Фруктовая корзинка

Остаться в особняке хотя бы на несколько дней Ская уговорил кхун Вайю. Он обещал омеге, что у того будет максимум свободы и возможностей освоить новый недавно начатый курс рисования. Рождественская выставка должна была завершиться десятого января, а после её закрытия собирались устроить благотворительный аукцион лучших произведений искусства. После тщательной экспертной оценки в избранное вошла и картина Ская, та самая «Нежность». Но омега внезапно отказался. Он сам не понимал, почему, но не хотел, чтобы глаза, полные любви, смотрели на кого-то другого, кроме него. Он совершенно не стремился получить признание маститых мастеров, известность и быть отмеченным прессой, просто готов был отказаться от этого, чтобы сохранить свою небольшую тайну. Вайю, зная о том, кто был моделью для картины, отнёсся к этому с пониманием, и Ская решили не упоминать в аукционных списках совсем. Жить в богатом доме казалось Скаю очень обременительным, но действительность с его ожиданиями не совпала. Его альфа был весьма тактичным и заботливым. Скай даже в какой-то момент ощутил себя избалованным принцем, когда утром отказался есть рисовый суп, захотев просто фруктов. Скорость, с которой тарелка супа сменилась контейнером с нарезанными яблоками и грушами, приближалась к первой космической. Он старательно выполнял домашнее задание доктора Йима — сперва решил нарисовать самый большой страх. И поэтому жестами и нахмуренными бровями вытолкал Прапая из комнаты в первый же вечер, как оказался в доме. Бояться чего-либо в присутствии альфы было просто невозможно. А потом сел и сосредоточился на своём прошлом. И оно всплыло почти мгновенно, заставив похолодеть изнутри и покрыться мурашками снаружи. На листе картона появились первые силуэты. Самый крупный и центральный словно вылезал из поверхности, обретая объём с каждым штрихом. И Скай оставил его недорисованным, начав заполнять фон похожими силуэтами. Один, другой, третий, они множились, заполняя собой всё пространство листа, и омега не мог остановиться, настолько его это затянуло. Он рисовал и плакал от страха, дрожал, но продолжал водить карандашом по картону. Пока в комнату не ворвался бледный Прапай: — Что с тобой, маленький, ты звал меня? — и Скай вскинул на него залитое слезами лицо. Лишённый голоса от страха, он одними губами просил о помощи, и Пай понял всё правильно. Отобрал картон с неоконченным рисунком, посмотрел на него, вздрогнул и поставил к стене, повернув чистой стороной в комнату. — Можно? — вернулся он к кровати, на которой жался к изголовью Скай, торопливо вытирая следы слёз со щёк. Было очень неловко. И теперь уже не так страшно, как еще пару минут назад. Вопреки напряжённому ожиданию омеги, Пай сел у изножья, чуть наклонившись вперёд, к Скаю, и положив ладонь опорной руки сантиметрах в 10-15 от его ступни. — Почему ты плакал? — Страшно. — глухо признался Скай. Ему хотелось рассказать, каково это — когда тебя окружают люди, для которых ты источник сиюминутного удовольствия, игрушка с голосом и разумом, забавно кричащая от боли и плачущая от страха. Но не Прапаю. Он бы рассказал доктору, доктор бы его обязательно понял. А альфа? Он осторожно сквозь ресницы взглянул на Пая и… эти глаза окутали его искренним беспокойством. И чтобы рассеять его, Скай улыбнулся. Едва-едва, сколько хватило сил. — Зачем ты рисовал это, если тебе страшно? — Это задание. — Задание? — вокруг себя Скай почувствовал знакомое баюкающее покалывание озона. Вот почему нельзя рисовать страх рядом с альфой. — Доктор Йим просил. Нарисовать страх. Нарисовать счастье. — ему до сих пор был тяжело говорить альфе. С альфой. Он автоматически склонял голову в покорной позе и смотрел в пол. И это жгло его душу. Ведь Скай стал свободным. Но внутри всё ещё оставался старым собой. — Нарисуй счастье. — мягко попросил Прапай, встал и принёс новый картон и акварельные маркеры. — Пожалуйста. Вот. Если хочешь — я уйду, чтобы не мешать. Нет, рисовать счастье Прапай помешать не мог. И Скай хотел, чтобы теперь он остался, отгораживая своим феромоном от злого картона у стены. И маркеры Прапаем были выбраны очень точно. Но… чтобы альфа остался, нужно было попросить. Нужно было сказать эти слова. Просьбу. Пожелание. Для себя. Скай нервно поглаживал край лежащего на кровати чехла с маркерами. Попросить