Тайна семи...

За оставшийся день Джон больше не видел Холмса и провёл его в обществе Марты, объедаясь её выпечкой и ускользая от вопросов, ответов на которые сам не до конца знал. Поздно лёг спать, но чувствовал себя как никогда хорошо. Наконец-то Ватсон выспался. Его больше не мучили вопросы, холод сырого подвала или гнетущие мысли. Да, и в прежней квартире, до того потопа, всё было вполне уютно, но сейчас он словно оказался у родительского очага. Запах свежего белья, смешанный с ароматами выпечки, казалось, пропитал стены насквозь. Этот уют был не просто комфортом — он дарил привязанность, тёплое ощущение дома. Это был тот самый запах воспоминаний, который прочно оседает в сознании, и стоит ему появиться, как ты тут же переносишься в прошлое, в моменты спокойствия и счастья. Плотно закрытые окна изолировали его от внешнего мира, не пропуская даже намёка на городской шум. Всё было тихо, почти нереально, словно время остановилось, чтобы подарить ему этот покой. Джон открыл глаза не из-за звуков или тревог, а лишь из-за солнечного луча, который, пробившись сквозь облака и занавески, мягко коснулся его век. Луч света, играя, словно художник, рисовал под закрытыми глазами узоры из бегущих разноцветных кругов. Джон улыбнулся, чувствуя, как это безмятежное утро наполняет его новым ощущением безопасности и тепла, которого он так давно не испытывал. Джон, к собственному удивлению, собирался долго. Томно осматривая каждый уголок своей комнаты, он не торопился. Он тщательно раскладывал свои вещи, словно создавая вокруг себя порядок, который отвечал только его внутренним правилам. Это было почти ритуалом — словно обустраивая своё новое место в этом доме, он утверждал его. Каждый предмет находил своё место, от щётки до бритвы, и это приносило ему тихое удовлетворение. Затем он переместился в ванную. Жёлтый свет потрескивающей лампочки под потолком мягко разливался по углам просторного помещения, наполняя его теплом, которого не ожидаешь от старого дома. В воздухе витал аромат душистого мыла, лежавшего на полке у раковины. Джон не стеснялся брать его для личного пользования, даже несмотря на то, что грубые гранулы, вплавленные в брусок, царапали кожу на ладонях. И всё же это мыло было куда приятнее, чем привычные куски топлёного жира, которыми он пользовался раньше. Он вдохнул, ощущая пряные нотки гвоздики, смешанные с нежным ароматом ириса. Капли воды смывали с кожи мелкие частицы измельчённых абрикосовых косточек, которые придавали лёгкий эффект скраба. Это сочетание показалось ему знакомым. Он вспомнил, как сам прописывал подобное средство женщине с рыбного завода, чьи руки, изъеденные тузлуком, напоминали шершавую песчаную пустыню. Джон улыбнулся этому воспоминанию. На сегодня он отложил работу, заранее предупредив об этом Мэридит. Это решение далось ему нелегко, но Джон понимал, что иногда нужно уметь давать себе передышку. Закончив все дела в ванной, он медленно направился в гостиную. В каждом его шаге чувствовалась лёгкость — осознание того, что день полностью в его распоряжении, без срочных вызовов, отчётов или больничной суеты. Он предвкушал, что его может ждать. Подойдя к двери гостиной, он на мгновение задержался. Запах свежего чая и лёгкий шорох бумаги подсказали ему, что внутри его уже ждут. Он улыбнулся своим мыслям и, толкнув дверь, вошёл, готовый к любому повороту событий. Шерлок сидел за столом спиной к входу. От вчерашнего беспорядка не осталось и следа, и Джон, взглянув на массивные напольные часы, показывающие полдень, подумал, что либо парень сам решил прибраться, либо эта работа легла на хрупкие плечи миссис Хадсон. — Доброе утро, — как всегда, не поворачиваясь, произнёс Холмс. — Доброе, — ответил Джон, поспешив занять своё место за сервированным столом. — Вы соня, — с лёгкой улыбкой