Фруктовая корзинка

Они вернулись домой уже затемно, очень уставшие и подавленные случившимся. Ни Пхаю, ни Рейн не возлагали слишком много надежд на знакомство с родителями, но это семейное мероприятие превзошло их ожидание по всем пунктам. Пхаю было ужасно стыдно, почему-то больше — за отца, который в самом начале, казалось, повёл себя очень вежливо, но в результате задал тот самый, омерзительный по сути и содержанию вопрос. И кому? Омеге! Будущему мужу собственного сына! Члену семьи Митхипатхана! О поведении папы речь вообще не шла. Интересно было, конечно, что именно напел ему в уши Фанг, но вряд ли это было что-то хорошее. И Пхаю безгранично гордился Рейном. Пусть даже ему отказали, пусть его маленький мятный Дождик заявил, что к браку не готов, но… Пхаю умирал внутри от счастья правильно сделанного выбора. Такой смелый. Такой сильный. Такой умный и сложный, что голова кружилась от попыток его постичь. Пусть они не из сказки, как Прапай со своим истинным, но, Пхаю казалось, что они просто предназначены друг другу судьбой. И кармой… По дороге домой им позвонил Прапай и вкратце обрисовал ситуацию со Скаем, прося не переживать и не беспокоиться. Едва сдерживая счастье в голосе, он поведал, что бодрствуя, Скай ни на минуту не отпускает его от себя, и он сделает всё, чтобы восполнить эту потребность омеги. А все дела и обязанности они решили перенести на понедельник. В этот момент Пхаю и Рейн услышали томный капризный голос, который звал Прапая, и тот тут же отключился. — Как я рад. - выдохнул Рейн и отчего-то всхлипнул. — Пи Скай наконец-то принял своего альфу… — Ты плачешь? — тут же встрепенулся Пхаю, собираясь съехать на обочину. — Нет-нет, поехали домой. Я хочу домой и поесть. — Рейн не хотел поддаваться чувствам посреди дороги, он сейчас завидовал Скаю в его свободе обнять Прапая, принять его целиком — как партнёра, как возлюбленного, как любовника, в то время, как у Рейна с этим всё ещё были проблемы. Сегодняшняя поездка подытожила ситуацию с Фангом и предательством Пхаю, но не вернула их отношения на исходную. Нет, теперь всё нужно было строить заново, и Рейн не понимал — как. А спросить было некого. Пока они ещё ехали, по просьбе Пхаю он сделал заказ еды из небольшого ресторанчика японской кухни, поэтому почти сразу в дверь дома Пхаю позвонил курьер. Забрав кучу пакетов, Рейн даже не понимал, что там в половине из них, но пахло восхитительно. — Это курица в панировке, это гункан-суши, это такояки, варёных креветок тебе представлять, думаю, не нужно. — Пхаю знакомил его с неизвестной ранее едой обстоятельно и неторопливо, поднося маленькие кусочки прямо к пухлому рту. И если от первого Рейн машинально отклонился, то все последующие аккуратно принимал, стараясь не касаться изящных пальцев губами. Так было до тех пор, пока ему не попался такояки, облитый вкуснейшим соусом и облепленный кунжутом. Его Рейн забрал в рот целиком, заодно слизнув с подушечек дрогнувших пальцев следы соуса. И Пхаю улетел, застыв статуей, не отводя руки, которую, немного подумав, омега мягко придержал сам и снова облизнул пустую щепоть пальцев, обводя их горячим язычком, слизывая соус и семечки кунжута. — Рейн? — Пхаю выдохнул его имя, меняясь в лице, загораясь сумрачным огнём, заставляя Рейна задрожать в ответ и закусить губу. Омега прямо взглянул альфе в глаза и медленно кивнул. Очень медленно. Соглашаясь абсолютно на всё. Еда была тут же забыта, а Рейна сдёрнули со стула и пересадили на бёдра. Горячие ладони прошлись по голой гибкой спине под рубашкой, от поясницы к лопаткам. А Пхаю, наконец, вернул себе самые сладкие поцелуи. Целоваться на стуле, быть может, и было удобно, но вот всё остальное представлялось альфе травматичным, поэтому, начиная терять голову от жарких ласк и громких постанываний Рейна, он подхватил омегу на руки и понёс его в ту самую спальню, где они провели пару очень целомудренных ночей. Эта ночь должна была гарантированно отличаться от них. Уложив Рейна на покрывало, Пхаю с неохотой отстранился от него. Им обоим не помешал бы душ, но тратить на него время и силы казалось преступным, Пхаю боялся сбить настрой и снова увидеть маленького холодного Рейна вместо этого, пышущего жаром и сладкой мятой. Он начал