Фруктовая корзинка

— Сыночек, а что это ты кушаешь, радость моя? — Прапай сильно пожалел, что решил в кои-то веки выпить утренний кофе дома. Папу своего он любил безмерно и абсолютно взаимно, но в свои почти тридцать искренне полагал, что он уже не «сыночек», а сын, и не «кушает», а ест… Ну и приносить ему в ванную чистые трусы по вечерам совершенно необязательно. Чистые и, на минуточку, отглаженные. Со стрелками. Папа у Прапая был тот ещё педант в плане домашнего хозяйства. — Я, папа, кофе пью, — Прапай возблагодарил тайский язык за отсутствие уменьшительно-ласкательной формы глагола «пить». Но папа не купился. — А это что за прелесть? — он обвиняюще ткнул в блюдце с очаровательным пирожным, имитирующим яишенку. По факту же это был слой бисквита, покрытый белоснежным суфле с утопленной в нём половинкой персика. Надо сказать, второе такое же пирожное Прапай уже съел и слизывал остатки суфле с губ. — Это, папа, еда. И я её ем. — Это, сыночек, пирожное, и ты их с детства терпеть не мог. — А теперь вот захотелось, пап. Нельзя? Я много занимаюсь и жиром точно не заплыву. — Пай торопливо откусил половину оставшегося пирожного и с наслаждением принялся жевать. — Будда с тобой, сыночек, я не переживаю за твой вес. Меня больше беспокоит твой брак! — Какой ещё брак?! — Пай чуть не поперхнулся кофе, который собирался отпить. Родители пилили его уже года два, таскали, точнее сказать, таскал… Папа таскал домой профессиональных свах, то и дело подкидывал папочки с фото и биографиями потенциальных женихов и рассказывал, как мечтает понянчить внуков. — Твой. Будущий. Я уже, знаешь ли, немолод, а внуков хочется не просто понянчить, а ещё и на их свадьбе сплясать. — Папа, прости, мне пора, важное совещание! — Пай не смог оставить на столе ни кусочка вкуснейшего пирожного, а потому из дома выбегал, похожий на запасливого хомяка, с полными щеками персикового суфле и пропитанного персиковым же сиропом бисквита. Папа вслед только изящно руками всплеснул. На работе у отдела Прапая был завал. Куча неподписанных отчётов, непоставленных задач, не решённых проблем. Второй месяц Прапай ничего не успевал по совершенно неубедительной причине. Его задолбал Персик. Нет, не тот фрукт, который он теперь ел в разных видах, предпочитая свежий консервированным, а смузи — персиковому чаю. А тот, который при виде великолепного альфы задирал нос к потолку и маршировал куда угодно, лишь бы подальше. Прапая ужасно бесило это пренебрежение. Ну был бы ещё омега роскошный из каталога мод за весенне-летний сезон. А то курьер из кафе, который кофе по этажам таскает, никакой… А вот тут Прапай себе безбожно врал. Пич был каким угодно, но не никаким. При виде Прапая, казалось, от него начинали искры сыпаться, воздух мгновенно нагревался, а цвета смещались к красному спектру. Если же Пич общался с коллегами — носатым рыжиком или бетами из «Корзинки» — он словно светился персиковым нежным цветом. Пай привык совсем к другому. Со средней школы он был окружён прихлебателями и воздыхателями, а когда один за другим омежки начинали сгорать в первых течках, почти все они шли к нему, велись на острый и свежий запах озона, который кружил пустые омежьи головы. Их было так много, что всех Пай и не старался запомнить, они все проходили через его руки и член, не попадая в душу и сердце. Он лишь железно слушался папу в главном: «Да — предохранению, нет — насилию». А в остальном не морочился. Если кто-то из его пассий вдруг решал, что одна случайная ночь гарантирует его брак с наследником Фаттира, вперёд выходил отец и деньги. После отступных, соразмерных обстоятельствам, ненужные омеги исчезали, не оставив и следа. Так Прапай и дожил до 28 лет, к огорчению папочки, так и не вступив в брак. Других детей в семье не было, и подстраховать Прапая на полигоне родительских ожиданий было некому. Но он пока и не переживал, договорившись с отцом об отсрочке до тридцатилетия, а папу продолжая «кормить завтраками». Но Пич задел его за живое, не просто отказываясь признать его как альфу, а глядя так, словно это был его огромный недостаток, генетическое уродство. Пич смотрел на него с долей отвращения и ужасом. Пич просто не мог на него смотреть и сбегал. Ну фу же, правда? Ведь такого