заметил парень, встряхивая газету, чтобы разгладить её. — Это только сегодня, — хоть и с долей неловкости, но всё же уверенно ответил доктор. Его взгляд тут же остановился на лице Шерлока. Пластырь, наложенный вчера, покрылся едва заметными розоватыми пятнами, что свидетельствовало о том, что его не меняли с утра. — У вас не болит голова? Не тошнит? Ноги не подкашиваются? — Джон засыпал Шерлока вопросами, пытаясь выяснить, нет ли признаков сотрясения. Шерлок лишь лениво покачал головой, потягивая уже остывший чай. Казалось, что его спокойствие — надёжный щит от любой тревоги. Джон, напротив, тревожился всё сильнее, отчаянно пытаясь вглядеться в зрачки юноши, чтобы определить, насколько серьёзна травма. Но когда Шерлок, не выдержав, поднял взгляд и посмотрел прямо на него, Джон вдруг замер. Его пристальный, почти изучающий взгляд утонул в бирюзовой глубине глаз Шерлока. На мгновение он застыл, словно зачарованный, и никак не мог отвести взгляд. — Ну что ж, доктор, — Шерлок отставил чашку и, приподняв бровь, едва заметно усмехнулся. — Вы уже всё диагностировали или собираетесь продолжить изучение? — Эм, — неловко выдавил из себя Джон, откашлявшись, — нужно сменить повязку. Шерлок коротко кивнул, уголки его губ слегка приподнялись, словно он предвкушал что-то забавное. В его взгляде читалось что-то язвительное. Процедура заняла всего несколько минут, но они показались доктору гораздо более долгими, чем могли бы быть. Шов выглядел чистым, воспалений не было, что стало настоящим облегчением для Джона. Но на этот раз Холмс вёл себя как ребёнок. В отличие от вчерашнего вечера, когда он сидел неподвижно, как статуя, теперь ему постоянно нужно было отвлекаться: то он дёргал головой в сторону, чтобы мельком взглянуть на газету, то тянулся за чашкой чая, то откидывался на спинку стула, лениво наблюдая за выражением лица доктора. — Холмс, пожалуйста, перестаньте двигаться, — сдержанно, но твёрдо попросил Джон, стараясь сохранять спокойствие. Шерлок слегка повернул голову и посмотрел на него с лёгким удивлением, словно услышал что-то неожиданное. — Знаете, доктор, вы проявляете завидное терпение, — заметил он, выпрямляясь, но всё с той же полуулыбкой. — Весьма интересное качество. Джон вздохнул, стараясь не поддаваться на провокацию, но всё же не удержался: — Шерлок, вы нарочно испытываете моё терпение или это просто... такой способ взаимодействия с людьми? Холмс на мгновение замер, словно задумавшись, а затем рассмеялся — тихо и непринуждённо, но в этом смехе явно сквозила искренность. — Возможно, и то, и другое, доктор, — признался он, поднимая взгляд на Ватсона. — Хотя, уверен, вы и сами уже догадались. Джон на секунду замешкался, пытаясь понять, шутит ли Холмс или действительно намеренно создаёт такие ситуации. Но что-то в искренности его улыбки и лёгкой небрежности манер заставило его успокоиться. Этот человек явно жил по собственным правилам, и с этим придётся смириться. Закончив с повязкой, Ватсон отошёл в сторону, убирая вату и пластырь. — Готово. Постарайтесь хотя бы ненадолго перестать трясти головой, — заметил он не без сарказма. Шерлок сделал вид, что не слышит, и снова потянулся за газетой, но перед этим бросил через плечо: — Благодарю вас, доктор. Вы весьма надёжны... и неожиданно интересны. Джон удивлённо приподнял бровь, но ничего не сказал, только поджал губы, задумавшись. Этот человек определённо был непростым — и всё больше привлекал к себе. Шли минуты, а может, и часы. В какой-то момент дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Марта Хадсон. Она принесла обед — горячий суп с перловкой, который издалека наполнял гостиную тёплым ароматом. Миссис Хадсон явно придерживалась здорового питания, что, впрочем, не мешало ей угощать Джона выпечкой поздно вечером. Ватсона это более чем устраивало — такие блюда были значительно лучше подгоревшего хлеба, которым он перебивался на прежнем месте жительства. Особое удовольствие Джону доставляло наблюдать за Мартой и Шерлоком. Несмотря на все свои попытки казаться отстранённой, миссис Хадсон заботилась о Холмсе как настоящая мать. Она внимательно следила за тем, чтобы он вовремя ел, не переутомлялся, а иногда даже пыталась давать ему советы, хоть и завуалированно. Холмс, в свою очередь, был весьма раздражён такими проявлениями, но изо всех сил старался быть вежливым и терпеливым. — Ешь, пока не остыло, — велела Марта мягко, но непреклонно, ставя тарелку перед Холмсом. — Доктор, вам тоже, — добавила она чуть более мягким тоном, и Ватсон поспешно кивнул в знак благодарности. — Благодарю вас, миссис Хадсон, — произнёс Шерлок с некой язвительностью, но в то же время и теплотой. Марта лишь кивнула в ответ, но Джон уловил её довольную улыбку — едва заметную, но очень искреннюю. Джон, стараясь не подавать виду, с трудом сдерживал смех. Этот молчаливый, почти детский конфликт был настолько трогательным, что он вдруг почувствовал странное, но очень тёплое желание стать частью этой маленькой, странной семьи. Суп оказался на удивление вкусным, а атмосфера в комнате располагала к тишине, но уютной, а не напряжённой. Шерлок, едва закончив с обедом, тут же вернулся к своим мыслям, уткнувшись в газету, а миссис Хадсон ещё какое-то время суетилась, поправляя то скатерть, то занавески. Джон смотрел на них обоих, словно впервые замечая, насколько гармонично эти двое, несмотря на свои противоречия, уживаются друг с другом. И он сам, казалось, прекрасно вписывался в эту необычную картину. Когда обед закончился и они остались наедине, тишина окутала комнату, словно плотное одеяло. Для Джона минуты тянулись бесконечно, превращая молчание в едва ощутимое напряжение. Он не решался начать разговор, хотя его мысли были полны вопросов и предположений. Шерлок же, казалось, наслаждался уединением, переключившись с газеты на какую-то книгу. Страницы шуршали под его пальцами, но ни один звук не нарушал его сосредоточенности. Джон бросил взгляд на обложку книги, но надпись была на незнакомом ему языке. Это лишь добавило загадочности образу Шерлока. Не выдержав бездействия, Ватсон поднялся и начал расхаживать по комнате, стараясь отвлечься. Его взгляд случайно упал на маленький флакончик, стоявший на полке. Едва заметный, с прозрачной жидкостью, тот, что оставлял маслянистые следы. На мгновение Джону показалось, что он уловил тонкий, почти манящий аромат, и, обернувшись к Шерлоку, он поймал себя на мысли, что не может отвести от него взгляд. Однако, сквозь силу отвёл... В углу комнаты, рядом с ещё одной закрытой дверью, которую Джон пока не успел открыть, стоял высокий книжный шкаф. Ватсон направился к нему, чтобы хоть чем-то себя занят. На полках были научные труды, книги по биологии и химии, но ни одного романа или сборника рассказов. Многие из них были на иностранных языках. Внимание привлёк старый анатомический справочник, который, судя по слою пыли и маслянистой плёнке на обложке, давно никто не трогал. Джон смахнул грязь ладонью, чувствуя, как она скатывается под пальцами, и сел на диван. Открыв книгу, он стал листать страницы, хотя и так знал материал практически наизусть. Чтение было лишь предлогом, чтобы занять руки и отвлечься от тягостного молчания, которое, казалось, могло затянуться на целую вечность. Шерлок, не отрывая глаз от книги, никак не отреагировал на действия Джона. Его лицо оставалось сосредоточенным, но неподвижным. Однако Ватсон чувствовал, что за этой внешней отстранённостью скрывается острое внимание, способное уловить каждую мелочь, даже если он не поворачивается. Джон занял выжидательную позицию. Он знал, что пытаться поторопить Шерлока бесполезно. Этот