Тайна семи...

Сидя на скрипучей, пахнущей сыростью скамье, Джон тщетно пытался найти хоть каплю смирения. Заснуть, забыть этот день, как страшный сон, не получалось. И дело было не во времени — карманные часы показывали всего семь вечера, — и даже не в убогом помещении, ставшем его временным пристанищем. Истинной причиной были мысли, которые кружились в голове, словно налетевший вихрь, не оставляя покоя. Подвал, куда его отправила домовладелица, он обустроил как мог. Теперь это место напоминало кабинет — пусть и бедный, с едва освещённым столом и гулкими стенами, пропахшими пылью и плесенью. На полу лежали его немногочисленные спасённые вещи, сложенные так аккуратно, словно это были ящики с оружием или бинты на передовой. Подвал был холодным и сырым, но Ватсон видел в нём отголоски тех времён, когда он служил на полях Афганистана. Здесь не было пуль, обжигающих кожу, или глухого рёва орудий, но что-то в этом мраке и отрешённости возвращало его туда, где под тонким брезентом палатки он засыпал под треск костра и свист ветра, иногда стиснув зубы от боли, а иногда пытаясь спасти умирающего товарища. И всё же этот подвал оказался не менее безжалостным врагом, чем война. Он не прощал слабости, не давал забыться. В голове Джона крутились всё те же мысли, всё те же вопросы, требующие ответа. Оборванные страницы, уничтоженные труды — они словно остались висеть в воздухе, не позволяя себе уйти. Он пытался найти их отражение на мокрых стенах, как будто ещё можно было извлечь хоть каплю смысла из этого хаоса, но холодный бетон оставался равнодушным. Джон смотрел в окно, расположенное почти под потолком, где узкая полоска света от уличного фонаря казалась чуть ли не спасительным маяком в этой сырой темноте. Стук дождя, который не прекращался уже несколько часов, наполнял комнату глухим шумом, похожим на тихую какофонию, от которой невозможно было укрыться. Он невольно вспомнил, как часто в Афганистане мечтал о возвращении в Лондон, о покое, который ждал его дома. Этот подвал — далеко не тот дом, который он рисовал себе тогда, но и от него он ожидал хоть немного тепла, уюта, того мира, за который, казалось, когда-то боролся. Вместо этого он получил лишь пустоту, сырость и ощущение, что всё, что было создано, рухнуло в один миг, и руины этих трудов тянули его за собой в пучину отчаяния. Но долго жалеть себя Ватсон не мог — да и не хотел. Самобичевание, казалось, лишь укрепляло его решимость. Мысли о прошлом, о войне и о потерянных записях начали медленно растворяться, словно пыль, сдутая с книги в надежде разглядеть название. Джон сидел перед открытой записной книжкой, и его дрожащая рука сжимала ручку так, словно она могла стать якорем для ускользающего потока сознания. Чернильная клякса расползалась по первому чистому листу, словно вызов: с чего начать? В голове всплыл недавний анализ его собственной личности, выполненный так быстро и точно, что казался фотографией его души. Тот юноша, незнакомец с поразительным умением заглядывать вглубь человека, как в книгу, оставил свой след. Джон вспомнил, как легко тот писал, едва ли не на лету фиксируя значительную часть его жизни, точно зная, где искать изъяны и сильные стороны. «А что, если я попробую разобраться? Кто же он такой?» Стоило только упомянуть, пусть даже мысленно, это имя, как на душе стало чуть легче, а на лице Джона появилась едва заметная улыбка. Она возникла сама собой, и он поймал себя на том, что даже почувствовал забавное облегчение. Словно вернуться к воспоминаниям об этом человеке было шагом вперёд. Джон мысленно перенёсся в момент их первой встречи — загадочная фигура в покоях Мередит, затем их более официальное знакомство. Глубоко вдохнув, он наконец коснулся ручкой страницы. Цифра «1» появилась с жирной точкой. Чуть выше — лёгкое размашистое чернильное пятно. Рядом с ним он вывел первое, что пришло на ум: бирюза глаз. Простые слова, но перед его внутренним взором они засияли живо, словно снова оживили лицо, которое Джон так отчётливо запомнил. — Что ж, — тихо выдохнул он, чувствуя, как его руки постепенно перестают дрожать. — Начнём с внешности. Он вывел вторую цифру, а под ней чётко и уверенно начали проступать слова: чёрные, как смоль, локоны. Строчка получалась такой же плавной и уверенной, как и те локоны, которые Ватсон так хорошо запомнил: чуть растрёпанные, небрежной прядью спадающие на правый бок, едва касаясь века. Каждое слово казалось якорем — оно возвращало его в момент спокойного созерцания. Эти черты были важны. Это был тот редкий случай, когда образы в голове помогали упорядочить мысли. Ватсон ощутил лёгкий прилив энергии. Впервые за долгий день он почувствовал не отчаяние, а искру