Притвориться, что это в первый раз

      Выспаться в эту ночь не удалось. Экко находился где-то между сном и явью, то и дело просыпаясь, проверяя время и понимая, что его дрема длилась не больше получаса, и голова от этого начала нещадно трещать. Он волновался, сильно. И не из-за скорой лжи лучшей подруге о ее «мертвой» сестре, а из-за состояния Джинкс после его признания.              Не стоило, точно не стоило.              После его слов и без того взволнованная девушка еще глубже ушла в себя. Лицо стало каменной маской, и только глаза, то и дело вспыхивающие розовым, выдавали все эмоции. Страх? Смятение? Она не говорила, с какой бы стороны Экко не пытался подобраться к ней или убедить, что ей ничего не грозит.              Зачем-то он оставил ее одну в комнате, решив, что лучше Джинкс побыть наедине с собственными мыслями, словно это ей когда-то помогало.              Экко снова ворочается на диване, неровном, со множеством вмятин и комочков пуха из-за старости, пытается угомонить собственную паранойю, когда сквозь слегка разлепленные веки понимает, что у полупотухшего камина к нему спиной сидит девушка. Даже в таком сумраке ему легко удается угадать черты Джинкс.              Ей тоже не спится. За окном только-только начал заниматься рассвет, и, видимо, уже бесполезно пытаться обратно заснуть.              Экко специально громко стонет, поднимаясь с кровати и давая старым пружинам громко заскрипеть, чтобы не напугать ее ненароком неожиданным появлением. Двигается к ней медленно, не спускает взгляда с ее спины. Джинкс кажется такой маленькой, пока сидит у камина в позе эмбриона, прижав колени к груди и положив на них подбородок. Она медленно передвигала кочергой тлеющие угольки, вспышки света то и дело мелькали на ее лице и в глазах.              Со стороны казалось, что она была в полном умиротворении, в гармонии с собой, что даже звучало смешно. Экко знал, что внутри нее бушуют штормы, а вокруг наверняка мелькают тени из прошлого. Видит ли Джинкс сейчас его? Или чья-то чужая бледная рука тянется к ее плечу?              Тишина не прерывается ни одним словом или лишним вздохом. Только легкие, аккуратные касания, пускай и совершенно случайные. Кожа к коже, плечо к плечу. Джинкс замирает рядом с ним, но не отстраняется и не смотрит в его сторону. Экко сам тянется к ней, накрывая ее ладонь своей, забирая кочергу и продолжая перемешивать угли вместо неё.              — Ты же знаешь, тебе нечего опасаться. Вай ни о чем не узнает, — Экко хватается за ее профиль краем глаза, острые линии носа и подбородка плавно перетекают в округлость щек и большие глаза. Даже ее внешность бросается из крайности в крайность, так и крича о хаосе, царящем вокруг девушки.              — М-м-м, — сложно сказать, успокоена Джинкс его словами или напугана больше прежнего. Экко только знает, что выглядит она жутко изломанной, а кривые тени, залегшие у губ и под глазами только накидывают ей пару лет.              — Тебя волнует не это, верно? — Иногда молчание может быть ужасно громким и даже давать свои ответы. — Тогда что?              Время тянется мучительно долго, отчего внимание парня переключается с одного предмета комнаты на другой, а в голове вертятся все возможные концовки сегодняшнего дня. Экко мысленно репетирует каждую реплику, проигрывает последовательность разговоров и действий, угадывая последствия и перематывая все назад, когда сюжет идет в неудобную для него сторону.              — Просто, — отвечает Джинкс хрипым шепотом, кажется, спустя целую вечность. — Я не знаю. Когда я думаю о Вай, мне кажется, что она где-то далеко. Между нами километры, океаны и страны. У меня просто-напросто нет возможности ее увидеть. Теперь же я знаю, что это не так. Ты увидишь ее сегодня, коснешься вместо меня. И… я виню себя за все снова и снова. Даже сама не знаю, за что именно.              Экко не одобряет выбор Джинкс, но едва ли он попробует об этом ей прямо сказать. Он не тот, кто думает о прошлом, жалея себя, не тот, кто прячется или играет в двойные игры. Если он во что-то верит, то борется до конца. Поэтому для него метания сестер с вечными перебежками, недомолвками совершенно непонятны, и он хотел бы распутать этот клубок. Но, как показала жизнь, наше участие не всегда приводит к хорошим результатам.              Джинкс сильнее сворачивается в клубок, обнимая себя руками и пряча лицо в твердых чашечках колен. Ответ не приходит сразу, поэтому проходит время, пока Экко обдумывает лучшие варианты. Его пальцы в какой-то момент сами тянутся к ее волосам, запутываясь в кончиках и отделяя три небольшие пряди.              