей части уничтожила моё имущество. — Он вытянул первую купюру и положил её на ближайшую тумбу. — За то, что вы, как всегда, не смогли стерпеть своей стервозности. — Ещё одна купюра. — За то, что ваша фригидность потопила и без того несчастливый брак. — Купюра. — За то, что я больше не могу молчать о вашем отвратительном завтраке, вашей дерзости и вашем мерзком голосе, который даже в выходные будил меня в чёртовы пять утра. — Слетела ещё пара купюр. Хозяйка стояла, как громом поражённая; её лицо побледнело, а губы задрожали, но Джон и не думал останавливаться. — И вот ещё что, — продолжил он, чуть повысив голос, чтобы окончательно добить её: — За то, что я встал на сторону бедной женщины из соседней квартиры, чью собаку вы отравили! Единственное её утешение — а вы позволили себе убить его просто потому, что он нагадил на ваш уродливый коврик, который вы, кстати, ни разу не стирали за всю свою жалкую жизнь. Его слова прозвучали как приговор, и он вручил ошеломлённой женщине половину своих денег, не дрогнув ни на секунду. Затем направился к двери, ведущей в подвал. Уже стоя на пороге, он оглянулся через плечо и, прежде чем громко захлопнуть дверь, бросил, как финальный аккорд: — Я съезжаю. Дверь захлопнулась с такой силой, что на мгновение в доме стало тихо, словно сама тишина потрясённо прислушивалась к происходящему. На мгновение оказавшись в подвале среди своих скудных пожитков, Джон застыл у старого зеркала. Его отражение казалось размытым, как и его собственные мысли. Но глаза... в них отражалась буря. Безумный блеск, смесь усталости, гнева и облегчения. Он невольно задержал взгляд на этом отражении, пытаясь осознать, как далеко он зашёл. Может быть, он перегнул палку? Возможно. Но сделанного уже не воротишь, и мысль о том, что больше не придётся терпеть старую каргу, была слишком сладкой, чтобы раскаиваться. Джон отвернулся от зеркала и рухнул на своё импровизированное «ложе» — старую скамью, на которую был накинут полусгнивший матрас. Дырявый плед оказался едва ли лучше, чем сырой воздух подвала. Он сбросил пальто, но остался в остальной одежде — сил раздеться не было. Ещё минута, и он погрузился в сон. Этот сон не был спокойным. Ватсон ворочался; его сознание словно наперебой пыталось воспроизвести все самые важные моменты его жизни. Кадры мелькали, как слайды: неуловимые, но яркие. Его детство, юность, война, моменты радости и разочарования. Жизнь в целом была неплохой. Но что-то внутри — воспитание, заложенное с детства, чувство вины за любое проявление эмоций — теперь терзало его. В последние дни он позволил себе лишнего, но почему-то не сожалел об этом. Наоборот, было странное чувство освобождения. И всё же на фоне этого хаоса было нечто более яркое. Четкое, как свет маяка в тумане. Воспоминание о свободе, которую он ощутил совсем недавно в присутствии одного человека. Этот человек — с его неугасимой энергией — стал для Джона символом чего-то нового. Чего-то, что будоражило его душу, заставляло желать большего, чем просто существовать. Дом на Бейкер-стрит. Его новый сосед. Эти мысли, словно яркая нить, проходили сквозь сон, вырывая Джона из беспокойного забвения. Теперь весь его разум стремился к пробуждению. И когда наступит утро, он знал, куда направится. Сомнений больше не было. Утро, вопреки снам, встретило Джона суровым реализмом. Казалось, что ветер собирался снести весь дом, грохоча по крыше и сотрясая стёкла, а дождь, настойчивый и холодный, пробирался внутрь через щели в окнах, добавляя подвалу ещё больше сырости. Однако Джон был собран — если не физически, то морально. После вчерашнего всплеска эмоций он чувствовал себя выжатым, как лимон, и жуткое «похмелье» от осознания своих поступков давило на виски. Но он решительно поднялся. Часы