остаться. Нужно. Прямо сей… Прапай не стал садиться, подав материалы. Он подождал несколько секунд, а потом словно стал меньше ростом, едва слышно выдохнул и сделал пару шагов к двери. — Стой! — Скай выпалил это и вжал голову в плечи. Но уловил странный вздох и посмотрел на альфу — Пай улыбался такой счастливой улыбкой, что пришлось срочно занести её в драгоценную галерею, хранящуюся в памяти омеги на все случаи счастья. Пай тут же вернулся и снова сел в ногах. — Я так хочу посмотреть, что ты нарисуешь, мой хороший, я хочу знать, как сделать тебя счастливым, — он даже забыл снизить тембр и темп речи, и спохватился уже когда выпалил всю фразу. А котик уже был увлечён своей игрушкой. Скай рисовал счастье. Море он видел в своей жизни лишь в фильмах и на картинках, но оно, как и небо, было всегда в его душе. Всех оттенков синевы и зелени не хватило бы ему, чтобы изобразить его таким, каким оно омывало его сердце. В самые тяжёлые и страшные времена он закрывал глаза и плыл по волнам, вдыхая солёный запах, спасаясь от отчаяния и безысходности в безбрежности океана. Море было его самым большим счастьем. Рисовать море было несложно, но оно выходило неподвижным и неживым, сколько бы он ни старался. Теперь же, под влиянием феромона истинного, волны словно сами выбегали из-под мягких наконечников-кистей. И вот уже на крохотном кусочке берега Скай прорисовывает полупрозрачного крабика, а за горизонт стремительно уплывает кораблик под белоснежным парусом. И почти такой же тает в небе над морем. Пай, не отрываясь, следил, как под руками художника рождалось чудо. Где он мог увидеть такое прекрасное море? Память подкидывала множество побережий, на которых он успел побывать, но ни одно из них не было похоже в точности. — Что это за берег? — Пай чуть не забыл дышать, но вовремя спохватился, полной грудью хватанув из густого воздуха сладчайшего персика. До шума в ушах и встопорщившейся ширинки. Впрочем, её-то он прикрыл валявшейся на кровати подушечкой. — Не знаю. — пожал плечами Скай, продолжая доводить картину до совершенства. — А на каком ты был? — Ни на каком. — Ты не был на море? — Нет — он даже посмотрел на альфу, как на слегка умственно отсталого. Какое море для такого, как Скай? Его и в душ-то не всякий день допускали. — А хочешь? — после этого вопроса Скай смотрел на альфу как на клинического идиота. В его картине мира люди, не хотящие на море, попросту не существовали. *** Рейн ужасно скучал. С той самой новогодней ночи, когда они остались ночевать у Пи Прапая, всё пошло не так. Скай вёл себя странно и пугал рыжика своим видом. Пи Пхаю тоже вызывал беспокойство в груди романтического омежки тем, что категорически отказывался переходить на следующую ступеньку их романа. Чувства были признаны обеими сторонами, поцелуи освоены, а дальше всё упиралось в альфу. В прямом и недвусмысленном виде. Рейн не стеснялся своих реакций. Он не был травмирован домогательствами и половой дискриминацией, а также потребительским отношением во время течек. Ангел-хранитель, Скай, берёг своё сокровище пуще дракона, охраняющего сокровищницу. И фильмы и книги, пронизанные сказочной нежностью и чувственностью, раскрепощали омежку, но не пачкали его сознание грязной физиологией. Рейн не боялся секса. Рейн его хотел. Только вот Пи Пхаю каждый раз, когда мятный малыш, ёрзая на его коленях, пробуждал в альфе… кгхм, альфу, осторожно сдвигал соблазнителя подальше от точки своего кипения, а то и вовсе убегал попить водички. И Рейн понять не мог, что не так, а потому просто решил спросить. Ская пытать было бессмысленно, это он понимал как никто. И очень переживал, что друг в таком состоянии. Принося ему лёгкую питательную еду из магазина, меняя постель и заставляя мыться и даже выходить на улицу, Рейн ужасно переживал. Поговорить об этом ему было не с кем. Вопросы, заданные однажды Пи Сому, заставили того распереживаться и написать Скаю. Который потом дома старательно отругал болтливого рыжика за вынос сора из избы. Скай не хотел никого волновать. Рейн решил спросить своего Пи. Неужели такой взрослый альфа не поделится с ним особенностями интимных отношений? Было, конечно, немного не по себе, но Рейн доверял своему альфе. — Пи Пхаю, а когда пары обычно начинают заниматься сексом? — пробный шар интереса Рейн закатил в лузу отвисшей челюсти Пхаю в