Ему нравились ее косы, даже больше, чем он сам себе готов признаться. Джинкс стала свободнее без них, сбросила груз, и все же временами он скучает. От того и не чувствует зазрений совести, заплетая ей одну небольшую косичку с боку, пусть и нечем ее завязать в конце.              — Жить прошлым — плохая идея. Уже ничего не поменяешь, а мыслями об этом себя только загонишь. Мы совершаем ошибки, это нормально. Просто надо в итоге постараться все исправить, — коса получается кривой и неряшливой, вот-вот развалится, стоит ее отпустить. Поэтому Экко продолжает держать пальцы в ее волосах, то и дело ненароком касаясь кожи ее оголенных плеч.              — Как можно исправить чью-то смерть? — бурчит она приглушенно, только так показывая, что вообще слушала его.              — Сделать так, чтобы она была не напрасна, — заключает он, скорее грустно, чем воодушевлённо, когда груз собственных неудач и потерь на короткий миг наваливается на плечи. — Вот для чего нужна стена. Это не только память, но и стимул. Думать о тех, кто рискнул всем, и осознавать, что нужно двигаться вперед. Ради них. Пускай и тяжело.              Джинкс слышит что-то в его голосе, надлом, знакомые нотки, не раз скользившие в собственных словах, и вылезает из своей скорлупы, поднимая лицо и впервые за эту ночь и утро осмеливаясь посмотреть прямо в глаза. Ее щека касается коленей, лицо чуть сплющивается, придавая и без того округлым чертам совсем детскую невинность.              Ее взгляд впервые за все время такой — открытый, пронзительный, что Экко тушуется от вложенного ему в руки доверия. Джинкс смотрит на него, как на любимую детскую игрушку, найденную спустя многие годы под кроватью, когда надежда уже оставила ее.              — Не смотри на меня такими глазами, — бурчит он, отворачиваясь, но рук не отводит и не сдвигается хоть на миллиметр.              — О, понял, каково это, — их усмешки звучат в унисон как песня. Джинкс улыбается так мягко, что соблазн прикоснуться к ее губам уже совсем опасен, прикрывает глаза, чуть покачивая головой.              Непонятно, кто из них тянется первее, но объятия становятся такими крепкими, что взорвись рядом бомба, никто бы и не шелохнулся. Ее голова на его плече, а щека Экко упирается ей в макушку. Глаза прикрываются сами собой, когда что-то защемляется внутри, и у него не получается сдержать внутренней дрожи, мурашками покрывающей все его тело.              Лицо Джинкс теперь скрыто от него, и он не замечает потерянности в ее взгляде, тихого страха и легкого призрака надежды, что, возможно, она нашла что-то свое. Джинкс смотрит верх своими большими чистыми глазами и не знает, что делать дальше. Ей страшно, больно. Она вновь нашла кого-то, кто ей дорог, о ком можно заботиться, и кто заботится о ней. Друга.              В прошлый раз такая история закончилась плохо, значит, риск есть и сейчас.              Пальцы так и чешутся в желании разодрать немножко кожу, отвлечься, перекрыть душевную боль физической, но вместо этого Джинкс находит им другое применение, тянется к лицу Экко, легко проводя самыми кончиками по жестким линиям лица, сразу же тающим под ее касаниями.              Экко тянется к ней в ответ больше интуитивно, как кот, который вслепую ищет руку хозяина, чтобы тот вновь и вновь мог его приласкать.              Поджигатель знал, что что-то кардинально изменилось в ней со вчерашнего дня. Заметил ещё в той оборонительной позе, в которой Джинкс встретила его, но решил быть первым таким человеком в ее жизни. Человеком, который даст ей выбор. Выбор думать и принимать решение столько, сколько ей того нужно, не манить ее речами о правильном и неправильном. Вероятно, она сама не справится с этим, спрячется или сорвется. Но Экко планирует так или иначе быть с ней, пройти через всё вместе.              — Думаю, тебе пора собираться, — Джинкс отстраняется первая, возвращаясь в прежнюю позу. Выражение ее лица вновь закрытое, жесткое, кажется, что она едва сдерживается, чтобы не зарычать от раздражения. Раньше Экко не доводилось видеть ее такой. Это место определенно меняет ее, но в лучшую ли сторону?              — Думаю, да. Поможешь? — Джинкс вопросительно смотрит на него через плечо, когда парень тянется к небольшому столику за их спинами, на котором лежит баночка вязкой белкой краски. Его растянутая белая майка задирается, и Экко только кажется, или Джинкс и правда смотрит на него и его кожу пристальнее обычного?              