расстёгивать рубашку на омеге, позволяя ему немного прийти в себя и очистить голову от возбуждения. Он осознанно пошёл на это, чтобы любимый утром не пожалел ни об одной минуте, проведённой в соитии. “Боже, как Прапай выдерживает это?!” — мелькнула в голове мысль, как только полы рубашки обнажили сливочную кожу груди с крупными ареолами сосков. Пхаю машинально облизнулся и увидел, как Рейн зеркалит его реакцию. — Теперь ты. — попросил омега, и Пхаю снял свою рубашку, уронив её около кровати. Чуть повозившись, Рейн выполз из своей и спихнул её на пол. — Штаны. Пхаю заколебался, не зная, с чьих начать, но Рейн расстегнул пояс на своих, и вопрос решился сам собой. — Иди сюда. — от голоса Рейна и от его вида Пхаю била мелкая дрожь, губы пересохли напрочь и сердце колотилось в рёбра. Он, в отличие от омеги, не был девственником, с лёгкой руки Прапая пройдя инициацию альфы с умелым и опытным омегой. Но секс с профессионалом и акт любви с возлюбленным никогда не будут похожи. И сейчас Пхаю чувствовал, что у него всё впервые. Он знал, что от него требуется в техническом плане, но… Боялся начать, боялся причинить боль или нечаянно вызвать отвращение или испуг. Будда, как можно было трогать руками эту нежную полупрозрачную кожу, зная, что никто никогда не касался её до него! И Пхаю нашёл выход, опустившись на колени рядом с кроватью, он припал губами к подрагивающему животу Рейна. Все случаи взаимных ласк до сего момента между ними касались практически только гениталий, никогда ещё они не рассматривали и не ласкали друг друга так. Их просто нахлобучивало неистовой страстью, и мгновение спустя после быстрого оргазма Рейн, стесняясь, убегал в ванную. Но теперь он лежал, словно подарок, на чёрном белье, казалось, светился, и тихо вздыхал на каждое касание губ. Живот, грудь, плечи, шея, снова живот, руки прошлись по вздрагивающим бокам, шёлково потираясь о кожу, которая наливалась жаром. — Маленький мой, хочу тебя. — он сказал это вслух? — Да. — отозвался Рейн. Сегодня однозначно — да. Сегодня он убедился, что этот альфа — его альфа. Он приподнялся на локте и притянул к себе Пхаю максимально неудобным образом, и всё, что тому оставалось — лечь рядом с ним, прижимаясь всем телом. А после маленькая ладошка скользнула под бельё, сжав ягодицу и вызвав на лице альфы очень забавное выражение, Рейн даже хихикнул. — Что это? — спросил Пхаю в губы, с трудом вернув брови на их природное место. — Давно хотел так сделать. — ответил Рейн и поцеловал жадно, намекая на то, что готов к дальнейшему развитию событий. И они не замедлили развиться. Он и не знал, что на его теле так много чувствительных и чувственных мест, пока за дело не взялся Пхаю. Нажимая, поглаживая, целуя, покусывая, он знакомил Рейна с самим собой, и омега выходил просто огненным, несмотря на прозвище. Пылающий страстью Дождик незаметно для себя начал порыкивать на альфу, требуя то ли усилить, то ли ускорить, то ли расширить область интереса, однако Пхаю своевольничал и тянул время. Ароматы мяты и дождя головокружительно мешались, Рейн сам стащил с себя бельё и взялся за альфье, но большие ладони тут же перехватили шаловливые ручки и завели из за голову. — Тш-ш-ш-ш-ш, — фиксируя Рейна одной рукой, второй Пхаю погладил низ живота и осторожно пощекотал пальцами волоски на омежьем лобке. Рейн смутился, что так и не решился на полную депиляцию, но лицо Пхаю показало крайнее удовольствие, а ладонь осталась на прежнем месте. — Нравится. — шепнул альфа, и на Рейна накатило сумасшедшее возбуждение, заставляя выгнуться в спине и приподнять колени, сгибая ноги. Мгновенно между ними оказались бёдра Пхаю, мешая снова сомкнуть стыдливо ноги. Теперь они могли оба тереться друг о друга, ощущая горячую возбуждённую плоть. Рейн стонал и дрожал, лишённый возможности стыдливо скрыть свою реакцию, а Пхаю, ненадолго отпустив его руки, наконец разделся полностью. И сразу же… О, Будда, сразу же коснулся раскрывшихся ягодиц омеги своим напряжённым членом. И Рейн отозвался без капли сомнения, широко распахнув глаза и влажный рот, приподнимая бёдра, приглашая войти… И почувствовав поглаживания там, где только сам иногда касался себя, пьяно сглотнул и позвал альфу. Пхаю не собирался торопиться, он не