интереса. Каждая новая строка, ложившаяся на бумагу, становилась для Джона своеобразным шагом к восстановлению. Он чувствовал, как мысли постепенно упорядочиваются, превращаясь из хаоса в стройную цепь. На странице появились следующие слова: стройное телосложение, высокий рост, прямая осанка. Он помедлил, затем добавил: руки — худощавые, но сильные, руки человека, что может постоять за себя. Джон прищурился, снова увидев перед собой образ того, кто за короткое время успел запечатлеться в его памяти. Отложив ручку, он задумался о том, как точно описать это сочетание грации и небрежности, которое излучал незнакомец. Опрятный, умный и смелый, но в то же время дерзкий и сумбурный. Мысленно он вернулся в тот вечер, когда впервые оказался в доме этого человека. Как будто перед его глазами предстали разбросанные бумаги, зажжённые свечи и вечный беспорядок, который странным образом не портил, а лишь подчёркивал индивидуальность хозяина. Тот был как книга, где каждое пятно и складка на обложке лишь делали её более ценной. Джон снова взял ручку. Ещё одна строчка, которую он добавил с лёгкой усмешкой: пристальный взгляд, как будто проникающий сквозь кожу, неуютный, но захватывающий. Закончив эту запись, Джон почувствовал, как усталость отступает. Ему казалось, что каждое слово не только воскрешает образ того человека, но и даёт понять что-то важное о нём самом. Почему он так зацепил меня? Почему я хочу знать больше? — задавался вопросами Джон. На мгновение он замер, позволив себе погрузиться в воспоминания. Звуки подвала — глухое капанье воды, ветер, стонущий в щели под дверью, — словно отошли на второй план. Всё, что осталось в сознании, было сосредоточено вокруг образа того, кто с первого взгляда пробудил в нём интерес. Подведя взгляд к следующей строке, Джон шёпотом произнёс: — Ладно, продолжим. Запах. Этот запах, прочно въевшийся в воспоминания и теперь, как неуловимая мелодия, оставшийся частью образа. Джон отчётливо помнил его, словно он всё ещё витал в воздухе даже здесь, в сыром подвале, где стены пахли плесенью. Бергамот. Лёгкий, терпкий аромат с нотками цитруса, который был повсюду — в комнате, на одежде, в самом воздухе, окружавшем того человека. Джон невольно нахмурился, чувствуя, как воспоминание становится слишком ярким. Он всегда гордился своей выдержкой, но этот запах нарушал привычный порядок вещей. Он раздражал и в то же время завораживал, будоражил память и казался неразрывно связанным с той фигурой, о которой он пытался написать. Теперь он знал: он будет ненавидеть запах бергамота. Или только говорить себе, что ненавидит. Потому что в глубине души... это станет его любимым ароматом. Джон резко ущипнул себя за запястье, пытаясь стряхнуть эти мысли, прийти в себя. Лёгкая боль обожгла руку, но результата не принесла — он всё ещё был там, в воспоминаниях, среди запаха и звуков. Закрыв глаза, он позволил себе на мгновение снова погрузиться в воспоминания. Перед его мысленным взором возник тот вечер: яркие глаза, смоляные волосы, лёгкий аромат, который тонкой вуалью витал в воздухе, скрывая под собой что-то большее. А может быть, ему всё это только казалось? Словно в забытьи, он коснулся страницы и добавил короткую, но выразительную строчку: «Запах, который преследует меня. Бергамот». Джон откинулся назад, тяжело дыша. Он чувствовал себя уставшим, но не мог остановиться. Голос звенел в его ушах, словно эхо, запечатлённое на самом дне его разума: «Но вы вернётесь». Эта фраза, произнесённая с непререкаемой уверенностью, звучала как предсказание, как пророчество, от которого невозможно уклониться. Она не давала мыслям рассеяться, цепко удерживая их на одной и той же тропе. Джон раздражённо захлопнул блокнот, словно это могло заглушить этот назойливый голос. Щелчок обложки показался слишком резким, неуместным в этой тишине, нарушаемой только раскатами грома. Гроза за окном становилась всё громче, обещая долгую, непрекращающуюся непогоду. Он облокотился на сырой стол, закрыв лицо ладонями, и почувствовал, как тягучее утомление овладевает его телом. Желание исчезнуть, раствориться в вечерних раскатах грома, которые гремели над городом, казалось единственным выходом. Тьма надвигалась медленно, но неугрожающе, скорее как обещание временного покоя. «Вы вернётесь», — снова прошелестел отголосок, словно дождь постучал в стекло. Джон прикрыл глаза, пытаясь не слышать. Но осознание того, что слова были правдой, не покидало его. ___ ___ Резкая, пронизывающая боль ударила прямо в третью точку — углубление между бровями, где, казалось, вся нервная система сходилась в один чувствительный узел. Прикосновение к этому месту могло вызывать как лёгкую эйфорию, так и