показывали без десяти семь, и Ватсон точно знал, что оскорблённая им хозяйка ещё спит. Это давало ему шанс избежать встречи, которая, как он был уверен, закончилась бы очередным скандалом. Он быстро, почти бесшумно пробрался в ванную. Её мрачный интерьер, обшарпанные стены и мутное зеркало были готовы проводить его так же равнодушно, как и встретили. Через несколько минут Джон выглядел чуть более прилично. Вода была ледяной, но это даже помогло привести мысли в порядок. Упакованный багаж, собранный ещё ночью, уже стоял у двери. Он открыл её и, переступив порог, впервые за долгое время почувствовал, что это его последний выход. Всё осталось позади: сырость подвала, постоянные упрёки, проклятая хозяйка с её вечно недовольным тоном. Но, уже стоя на улице, он вдруг замедлил шаг. Что-то тянуло его назад, хотя ноги продолжали стоять на месте. Джон поднял взгляд на верхние этажи дома. Его внимание привлекло окно соседки. Женщина, которая была единственным по-настоящему тёплым существом в этом месте, осталась здесь одна, как и он долгое время. Он задержал взгляд на горшке с увядшим цветком за её окном. В другое время он бы подумал о том, как много этот цветок говорит о своей хозяйке: о её доброте, силе и способности не сдаваться, несмотря на тяжёлые условия. — Прощайте, — тихо прошептал Джон. Ветер тут же подхватил его слова, унося их прочь, растворяя в шуме дождя. В этот момент перед ним остановился экипаж. Лошадь тяжело топнула копытом, и повозчик, выглянув из-под мокрого навеса, крикнул: — Вам нужна карета? Джон, быстро собравшись, кивнул с облегчением. — Да, и как же вы вовремя, — ответил он, поднимая чемодан, чтобы погрузить его внутрь. Извозчик помог ему с вещами, и через мгновение Джон уже сидел внутри, сотрясаясь от тряски, но чувствуя странное спокойствие. За окном лил дождь, капли стекали по стеклу, но это уже не имело значения. Карета тронулась, увозя его в новую жизнь, прочь от прежних обид, жалких ссор и бессмысленной рутины. «Новая жизнь. Новый адрес. Новый я», — подумал он. Было раннее утро, и Джон не знал, как отнесутся к его визиту. Ливень не прекращался, стекая ручьями с полей его шляпы и промочив пальто до нитки. Карета, которая доставила его сюда, уже скрылась за поворотом, оставив на дороге следы колёс и мокрое пятно на бархатном сиденье, которое теперь не высохнет до самого вечера. Джон стоял у массивной двери, глядя на узорчатый молот, который даже на вид казался холодным и тяжёлым. Его пальцы дрогнули, когда он впервые коснулся гладкой рукояти. В голове смешались противоречивые мысли: «Что, если я не вовремя? Или, что ещё хуже, меня вообще не ждут?» Но дрожь от холода пересилила сомнения. Он поднял молот, пару раз ударил по дверной пластине и замер, прислушиваясь. Звук удара разнёсся по пустынной улице, на мгновение заглушив шум дождя. Ему показалось, что из-за толстых стен доносится едва уловимое движение, но, возможно, это просто игра его воображения. Порыв ветра хлестнул Джона по лицу, бросая капли прямо в глаза. Он поднял воротник, ещё раз взглянул на дверь, словно она могла ответить на его безмолвный вопрос, и отбросил очередные сомнения. «Пусть отчитают, — подумал он с упрямой решимостью, чувствуя, как холод проникает всё глубже. — Минуту позора, зато потом я буду в тепле». Прошло ещё несколько секунд, но дверь оставалась закрытой. Джон почувствовал, как его решимость начинает таять, уступая место растущему смущению. «А вдруг они не услышали?» — мелькнула мысль, и он снова поднял молот. На этот раз удар был чуть громче и настойчивее. Вдалеке послышались шаги. Джон замер, едва не задержав дыхание. Шаги приближались. Ещё секунда — и он услышал, как за дверью заскрипел засов. Ему открыла сонная миссис Хадсон в тёплом халате цвета фламинго