Он передает ей банку и разворачивается к девушке лицом в ожидании. Зубы чуть нервно прикусывают нижнюю губу, когда воспоминания об их подготовке к битве с Ноксусом разом наваливаются на него. Одни из самых ярких дней в его жизни, частью которых было разукрашивание друг друга под звонкий смех, набатом бьющую из граммофона музыку и стуки отбойных молотков.              — Лентяй, — выносит Джинкс вердикт, улыбается слабо-изломанно и все же пододвигается ближе к нему, оказываясь в центре его разведенных по разные стороны от нее ног. Девушка садится совсем близко, перебрасывая свои ноги через его бедра и сцепляя лодыжки за его спиной. Стоит только им глубоко вдохнуть, грудные клетки соприкоснутся, — так мало пространства оставалось между ними.              Экко чувствует, как кровь закипает от ее близости, касаний тела к телу, старается отвлечься с помощью ее медленных движений, пока Джинкс открывает банку и окунает в нее пальцы, набирая побольше краски.              Он держит руки строго за собой на полу, хотя ладони сами тянутся к ее бедрам, так маняще лежащим поверх его. Джинкс не сменила одежду с уличной, оставшись в тех же штанах и коротком топе. Ее облака-татуировки загорались голубым с постепенным наступлением утра за окном, и его взгляд не мог оторваться от их рассматривания, пускай и видел он их уже десятки раз.              — Не шевелись, — ругает его Джинкс, тыча указательным пальцем в кончик носа и оставляя на нем белое пятно. Ее улыбка по-прежнему мягкая, так сильно отличающаяся от ее привычного оскала, что черты лица сложно и узнать с первого взгляда.              Экко вырывается из своих мыслей, вздрогнув, только чтобы в следующую секунду прикрыть глаза, когда Джинкс приступает к работе. Знакомый силуэт песочных часов на его носу и лбу легко ощутить через ее касания, аккуратные и нежные, словно она создает величайшее из произведений искусств и вкладывает в него всю душу.              Ее вторая, как обычно ледяная ладонь ложится ему на щеку, а пальцы касаются виска и горячих мочек ушей. Резкий контраст вырывает из Экко судорожный вздох, но он не пытается отстраниться. Хочется только прижаться ближе, спрятать ее руки в свои и постараться наконец отогреть, как было в какой-то старинной сказке из детства, название которого он не помнит, но события до сих пор запечатлены в памяти.              К сожалению, весь процесс занимает не так много времени, как ему хотелось. Не проходит и пяти минут, как Джинкс отстраняется от него, забирая и свои ледяные касания. Стоит ему открыть глаза, как Экко видит ее оценивающее лицо прямо напротив него. Она задумчиво хмурится, прикладывая измазанные краской пальцы к подбородку, пачкая его, пусть это и не так заметно на ее белой коже.              — Чего-то не хватает…              Джинкс определенно использует эффект мерцания, потому что Экко не успевает уследить за тем, как ее пальцы вновь окунаются в краску и как свободная рука оттягивает ворот его и без того растянутой годами серой майки. Его грудь оголяется на половину, но этого достаточно, чтобы Джинкс двумя четкими движениями провела две скрещенные линии. Это крест, прямо над сердцем. Тот самый крест, что они рисовали друг на друге перед атакой.              — Весь мой, — тянет ее голос, пока уголки губ растягиваются в широкой улыбке, а кончик языка проглядывает меж двух белых рядов зубов, когда она почти облизывается. Экко сглатывает, тяжело. Джинкс просто… его пометила? Ее глаза сияют игриво, но это та самая игра, которую затевает лисица перед веселой охотой, когда и есть то не хочется, но зайца погонять надо.              Экко нужны секунды, чтобы сбросить напряжение. Он усмехается, мотая опущенной вниз головой. На собственных губах застывает наглая ухмылка, а одна бровь взлетает выше другой, когда поджигатель принимает вызов, соглашается с правилами неозвученной игры.              — Что-то еще?              — Вообще-то, да, — Джинкс чуть приподнимается, придвигается ближе, перенося практически весь свой вес на него. Экко захлебывается слюной от неожиданной, но желанной тяжести против своего тела, сам тянется в ответ, пока взгляд не в силах оторваться от ее розовых губ, все также ухмыляющихся, смеющихся над ним. Но кто здесь правит, если ее собственные глаза не могут оторваться от губ напротив? — Мне нужен лак.       