мучительную тошноту. Сейчас это было просто раздражение и боль, пробудившие Джона от тяжёлого сна. Он разлепил сонные глаза и уставился в потолок. Над ним зияла трещина, из которой медленно капала вода, оставляя на стенах влажные дорожки. Капли собирались в лужицу у окна, откуда поток дождя нёс сырость и шум. Ночь была холодной и неумолимой. Сквозняки из-за плохо подогнанной оконной рамы и отсутствие отопления превратили подвал в некое подобие узилища. Махровое одеяло, «так благородно» выделенное домоправительницей, спасало лишь отчасти. Джон лежал, обхватив его руками, и пытался убедить себя, что скоро станет легче, но каждая капля, ударявшаяся о пол, словно била по его нервам. Вылезать из-под одеяла не хотелось, но Ватсон знал, что не может лежать здесь вечно. Он с трудом заставил себя подняться и направился в ванную. Вода, к счастью, была горячей, и её тепло окутывало его, словно возвращая утраченную энергию. Она уже не раздражала, не напоминала о холодных каплях с потолка. Напротив, она согревала его, расслабляла, даря краткое ощущение уюта. Сборы заняли немного времени. Обычно Джон готовился с вечера, чтобы утром не торопиться, но сегодня это было невозможно. Он натянул вчерашний костюм, который с трудом удалось разгладить. Однако обувь он привёл в порядок — туфли блестели безукоризненно. Хотя он понимал, что, едва выйдя на улицу, эта тщательность превратится в грязный хаос, ему было важно сохранить хоть что-то от привычного порядка. Подняв воротник, Джон ещё раз посмотрел на себя в мутное зеркало, которое плохо отражало свет. «Ну что, снова в бой», — подумал он с тяжёлым вздохом, готовясь встретить новый, сырой и неприветливый день. Первым делом Джон отправился к мисс Халкроу. Быстро заскочив в её дом, он убедился, что с ней всё в порядке. Женщина встретила его с улыбкой, совсем не упоминая вчерашний разговор. Её спокойствие и приветливость стали для Джона облегчением. Ему были важны её слова, её откровения, но он понимал, что для Мередит это могло быть болезненным воспоминанием. Он не хотел снова тревожить её, поэтому, пожелав ей доброго утра, вскоре покинул дом. На улице всё ещё моросил дождь, хотя небо начинало светлеть. Ватсон поправил шляпу и направился в институт, где работал. Формально его отпуск ещё не закончился, но коллеги знали, что Джон редко полностью отказывался от своих обязанностей. Ему нравилось быть в курсе дел, участвовать в обсуждениях и наблюдать за студентами. Хотя официально он был отстранён от чтения лекций, главный врач иногда позволял ему посещать занятия в качестве наблюдателя, а иногда даже высказывать своё мнение и делиться опытом. Джон любил своё дело. Ему нравилось видеть в глазах молодых людей тот огонь, ту искреннюю жажду знаний и стремление сделать мир лучше. Это напоминало ему о собственных юношеских амбициях, о том, как он когда-то с таким же рвением постигал медицину, веря, что может изменить судьбы людей. Но сегодня он не хотел задерживаться в институте дольше необходимого. Его цель была проста: передать коллегам все сведения о состоянии мисс Халкроу, обсудить её прогресс и запросить для неё новые лекарства. Он не мог позволить себе отвлекаться или углубляться в разговоры. На сегодня у него был другой план. Закончив все дела в институте, он надеялся вернуться к своим собственным мыслям, которые не давали ему покоя уже несколько дней. — Джон! — с распростёртыми объятиями и слишком широкой улыбкой к нему направился коллега. Ватсон уже был готов покинуть институт, но внимание этого человека заставило его на мгновение застыть, а затем стиснуть зубы, подавляя раздражение. — Рэндолл, доброе утро, — коротко ответил он, слегка поклонившись. Рэндолл, сын главного врача, подошёл вплотную и, сделав вид, что делится чем-то конфиденциальным, наклонился к уху Джона: — Ну что, эта кошелка ещё не отправилась к праотцам? Ватсон напрягся, но внешне остался невозмутимым. — Не стоит так говорить, — ответил он ровным тоном. Однако присутствие Рэндолла вызывало у него острую неприязнь. Этот самоуверенный и дерзкий человек всегда раздражал его, но Джон понимал, что не может позволить себе резких высказываний. Рэндолл, несмотря на отсутствие таланта, был неприкосновенен благодаря своему происхождению. — Да ладно тебе, — фыркнул Рэндолл, отклоняясь назад. — Если бы у меня были такие пациенты, как у тебя, с таким богатством за плечами, я бы, наверное, не бегал выписывать новые лекарства каждые два дня. — Он ухмыльнулся, подмигивая. Джон подавил желание закатить глаза. Его мысли вспыхнули ярким негодованием: «Вот же ублюдок». Парень, привыкший полагаться на отцовское влияние, позволял себе насмехаться над работой, которой даже не пытался