человек был как уравнение — сложное, но гармоничное, требующее времени и терпения, чтобы найти правильный подход. Ватсон решил, что не будет предпринимать поспешных шагов. Он просто будет рядом, в этой странной, но притягательной тишине, позволяя событиям развиваться своим чередом. И ему было достаточно того, что он делит это время с этим удивительным, загадочным человеком. Джон продолжал лениво листать страницы справочника, ловя себя на том, что текст перед глазами превращается в череду скучных, но до боли знакомых терминов. «Угловое движение... сгибание, разгибание...». Эти слова не могли удержать его внимание, потому что он знал их наизусть. Монотонность и скука напоминали ему те дни, когда он засыпал на лекциях в университете, пытаясь запомнить все эти анатомические определения, которые казались важными только до экзамена. Воспоминания перенесли его в то время, когда он работал на передовой. Он вспомнил случай с одним молодым солдатом. Парень, полный сарказма и склонный говорить лишнее, лежал на столе Джона, пока тот извлекал из него пулю. «Каково это — резать людей?» — спросил солдат, приподняв бровь. Вопрос прозвучал скорее как насмешка, чем как попытка понять. Джон тогда был измотан. За последние сутки он обработал двадцать раненых, и его руки всё ещё дрожали от напряжения. Он понимал, что парень под действием обезболивающего, а такие пациенты порой болтают лишнее, но этот вопрос задел его. Закончив перевязку, он тяжело выдохнул и ответил: — Если бы не моё решение «резать людей», как ты выразился, сейчас ты бы лежал в окопе, истекая кровью, и молил о быстрой смерти. Солдат замолчал, и, кажется, его улыбка сменилась уважением. Но в тот момент Джон чувствовал не гордость, а усталость. Это был его долг, его работа, и объяснять своё призвание казалось излишним. Ватсон вспомнил, что в то время был популярен какой-то роман, породивший множество предвзятых мнений о врачах. Автор, чьего имени Джон не мог вспомнить, создал героя, который ради своих исследований воровал тела из морга и проводил опыты на больных людях. Читатели, не понимая разницы между художественным вымыслом и реальностью, начали воспринимать врачей чуть ли не как бездушных палачей. Тогда Джон едва сдерживал раздражение от подобных разговоров, но времени на споры не было. Сейчас, сидя на диване, он подумал о том, как многое изменилось. Шум войны и неосведомлённость остались в прошлом, но это прошлое всё ещё жило в его памяти, как крики раненых и благодарные глаза тех, кого он спасал. Он вздохнул, отложив книгу, и мельком взглянул на Шерлока. Холмс листал свою книгу, полностью погрузившись в изучение. Его серьёзность была заразительной, и Джон почувствовал, что скоро и сам будет готов взяться за что-то важное. — Теперь вы готовы поговорить? — удивлённо начал Холмс. — К-конечно, — растерялся Джон. Он быстро встал и сел за стол напротив парня. Холмс тем временем неспешно дочитал свою книгу, оставив закладку из кожаного жгута, явно срезанного с ремня, и отложил её на край стола. — Пару месяцев назад я получил письмо, — сказал Холмс, вставая. — Оно было кратким, но весьма информативным. К нему прилагалось дело, с которым вы уже ознакомились. Он подтвердил свои слова, положив перед Джоном конверт с ровно надрезанным краем. Джон потянулся, чтобы взять его, и почувствовал, как на его руку легла тёплая ладонь, словно призывая его остановиться. — Прежде чем вы возьмёте его, — продолжил Шерлок, — прошу вас изложить мне все ваши мысли, переживания и вопросы. Потому что потом может быть уже поздно. Он убрал руку и вернулся на своё место. Эти слова сильно взволновали Джона. Он отчаянно хотел узнать всё, о чём так долго размышлял, но сейчас на языке вертелся только один вопрос. Он был острым, как жало скорпиона, вонзившееся в самую глубину его