***

             Пилтовер красив, утончен, вычищен так, что в глазах белеет от сияния улиц. Люди здесь в большинстве своем добрые, благовоспитанные, пусть и в какой-то степени недалекие. Едва ли это их вина, ведь они выросли на богатстве предков, а, значит, с самого рождения были лишены умения думать или выкручиваться из ситуаций вопроса жизни и смерти.              И все же, Экко не любит здесь находиться. Пускай солнце ярче, а воздух свежее, но что-то его отталкивает, так и тянет вернуться назад, пусть и в трущобы, но уже родные.              Дом Кирамманов мало отличается от всех остальных построек верхнего мира, пускай и богаче. Намного богаче. Огромные просторные залы, дорогие ткани, изысканная мебель, величественные картины, одна цена которых могла спасти жизни десятку детей. Здесь все также сверкало чистотой, словно прислуга по двадцать раз драила эти полы за день.              Экко на фоне всего этого убранства чувствовал себя грязным и таким инородным. Собственное отражение в поношенной одежде, измазанными в грязи сапогами и множеством навешанных безделушек, найденных на улицах нижнего города, просто смешило. Он не считал себя хуже верхних, и знал, что может дать фору в знаниях и умениях многим из них, но всё же.              Они использовали это место для своих встреч чаще всего остального. Кейтлин была всегда рядом, если ее срочно вызовут, а Вай так или иначе была с ней. Плюс ко всему, Экко не сильно стремился вновь показывать им путь в убежище или знакомить с друзьями из нижнего. Доверие доверием, но Кейтлин все еще была миротворцем, а, если точнее, их лидером. И однажды уже решила распылить газ по их улицам, пускай и прекрасно знала, что это тронет и невинных. А Вай… ну, она так или иначе была с ней.              — Могу ли я взять вашу одежду, сэр? — дворецкий возник буквально из воздуха, когда Экко в очередной раз с плохо скрытым восхищением оглядывал убранство зала. Он мог не любить это место, но не значит, что он не оценивал работу мастеров. Мужчина уже преклонных лет вежливо стоял перед ним, в ожидании вытянув руки, хотя определенно не был счастлив прислуживать кому-то… такому.              — Предпочту оставить при себе, — кивает Экко, вновь отворачиваясь от него.              — Хм, а ваш… агрегат? — дворецкий весьма недвусмысленно указывает на ховерборд в руке Экко.              — Это можно, — ему достаточно одной рукой поднять свой борд, чтобы передать его, но мужчине требуется обе только чтобы удержать. Он грузно пыхтит, пытаясь приподнять, но все же не выходит. Ему приходится тащить его за собой, царапая наверняка дорогущий камень пола. — С-спасибо.              Машет ему вслед Экко, даже не зная, как себя и чувствовать. В нижнем городе такого одолжения никто никому не делал.              — Коротышка! Долго ждешь? — Вай кричит через весь входной зал, оказываясь на вершине широкой лестницы. Ей хватает пары уверенных прыжков, чтобы перебраться через все ступеньки и оказаться прямо у него, захватывая в крепкие сестринские объятия.              Черная краска, больше похожая на мазут, наконец-то полностью сошла с волос, и те обрели старый ярко-алый цвет, что шло ей намного больше. Было приятно видеть, что Вай не изменяет себе, нося широкие берцы с заправленными в них брюками из жесткого материала. Тонкая майка обтягивала ее торс и плечи, показывая всю прелесть накаченных рук. Экко думал, что со временем жизнь в тепличных условиях смягчит ее, расслабит, но ее мышцы только увеличивались в размерах, а нрав не переставал пылать.              Пока Кейтлин занималась больше офисной работой, заполняя бесконечные отчеты, справки и ведя документацию, Вай все также продолжала работать руками. Иногда заодно с миротворцами, но чаще в одиночку, врываясь к бандитам и химбаронам из нижнего и не оставляя после себя ни одного кусочка былого места. Вечная борьба — это то, что было в крови у каждого Заунита. То, что не вытравить никакой комфортной жизнью.              — Полагаю дольше, чем положено по этикету, — Экко стряхивает с себя невидимые пылинки, когда Вай только рычит на него в ответ, хватая за шею и беря его в удушающий прием. Они брыкаются какое-то время, пытаясь повалить друг друга на пол и произнося нечленораздельная звуки, состоящие из шипения и бурчания, пока Экко в итоге не бьет по ее плечу ладонью, «сдаваясь».              — Теперь достаточно теплый прием? — Вай улыбается, пока пытается отдышаться, и угрожающе разминает плечи.              — Вполне, — ухмыляется в ответ Экко, поправляя сползшую одежду.              — Пойдем, нас уже ждут, — Вай машет ему, разворачиваясь спиной и ведя в правую от зала дверь. Экко уже знает, что за ней находится гостиная, где принято подавать так излюбленный верхними чай. Он до сих пор не до конца понимает прелести сначала высушенных, а потом заново замоченных водой листьев.              