Притвориться, что это в первый раз

      Дерево мелко сотрясается, и листва кучей падает мимо них вниз. Им обоим не стоит ничего, чтобы запрыгнуть на ховерборды и практически вертикально взлететь к домику. Остальные поджигатели уже тоже тут, но Экко первым спрыгивает на крыльцо дома, залетая в дверь, даже и не задумываясь о том, что увидит.              Клубы дыма тут же заполняют глаза и легкие, вынуждая откашливаться и сильно жмуриться. Экко прикрывает нос красной тканью шарфа, выискивая ее фигуру в этом хаосе.              — Черт, — ее голос доносится до него откуда-то справа, и окна одно за другим распахиваются настежь, забирая с собой и большую часть ядовитого дыма. — Эти провода вообще работают?              Он видит ее, недовольно пинающую разобранный на полу ховерборд, всю в саже и с волосами, приглаженными назад из-за взрывной волны и грязи. Плечи облегченно опускаются, и Экко выходит из комнаты ненадолго, чтобы успокоить замерзших в ожидании поджигателей.              По его возвращении, комната оказывается почти очищенной от смога, хотя темный слой пыли уже успел покрыть все горизонтальные поверхности. О некогда царившем в этих стенах порядке теперь можно только мечтать, но все определенно могло быть и хуже.              — Что ты делаешь? — его руки обессилено указывают на хаос вокруг: почерневшую мебель и стены, два или три разобранных ховерборда и заваленный инструментами стол. Его комната просто превратилась в лабораторию.              — Ох, не паникуй, это легко оттирается, — она только машет на него рукой как на назойливую муху, возвращая всё свое внимание ко все ещё трескавшимся от напряжения проводам.              — Да, а это дерево легко воспламеняется.              Это был буквально ее третий день здесь, а катастрофа уже могла произойти.              Видимо, за то время, что он разбирался со своими демонами, кто-то все же навещал ее, судя по новому чистому черному топу с длинными рукавами и небольшой горке посуды на самом краю стола. Было дикое желание узнать, кто же это был, но Экко подавил и этот порыв, падая на кровать и буквально чувствуя, как сажа покрывает его одежду и голые участки кожи.              — Нужно же что-то использовать для сигнального огня, — буркает она, пододвигая к себе увеличительное стекло и наклоняясь над столом так, что он не может видеть буквально ничего кроме ее напряженный спины и бедер. Глаза сами уводятся в сторону, соблюдая меры… приличия?              — Это было привлечением внимания? Ты же знаешь, дверь открыта и с твоей стороны, ты всегда можешь спуститься, — ее претензии были весьма обоснованными, и внутренний голос прекрасно об этом знал, но мог ли он доверить ей и эту часть своих чувств и сомнений?              — Было бы куда проще, если бы ты поднимался.              Не нужно быть всевидящим или Богом, чтобы уловить невысказанный намек в ее голосе. «Ты сам притащил меня сюда, а потом бросил одну». Джинкс громко выдыхает, одним ударом отодвигая от себя борд и все инструменты, только чтобы, развернувшись, упасть на стул и опереться о стол локтем.              Игра в гляделки продолжается минуту, две. Экко всматривается в острые черты долго, пристальнее обычного, с ужасом понимая, как они знакомы ему. Такая же усталость просачивалась сквозь ее кожу в день, когда она решила покончить с собой, стоя на краю пропасти с заряженной бомбой. Неужели его резкий уход мог так сильно на нее повлиять?              Джинкс сжимается сильнее, так что голова повисает между скрюченными плечами, а под глазами и шеей образуются темные тени, что делает ее фигуру еще тоньше. Комната темнеет вместе с ее настроением, заставляя и Экко усомниться в своих теориях и выводах.              — Ты жалеешь, что привел меня?              Вот она, та самая заноза, не дающая им обоим покоя, которую нужно вытащить, хоть и с риском загноения раны. Джинкс на него не смотрит, закинув руку на согнутое колено и ковыряясь ногтем в тонкой коже уже израненных пальцев.              — Нет, — ответ, честный и лишенный сомнения, вылетает изо рта легко и просто, но Экко знает, что этого мало, чтобы оправдать свое поведение. — Шрам… Он… Я устроил собрание, где было принято решение следить за новенькими и теми, кого мы хотим привести. На случай, если кто-то из них шпион с Билджвотера. Шрам обмолвился, что высока вероятность твоей причастности к той банде. Что ты помогаешь им и решила присоединиться к нам ради слежки.              