соответствовать. «Врезать бы ему по наглой роже, — мелькнуло у него в голове, — или всадить паралитик, чтобы посмотреть, как он будет сохранять своё высокомерие в луже собственных нечистот». Но вслух он, конечно, ничего подобного сказать не мог. Рэндолл, при всём своём безразличии к настоящей медицине, был в институте как непотопляемый груз. Джон лишь сдержанно покачал головой. — Почитай Уильяма Мейкписа Теккерея, — коротко посоветовал он, выдав нейтральную фразу, которая скрывала всё его негодование. Рэндолл озадаченно нахмурился, но ничего не сказал. Джон не стал дожидаться его ответа и, кивнув на прощание, поспешил выйти из аудитории. Его терпение на сегодня было полностью исчерпано. Забыть о Рэндолле. Эту мантру Джон повторял про себя, выходя из института — места, которое когда-то приносило покой и вдохновение, но с недавних пор стало источником раздражения из-за одного-единственного человека. Шаги гулко отдавались в ушах, а мысли путались в потоке образов. «Что ещё может сделать этот день хуже?» — мелькнуло в голове. Мысленно он прокручивал вариант встречи с Шерлоком. С одной стороны, эти мысли успокаивали, как будто в хаосе его жизни появился некий маяк. С другой — он понятия не имел, чего ожидать за дверями на Бейкер-стрит. Каждый шаг приближался к моменту, который он столько раз обдумывал перед сном: стоит ли вообще навещать этого юношу? Шерлок Холмс был для него неразгаданной загадкой. Джон привык анализировать людей, их поступки, но с Шерлоком все попытки натыкались на стену загадочности. В нём скребло не только любопытство, но и неосознанное, тянущее желание понять этого человека, узнать его поближе. В конце концов, у него не было особого выбора. Возвращение в подвал, где сырость и тишина убивали всякое желание жить, казалось приговором. Он планировал навестить мисс Халкроу только вечером. А сейчас, когда день затянулся, единственным вариантом оставался Холмс. Стук дверного молотка, гулко раздавшийся в осенней сырости, пробудил в Джоне воспоминания, словно то, что случилось вчера, было частью далёкого, но глубоко врезавшегося в его память прошлого. Он снял шляпу, ещё не дождавшись, когда откроется дверь, но уже слышал приближающиеся шаги за грубой деревянной дверью. Капли дождя, всё ещё моросящего из низких туч, падали ему на раскрасневшиеся уши, словно кто-то строго отчитывал его за что-то невидимое, но важное. «Скорее бы снег пошёл», — мелькнула мысль, когда он поднял взгляд на тяжёлое серое небо. Однако размышления прервал открывшийся вход. На пороге стояла миссис Хадсон, её лицо светилось радушием. — О, я так рада вас видеть, мистер Ватсон! — В её голосе не было и намёка на формальность, только искренняя теплота. — Доброго времени суток, миссис, — Джон ответил с лёгким поклоном, входя в дом. На этот раз он сам повесил пальто и шляпу на вешалку у двери, чувствуя какой-то странный уют от этой мелочи. — Пройдите за мной, — пригласила она и, не задерживаясь, прошла в первую комнату. Джон, последовав за ней, сразу же почувствовал запах свежеиспечённого хлеба, который, казалось, заполнял всё пространство. Он невольно вдохнул поглубже, и на его лице появилась лёгкая улыбка. «Как здесь всегда уютно», — подумал он, отчасти завидуя. — Шерлок немного занят, — сообщила миссис Хадсон, кивая куда-то в потолок, — но пока давайте выпьем чаю. Она пригласила его к столу, и Джон невольно ощутил, как тёплая, почти семейная атмосфера окутывает его с головой. Всё в этой гостиной — от старинного сервиза на полках массивного серванта до аккуратных вязаных салфеток, покрывающих дубовый столик, — напоминало о доме, о детстве, о том уюте, который бывает только в родительском доме. — Если хотите что-то спросить, не стесняйтесь, — произнесла женщина, поставив перед ним кружку с горячим чаем. Джон немного смутился, нервно обхватив фарфоровую кружку, которая, хоть и обжигала пальцы, почему-то не причиняла боли, а скорее успокаивала. — Знаете, — неуверенно начал он, — я понятия не имею, с чего начать. — Тогда начните с того, что вас больше всего беспокоит, — мягко предложила миссис Хадсон, садясь напротив и внимательно глядя на него. Джон усмехнулся и посмотрел в сторону лестницы, которая виднелась в дверном проёме. Ему и самому было ясно, что причина всех его раздумий сейчас находилась наверху. — Конечно, он, — улыбнулась женщина, заметив его взгляд. — Поначалу он и меня беспокоил… да и сейчас тоже, честно говоря. Но со временем привыкаешь. — Подмигнув, она сделала небольшой глоток из своей кружки. Джон последовал её примеру и почувствовал, как тепло разливается по груди, оставляя лёгкий привкус ягод. Джон тихо выдохнул, обдумывая слова миссис Хадсон, но вместо ответа