Убранство комнаты не отличается от всех остальных. Изысканность и лоск, вот что это было. Экко и правда мог видеть собственное отражение в начищенном до блеска полу. Кейтлин уже ждала их, по уши заваленная бумагами и нервно кусающая кончик карандаша, когда что-то ее определенно раздражало.              Привыкнуть к повязке оказалось, на удивление, легко и ей и ее окружению. Это ей даже шло в какой-то мере, отпадали все вопросы о том, как эта хиленькая со стороны девушка могла добраться до такого поста. Чем-то это отдаленно напоминало Джинкс, не достигшую двадцати лет и ста семидесяти сантиметров в росте, но уже занимающую пост «лидера преступного мира», пусть и неофициально.              — Кексик, пора и отдохнуть, — Вай внаглую вырывает бумаги из-под носа своей девушки, игриво тряся их в воздухе, когда ты пытается их достать с насиженного места. — У нас гости.              Кейтлин приходится поворачивать голову больше, чем обычным людям, но даже этот жест утончен и изыскан. Вот что значит светское воспитание с пеленок.              — Экко, — она улыбается мягко и вежливо, своей уже дежурной улыбкой, которую использует в начале каждой встречи. Возможно, приложи кто из них усилия, они смогли бы подружиться, но обоим это было маловажно. Их отношения уже долгое время оставались на уровне коллег по удерживанию этого мира от катастрофы и близких Вай. — Рада тебя видеть. Некоторые вести заставили нас побеспокоиться.              Ее короткий кивок дает сигнал двум служанкам, которые все это время оставались в комнате незамеченными, убрать со стола все лишнее и сервировать стол для гостя. Четыре руки работают так быстро, что Экко не успевает и на диван сесть, как уже все готово.              — Черт побери, ты обязан рассказать, что произошло в Билджвотере. В округе столько разномастных слухов ходит, не знаю, кому и верить, — сердце на секунду пропускает удар, и Экко изо всех сил пытается держать лицо. Слухи? Кто-то умудрился проболтаться про Джинкс?              — Правда? И какие, интересно? — он первый тянется к чашке, хотя ему вовсе не хочется пить этот чай. Жидкость темная, с переливами и не внушает никакого доверия, но нужно чем-то занять руки и отвести внимание от лица.              Вай не кажется подозрительной или злящейся, что немного успокаивает.              — Что ты решил оставить Пилтовер, присоединиться к этой банде. Что умер, а потом воскрес. Или что тебя подменили, подослав шпиона. В общем, кто на что горазд. Но то, что ты пропустил наши ежемесячные посиделки, — непростительно даже под предлогом смерти, — Вай тычет в него своей полной чашкой, проливая часть и шипя от досады. Посуда в ее больших руках кажется совсем крошечной. Видимо, такое случается не в первые, потому что прислуга тут же без указов подбежала к ней, вытирая пол и стол. Кейтлин не повела и бровью, молча попивая свой напиток. — Так что было-то?              — Эм, — он не придумал. Легенды не было. Отчего-то он решил, что до Вай новости не дойдут, а, значит, он найдет отмазку своему отсутствию. — Меня ранили. Серьезно. Команда не могла добраться до меня, но одна женщина смогла. Крисси. Она смотрительница местного сиротского приюта и смогла немного подлатать меня.              Вай хмыкнула, кивнула одобрительно, чуть выпятив вперед нижнюю губ и опустив уголки губ, выказывая молчаливое уважение. Она никогда не видела двойного дна, и уж точно не могла подозревать близких во лжи. Экко сделалось немного дурно от этого, но выбора особо и не было.              Кейтлин же было не так легко провести. Мозги истинного детектива, замечающего то, что все так хотят скрыть.              — Помогла просто так? — спросила она, неубежденная, и впервые за всю встречу посмотрела ему прямо в глаза. Экко глубоко вдохнул и не выдохнул, пытаясь отгородиться от напряжения. Прямой взгляд в ответ должен хоть как-то убедить ее.              — Да, сам в шоке. Не ожидал этого от Билджвотера, — Экко усмехается больше нервно, чем и правда впечатленно. Он не хочет вопросов, а Вай не готова к его правдивым ответам.              — То есть, она нашла тебя в доках? Что она вообще там делала? — Кейтлин не унималась и даже повернула голову чуть набок от сильного интереса. Или желания надавить. Лидерство над миротворцами определенно влияло на нее, ожесточая и уча не доверять просто так. Избавиться от годами росшей коррупции сложно, если не невозможно.              — Не знаю, как-то не было желания расспрашивать своего спасителя. Просто рад, что повезло, — Экко откинулся на спинку дивана, широко разводя ноги. Всего одна поза, но власти и уверенности в ней сокрыто больше чем у королей.              — Хм, а…              — Госпожа, прошу прощения. Здесь прислали бумаги, требуют срочного ответа, — служанка, низкая миниатюрная девушка в черном платье и белом фартучке, оказалась как никогда кстати, отвлекая от него Кейтлин.              