Слова, сказанные на одном дыхании, дались тяжело, и его ребра широко расширяются, когда он пытается восстановить дыхание. Экко ждал, что встреча взглядами вызовет череду оправданий, злость, требования извиниться или просто уйти, но вмиг посветлевшее лицо Джинкс кажется… веселым.              Проходят доли секунд, когда девушка срывается даже не на смех, а на самый чистый гогот с театральным падением со стула и утиранием слез с глаз.              — Чудесно, — Экко закусывает губу, отворачиваясь от этой развеселой картины, не зная, чем раздосадован больше: ее истеричной реакцией или тем, что сам довел себя до такой паранойи, кажущейся всем вокруг абсолютно глупой. Он моргает часто-часто, пытаясь упомнить, что вызвало в нем такое волнение и страх, но все логичные причины и доводы разума меркли на фоне ее искренней радости. — Джинкс.              Звать ее сейчас абсолютно бесполезно, но раздражение становится слишком сильным.              — Джинкс. Джинкс!              — И это все ещё я! — ее рука первая поднимается с пола, стрелой взмываясь вверх, а за ней волной и все тело. Джинкс продолжает полулежать на полу, рассматривая его исподлобья, еле сдерживая растягивающиеся в ухмылке губы. Он сейчас намного выше, смотрит на нее сверху вниз, но власти или силы над девушкой совсем не ощущает. Джинкс здесь главный кукловод, держащий его тело за тонкие, но прочные нити. — Я, конечно, в курсе, что я ужасный злобный главный злодей, но, черт. Ворье? Правда?              Джинкс медленно встает с пола, поднимая из-под стола треснутый гаечный ключ, расхаживает с ним по комнате, крутя его в руках, и определенно нарочно так плавно двигает бедрами перед его лицом. По-другому Экко просто не может объяснить ее манеру движений, едва ли врожденную.              — Я упала ниже плинтуса, и, даже, буквально, — она прислоняется поясницей к истерзанному краской и царапинами столу, вспоминая свою мнимую гибель. — Но это? Тебе не кажется, это низким даже для меня?              Экко падает на спину, едва не ударяясь макушкой о стену, прижимает ладони к лицу, чуть ли не выдавливая пальцами глазницы. Сдавленный стон, похожий больше на вой быка, чем на человеческие звуки, вырывается из самой груди. Привычное ощущение жестких волос проходящих сквозь пальцы на секунду успокаивает, но лицо явно довольной собой Джинкс, видимое на самой периферии, выбивает его из колеи вновь.              — Я уже ни в чем не уверен.              — И-и-и?              — И?              — Извине…              — Извинения? — Экко вскакивает с кровати, теперь одолеваемый совсем уже другими эмоциями. Она издевается над ним?              — Было бы неплохо, спасибо, — Джинкс жмет плечами и показательно перебирает листы, валяющиеся на столе, полные знакомых зарисовок, словно ее больше не заботит его присутствие здесь.              — Ты семь лет терроризировала нас вместе с Силко, четыре раза пыталась взорвать меня…              — Подожди, четыре?              — Притворялась мертвой полгода, а по возвращении решила взорвать мое дерево, а я должен извиняться за то, что подозревал тебя в связи с преступной бандой? — эмоциональный фонтан брызгал во все стороны, заливая и его и ее, а заодно и всю комнату. Полусобранный хоберворд, все еще лежащий за спиной Джинкс, стал отличным объектом отвлечения. — Нет уж, сейчас я планирую испытать эту штуку.              — Ты даже не знаешь, что я с ним сделала, — Джинкс щетинится, закрывается от него сложенными на груди руками и недовольно надувает губы, стоит ему оттеснить ее в сторону, чтобы в охапку взять свой летательный аппарат.              — Узнаю на практике, — Экко машет ей рукой, направляясь к выходу.              — Удачи, — бросает она ему в спину, пинает ногой очередной мусор на полу, напоминая ему маленького ребенка, которого наказали ни за что.              — А ты идешь со мной, — все ее едва начавшиеся пререкания обрываются одним угрожающим движением его указательного пальца. — Нужно же научить тебя спускаться с этого дерева. Но для начала умойся, напоминаешь какую-то инверсивную… панду.              Лицо Джинкс все это время было покрыто слоем сажи, и только круги вокруг глаз, защищенные очками, оставались идеально белыми. Девушка провела по лицу пальцами, протерев сухую мелкую пыль между подушечками.              — Панда?       