альфу ещё поискать, а этот перебирает… — Обедать пойдём? — в кабинет заглянул Пхаю и оценил бардак на рабочем столе и Прапая, теребящего пальцами губу, нижнюю и обиженную. Пхаю и Прапай дружили с детства, потому что ещё раньше подружились их родители. Но дружные мальчишки выросли с очень разными характерами, и если двух одинаково чумазых пятилеток папочки уносили по домам под одинаковые вопли, то теперь один слыл записным омегопокорителем, а второй носил не без гордости прозвище Непорочного Боженьки. И тот, и другой постоянно получали признания, предложения провести вместе течку или развлечься ни к чему не обязывающим сексом. Но Пхаю убеждённо и непреклонно ждал своего единственного и неповторимого. Ни больше, ни меньше. Что играло на руку лучшему другу, и Прапай с удовольствием брался утешать разбитые сердца и заменять нарушенные планы. — Не, без меня, я что-то совсем запустил дела, сегодня никуда не выйду точно. — Прапай вздохнул тяжело и перелистнул страницу документа. — Так может сюда закажем? Раф какой-нибудь и сэндвичи. — Персиковый! — Так, дружище… Это уже совсем странно. — Что? — Пай продирался сквозь заковыристые формулировки и пытался понять, всё ли в порядке с текстом. — Твоя внезапная любовь к персикам. У тебя диатеза не будет? — Н-н-нет. Я с детства персики любил, спроси у папы. — Ну так-то да, но сейчас у тебя эти персики везде! — А? — Ладно, я закажу перекус, потом ближе к вечеру что-то посущественнее возьмём, а пока… — Персиковый раф. — Это я понял. Через полчаса в кабинет постучали и, после звучного «Можно!» Пхаю, в кабинет просунулся остренький носик под рыжей чёлкой. Прапай вскинул глаза, промычал что-то разочарованно и нырнул обратно в бумаги. — Нонг, спасибо, поставь вот там на стол. — Хорошо, Пи. — Рейн нервно поправил лямку фартука и прошёл в кабинет. Здесь слишком пахло. Грозой. И дождём. Носик повёл себя нагло и шумно втянул воздух, пропитанный свежестью дождя. Рейн смутился, сделал вай и попятился к дверям. Запнулся ли он сам за себя или просто потерял равновесие, но через полсекунды он сидел на полу с ушибленным копчиком и звонким «Бля!», прилипшим к пухлым губам. И ведь говорил ему Скай, чтобы не выходил сегодня никуда, чтобы дома сидел. И ведь настаивал только что, что сам отнесёт заказ, только Пи Сом знал заказчика, и Ская сюда не пустил. Незачем ему. А жопка поболит и перестанет, подбодрил себя рыжик, когда чужие крепкие руки помогли ему, казалось, взмыть под самый потолок. Он даже пахнуть с перепугу начал резче. На самом деле Пхаю просто помог подняться на ноги упавшему омеге… Омеге, одуряюще приятно пахнувшему мятой. — Не ушибся? — он заглянул в лицо пареньку и посмотрел на его фартук. — Лайм? Почему лайм? — Потому что мохито. — ляпнул Рейн прежде, чем вспомнил, что должен быть вежливым. — А зовут тебя как? — Рейн. Пай, наконец, заинтересовался тем, что происходило в его собственном кабинете. Немало тому способствовал и запах, идущий от курьера. — Может, уже перейдёте к следующему этапу, а? И не здесь, отвлекаете. О! Это же ты меня на дне рождения Сома пощёчиной наградил?! — Пай поднялся из-за стола и расправил плечи. В пиджаках он выглядел роскошно, а без них — угрожающе-стильно. Рейн испуганно пискнул и выкатил и без того круглые глазища на мускулистую широкоплечую фигуру. Но его отвлёк тот, кто всё ещё поддерживал его под локти. — Пай, фу, остынь. Я сам разберусь. — Ой, да в кои-то веки! ЧТО?! Ты меня щас как собаку? — Пей свой раф, я разберусь. — Пхаю помог Рейну, теряющему связь с реальностью, выйти из кабинета. — У тебя течка? — Завтра, — прикусил губу Рейн и шмыгнул носом. Запах грозы почти исчез в дожде. Его собственная мята выходила из-под контроля. — Я провожу тебя до кафе. Она же не первая? — Нет, мне через месяц восемнадцать! — Хорошо, не нервничай. Мы в лифте доедем до кафе и я передам тебя Пи Сому. Договорились? — Пхаю говорил спокойно, не выдавая эмоций, которые рвали его на части. Дело было не только в течке, сам Рейн, его концентрированная невинность в оправе наивности и доверия, сносили Непорочному Боженьке крышу. «Это гормоны, Пхаю, просто гормоны», — уговаривал он себя и нажимал кнопку экстренного спуска на панели лифта, чтобы тот спустился сразу до второго