Фруктовая корзинка

В новой квартире Скаю больше всего нравилось то, что её не нужно было делить ни с кем, кроме друга. Своя собственная ванная комната со своим унитазом и собственной раковиной. Зубные щётки стояли в стаканчиках, и их не нужно было уносить с собой в комнату. Свои собственные чашки, подаренные им на новоселье Пи Сигом — одна кислотно-жёлтая, а вторая с большим персиком, конечно же. Свои тарелки и миски, подарок Пи Сома, бело-синие в полосочку в японском стиле. Своя, такая широкая, кровать в отдельной комнате. Будда, это было так непривычно, что первую ночь Скай просто лежал посередине и пытался дотянуться пальцами до краёв кровати. Ему это, конечно, удалось, но всё равно казалось неправдоподобным. От одиночества на этой огромной поверхности спасали только длинная цилиндрическая подушка-обнимашка и любимый сердитый заяц, с которым Скай так и не расставался. Скай был счастлив безмерно, но грустил от того, что в кафе ему вернуться пока не разрешали. Он продолжал ежедневно ездить в клинику на процедуры, и доктор Конгсакул нарадоваться не мог результатам лечения. Скай и сам чувствовал, что ему намного лучше. Он крепче спал, легче просыпался по утрам, ел с аппетитом, который его иногда даже пугал. У него стали появляться собственные желания, не считая рисования. Кхун Вайю вовсю готовил выставку своего подопечного в принадлежащей семье Фаттира галерее. Он подбирал рамы для картин, которые хранились в его рабочем кабинете. Продумывал тему выставки, планировал расстановку экспонатов, думал, чем дополнить экспозицию. После тяжёлого разговора с мужем о Скае, он больше не поднимал тему усыновления, но в душе не переставал надеяться на какой-то знак судьбы, который позволил бы ему звать этого талантливого и прекрасного мальчика своим вторым сыном. Первый же сын беспокоил его своим состоянием. Пай всё хуже спал, стал много времени проводить в спортзале, стараясь хотя бы так избавляться от нарастающей в нём агрессии. Вайю звонил доктору Конгсакулу, но тот сказал, что у него нет других способов помочь альфе, запечатлевшемуся на истинном. Оставалось лишь ждать, когда этот истинный отыщется. Мешочек за десять тысяч бат Пай разодрал в клочья в один из вечеров, когда вновь поддался вскипающей внутри злости. И там действительно не оказалось ничего, кроме травы и нескольких сушёных кусочков персика. И маленькая записка: «Будь терпелив!» Это взбесило его ещё сильнее. Он дрожащими руками выдавил из блистера пару таблеток подавителя, совершенно забыв, что за сегодняшний день уже принял суточную дозу. Запив таблетки водой, он сел на кровать и принялся смотреть в стену, прислушиваясь к себе и ожидая, когда же раздражение утихнет. Кажется, на какое-то время он отключился и пришёл в себя от стука в дверь. — Сыночек, это папа, я могу войти? — Да, — внутри вновь запенилась злость. Сейчас папа будет жалостно смотреть и спрашивать, что он успел сделать, чтобы отыскать своего персикового омегу, а ему и сказать нечего. Повешенные в лифте объявления срывали уже несколько раз, на контакт никто не отзывался. Пай всё ближе ощущал дышащее в затылок безумие. — Как ты? У тебя усталый вид. — Я устал. — Пай говорил с папой преувеличенно спокойным голосом, не отдавая себе отчёта, что тот звучит сдавленно, а не спокойно. — Тогда отдохни. — Конечно, пап. Вайю вышел, а Пай так и не понял, зачем он заходил. Хотелось что-нибудь сломать, разорвать, выкинуть из окна… Чтобы не дать себе волю, Пай выдавил пару таблеток из блистера и запил водой. А потом подошёл к окну, глядя на зелень сада. Давно стемнело, и сад был подсвечен небольшими светильниками на солнечных батареях, которые давали слабый рассеянный свет. — Я зачем заходил-то, сын… — Вайю снова открыл дверь спальни Прапая, заставив стоящего альфу обернуться. Пай успел почувствовать, как его накрывает волной непонятного покоя, давя на грудь и мешая нормально дышать… Потом раздался отчаянный крик омеги. Он всё ещё был окутан мягчайшей белейшей ватой, в которой было так покойно и удобно лежать. Кажется, будто его лодочка покачивалась на волнах, убаюкивая такого нервного в последнее время альфу. От этой своеобразной нирваны его отвлекли два голоса, говорящих, очевидно, о нём. — Кхун Вайю, не