и в пол. Она выглядела как женщина, которая, несмотря на ранний час, остаётся достойной даже в полусонном состоянии. Было видно, что она торопилась, но всё же расчесала волосы и собрала их в небрежный пучок. Её глаза были приоткрыты, но выражение лица — спокойным и деловым. — Доктор? — слегка удивлённо спросила она, но, не медля, шагнула в сторону, освобождая ему путь. Джон смущённо вошёл, но сразу же остановился, не желая оставлять грязные следы на аккуратно вымытом полу. — Прошу прощения, миссис, — сказал он, снимая промокшую шляпу и вытирая лоб. Но женщина лишь тепло улыбнулась, отмахнувшись от его извинений. — Ничего страшного, доктор, — сказала она, забирая у него пальто и шляпу. — Проходите, — добавила миссис Хадсон. Она вела его по коридору, уже начав убирать лишние вещи у входа, как будто не было никакой спешки. Джон шёл за ней, стараясь не капать на пол. — Я правда... — начал было он, но её слова прервали его. — Мистер Ватсон, я очень рада, что вы пришли, — тепло сказала она. Она повесила его пальто на вешалку у камина и провела рукой по ткани, внимательно её осматривая. — Потом почищу, — добавила она с улыбкой. — Или, скорее, постираю? Она жестом пригласила его сесть и, видя его некоторое замешательство, сказала: — Садитесь, садитесь, не стесняйтесь. Как только чайник закипел, она ловко налила чай в кружку, чётко и уверенно двигаясь по кухне, словно всё вокруг неё было в привычном порядке. Она подала Джону чашку и, подождав, пока он возьмёт её, улыбнулась. — Я думаю, вы пришли, чтобы дать мне ответ, — сказала она, не задавая вопросов, но её взгляд был тёплым и понимающим. Она оставила его на несколько мгновений, подошла к комоду, открыла верхний ящик и что-то достала из него. Подойдя, она протянула это Джону. Звон ключа, прозвучавший в тишине. — Ваша комната — первая на втором этаже, — продолжила она. — Гостиную вы уже осмотрели, а здесь вы можете вести тихие беседы, когда захотите. Миссис Хадсон подмигнула, и Джон понял, что её слова были не только практичными, но и слегка забавными. — Ах да, ванная на втором этаже в конце коридора, и ещё одна — на первом, тоже в конце, — она указала куда-то в стену, и Джон кивнул. — Все подробности вам на будущее. Плата как первая, так и последующие — в начале месяца, — она назвала цену, которая его вполне устроила. И ещё несколько советов и разговор о правилах проживания подошёл к концу. Миссис Хадсон заметила, что Джон часто поглядывает в сторону лестницы, как будто что-то или кто-то его туда манит.Она поняла, о чём он думает, и, мягко вздохнув, сказала: — Вы можете идти. — Сказала она с доброжелательной улыбкой. Джон благодарно кивнул и, почувствовав, что тревога немного отступила, направился к лестнице. Миссис Хадсон осталась на своём месте, глядя на него с пониманием и лёгкой теплотой во взгляде, пока он поднимался по ступеням. Первым делом ему хотелось осмотреть свою комнату. Ключи, зажатые в руке, казались пропуском в новую жизнь, но что-то неведомое тянуло его в гостиную. Джон не был уверен, что Шерлок будет там, но ему очень хотелось, чтобы юноша оказался именно там. После недолгих колебаний он всё же тихонько открыл дверь в гостиную и с облегчением выдохнул, увидев знакомую фигуру. Шерлок сидел, склонившись над столом, сосредоточившись на своих записях. — Доброе утро, мистер Холмс, — сдержанно поприветствовал его Джон. — Доброе, — ответил тот сухим, усталым голосом, и весь энтузиазм Джона тут же угас. — Я не вовремя? — с лёгким беспокойством спросил он. — Нет, что вы, — Шерлок наконец обернулся, и его голос стал чуть теплее, но в нём всё равно звучала усталость. Джон невольно напрягся, глядя на молодого человека. Его кожа была бледнее обычного, под глазами залегли глубокие тени, а растрёпанные волосы