мыслей. Джон нервно сглотнул, чувствуя, как воздух в комнате словно сгустился. Шерлок сидел напротив, выпрямившись, словно его тело стало частью этого напряжения. На столе между ними лежал конверт, о котором только что шла речь, а в голове Джона крутился вихрь мыслей. «Все мысли, переживания и вопросы...» — эти слова Холмса звучали как предупреждение, но они лишь усилили тревогу. Джон чувствовал себя так, словно его подводили к какому-то краю, за которым начинается неизвестность. Он медленно вздохнул, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. — Если честно... — начал он, отводя взгляд. — Я даже не знаю, с чего начать. Всё это — знакомство с вами, переезд сюда, ваше дело — кажется каким-то... — он замолчал, подбирая слова. — Нереальным. Как будто я оказался втянут в историю, которая больше, чем я могу себе представить. Холмс выжидающе молчал, не сводя с него взгляда. Джон взял себя в руки и наконец задал вопрос, который действительно его мучил: — Почему я? Почему вы выбрали меня, чтобы рассказать всё это, втянуть в это дело? Вы ведь могли обойтись без меня. Шерлок слегка приподнял уголок правой верхней губы, словно Джон только что дал правильный ответ на невидимый экзамен. — Очень хороший вопрос, доктор, — заметил он, откинувшись на спинку стула. — И, разумеется, я дам вам на него ответ. Но, — он указал взглядом на конверт, — только после того, как вы подтвердите, что готовы услышать остальное. Эти слова заставили Джона задуматься ещё сильнее. Что-то в выражении лица Холмса, в его интонации подсказало ему, что дело, о котором он говорит, не просто важно, оно может многое изменить. И теперь, сидя напротив Шерлока, он вдруг почувствовал, что находится на пороге чего-то значительного. Он сжал руки, чтобы скрыть дрожь, и посмотрел прямо в глаза Холмсу: — Я готов, — сказал он твёрдо, хотя сердце колотилось как сумасшедшее. — Что ж, мистер Ватсон, — начал Холмс, его голос оставался холодным, но решительным, — есть множество причин, почему именно вы. Но позвольте мне ответить ещё на один вопрос. Джон с трудом оторвал взгляд от Холмса. Его мысли беспорядочно метались, но в этот момент он почувствовал, как важность происходящего заполняет пространство. Холмс снова привлёк его внимание к себе. — Вы не доложили на меня полиции, — сказал Шерлок, не меняя интонации. — Почему? Вы знали, что я поступаю незаконно, но всё равно решили скрыть факт моего незаконного пребывания в чужом доме. Вы нарушили закон и проигнорировали свои гражданские обязательства. Почему? Ватсон поник. Вопрос прозвучал как удар, и он снова почувствовал себя уязвимым, словно на допросе. Он перебирал в голове ответы, пытался придумать что-то логичное, но, снова взглянув на Холмса, понял, что этот вопрос не требует оправданий. Перед этим человеком не стоило пытаться оправдываться или искать лёгкие пути. — Я хотел узнать всё сам, — кротко ответил Джон, стараясь не отворачиваться. Холмс по-прежнему смотрел на него, не оставляя ни малейшего шанса уклониться от ответа. Он подождал несколько секунд, прежде чем заговорить снова. — И это вас разъедает? — спросил Холмс. Джон немного задумался, а затем выдохнул, словно сбрасывая с себя тяжесть этих слов. Это был не просто вопрос, это было напоминание обо всей его внутренней борьбе. Он не мог не признаться себе, что это действительно мучило его. — Невыносимо, — ответил он честно. — Благодарю за честность, — произнёс Шерлок, и его лицо слегка смягчилось. — Видите ли, это не главная причина, по которой я выбрал вас. Его взгляд стал ещё более внимательным, и Джон почувствовал, как его внимание ещё больше сосредоточилось на этом моменте. — С возрастом я научился читать людей по всем доступным признакам, — продолжил Холмс, — будь то слова, внешний вид, начитанность, грамотность и тому подобное. Но