лишь кивнул, снова поднося кружку ко рту. Внутренний монолог, который он вёл всю дорогу сюда, не собирался затихать. Его мысли метались от воспоминаний о вчерашнем разговоре с Шерлоком к догадкам о том, что же за «дела» могли отвлечь его сейчас. Миссис Хадсон, словно почувствовав его нерешительность, мягко добавила: — Он бывает непростым. Иногда кажется, что мир для него — лишь набор головоломок. Но поверьте, мистер Ватсон, за всем этим скрывается... нечто большее. Вы ведь это заметили, правда? Джон, чуть задумавшись, медленно опустил кружку на блюдце. — Да, заметил, — тихо ответил он, опустив взгляд на пар, поднимающийся от чая. — И именно это меня больше всего и беспокоит. Миссис Хадсон только улыбнулась, её взгляд был полон понимания. — Поверьте, вы не первый, кто задаётся этим вопросом. И уж точно не последний. Шерлок Холмс всегда оставляет след в тех, кто с ним встречается. Но если он впустил вас в свою жизнь, это значит больше, чем вы можете себе представить. Эти слова повисли в воздухе, как некий невидимый знак, который Джон понимал лишь наполовину. Он снова посмотрел в сторону лестницы, словно ожидая, что вот-вот услышит шаги. — Что вы ещё можете рассказать... — Джон поёрзал на удобном стуле, — о нём? — Рассказать? — женщина лукаво улыбнулась. — Думаю, всё, что можно рассказать, не стоит и грамма того, что он сам может поведать. Могу сказать, что за всю свою жизнь я ещё не встречала таких людей. Ватсон кивнул в знак согласия. Он невольно вдохнул полной грудью и заметил, что не чувствует того загадочного запаха, лишь аромат чая и свежего хлеба. И это его немного огорчило. Вчера, когда он впервые оказался здесь, ему казалось, что каждый уголок пропитан чем-то таинственным. Сейчас же он был лишён этой загадочной атмосферы. — Вчера в вашем доме пахло бергамотом, — начал он, хотя и стеснялся говорить об этом. — Бергамота? — вопросительно посмотрела на него миссис Хадсон. — Я терпеть не могу этот запах. Думаю, он доносится с улицы. Она казалась довольно уверенной в своих словах, и то, как она поморщилась при одном упоминании о нём, не оставляло сомнений, что она не потерпела бы в своём доме подобных запахов. Это насторожило Джона, но он быстро расслабился, когда женщина начала задавать вопросы. Узнав, что Ватсон — врач, она сразу же стала расспрашивать, как можно было бы обратиться к нему на работе, но Джон любезно согласился выслушать её прямо сейчас. Пока он записывал в блокнот, который дала ему дама, способ лечения её больных коленей, они разговорились ещё больше и так женщина узнала о потопе в его квартире. — Это ужасно, доктор, — заметила она. — Знаете... — она огляделась, словно что-то выискивая. — У меня есть свободная комната, и если вы пожелаете, я с радостью сдам её вам. Это было так неожиданно, приятно, но в то же время и пугающе. С другой стороны, предмет его любопытства и недосыпа мог стать его соседом... В любом случае, Джон обрадовался. — Благодарю вас. Я подумаю, — с улыбкой ответил он и резко прекратил свои записи, потому что наверху что-то глухо стукнуло, и послышались шаги. Шаги становились всё громче и, казалось, доносились откуда-то сверху, словно кто-то спешил к ним. Ватсон оторвал взгляд от блокнота и посмотрел на лестницу, ведущую на верхний этаж. Миссис Хадсон, заметив его обеспокоенный взгляд, улыбнулась. — Не волнуйтесь, — сказала она, словно прочитав его мысли. — Это просто Шерлок. Иногда он бывает немного... шумным, когда поглощён чем-то важным. Джон кивнул, но какое-то беспокойство всё равно не покидало его. Он всё ещё был настороже. Сколько бы раз он ни встречал Холмса, в его поведении всегда было что-то такое, что заставляло сердце биться чаще. Это было и притягательно, и мучительно одновременно. Миссис Хадсон снова повернулась к Джону, давая ему время закончить свои записи, и тихо добавила: — Вчера он был в своём обычном настроении. Я редко вижу его таким... спокойным. Но когда это случается, знаете, за ним всегда скрывается какая-то загадка. Она подлила ему ещё чаю и молча посмотрела в окно, где продолжал моросить дождь, словно мир медленно растворялся в серых туманных водах. Джон тихо вздохнул, прерывая молчание. — Он не будет возражать, если я с ним поговорю? — спросил Ватсон, не до конца понимая, чего именно он хочет добиться этим визитом. Но что-то внутри подсказывало ему, что он просто не может оставить это дело без внимания. — Конечно, нет, — ответила женщина мягким, но настойчивым голосом. — И я надеюсь, что когда вы закончите беседу, вы всё же дадите мне ответ... Она не закончила фразу, но Джон прекрасно понял её намёк. В его голове уже нарисовался идеальный образ жизни, который мог бы быть, если бы он