ближайшую же смену в кафе. Он, как обычно, разнёс доставку и заскочил в кабинет любимого заказчика с оставшимися двумя стаканами кофе и парой бутербродов. Пхаю, судя по красному лицу и вздувшимся на висках венам, вопроса не оценил. И сильно поперхнулся. Поэтому от сути они отвлеклись, спасая альфу от смерти. В следующий раз спросить Рейн решил непосредственно на свидании, на которое был приглашён с пометкой «Готовься к сюрпризу». Что ж, раз Пи решил сделать ему сюрприз, то и Рейн тоже. И когда совершенно невыспавшийся Скай с красными растёртыми глазами и прикушенной губой уехал на приём к доктору Йиму, Рейн выпорхнул следом в том самом, купленном ему Пи Пхаю комбинезончике, надев, правда, под него майку, а не бандо. Вышло не так сексуально, но зато миленько. Сев в машину своего альфы и вдохнув влажный аромат дождя, он послушно зажмурился, потому что «сюрприз» ведь! И даже успел придремать, пока они долго куда-то ехали. Открыв глаза, он восторженно заорал, совершенно не мило и не утончённо, прихлопнул крик ладошкой, а потом сообразно статусу — пискнул. Пи Пхаю улыбался как сытый кот — он наконец привёз своего омегу кататься на мотоцикле. Они оказались на том самом треке, где Рейн в свой день рождения провёл лучшие часы в жизни. И теперь… — Но… Но откуда ты знаешь? — он взглянул на Пи Пхаю с подозрением, а тот обнял его и прижал к себе, склоняясь к уху. — Громко не ори, пожалуйста. Если испугаешься — скажи мне, мы сразу остановимся. Если заорёшь — я могу не удержаться на трассе. Понял, малыш? — и Рейн, конечно же, вспомнил. — Это был ты?! — Я. — Но как? — Как я узнал? Мне Сом рассказал. Они тогда искали трек и того, кто бы тебя покатал. Я не мог упустить такую возможность. — А ты… — Я люблю мотоциклы с детства. И гоняю со средней школы. Если хочешь — и тебя научу. — Да-а-а. — выдохнул Рейн, совершенно потеряв голову. Секс от них никуда не денется, а вот пронестись на бешеной скорости, чувствуя у себя между ног сотни укрощённых лошадиных сил, — такое выпадает не каждый раз. Увы, в первый их день Пхаю омегу одного на трек не пустил. Сперва накатал своего любимого на трёх разных моделях до икоты, а потом, когда восторг немного прошёл, — принялся объяснять азы вождения прямо в ангаре с техникой, не дав даже один кружочек проехать. Впрочем когда он поцеловал нахмуренные бровки и сказал, что очень переживает за безопасность своего малыша, Рейн растаял. Проведя на треке больше четырёх часов и проголодавшись, Пхаю предложил отвезти Рейна пообедать в один свой любимый рыбный ресторанчик. Рейн наморщил нос — рыбу он терпеть не мог, потому что кости же! Альфа же взял в ладони тонкие пальцы и пообещал, что сам позаботится о том, чтобы в порции рыжика не было ни одной косточки. И Рейн согласился. Душ они принимали по отдельности, но выключив воду, омега понял, что не прихватил с собой полотенце, хотя Пхаю ему даже напомнил. Растерявшись, он осматривался по сторонам, пытаясь решить вопрос. И тут в дверь кабинки коротко стукнули. — Рейн. Ты забыл полотенце. — голос Пхаю был ласковым с оттенком укоризны. То ли это, то ли так и не схлынувшее возбуждение от скорости и вибрации мотора, заставило Рейна распахнуть дверь и смело взглянуть в резко расширившиеся глаза своего Пи. Тоже ещё мокрый после душа, обёрнутый по бёдрам полотенцем, Пхаю глаз не мог отвести от нежной светлой кожи и аккуратного пупка, от карамельно-коричневых сосков и ярко-алых пухлых губ, от того, что должно было прикрыть полотенце, которое он всё ещё держал в руках.А потом Рейн решительно дёрнул его на себя, и дверь душевой кабинки закрылась за спиной, а омега прислонился к стене и посмотрел, разговаривая с ним без слов. «Целуй». И Пхаю поцеловал, подложив ладони под острые лопатки омеги, чтобы он не простудился, прислоняясь к холодному кафелю. «Гладь». И ладони прижались к спине, прижимая хрупкое, но сильное тело к своему, горящему от желания и тихих стонов Рейна. Когда осторожная ладошка запуталась в складках его полотенца, Пхаю было дрогнул, стараясь притормозить, но Рейн управился с ним одним движением, смирив альфу так же, как сам он смирял свои мотоциклы. Руль альфы оказался сперва в одной, и тут же в двух маленьких горячих ладошках, принявшихся за своё дело с отчаянным энтузиазмом… Останавливаться и, тем более, останавливать никто никого уже не собирался.