***

      Небольшая расщелина с озером чем-то напоминала каналы под стенами Пилтовера, те же глиняно-песчаные скалы, маленькие пляжи, сухая почва, на которой не растет и травинки. Единственным отличием была чистая вода, не отравленная отходами верхнего города. Она исходила из-под земельных глубин, вытягиваемая далеко уходящими вниз корнями дерева.              Джинкс в тихом неверии подошла к самой ее кромке, ботинки едва не наступили на тихую гладь, только вызвав мелкую рябь на поверхности воды. Она села на корточки, окуная пальцы здоровой руки в холодную воду и проводя ими из стороны в сторону. Никаких разводов химикатов, только чистое ничем не испорченное отражение.              — Это наша питьевая вода, — кивает Экко, вставая за ее спиной и наблюдая, как небольшие волны растворяются ближе к центру озера.              — Это место не перестает удивлять, — и Джинкс ничуть не привирает.              Экко сам не до конца понимает, как эта земля да и вода оказались здесь. Вокруг были все те же высокие железные стены, что и у дерева, но пространство было большим и продольным, напоминающим какую-нибудь картинную галерею, так излюбленную в светских кругах. Изогнутый аркой высокий потолок был изломан прямо по середине, продавленные внутрь металлические края были частично покрыты ржавчиной. Местами с них свисали куски рваной, тонкой и пожелтевшей от времени ткани, наверняка, когда-то прикрывающей крышу. Во всем остальном это место было пустынным.              — Что это вообще могло быть? — Джинкс поднимается выше. Вход, в сравнении с размером этого места больше напоминающий мышиную нору, оказывается в самом начале «коридора», конца которого не видно за аккуратно изгибающимся дугой поворотом.              Это могло быть складной помещение, но что такого здесь можно хранить? И почему нигде нет пола? Только каким-то образом сохранившаяся земля.              — Честно, понятия не имею. Ощущение, что это место было здесь до Зауна и Пилтовера. Сначала я думал, что это части завода, но они настолько разобщенные и несоразмерные, что даже не знаю, — Экко не врал, решив, что хотя бы в этом вопросе ей можно доверять.              Три ховерборда, на которые Джинкс все еще оглядывалась косо, упали на землю рядом друг с дружкой. Экко сам не сильно хотел лезть на незаконченную работу девушки, шурупы которой она дозакручивала по дороге сюда. Борд весил чуть тяжелее остальных двух, и это наводило на мысль, а не устроит ли его подруга какую-нибудь подлянку, чтобы проучить его?              — Так или иначе, неплохое место, чтобы потренироваться, — Экко заводит первый борд одним нажатием ноги, позволяя тому зависнуть между ними в воздухе, тихо гудя.              — Я говорила, что не буду участвовать в твоих спасательных операциях, — что ж, ей определенно не нравятся его изобретения.              — Практически все в убежище умеют ездить на них. Так удобней передвигаться и, ну ты знаешь, это наш символ, — жучки-поджигатели здесь не обитают, что делает это место еще более пустынным, и, несмотря на всю его пользу для них, Экко не сильно любил здесь находиться.              — Такой себе символ, — Джинкс чуть пихает зависший в воздухе аппарат коленкой, чего уже хватает, чтобы его сильно повело в сторону.              — Говорит та, в честь кого люди окрашивали волосы в синий, — борд попадает прямо ему в руку, вновь замирая на месте.              — Я этого даже не хотела! — ее хрипловатый голос чуть срывается на высоких тонах, заставляя Экко сморщить нос и в понимании бессмысленных попыток в чем-либо ее убедить помотать головой.              Вместо того он протягивает ей руку, что редко делают на улицах Зауна и то, только если в другой руке припасен нож. Джинкс знает это, смотрит на его раскрытую ладонь скептически, прежде чем закатить глаза и принять помощь, резво забирается на борд, но неправильно распределяет равновесие и чуть не летит с него. Экко держит ее ладонь и край аппарата крепко, не давая обоим сдвинуться и с места.              Джинкс теперь оказывается выше него на две головы, отчего-то он вновь попадает в детство, когда им было всего по десять и весь их маленький мир был как на ладони.              — Стой ровно, — велит он, постепенно опуская руку, держа ее только кончиками своих пальцев. Ощущение в кожаных перчатках не те, и пока Джинкс корчит рожи, остро реагируя на любое его слово, Экко быстро стягивает их, бросая куда-то под ноги. Отчего-то ощущать ее кожу своей становится для него слишком необходимым, и доводы разума в секунду покидают его мысли.              — Лучше отрегулируй его центр тяжести, — острит в ответ, но указа придерживается, замирая в одной позиции на полусогнутых в коленях ногах.              Экко любопытно, почему ей, самолично построившей ущелье над бездонным обрывом, так некомфортно на вполне управляемом ховерборде, но, как показывает их практика отношений, все вопросы лучше оставить на потом.              Ответа о том, что борд отрегулирован идеально, Джинкс так и не получает. Только чувствует резкое изменение в распределении массы, и понимает, что Экко встал прямо за ней, ещё до того, как его руки ложатся ей на талию и плечо. Они теплые, почти горячие против ее вечно прохладной кожи.              — Левую ногу еще чуть вперед, — голос звучит прямо над ухом, а воздух щекочет короткие пряди на ее висках. Джинкс смотрит вниз, медленно двигая ногу вперед, и видит, как Экко делает тоже самое, ставя ступню прямо под ней. — Не сгибайся так сильно, расслабься. — Его ладонь вдавливается в поясницу, выпрямляя весь позвоночник и раскрывая ее грудную клетку.              Слишком открыто, слишком легко дышать. В их мире мало кто может позволить себе ходить с высоко поднятой головой — нож в глотку или под ребра никто не отменял. Даже Силко и Севика ходили чуть ссутулившись, становясь идеально ровно только когда бросали кому-то вызов. Вот значит, каково это, быть выше всех.              — Управление скоростью происходит в основном задней ногой. Чем сильнее и резче ты давишь, тем быстрее ускорение и сама скорость, — его рука неожиданно ложиться ей на бедро, крепко хватает за выпирающую тазовую кость и с усилием давит вниз. Давление небольшое, но этого хватает, чтобы борд, наконец-то, медленно тронулся вперед.              Они слетают со скалы, медленно выплывают над водой так, что чуть нагнувшись, Джинкс видит их отражение. Зеленые огни двигателя красиво сияют в едва побеспокоенной от порывов ветра глади.              — Передняя нога и вес тела отвечают за направление, — его вторая ладонь точно также ложится на переднюю ногу, ведя ту чуть вправо. Джинкс чувствует, как его грудь прижимается к ее спине, как их кожа соприкасается в оголенных участках и как железные вставки его кожаного комбеза впиваются ей в лопатки. Он давит на ее левое плечо, склоняя их тела вперед, и борд послушно поворачивает вправо.              Они пролетают несколько метров, как он тянет ее за левое плечо на себя, и их медленно ведет влево.              — Если это весь инструктаж, то я требую вернуть мне деньги, — Джинкс усмехается собственной шутке, хоть и знает, как коряво та звучит.              Ей не нужно смотреть на свое отражение, чтобы почувствовать, как смятение застыло на её лице. Она старалась дышать ровно, концентрируясь на воздушных потоках вокруг себя и на движениях Экко, склоняющего её то в одну, то в другую сторону, но новые ощущение были слишком странными и не поддающимися никакому объяснению.              Ее сердце гулко стучало в груди, а во рту все пересохло. Тело то и дело становилось ватным, а взгляд никак не хотел сходить с рук Экко. Ей нравилась, как его темная кожа контрастирует с ее белоснежной, стоит ему положить ладонь на голый участок живота, то, как ее кожа поддавалась его давлению, стоило его пальцам вжаться в нее чуть сильнее.              Плечи Экко были шире её в два раза, и сознание то и дело цеплялось за то, что он полностью закрывает её тело от стоящего в пике солнца, стоит ему чуть наклонить её вперед, чтобы повернуть борд.              Её живот сводило от раздающегося совсем рядом глубокого голоса, и Джинкс пока не могла отнести это чувство ни к приятным, ни к неприятным. Оно просто… было. И ужасно отвлекало. Как и вибрация этого же голоса, проходящая от его тела к ее, отчего девушке хотелось уклониться ещё чуть назад, чтобы встать ближе.              