решился остаться здесь, на Бейкер-стрит. Он даже сейчас был готов собрать все свои уцелевшие пожитки и переехать в этот уютный дом, где по утрам его будили бы сладкие ароматы домашней выпечки, а за столом царили бы спокойные, тёплые разговоры — такое место могло бы стать настоящим домом. Однако, несмотря на очарование этого места, ему нужно было умерить своё любопытство. Он не мог позволить себе принимать поспешные решения, не обдумав всё до конца. Нужно было встретиться с Шерлоком, поговорить с этим странным человеком, который был настолько же загадочным, насколько и интересным. Парнем, который мог бы стать его соседом, а возможно, и кем-то большим. Джон тихо вздохнул и, подняв взгляд, снова посмотрел на лестницу. Сверху послышались шаги — кажется, он больше не мог откладывать встречу. Теперь, когда он осознал, что эта встреча может многое изменить в его жизни, он понимал, что не может бояться или избегать её. «Да будет так», — и с решимостью, которая почти не соответствовала его внутреннему состоянию, Джон встал из-за стола. Каждая ступенька лестницы казалась ему непреодолимой вершиной, но всё же шаг за шагом он добрался до верха. Он остановился перед дверью и, не колеблясь больше, открыл её. — Доброе утро, — донеслось в ответ, кинутый из-за спины; тон был немного торопливым, как будто человек, произнесший эти слова, сам не был готов к разговору. — Мистер Холмс, — официально начал Джон, быстро перебирая в голове вопросы, которые хотел задать. Слишком много всего накопилось за эти несколько дней. — Вам всё это не нужно, доктор, — более спокойно ответил юноша, оборачиваясь и, словно освободившись от дел, бросая на Джона взгляд, который казался проницательным и внимательным. Словно тяжёлый камень ударил его по лбу. Джон, удивлённый и слегка ошеломлённый, не сразу смог подобрать слова. — Что вы имеете в виду? — его голос по-прежнему был сдержанным, но теперь в нём слышалась нотка растерянности. — Спросите о том, что вас больше всего беспокоит, — Шерлок улыбнулся. Его улыбка была чуть загадочной, но в ней не было и намёка на презрение. — Не нужно строить сложные конструкции, просто задавайте вопросы и не переживайте. Джон кивнул, пытаясь собраться с мыслями. Он чувствовал, как напряжение в теле немного спадает, но только потому, что Холмс сам предложил более прямолинейный подход. Джон по привычке огляделся, и его взгляд сразу же зацепился за детали. Большая комната не была лишена некоторого уюта, но всё же была переполнена странными вещами. Стены, увешанные газетными вырезками, заметками, следами расследований и наблюдений. Стол, на котором в беспорядке лежали колбы, какие-то записи, возможно, разрозненные заметки. И вот они — ноты. Причём, как-то особенно привлекли внимание — лежали прямо посреди беспорядка, словно Шерлок сам не уделял должного внимания тому, что на них было написано. Его взгляд скользнул по футляру для скрипки, стоявшему в углу комнаты. Джон нахмурился, заметив, как небрежно инструмент был брошен рядом с диваном. Он не знал, что и думать об этом — только ли художник или учёный, или, возможно, человек, чья жизнь на самом деле была полна тревог и беспорядка? Он не мог не задаться вопросом: что именно, кроме научных выводов и расследований, занимало этого странного человека? — Кто вы? — начал Джон, наконец решившись задать самый важный вопрос. Он почувствовал, как напряжение снова охватывает его тело, но, похоже, Холмс был готов ответить. — Эм... — Шерлок приподнял брови, и на мгновение Джон заметил растерянность на его лице, что было совершенно необычно. Но вскоре она исчезла, и в его глазах снова засиял тот же спокойный, немного отстранённый блеск. — Детектив, полагаю. Но у меня много интересов. Его ответ был краток, но именно такого ответа Джон и ожидал. И, как ни странно, это удовлетворило все его двухдневные терзания и недоумения. Странно, но именно сдержанная уверенность в словах Холмса как-то успокоила его, сняла лишнюю тревогу. — Значит, вы расследуете какое-то дело? — спросил Джон, осматривая комнату. Газетные вырезки, на которых были написаны какие-то слова и странные заметки на столе, не давали ему понять, о чём вообще может идти речь. Он как-то неосознанно вглядывался в предметы, ожидая, что вот-вот все эти кусочки мозаики сложатся в единую картину. Но всё оставалось неясным. Шерлок кивнул, продолжая свой разговор с невероятной лёгкостью, как будто это было не просто дело, а нечто большее. — Да, и отчасти это самое странное из всего, за что мне приходилось браться в последнее время. — Он говорил так, словно был детективом много лет и повидал столько всего, что мог бы рассказать тайны всего мира. Но что-то в его тоне было необычным, почти