этажа, не останавливаясь и не беря пассажиров. Рейн разволновался от всего этого и не знал, как себя вести. Что там писали на этих сайтах новелл и любовных романов? Что должен сделать в лифте настоящий альфа с текущим омегой? Ну пусть ещё не совсем текущим, ладно, но альфа-то действительно настоящий, Рейн не мог это отрицать. А ещё ему уже целую минуту хотелось альфу лизнуть. Попробовать на вкус. Узнать, какой на вкус дождь. Если сейчас вот так перехватиться за поддерживающую руку, а потом немного наклониться в сторону, потянуться вот так… — Приехали. — Пхаю шумно выдохнул и нажал кнопку усиленной вентиляции, кляня себя, что не нажал её сразу. От лифтов до кафе было недалеко, но к дверям Пхаю Рейна уже нёс — маленького, сжавшегося в спазме и глупо улыбающегося. — Рейн! — навстречу ему метнулся парень в фирменном фартуке и выхватил рыжика из рук, едва не упав под его весом, но тут же собрался и уволок его в подсобку. От стойки навстречу спешил Сом. — Он что? — Нет, сказал, что завтра. Всё в порядке. Попить можно? — Пхаю без сил опустился на стул у ближайшего стола. В кафе, по счастью, сейчас было пусто. Сом вернулся со стаканом воды. — Их сейчас в приют Сиг отвезёт. Спасибо, что помог. — Да нормально всё. Этот парень — это тот самый Скай, да? Они пара? — Нет, друзья. Их вместе забрали в приют, они там уже скоро десять месяцев. — А Рейн? У него кто-то есть? — О. Не думаю. Я всегда вижу их вдвоём со Скаем. А почему… Погоди, Пхаю, погоди. Ему ещё и восемнадцати нет. — Я знаю, он сказал. Правда, звучало это несколько иначе. — Пхаю усмехнулся и нахмурился. Ему не нравилось то, что ему это так нравилось… Сиг отвёз мальчишек в приют. Скай порывался вернуться на работу, но старший запретил и велел и завтра не выходить — первый день всегда самый сложный. Устроив хнычущего от дискомфорта Рейна в кровати, Скай принёс ему мятного чая. — Знаешь, я так и не узнал, какой на вкус дождь. — задумчиво произнёс рыжик, покусывая губу. — Ты заболел ещё что ли? Что несёшь? — встревоженный Скай потрогал лоб под разлохмаченной чёлкой. — Температуры вроде нет. Какой дождь? — Он пахнет дождём. — Кто? — Альфа, который меня принёс. — услышав, Скай сразу напрягся, но на лице Рейна блуждала улыбка. На самом деле, он даже не успел рассмотреть того, кто принёс друга в кафе, среагировал на то, что Рейну было слишком явно плохо. А запахов он до сих пор так и не чувствовал, забыв вынуть фильтры. — Он что-то сделал тебе? — Нет, он помог. Если бы не он, тогда бы тот, второй… — Какой второй? Это что, опять были эти двое? — Ага, Пи Сом потому и не хотел, чтобы шёл ты. — Рейн стал совсем вялым, его неудержимо клонило в сон. Что ж, Скай отобрал у него полупустую кружку, помог лечь и подоткнул одеяло. На работу вернуться не получится, но зато можно сесть и порисовать пока. С лёгких рук Фана и Фаера Скай неплохо заработал за два прошедших месяца и смог отложить несколько тысяч бат, чтобы потом, когда придёт время покинуть Центр, можно было снять квартиру им с Рейном. Рыжик об этом и не думал особо, растрачивая свою небольшую зарплату на украшения, сладости и… футболки для Ская. Успел подарить уже две и, похоже, останавливаться не собирался. Как и обещал тогда — новые, с биркой и ценником, в хрустящем пакете из настоящего магазина. И пусть на одной из них, к большому смущению Ская оказалась надпись NARAK, он всё равно ценил каждый знак внимания Рейна. Скай сидел на своей кровати и тщательно прорисовывал новый портрет. На этот раз — великолепного кота. Кот-оригинал был скучно-чёрным, но в исполнении Ская стал сказочным, пронизанным сияющими волосками, светящий с листа огненными пристально следящими за зрителем глазами. Этот приём Скай подсмотрел у старых картин и очень долго соображал, как применить его в своей технике. И по-настоящему впервые использовал его в этом портрете. Вырученные за рисование деньги он тратил не только на материалы. Оплатил себе два обучающих курса — один онлайн акварельными маркерами, а второго ждал с трепетом. Работа с красками была его давней мечтой, и он, немного пугаясь суммы, запрошенной школой искусств при Университете, оплатил курс масляной живописи. В конце концов, он всё ещё был должен портрет своим импресарио-вишенкам.