переживайте за сына, с ним всё будет в порядке. Мы вывели излишки подавителя из организма. Полагаю, это его первая передозировка, поэтому серьёзного ущерба организму пока не нанесено. А обморок — результат тотального недосыпа и успокоительного, которое включено в состав подавителя. — Я должен был лучше следить за сыном, кхун Конгсакул, я совсем перестал интересоваться ребёнком, мне нет прощения! — Кхун Вайю, ещё вас мне не хватало в пациенты! Прекратите заниматься самоедством, это не физиологично и противно вашей природе жизнерадостного и сильного омеги. — Ох, простите, но кажется, он пошевелился. — Нет-нет, он проспит до утра, не волнуйтесь и поезжайте домой. — Пока я не уехал, как дела у Ская? — Превосходно! Он удивительно хорошо восстанавливается. После детоксикации, которую мы провели пару недель назад, он заметно окреп, перестал жаловаться на плохой сон, сказал, что с аппетитом питается. И, судя по последнему анализу феромоновой жидкости, к нему возвращается запах. Сами понимаете, я бета, и не могу судить напрямую, но против цифр анализатора не поспоришь. — Я так рад, доктор! — голоса стали удаляться, хлопнула дверь, и они стихли совсем. Пай, наконец, пошевелился, стараясь лечь поудобнее. Сейчас он не психовал и не нервничал и мог обдумать то, что услышал. Значит, передознулся таблетками, придурок психованный. Так и впрямь недалеко до больнички. До чего же ты докатился, Прапай Фаттира, суперальфа. Лежишь теперь в больничной коечке, дохлым прикидываешься, а где-то неподалёку твой омега бродит. А ведь буквально через несколько дней начинается декабрь, и надо будет готовить отчётность, ставить задачи на следующий год и… ой да мало ли дел в конце года у начальника крупного отдела и исполнительного директора компании! Додумать эту мысль Паю не хватило времени — он уснул. Утром Скай приехал на процедуры в клинику, как обычно. Накануне он сдал анализы, морщась от каждого укола, сегодня ему должны были сделать УЗИ органов малого таза, поэтому он выпил уже почти литр воды и понимал, что в ближайшие минут двадцать ему понадобится туалет. В кабинет его позвали точно по времени, манипуляция не заняла много времени, но медик так старательно жал датчиком на переполненный мочевой, что у бедного омеги глаза подкатывались от нетерпения. Наконец, вытерев скользкий гель с живота, он вышел в коридор и растерялся. Живот сильно тянуло, очень хотелось в туалет, а где он — Скай понятия не имел. Ведь когда он лежал здесь, туалет был прямо у него в палате. Он пробежался по коридору, ища, кого бы спросить, но персонала не было ни в коридоре, ни на посту. Зато он увидел знакомую дверь палаты, в которой недавно лежал и решился рискнуть. Постучав в дверь и решив, что палата пуста, он проскользнул в дверь и сразу же нырнул в туалет. Вышел он только минут через пять, когда смог окончательно расслабиться, умылся и привёл себя в порядок. Живот, впрочем, тянуть не перестало. И Скай мысленно пожаловался доктору Конгсакулу на слишком старательных сотрудников, которые из него чуть все кишочки не выдавили. К его огромному изумлению, его бывшая палата не была пуста. На кровати под лёгким одеялом кто-то лежал и смотрел на него очень внимательно. Из-за плотно закрытых штор в комнате царил полумрак, и Скай не сразу рассмотрел больного. А когда рассмотрел, было уже поздно бежать… С кровати одним длинным хищным движением подорвался в его сторону Прапай. — Перрррсик, — прорычал он, хватая застывшего омегу в объятия и утыкаясь носом в пластырь на месте вчерашнего укола в феромонную железу. — Мой. Персик! Ская словно выключили. Мир вокруг померк, сливаясь в серую неразличимую массу. Горло перехватило спазмом. Он перестал жить, чувствовать, он исчез, оставляя в руках альфы бесчувственную плоть с остекленевшим взглядом. Пай не понял ничего, он продолжал дышать ароматом персика, рвущимся из-под пластыря, заставляющим поблёкнуть всё вокруг, а потом всколыхнуться и стать в разы ярче. Сейчас ему было плевать на всё. Он видел только того, кого долго и безуспешно искал. Чуть отстранившись, Пай почувствовал тревогу. Персик не пах больше так сладко, к аромату примешивалась отчётливая горечь миндаля. Горечь цианида. Запах даже не страха — парализующего ужаса. Он