Кирамман нахмурилась недовольно, откладывая чашку в сторону и принимая плотно запечатанный конверт с гербовым символом на расплавленном воске. Экко, сидящий напротив двух девушек, прекрасно видел реакцию Вай. Ее закатанные глаза и бесшумное цоканье. Пока Кейтлин занималась прочтением сообщения, заунитка достала из-под жилетки фляжку с весьма всем известным содержимым. Подмигнув ему, Вай подлила немного жидкости в остатки чая и чуть потрясла ею, предлагая выпивку и ему.              Экко, чуть хмурясь, мотнул головой.              Кажется, у них не все было гладко. Экко всегда поражался их паре, настолько разномастной, на сколько это вообще было возможно. Начиная с внешности и заканчивая акцентом, они были полностью противоположны. Даже сейчас, пока Кейтлин сидела строго прямо со сведенными ногами, Вай в противоположном углу дивана развалилась на спинку и подлокотник, широко расставив ноги на его манер.              Она медленно отхлебывала алкогольную смесь из фарфорового стакана, пока все ожидали окончания работы Кейтлин. Было очевидно, почему они сошлись. Каждую из них притягивали те качества, которых они сами были лишены, но хватит ли этого для построения чего-то большего?              Экко отказывался в данный момент думать о Джинкс, потому что не хотел осознавать причины собственной тяги к ней. И ее, хоть и неявного, но определенно существующего интереса к нему.              — Прошу прощения, — спустя несколько минут подала голос Кейтлин, обратно запечатывая конверт и передавая его ожидающей девушке. — Срочные дела.              Экко и Вай синхронно кивают ей в ответ, но не говорят и слова. Мышцы парня вновь напрягаются, пока он морально готовится к новой череде вопросов, но Вай спасает его быстрее, уводя разговор на безопасную для всех тему беспределов в нижнем городе и на вновь выстроенной границе.              Проходят часы, пока они, кажется, достигли общей территории перемирия. Кейтлин проводит очередную экскурсию по дому и прилегающему саду, вновь избегая одного крыла дома, где ее отец собственноручно заточен, до сих пор не оправившись после смерти жены.              — Здесь мило, — подводит итог Экко, когда они возвращаются в ту комнату, с которой начали. Кейтлин улыбается ему одними уголками губ прежде, чем служанка вновь подбегает с сообщением, но уже с просьбой о немедленной встрече.              — И так постоянно, — вздыхает Вай, когда они выходят на небольшой балкон, открывающий вид на закатный вид Пилтовера. Это зрелище и правда впечатляет: сияющие шпили башен, развевающиеся флаги с пролетающими мимо дирижаблями. Этот город прекрасен и не сравним ни с чем другим. Заун отсюда даже не видно, ведь он находится намного ниже этого уровня. Вот она, идиллия, без мысли о всех тех, кто остался внизу.              — Она играет большую роль, сама знаешь, — Экко опирается на перила рядом с девушкой, легко взобравшейся на них, чтобы сесть на край и прислониться спиной к колонне. Одна нога свисала вниз, болтаясь над пропостью. Вай, уже не скрываясь, достает почти пустую флягу и отпивает большой глоток.              Экко и не пытается скрыть свой неодобрительный взгляд, поглядывая на алкоголь в руках подруги, определенно, далеко не первый за этот день.              — Знаю, но это не может иногда не раздражать, — она закидывает одну руку на согнутое колено, и Экко замечает ее побитые костяшки и окровавленные бинты на запястьях.              Его это мало удивляет. Все знают, что она все еще временами ходит на подпольные бои, а еще ввязывается в драки с владельцами пабов, наёмниками баронов, руководителями заводов и… практически со всеми, кто просто косо смотрит в ее сторону. Она тусуется внизу даже чаще, чем бывает наверху, хотя, что сильно злит, больше всего это происходит из-за заданий миротворцев.              — Я знаю, ты следишь за мной иногда, когда я бываю в Зауне, — Вай не смотрит в его сторону, продолжая наблюдать за медленно угасающим красным солнцем. — Но никогда не спускаешься.              Экко тяжело вздыхает, но не из-за того, что его поймали с поличным, а из-за серьезности последующего разговора. Его ладони грузно упираются в белый камень, слишком чистый, чтобы кто-то вроде него мог к нему прикоснуться. Но времена меняются.              — Ты в синем, — коротко отвечает Экко, выплевывая последнее слово как отраву. — Знаю, что не все миротворцы работали или работают на химбаронов, как и то, что нам надо объединяться, а не продолжать ненавидеть друг друга. Но слишком много ошибок наделано, и воспоминания еще свежи. Видеть тебя с ними странно, больно и мерзко.              Правда жалит, и, пускай на лице Вай маска, та трещит по швам, что проглядывается в плотно сжатых губах и чуть подрагивающих пальцах. Знала ли она, как ее реакция похожа на реакцию сестры?              — Я знаю, что ты это ты. Но…              — Я ношу цвет тех, кто отнял наши семьи, да? — Вай усмехается грустно, склоняя голову так, что челка закрывает половину лица, но ее эмоции для Экко все еще открытая книга. — Джинкс говорила мне что-то такое, когда мы спорили, кто оказался худшей дочерью.              Только услышав это имя, сорвавшееся с ее губ, Экко осознает, что Вай впервые за эти полгода упомянула сестру. Его взгляд направлен на что-то в отдалении, сосредоточен, и не дает лишним эмоциям проявиться в чертах. Но соблазн оказывается слишком велик.              — Ты скучаешь по ней?              — Спрашиваешь так, будто обратное вообще возможно, — ее широкие плечи вздымаются от глубоко дыхания, пока она сдерживает себя. Резко дергает губой, проглатывая ненужные чувства и слезы. Ее трясет от невыраженных эмоций, усталости и понимания, что что-то идет не так. Это состояние было у нее зачастую в тюрьме, когда осознание о всем прошедшем в камере времени накатывало разом. Мир развивался и шел вперед, пока она гнила, стоя на одном месте. Это происходит и сейчас, когда Вай пытается бежать вперед, не замечая, что уже по пояс в болоте.              Экко закусывает язык практически до крови, сдерживая ненужные признания. Ему жалко Вай, он хочет ей помочь, поддержать, но Джинкс оказывается на месте выше. Понимание того, что он готов пожертвовать душевным состоянием подруги ради одного существования Джинкс в его жизни, пронзает насквозь.              — Просто… Черт. Всё было прекрасно первое время. У всех такие грандиозные планы, стратегии, Кейтлин казалась такой довольной, даже в постели она… Постоянно забываю, какой ты еще маленький. — Вай замечает кислую мину Экко и только усмехается, но все же меняет тему. — Теперь, всё так тяжело. Кажется, что потери и ошибки прошлого только тянут нас друг от друга. Не знаю, я просто… Мне легче подраться с дюжиной головорезов, чем разобраться с тем, что происходит в голове. И это то после семи лет в тюрьме и встречи с сестрой, которая выросла чокнутой правой рукой химбарона, убившего нашу семью.              Неожиданно злобный и в то же время полный усталости рык срывается с ее губ, когда Вай разворачивается, спуская ноги с балкона. Кулак летит прямо в белую колонну, та чудом не покрывается трещинами, хотя пыль и опадает им на головы с потолка. Её губы вновь обхватывают фляжку, и янтарные капли стекают с её подбородка.              — Да, будущее не такое, как мы ожидали, — большие малиновые глаза со спадающей на них синей челкой появляются перед ним из ниоткуда. Ему уже хочется вернуться обратно к ней. — Но ведь есть что-то и хорошее.              — Наверно, и все же, как бы это ни было вредно, я не могу не думать о другом исходе, — Вай всегда становится такой разговорчивой и чувствительной, когда алкоголь заменяет в венах кровь. Всем вокруг становится очевидно, что за оболочкой из мышц и разбитых костяшек срывается девочка, прошедшая через слишком многое и только желающая оказаться в кругу близких и любимых.              Экко скользит по перилам, подползая к ней, только чтобы ободряюще боднуть плечом ей в бок. Вай натужно улыбается, глядя на него с нежностью и странным материнским теплом, ведь он, по сути, остался единственным из тех, кого она в детстве взяла под свое крыло.              — Ты мне поверишь, если я скажу, что скоро все наладится? — его улыбка заговорщицкая, таящая в себе такие тайны, что ни Кейтлин, ни Вай не могли себе представить.              — Удиви меня, коротышка.       

***

      Когда Экко наконец влетает в убежище, уже стоит ночь, не поздняя, но достаточно темная для того, чтобы людей оставалось совсем мало. Несмотря на то, что весь день состоял из болтовни, размеренных прогулок и посиделок на всех возможных горизонтальных поверхностях, чувство было как у выжатого лимона.              Диван казался как никогда манящим, и парень тут же повалился на него, успев только сбросить с себя куртку. Из глубокого выреза майки проглядывали белые полосы метки Джинкс, которую он так и не решился с себя стереть. Его пальцы сами потянулись к краске, повторяя линии верх и вниз по груди. Стоит только прикрыть глаза, как легко представляется ее маленькая рука заместо его пальцев, мягкие касания и хрипловатый голос.              Экко расслабленно выдыхает, наконец, чувствуя себя в безопасности.              — Тяжелый денек, а?              — Ч-ч-черт! — Экко мигом вскакивает с дивана, одной рукой поднимая себя за спинку дивана, другой тянясь к прикрепленной к борду железной дубине.              Голос Джинкс глубже обычного, как после сна, словно она все это время ни разу не говорила. Экко узнает ее только по маленьким розовым точкам в темноте, в самой глубине комнаты, куда солнечный свет из одного-единственного окна не достает. Она была здесь с тех пор, как он ушел?              