рассеянным, и всё же Джон чувствовал, что за этим стоит нечто гораздо более глубокое. Затем Джон осознал: возраст не совпадает с разумом. Не только из-за того, как Холмс ведёт себя и говорит. Это было нечто большее. Его манера мыслить, его уверенность, его интуиция — всё это указывало на нечто необычное. Словно этот юноша с его искренним интересом и странной отрешённостью от мира нёс в себе гораздо более древнюю и глубокую душу. Это было заметно уже по тому, как о нём отзывались люди. Если старина Арнольд не выдержал таких тайн, а ему было далеко за сорок, то этот парень словно держал в руках тот неугасимый огонь, не позволяя ему распространяться. В тот момент, когда Шерлок неожиданно погрузился в свои мысли, Джон почувствовал, что на несколько мгновений в комнате стало холоднее. Он заметил, как молодой детектив со странной сосредоточенностью стал рассматривать стену, покрытую клочками исписанной бумаги, словно искал что-то среди этих обрывочных мыслей, словно что-то его тревожило. Джон решил не вмешиваться и дал ему время разобраться в своих мыслях, отойдя к окну. Подняв скрипку с пола, он бережно положил её на диван. Инструмент явно не заслуживал такого обращения. Джон не был музыкантом, но знал, что для кого-то этот инструмент может быть чем-то большим, чем просто дорогим предметом. Он посмотрел на улицу, где люди спешили под разноцветными зонтами, как будто заботы и хлопоты, с которыми они шли, казались важнее сырости холода. Ватсон подошёл к столу, аккуратно обходя беспорядок из бумаг и ничего не трогая, лишь осматривая их. В основном это были записи о реагентах, травах и порошках, которые часто использовались как для создания лекарств, так и для изготовления ядов. Затем его взгляд упал на маленький пузырёк с пипеткой внутри. Жидкость была прозрачной, и он почти не мог отвести от неё взгляд. Не желая нарушать приличия, Ватсон наклонился, чтобы понюхать содержимое, но, к его удивлению, не почувствовал ничего, кроме запаха бумаги и чернил. — Можете взять, — раздался тихий голос Шерлока, который заставил Джона отпрянуть, стыдясь своей любопытной настойчивости. — Я не против, — добавил Холмс с улыбкой, подперев подбородок указательным пальцем. — И это не яд. Ватсон, чувствуя некоторое замешательство, боролся с воспитанием, которое приучало его не брать чужое, но в конце концов сдался. Он осторожно потянулся к флакону, открыл его и принюхался. Но запах был не таким, как он ожидал. — Ничего? — спросил Шерлок. — Ничего, — подтвердил Ватсон, слегка разочарованный. — Видите ли... — Холмс снова повернулся к своей стене с записями, но продолжал говорить, как будто не замечал всего, что происходило вокруг. Его голос, тихий и спокойный, перекрывал все остальные звуки, заставляя Джона сосредоточиться исключительно на его словах. — Есть племя «атхивали», которое специализируется на единении с природой. Любви ко всему живому, а главное — к неким нитям, которые связывают двух особей ещё до их рождения. Это... — Холмс на мгновение замолчал, словно подбирая слова. — Это что-то вроде невидимой связи, слияния душ и судеб. — Он покачал головой, словно противореча самому себе, не решаясь поверить в то, что говорил. — В общем, их теория заключается в том, что всех нас создали для кого-то и ради кого-то. И они открывают эти нити, связывают их с помощью флакона, который вы держите в руках, — он кивнул на пузырёк в руках Ватсона. — Точнее, с помощью его содержимого. Джон задумался, переваривая услышанное. В его голове всё перемешалось. Он не знал, что об этом думать, но что-то в этой истории всё же вызывало у него любопытство. — Это всего лишь догадки, — поспешил заверить Шерлок своего гостя. — Якобы его запах слышат те, кто с вами связан, но... — он поднял указательный палец, — проверив его содержимое, я лишь убедился, что это не что иное, как вытяжка из нескольких трав и растений их фауны. К тому же, — он поправил манжеты своей рубашки, — эта маслянистая консистенция плохо отстирывается с одежды. Шерлок невольно улыбнулся, добавив: — Я ходил в этой одежде целый день, и миссис Хадсон заметила только пятна на рукавах. К счастью, никакого запаха не было. Он снова усмехнулся, но Джону было не до смеха. Либо Шерлок так бесстыдно насмехался над ним, либо вся эта история была правдой, и Ватсон не знал, какой из этих вариантов хуже. — Он не работает, — сказал Холмс, щёлкнув пальцами. Джон поспешил вернуть пузырёк на прежнее место. Даже та капля, которая успела попасть ему на пальцы, была стыдливо спрятана за спину вместе с рукой. — Я могу вас попросить, — неожиданно сменил тему Шерлок. — Конечно, — отозвался Джон, сам не понимая, почему так поспешно подошёл к нему. Холмс, не