только подчёркивали общее небрежное состояние. Мятая одежда с пятнами, среди которых отчётливо виднелись следы крови, и окровавленный пластырь на лбу мгновенно привлекли внимание доктора. — О боже, что с вами случилось? — Джон стремительно приблизился. — Не стоит беспокоиться, доктор, — Шерлок выпрямился, стараясь выглядеть невозмутимым, — со мной всё в порядке. — Я решу, в порядке ли вы, — уверенно сказал Джон, не оставляя Холмсу выбора. — Позвольте мне вас осмотреть. Шерлок сначала поморщился, явно недовольный навязанной заботой, но потом вздохнул, как будто сдавшись под невидимым давлением. — Если вы так настаиваете... — Он лениво махнул рукой в сторону кресла. — Прошу вас, приступайте. Джон быстро обошёл стол, заметив, как парень неловко опирается на край, словно на мгновение потеряв равновесие. — Вы плохо выглядите, — заявил он, уже снимая пластырь со лба, чтобы осмотреть рану. Кровь на пластыре подсохла, но сама рана была грубой и плохо обработанной. — Вчерашний вечер был... насыщенным, — коротко ответил Шерлок, стараясь не вдаваться в подробности. — Похоже, настолько насыщенным, что вы забыли о базовой первой помощи, — сдержанно упрекнул Джон. — Ушиб или порез? — Просто небольшое столкновение с дверным косяком, — отмахнулся тот, но в его глазах промелькнула искорка лукавства. — Дверной косяк, значит? — Джон приподнял бровь, явно не веря. Шерлок хмыкнул. Края раны были рваными, кожа вокруг посинела. Кровь всё ещё сочилась, а вена у виска пульсировала, выдавая повышенное давление. Джон осматривал рану с профессиональным вниманием, когда Шерлок наконец нарушил напряжённое молчание. — Я... — начал он, вздыхая, словно сдаваясь под собственным весом. — Возможно, вчера я снова незаконно проник в чужой дом, и, возможно, меня разоблачила хозяйская собака. Джон поднял бровь, но молчал, позволяя ему продолжить. — И, возможно, мне пришлось быстро уйти. И, возможно... — Шерлок на мгновение замолчал, словно проверяя себя на прочность, но тут же коротко рассмеялся. — Возможно, я был неосторожен и упал на газон, где, возможно, лежал декоративный камень. Последние слова он произнёс, с трудом сдерживая смех. Однако по его лицу было видно, что даже сейчас он наслаждается своими «возможными» приключениями. — Но я вас уверяю, — добавил он, внезапно став серьёзным, — я ничего не украл, как, собственно, и у миссис Халкроу, и ничего не испортил, как не у миссис Халкроу. Джон на мгновение остановился, обдумывая услышанное, но внезапно они оба рассмеялись. Нелепость рассказа, а также поведение Холмса разрядили обстановку. Но веселье быстро сошло на нет, когда Джон вернулся к обработке раны. Увидев, как Шерлок время от времени слегка морщится от боли, он снова стал серьёзным. — Холмс, вы можете сколько угодно смеяться, но ваше состояние меня беспокоит. Вы не только довели себя до изнеможения, но и получили кровоточащую рану. Шерлок только усмехнулся. — О, доктор, я был в куда худших ситуациях. — Это не повод рисковать своим здоровьем, — резко ответил Джон, заканчивая запись своего внутреннего диагноза. Шерлок откинулся на спинку кресла, глядя на Джона с лёгкой улыбкой, в которой смешались усталость и озорство. — Её нужно зашить, — уверенно сказал Ватсон, пристально глядя на Холмса. — Я сейчас быстро схожу за инструментами. Не дожидаясь ответа, он пулей выскочил из комнаты и, уже гораздо тише, чтобы не привлечь внимание миссис Хадсон, направился к своему саквояжу. Поднимаясь наверх, он не мог не задуматься, почему Холмс так быстро доверился ему и рассказал о случившемся. Но Джон решил не зацикливаться на этой мысли. Ему нужно было оказать первую помощь, а потом уже разбираться в мотивах. Когда он вернулся в гостиную, его охватило облегчение. Шерлок сидел на том же месте, не