Экко моргает, и свечение ее глаз исчезает, а в лицо ударяет легкий порыв ветра. Он чувствует, как прогибается рядом диван, резко оборачивается, чтобы уткнуться взглядом в ее скрюченную фигуру. Это похоже на день сурка: все заканчивается также, как и начинается.              Джинкс не смотрит в его сторону, вновь слишком сильно погруженная в себя и свои мучения. Яблоко от яблони недалеко упало. Лопатки вздымаются пиками, а на плечах видны острые бугорки ключиц. Это выглядит совершенно нездорово, хотя только вчера Джинкс, по словам ребят, была полна сил и энергии. Ее физическое и эмоциональное состояние меняется так быстро, что Экко пугается того, как близок ее предел.              Они сидят молча в разных концах небольшого старого дивана. Экко не решается трогать ее первым, боясь, что она закроется опять, разозлится, и, даже хуже — совсем обессилит.              — Я много думала о твоих словах, — только сейчас Экко замечает, куда устремлены глаза Джинкс. Не в пустоту, как обычно, а на белый ободок с заячьими ушами в руках, который она крутит не переставая. — О том, что смерть не должна быть бессмысленной. Иша.              — Джинкс, я не пытался склонить тебя на что-то…              Девушка его совершенно не слышит.              — И ты прав.              Джинкс двигается стремительно, и ее вес оказывается на его теле быстрее, чем Экко может увидеть, но он не сопротивляется, позволяя себе откинуться головой на подлокотник, пока девушка поворачивается к нему спиной, обхватывая одну его руку. Он смотрит на ее макушку удивленно, прожигает, пытаясь добраться до мыслей, но не выходит. Остается только чувствовать, как ее холодные руки обворачиваются вокруг его, как она утыкается носом ему в кожу, глубоко вдыхая, а потом с шумом выдыхая воздух.              Ее тело мелко дрожит, и Экко аккуратно прикрывает ее плечо свободной рукой, пока другая, зажатая ею, в ответ оборачивается вокруг ее талии, прижимает ближе к себе, хотя он все еще не до конца осознает происходящее. Касания осторожные, как прикосновение к крылу бабочки, переборщишь — и больше та не сможет взлететь.              — Мне страшно, — голос на грани, тонкий, задыхающейся. — Стоит мне только получить что-то, как это сразу у меня отнимают. Я не хочу, чтобы это произошло вновь. Мне нравится тихая жизнь здесь. Я бы с радостью осталась жить, занимаясь с тобой всякими хозяйственными штучками.              Она оборачивается вокруг его руки змеей, и, хоть Экко и не видит лица, он знает, что она моргает часто-часто, чтобы смахнуть ненужные слезы. Губы наверняка уже полностью искусаны, а кожа вокруг ногтей разодрана и раздражена.              Он может так много сказать. О том, что все произошедшее — не ее вина, что думать о прошлом уже бессмысленно, что нельзя рассчитывать только на худшее, но есть ли смысл? Джинкс уже умудрилась загнать себя в глубокую яму, и Экко с радостью протянет ей руку, но примет ли она ее? Ей нужно самой понять все и начать помогать себе.              Ему остается только сжимать девушку в своих объятиях, прижиматься щекой к голубой макушке и поглаживать по ледяной коже.              — И все же, я хочу попробовать.              — М?              Джинкс ворочается, переворачиваясь на спину, используя его плечо как подушку. Диван узкий, и они едва помещаются на нем вместе, но Экко держит ее крепко, как всегда не позволяя упасть. Ее руки уложены на голом животе, когда она неуверенно поднимает на него глаза, взгляд такой же, как и утром. Открытый, полный надежды. Джинкс замирает на секунду со странным выражением на лице, когда встречается с его глазами. Рот приоткрыт, но звуков не получается выдавить.              Хмыканье разрезает эту уютную тишину, когда ее рука тянется к лицу Экко. Она обводит указательным пальцем его подбородок и линию губ, кажется, совсем забывая о теме разговора. Экко вслепую тянется к прикосновениям, прикрывая глаза и утыкаясь губами в ее раскрытую ладонь.              — Я хочу присоединиться к вам, — ее признание заставляет его вновь впиться в Джинкс горящим взглядом. Они не отстраняются друг от друга, застревая в той странной позе, требующей продолжения, к которому оба еще не готовы. — Не сейчас, но… думаю скоро. Нужно время, чтобы все осмыслить. Рассчитать все возможные варианты событий и выбрать наиболее подходящие ветви. Время... Оно и правда у них есть? Экко откладывает все решения, смятения и вопросы на потом. Теперь он только улыбается лучезарно, почти мурчит как кот, наевшийся сметаны.              — Что ж, добро пожаловать в наши ряды, поджигательница.              Экко усмехается, беря ее ладонь в свою и вновь прижимаясь к ее коже губами, но теперь уже в явном поцелуе. Закреплением сделки. Обещанием.              Джинкс вновь прикусывает губу, в этот раз не от борьбы со страхами, а едва сдерживая ухмылку, пока она смакует свое новое прозвище.