Все эти ощущения, волнами накатывающие на нее, в своем сочетании вызывали какое-то чувство, концентрирующееся прямо внизу живота. Но оно было далеким, слабым, похожим на подземный взрыв, толчок которого ты ощущаешь, но едва ли это вызовет те же эмоции, как если бы бомба взорвалась прямо перед лицом.              — Если говорить про азы, то это все, — Экко спокойно признает недостаток теории в этом вопросе. — Все остальное, по сути, просто интуиция и привычка, которую ты формируешь методом проб и ошибок.              Экко не дано увидеть со спины смятение подруги, ее глубокую складку меж бровей и бегающей по округе взгляд, пока Джинкс постигала собственное тело и реакции, до этого момента скрытые от нее и которым ей до сих пор не удалось найти внятного объяснения. Она простыла? Особый вид панической атаки?              — Теперь твой черед пробовать самой.              — Что?              Экко ведет их обратно к земле быстрее, чем Джинкс успевает сделать выводы и приготовиться к самостоятельному полету. Она не боится высоты уже давно, как, в общем-то, боли или смерти. И все же глубинный страх, связанный с чем-то куда более серьезным, чем просто животный инстинкт выживания, не дает ей покоя.              Они зависают над землей в той же позиции, из которой и начали. Экко нужны доли секунды, чтобы спрыгнуть с борда и забраться на свой собственный. Экспериментальный аппарат остается на земле ожидать своей очереди.              Джинкс без парня теряет былую уверенность в воздухе, замирая в одной позе и, о ужас, ожидая его наставлений, чего не делала никогда раньше даже с сестрой. Мысль о том, что с уходом Экко она лишилась чего-то еще, остается где-то на задворках.              Ее глаза закатываются уже автоматически, стоит парню резво подняться в воздух, нарезать несколько стремительных кругов с мертвой петлей и в доли секунды вернуться к ней, пока девушке оставалось ждать его. Соблазн научиться побыстрее и как-нибудь уделать его в его собственной стихии растет в геометрической прогрессии.              Ей приходится дать толчок весом всего тела, когда замершие на месте ноги отказались двигаться, но ей было не в первой ломать себя для достижения цели. Джинкс не ждет, когда Экко доберется до нее, чтобы полностью сконцентрироваться на ее безопасности. Вместо этого она, как и учили, жмет задней ногой на край борда, чувствуя, как тот плавно, но стремительно набирает скорость.              «Метод проб и ошибок», не так ли?              Все идет довольно неплохо, ветер бьет в лицо, а ее фигуру чуть шатает из стороны в сторону от встречных порывов ветра, но огромная железная стена, которую ей каким-то образом удалось не заметить и которая слишком быстро приближается к ней, портит весь настрой.              — Чёрт, чёрт, чёрт, — Джинкс в последние секунды вспоминает, что для его управления нужно ещё и поворачивать, и давит ногой влево и сама чуть разворачивается, но центр тяжести смещается слишком сильно, отчего поворот превращается в прямое пике.              Во внутренностях появляется странное ощущение легкости, но, к сожалению, оно связано только с тем, что Джинкс начинает сносить с борда от скорости. Интуиция, про которую не так давно говорил «наставник», дает о себе знать, когда ее мышцы сокращаются сами по себе, и она садится на корточки, практически полностью заваливаясь на заднюю ногу и вытягивая переднюю. Давит всем весом, одновременно ускоряясь еще больше и поднимая нос борда вверх.              Джинкс несется стрелой, едва не задавая землю, поднимая облако песка, режущего ее по щекам и плечам, и резко взлетает вверх.              — Твою ма-а-ать! — ее голос срывается на децибелы, едва ли понятные даже летучим мышам. Из горла рвется смех, а на глазах наворачиваются от ветра слезы. Адреналин кипит в венах и заставляет кровь бурлить, пока сердце пытается совладать с таким количеством перепадов давления.              Мысль о том, что Экко не научил ее тормозить или замедляться, сейчас даже и не пугает. Делать повороты, мертвые петли, виражи ей уже не составляло никакого труда, научившись этому, пока избегала столкновений со всеми возможными поверхностями.              Нижняя губа уже болела, искусанная девушкой, пока та окуналась в драйв и долгожданное ощущение свободы. От ухмылки болели щеки, как и все мышцы от перенапряжения. Полгода более-менее спокойной жизни давали о себе знать.              