собирался спешить, он не хо… Но как! Перед ним, словно ледяная вода для жаждущего, словно лучшая еда для голодного, словно самое дорогое для ищущего был Рейн. И он звал его в себя. Не только голосом, глазами, ароматом… Всё его тело кричало “Пи Пхаю!” и стремилось коснуться. “Первый раз. Первый раз. Первый раз”. — твердил он себе, осторожно касаясь пальцами входа, текущего мятной смазкой. И следил за выражением лица Рейна, чтобы не причинить боль. Но если она и была, Рейн хотел её ничуть не меньше. И принимал всё, что давал ему Пхаю. Расслабляясь доверчиво, двигаясь навстречу, постанывая и закатывая глаза. Лишь после трёх пальцев внутри он внезапно ярко вспыхнул румянцем и отвёл взгляд. И Пхаю застыл от волнения. — Больно? Плохо? Что? — тревожно спросил он. — Хорошо-о-о-о. — выдохнул в ответ Рейн. — мне нужно больше. Пожалуйста… — Да, маленький! Говорят, для первого раза крайне важна правильная поза, но когда бёдра горят от желания, когда сердце колотится в горле, когда руки вцепляются в чужие напряжённые плечи, а из груди рвётся хриплый изломанный нетерпением стон, тела начинают жить своей собственной жизнью, и она называется — половая. Рейну было неважно, как войдёт в него альфа, лишь бы вошёл уже наконец. Пхаю было неважно, как долго он будет пристраивать свой ноющий от нетерпения член, лишь бы лицо Рейна было таким как сейчас — полным неверия, ослепительного счастья и… капля испуга изящно оттеняла безумие страсти. — Р-р-рейн! — рыкнул альфа и начал двигаться, превращая Рейна в хаос чувств и эмоций. — Папочка! — пискнул омега и тут же исправился. — Пи-и-и! — Скажи это… — Пи? — Нет! Скажи ещё! — Папочка! Да! Ну же! — Р-р-рейн! Позже, засыпая прямо в душе, Рейн прятал горящее лицо на плече заботливого Пи и думал о том, что половину из только что прожитого он не хочет помнить, а вторую половину повторил бы, как только выспится. Потому что пока ничего лучше он не испытывал. Пхаю заботливо смывал пену с усталого тела омеги и думал о том же. Ему было немного стыдно за то, что иногда он соскальзывал в какое-то звериное безумие, из-за которого теперь на плечах и груди Рейна красовались укусы красноватыми пятнами. Но то, как отзывался на это его, теперь уже без малейшего сомнения — его, омега, говорило о том, что и в сексе они идеально подходят друг другу. Пхаю был счастлив и переполнен нежностью и заботой. Вымыть, обсушить стройное усталое тело на подгибающихся ногах, наплевав на всё, отнести в спальню и уложить на простыни, содрав испачканное покрывало. Укутать лёгким одеялом и, наскоро обсушившись полотенцем, лечь рядом. Кожа к коже. Тело к телу. Сердце к сердцу. Неудачный визит к родителям и скандал ушли на самый задний план, а с ними осталось самое важное — любовь и переход на новую ступень отношений. Рейн уже давно сопел, накинув лёгкую руку на шею альфе, а Пхаю всё не мог насмотреться. Доверчивый, тёплый, самый нужный в его жизни человек, которого он чуть не потерял, поддавшись своей глупой маске, общественному мнению и дурацкому воспитанию. Не хочешь запачкаться — не лезь в грязь, не подходи, не трогай. Он же… Пхаю вздохнул, и тут же отозвался Рейн — не просыпаясь, он нежно погладил альфу по щеке, а потом решительно закинул ногу ему на бёдра. Пхаю хмыкнул и погладил спинку омеги через одеяло, не желая будить. Такой внимательный. Полностью настроенный только на него. Пхаю не мог перестать восхищаться тем, что скрывалось в таком с виду обычном мальчишке, который по возрасту был намного младше него, но иногда казался ровней или даже более старшим в своих словах и решениях. Как ни крути, но Пхаю невероятно повезло влюбиться в этого мятного малыша, и следовало беречь его ото всех условностей бывшего своего великосветского окружения, пусть в нём и не было давно для Пхаю ничего привлекательного. Рейн стоил миллиона таких миров, неискренних и фальшивых. Рейн стоил всего на свете, сегодня Пхаю в этом окончательно убедился. На этой мысли он, наконец, смог уснуть, но за ночь просыпался несколько раз, проверяя, не сон ли — Рейн рядом с ним? И, убеждаясь, что это теперь его реальность, снова засыпал с улыбкой. Пока на рассвете его не разбудил мокрый поцелуй, горячее тело, лежащее поверх его собственного, и тихий шёпот: — Папочка?