всё это совершенно не имеет значения. Я смотрю на поступки. И пусть они будут безмолвными и нелепыми, пусть это будет хаос и сумбур, но лишь первое действие — даже если оно станет тяжёлым грузом — является искренним и настоящим. Он замолчал, отвёл взгляд в сторону, словно размышляя о чём-то важном. Затем снова посмотрел на Джона и добавил: — Вы, вопреки всем своим убеждениям, за считанные дни перевернули всю свою жизнь с ног на голову. И только потому, что вы этого захотели. Только потому, что это был единственный глоток свежего воздуха за всю вашу жизнь. Джон замер. Он не знал, что сказать. Холмс произнёс это с такой уверенностью, что каждое слово врезалось ему в память. Он чувствовал, как взгляд Шерлока проникает ему в душу, раскрывая все его мотивы и желания. И вот теперь Джон чувствовал, что его жизнь уже никогда не будет прежней. Ему было страшно, но в то же время он испытывал невероятное облегчение. Он тяжело кивнул и выдохнул. Всё, что ему оставалось, — это принять это молчаливое признание. Быть разоблачённым в собственных чувствах и мыслях, когда перед ним стоял человек, умеющий видеть больше, чем остальные. Это было нечто большее, чем простое расследование. Это была внутренняя правда, которая, как яркий луч, освещала его путь. Ватсон увидел, хотя и смотрел на столешницу, как Шерлок жестом предлагает ему открыть письмо. Ещё секунда замешательства, и Джон всё же взял конверт слегка дрожащими руками и достал из него слегка помятый листок. Развернув его, он начал читать. Первое, что бросилось ему в глаза, — это красивый почерк, но совершенно ужасное количество грамматических ошибок, словно писал ребёнок. «Допрого времмени суток, Шерлак Холмсс. Я много слышал о васс од сваих друзей, в часности от тех, ково уже нет с нами. Я мог бы праклинат вас, наведатсяя к вам посриди ночи и убит. Отравит или застрелит в подваротне, но... Я щитаю, что вы далжны мучется. Вы не за что не сможити поймат нас, не за что не справитес с тем могусчеством, которое нас аберегает. Вы всего лиш пешка в ихней игре. P.S. Она не мучилас. Как будите вы.» Джон напрягся. Эти слова эхом отозвались в его сознании, и он не мог понять, как Шерлок решил, что такие угрозы хоть как-то информативны. Перевернув лист, он ничего не нашёл. Проверил конверт — ничего. Обратного адреса не было, как и марки. Только на лицевой стороне большими буквами было написано: «Ш.Х. Бейкер-стрит, 221Б». Ватсон, продолжая держать письмо в руках, недоуменно посмотрел на Холмса. Тот сидел неподвижно, его лицо оставалось невозмутимым, в глазах не было ни страха, ни ужаса. Он смотрел так, будто искал в глазах Джона что-то, чего тот не должен был увидеть. В этот момент Джон понял, что Холмс что-то скрывает. Он слишком спокойно всё это воспринимал. Возможно, не только из-за опыта или бесстрашия. Но что? Почему эти угрозы его не тронули? — Это не просто угрозы, — наконец произнёс Холмс, его голос оставался тихим, но напряжённым. — Это улика. Джон ещё раз взглянул на письмо и почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он приготовился слушать. — Я познакомился с этим делом задолго до этого письма, — начал Шерлок, его голос был размеренным, почти задумчивым. — Мне было 22 года, я только начинал свою карьеру, ещё не был таким опытным, как сейчас. Мне на глаза попалась статья из Швеции: жертва, наркотики, невообразимые увечья. Тогда это казалось просто убийством, ничем не отличающимся от множества других. Через полгода, может, через восемь месяцев, подобное произошло неподалёку от Вены. Ещё пара случаев в Ирландии. Немало, но всё словно происходило вокруг Англии. К тому времени я уже плотно изучал преступления. Я изучал повадки, мотивы, почерк преступников, и за моей спиной уже было немало раскрытых дел. Но этот случай привёл меня в ступор. Периодически