делая никаких попыток исчезнуть. — Зачем вы вламываетесь в чужие дома? — начал Джон, надевая стерильные перчатки — Это как-то связано с тем делом об убийстве? Шерлок слегка кивнул, хотя было видно, что даже это простое движение причиняет ему боль. — Вы присоединитесь ко мне? — вдруг спросил он, неожиданно для Джона. — Я подумаю, — ответил Ватсон, смачивая ватный тампон в антисептике. Словно чтобы не выдать своего интереса, Джон принялся тщательно обрабатывать края раны. Холмс, как положено мужчине, держался стойко, ни разу не дернувшись. Ватсон знал, насколько болезненной может быть такая процедура, но Шерлок, похоже, решил не давать ни малейшего повода для беспокойства. Джон подготовил иглу с медицинской нитью и набрал в шприц обезболивающее. Однако, как только он поднёс его к руке Холмса, тот резко отдёрнул её, глядя на Джона с такой решимостью, что доктор на мгновение застыл. — Без укола, — произнёс Шерлок, как будто это не подлежало обсуждению. Джон удивлённо посмотрел на него, но Холмс, словно прочитав его мысли, быстро добавил: — Я не псих, и мне не нравится боль, — сказал он твёрдо, но сдержанно. — Если у вас есть таблетка или порошок, я с радостью их приму. Но не укол. Джон вздохнул, но не стал спорить. — Хорошо, — сказал он, оглядываясь в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать для разведения болеутоляющего порошка. Графин с водой стоял на столе как раз кстати, но из чашек была только одна, и та наполовину наполнена чаем. Джон, не раздумывая, вылил содержимое в цветок у двери. Шерлок недовольно выдохнул, но, к счастью, промолчал. Смешав порошок с водой, Джон протянул кружку Холмсу. Тот, не задавая вопросов, взял её и послушно выпил. Вся процедура не заняла много времени. Ватсон переживал, что Шерлоку будет больно, но тот молчал, несмотря на очевидную боль. Заклеив аккуратный шов новым пластырем, Ватсон снял перчатки и, как настоящий профессионал, быстро привёл всё в порядок. — Благодарю вас, — сказал Шерлок, поспешив встать, но Джон остановил его жестом. — Я должен вам всё рассказать, — ответил Шерлок, но не сопротивлялся, когда Ватсон взял его за руку. — Услуга за услугу, к тому же вы оказали мне её не одну. — Я... — начал было Ватсон, но Шерлок продолжил, не давая ему времени на размышления. — Теперь я живу здесь, — сказал он с лёгкой усмешкой, — и у нас будет много времени, чтобы всё обсудить. А пока вам, — он улыбнулся, — нужно отдохнуть, мистер Холмс. Словно забрав все слова, которые Джон хотел произнести, Шерлок уже вырвал их из его уст, и Ватсон лишь утвердительно кивнул. Тишина в комнате на мгновение показалась почти уютной, а затем Шерлок глубоко вдохнул и добавил: — Хорошо, мистер Ватсон. Сейчас бы чаю, того, что вы вылили в цветок. Не успели они посмеяться, как в комнату вошла миссис Хадсон, оглушительно громко и с лёгким налётом гордости на лице. — Я хотела... — начала она, но тут же остановилась на пороге, уставившись на Шерлока. — Боже, что с тобой? — Марта, — твёрдо произнёс парень, не теряя самообладания, — прошу вас стучать, когда хотите войти. И чтобы удовлетворить ваше любопытство, скажу, что я просто ударился ночью о дверной косяк. Джон едва сдержал смех, но тут же взял себя в руки. Миссис Хадсон гордо вздёрнула нос и ушла, буркнув что-то вроде: «Ну конечно, я принесу вам чай и завтрак». Когда дверь закрылась, они оба не выдержали и рассмеялись. — Что ж, как я и говорил, — Шерлок встал, — мне нужно привести себя в порядок. Ватсон, почувствовав некоторое облегчение, остался стоять на месте. Он вздохнул полной грудью, ощущая, что, несмотря на сумбур и странности происходящего, здесь, среди этих привычных вещей, он чувствует себя как дома. Всё было немного хаотично, но в этом хаосе было что-то родное и успокаивающее.