теряя времени, достал из комода стопку бумаг и протянул её Ватсону. Это была туго перетянутая папка, и Джон, преодолев сомнения, открыл её. На первой странице было свидетельство о смерти, и доктор почувствовал неприятный холодок. Мысль о том, что он занимается чем-то незаконным, мелькнула в его голове, но слова Шерлока развеяли её: — Мне официально сообщили об этом, — сказал он с лёгкой небрежностью, словно подслушав чужие мысли. Джон углубился в чтение. Убитой была женщина. Имя и адрес в документе отсутствовали — вместо них зияли грубые вырезы, оставившие неровные квадраты на бумаге. Доктор рассматривал единственную фотографию — изображение тела, искал детали, стараясь подавить неприятные эмоции. Через несколько минут он тяжело вздохнул, закрыл папку и протянул её Шерлоку. Когда пальцы Холмса коснулись его руки, Джон заметил, что его кожа была необычно тёплой и мягкой, как будто он только что вышел из горячей ванны. — Что вы можете сказать? — серьёзно начал Холмс. — Могу сказать о чём? — уточнил Джон, морща лоб. — Явное убийство? — тихо спросил Шерлок. Джон на секунду задумался, но изображение тела всё ещё стояло перед глазами. — Перелом запястий на обеих руках, перелом обеих голеней, отсутствие некоторых зубов, а также следы ожогов... Но при всём этом, — он сделал паузу, чувствуя, как сжимается его горло, — это не причина смерти. — Ваш вывод, доктор, — мягко подтолкнул его Холмс. Джон глубоко вдохнул. — Она умерла от внезапной остановки сердца, вызванной большим концентратом отвара из трав, это указано в экспертизе, — произнёс Джон, стараясь сохранять спокойствие, хотя внутри его трясло. — Но, все эти увечья были нанесены уже после её смерти. Шерлок внимательно смотрел на него, едва заметно кивнув, словно подтверждая его слова. Джон откашлялся и продолжил: — Видите ли, в заключении, — он замолчал на секунду, словно собираясь с мыслями, — ничего о том когда были нанесены травмы не сказано. Но если взглянуть на фотографию... — он помедлил, показывая пальцем на ключевые повреждения. — В местах, где нанесены удары, нет ни отёков, ни гематом. Ожоги же... Он остановился, выбирая слова, чтобы описать увиденное. — Они выглядят странно, как дыра в кожаном пальто. И да простит меня Бог за такое сравнение, но это так: без кровоподтёков, без воспалительных реакций тканей. Это... Джон тяжело вздохнул, отведя взгляд от фотографии, которая никак не покидала его сознания. — Складывается впечатление, что её тело стало лишь полигоном для развлечения какого-то маньяка. На несколько секунд в комнате повисла тишина. Только слабое потрескивание дров в камине напоминало о реальности. Шерлок продолжал изучать папку, его взгляд казался ещё более сосредоточенным, а тонкие пальцы сжимали край бумаги чуть сильнее, чем обычно. — Интересное наблюдение, доктор, — наконец сказал он, заговорив тихо, почти шёпотом. — Вы только что подтвердили мои мысли. Это убийство действительно было тщательно спланировано, но цель... — Он поднял взгляд на Джона, и в его глазах промелькнуло что-то тёмное. — Цель выходит за пределы обычных мотивов. — Что вы хотите этим сказать? — спросил Джон, чувствуя, как внутри начинает расти тревога. — Маньяк, как вы выразились, — Холмс сделал паузу, подняв руку и с силой щёлкнув пальцами, — возможно, всего лишь исполнитель. Я подозреваю, что это часть чего-то большего. Ritualis — это латинское слово вам знакомо? — Ритуал? — ответил Джон, нахмурив брови. Шерлок кивнул, его лицо оставалось непроницаемым, но взгляд выдавал внутреннюю борьбу и заметно став серьёзней, убрал папку обратно. — Не буду отрицать, — сказал он более ровным тоном, — мнение такого человека, как вы, мне пригодится. Он отошёл к столу, но быстро обернулся и добавил с неожиданной ноткой отчаяния: — И если вы согласитесь, я хотел бы обсудить это с вами более подробно завтра. Джон внимательно посмотрел на него. Что-то в голосе Холмса прозвучало так искренне, что он машинально кивнул. — Я рад, — мягко сказал Шерлок. Когда они пожали друг другу руки, Джон снова ощутил тепло, исходившее от ладони Холмса. Едва уловимый аромат бергамота окутал его, словно придавая встрече странную интимность. Поклонившись, доктор почти выбежал из гостиной, почти не глядя по сторонам. Он так спешил, что даже не попрощался с миссис Хадсон. На улице его встретил ледяной ветер. Джон натянул пальто, повязал шарф и быстро зашагал прочь, стараясь не обращать внимания на прохожих и суету Лондона. Но в голове у него крутилось только одно: что он только что пережил? Дом на Бейкер-стрит казался иной реальностью — манящей, странной и пугающей. Джон задавал себе всё больше вопросов, на которые теперь отчаянно хотел найти ответы.