посмотрел на того, кто застыл в его объятиях и узнал. Пич, мальчишка из кафе «Фруктовая корзинка», по иронии судьбы, носивший фартук с вышивкой персика. Как? Почему? Он бережно подхватил безвольное тело и бережно уложил его на свою кровать, стараясь понять, что не так с мальчишкой. И нагнулся ближе, вдыхая его аромат. Горечь усилилась, а сам омега внезапно сфокусировался на нём. — Не надо. Пожалуйста… — произнёс он одними губами, уже понимая и смиряясь с тем, что сейчас случится. Он не сможет противиться. У него ничего не выйдет. Он просто-напросто сдастся. Если не сопротивляться, будет не так уж и больно. И заживёт всё гораздо быстрее. Нужно просто не сопротивляться. Как жаль, что всё повторяется снова… Сквозь панику и апатию внезапно тонким шлейфом просочился озон. Ноздри Ская дрогнули, вдыхая. А в глазах нависшего над ним альфы что-то изменилось. — Не бойся. — хрипло сказал Пай, затапливая комнату грозовой свежестью. Он чуть сдвинул омегу к противоположному краю кровати и лёг рядом, удерживая его в объятиях, но не сдавливая, а словно окутывая собой. — Не бойся. Всё будет хорошо. Он в какой-то момент перестал ощущать жгущее его постоянно нетерпение и раздражение. Он, глядя на бледного и красивого мальчика с ароматом персика, которого искал всё это время, вдруг обнаружил в себе безграничное желание охранять и беречь своего омегу. Избавить раз и навсегда сладкий персик от ядовитой горечи страха. Не схватить и сделать своим, а защитить от того, чего он боится. — Не бойся. — умолял он, поглаживая нежно острое плечо, стараясь успокоить, убаюкать феромоном, не отдавая себе отчёта, действуя инстинктивно. — Не делай мне больно. — слышал в ответ, и с ума сходил от беспокойства за истинного. Порвать обидчика — это всё потом. Сейчас его основным стремлением было утешить своё персиковое счастье, исцелить его собой, позволить омеге ощутить безопасность в своих руках. Со Скаем творилось что-то странное и страшное. Он умолял не причинять ему боль, но этот альфа, пахнущий озоном, не отпускал его, уложил на кровать, лёг рядом, обнял. Ская разрывало на части целой кучей противоречивых эмоций, над которыми всё же превалировал страх. Его прошлое явилось за ним и предъявило права. И бережно поглаживающие по спине руки казались жестоко раздирающими кожу. Скай ждал, и ждал, и паниковал, не понимая, когда же уже над ним начнут издеваться. Когда этот озон превратится в удушающий запах прелой листвы. Когда мир вокруг померкнет и изменится, откатываясь к ужасному прошлому. — Не бей меня, я буду послушным, — шептал он в пижаму, впитывающую его усиливающийся с каждой минутой запах. — Только не делай мне больно. И плакал, потому что совсем разучился терпеть боль за эти два года. Озон, который раньше успокаивал, теперь словно скручивал внутри него тугую пружину, не позволяя покорно расслабиться во властных объятиях, Скай чувствовал растущую внутри боль и дискомфорт, не понимая, откуда они. Впрочем, потерянный в переживаниях и страхе, он не думал уже о спасении, всего лишь старался не спровоцировать альфу на жестокость. — Не бойся. — Пай понять не мог, отчего столько миндальной горечи сейчас в самом любимом запахе. Его захлёстывала нежность и страх навредить, испугать, причинить боль… Дверь в палату распахнулась, и вошли доктор Конгсакул и Вайю. В отличие от доктора, омега сразу понял, что в палате его сын не один, хотя второго человека не было видно из-за лежащего на боку Прапая. — Сынок! Ты нашёл его?! Доктор! Прапай нашёл истинного. Здесь так сильно пахнет! — Уйдите! — Пай прорычал это, почуяв, что горечи в аромате омеги стало ещё больше. — Но мы… — Вон! — он повернулся к вошедшим, впадая в ярость, стараясь защитить своего омегу, прижимая его, покорного, к груди. И Скай открыл зажмуренные глаза, чтобы увидеть, чтобы убедиться в том, что его кошмар становится бесконечным. Он узнал кхуна Вайю по голосу, но не поверил. — Скай! — воскликнули доктор и кхун Вайю, рассмотрев его в объятиях Прапая, а потом омега ещё раз втянул ноздрями смешавшийся в воздухе феромонный шлейф и вытолкал доктора из палаты, закрывая дверь. — Док, нужно что-то делать! Скай в течке, и он истинный моего сына. Но их нужно сейчас же разлучить! Скай не вынесет этого!