я натыкался на похожие убийства в разных странах, но через одно-два они прекращались на неопределённый срок. Никто не давал этому широкую огласку, и никто не связывал их между собой. — Мне 27, с тех пор прошло пять лет, и сейчас я уже стал понимать, что происходит, — продолжил он, глядя на Джона, но как будто куда-то в пустоту, возвращаясь к своим мыслям. — Всё, что я когда-либо связывал с этим делом, а потом разочаровывался, не обнаружив улик, всё же оказалось важным. И всё из-за этого письма, доктор Ватсон, вот почему оно информативно. Шерлок выдохнул, и Джон заметил, что рассказ даётся ему с трудом. Холмс продолжил: — После, мне довелось расследовать дело о пропаже бриллиантов. Один из складов, на который меня привела цепочка улик, оказался чем-то более ужасным, чем просто местом хранения украденных вещей. Это была не просто кража. В ходе перестрелки я убил одного из них. Я бы и сам погиб, если бы не подоспела полиция. То, что я успел выяснить до того, как место перешло в руки государственных органов, — это то, что под видом контрабанды вывозились человеческие тела — как живые, так и уже в более разобранном виде. Куда и зачем — до сих пор загадка. Но то, что всё это связано с чем-то мрачным и ритуальным, подтверждают как увечья на теле женщины, так и это письмо. Шерлок замолчал, и взгляд его стал более тяжёлым, напряжённым. Он пристально смотрел на Джона, но тот лишь качал головой, сжимая конверт в руках и не веря своим ушам. — Теперь о том, почему я был у мисс Халкроу дома, — продолжил Холмс, его голос стал мягче, но в нём всё ещё чувствовалась тяжесть. — Арнольд Халкроу был непосредственным участником всего этого. Секта, да, именно секта, которая творит эти ужасы, выгравирована на стенах в спальне Мэредит. Пешек много, они по всему миру. Но главы этого кровавого ужаса либо мертвы, как Арнольд и Стоун, к которому я забрался накануне, либо тщательно скрываются под личинами законопослушных граждан. Поэтому, Джон, то, как вы поступаете, то, как вы принимаете всё это. Ваше терпение, ваш профессионализм, ваша настойчивость — вы нужны мне. Шерлок сделал паузу, понизив голос так, что казалось, будто он шепчет. Джон напрягся, как будто из его уст прозвучало нечто сокровенное: — Судя по тому, что убийства участились, я чувствую, что грядут события гораздо более ужасные, чем война, болезни или катаклизмы. Джон замер. Его разум пытался осмыслить услышанное, но всё было слишком шокирующим, слишком ужасным, чтобы сразу поверить. Шерлок выглядел так, будто его слова были не просто гипотезой, а результатом долгих лет работы, исследований и опасных шагов, ведущих в самое сердце тьмы. — Почему бы не обратиться в полицию или к правительству? — выдавил из себя Джон, пытаясь найти хоть какую-то лазейку, которая позволила бы избежать дальнейших шагов в неизвестность. — Потому что там больше участников, чем среди обычных людей, — хладнокровно ответил Холмс, не давая времени на раздумья. — Это дало мне повод думать, почему никто не ворошит это дело многие годы. Его слова повисли в воздухе, как тяжкое бремя, став окончательной точкой в безвыходном положении, в которое Ватсон загнал себя своей собственной любознательностью. Теперь все сомнения исчезли, и пути назад уже не было. — Теперь, — продолжил Шерлок ровным голосом, — я пойму, если вы откажетесь. Но если вы всё же согласитесь... — он сделал небольшую паузу, словно осознавая всю важность сказанного. — Вы вступите на тропу риска. Джон тяжело вздохнул и, словно окончательно решив, что больше не может колебаться, кивнул. Это было решающее мгновение. Его жизнь, полная сомнений и страхов, теперь была в руках этого юноши. И хотя всё внутри кричало о том, что это опасно, Джон знал, что не может отказаться. Теперь он был связан с этим человеком, и он уже не мог отступить.