Несмотря на скорость и низкие навыки, Джинкс не было страшно. Не тогда, когда Экко тенью, хотя, если быть точнее, зеленым светом преследовал её, оставаясь силуэтом на краю бросаемых в его сторону взглядов. Он был рядом, подстраховывая, но не останавливая её от собственных исследований, хоть, наверняка, и сложно было уследить за траекторией её полета.              Джинкс вела борд вдоль длинного коридора, выровняв его направление и скорость, что позволило Экко наконец-то встать рядом с ней. Ее сердце забилось еще быстрее при виде него, что едва ли казалось возможным. Горделивая ухмылка чуть дрогнула от этого странного ощущения.              Лицо Экко светилось от восторга и страха, и он никак не мог унять пораженную ухмылку с толикой неверия в сведенных к верху бровях.              — Что ты творишь? — ему приходится прикладывать ладонь ко рту, чтобы хоть как-то перекричать бьющий по ушам ветер.              — Расширяю границы реальности, — смеясь, кричит в ответ Джинкс, перебегая то и дело взглядом от него к стремительно приближающейся очередной стене. — Тормозить не научишь?              — Не на такой скорости. Придётся прыгать! — Экко подлетает к ней так близко, как это возможно, учитывая ее чуть расшатанный стиль полета. Джинкс задумчиво поджимает брови, смотря вниз, прямо и на него.              — Может лучше ты ко мне? — короткие, не заплетённые ни во что пряди мешают, то и дело закрывая ей весь обзор. Экко закатывает глаза, продолжая ухмыляться, отлетая от нее обратно и беря чуть большую высоту.              — Раз ты приглашаешь... Готовься!              В воздухе Экко ощущал себя не менее уверенно, чем на земле. Двигался плавно и четко, каждый раз пробуя что-то новое, выходящее за грань человеческих способностей, и сложно объяснимое законами физики, а потом торопился научить этому и остальных. По крайней мере тех, кто решался. Джинкс определенно станет одной из них.              Ему ничего не стоит подпрыгнуть с борта, одновременно схватив его рукой, прикрепляя к зажиму на спине, и приготовиться к приземлению аккурат перед Джинкс, прямо лицом к лицу.              Экко двигался изящно в воздухе, напоминая этим какого-то хищного зверя. Пантера. Да, определенно пантера. Будь у Джинкс больше времени, она бы загляделась на стройные линии его тела и резкость движений, но парень уже был рядом с ней, а какая-либо твердая поверхность ушла из-под ее ног из-за давления его веса. Но успеть прочувствовать падение ей не удалось. Его крепкая рука плотно обвилась вокруг ее бедер, чуть приподнимая вверх и перекладывая вес на бедро.              Тонкие руки Джинкс змеями обвились вокруг его шеи, цепляясь и полностью отдаваясь в неожиданном для нее самой доверии. Экко что-то сделал с ногами, резко придав хоберворду вертикальное положение, после чего опустил его как брошенную на пол деревянную доску, тормозя их на месте без лишних усилий.              — Всё ещё позёр, — Джинкс упрямо игнорирует факт того, что парень держит всё её тело одной рукой, даже не напрягаясь. Как и то, что их лица в который раз отделяют доли сантиметров. В животе слегка щекотно, но никак не удается физически унять этот зуд, что ужасно раздражает. Взгляд карих глаз бегает по ее лицу, то и дело задерживаясь на губах, пока Экко первый не отворачивается от нее, уводя борд в сторону и возвращая их обратно к знакомой скале.              Джинкс задумчиво рассматривает его профиль, пытаясь понять, какие мысли скрывает его взгляд, который она замечает на себе уже не первый раз.              — Думаю, на сегодня хватит тренировок, — усмешка появляется на его пухлых губах как-то мученически, что никак не соотносится с развеселым настроением, с которым он летал с ней минуты назад.              — Как знаешь, — Джинкс вытягивается, тянет руки к небу, чувствуя, как последние остатки напряжения покидают ее мышцы, и не замечает приподнявшийся край топа, оголивший большую часть ее живота и нижний ряд ребер. Ее живот тонкий, подтянутый благодаря чему и без того широкие бедра кажутся еще больше и округлее.               Удивительно, что она и не ощущает взгляда Экко, лазером прожигающего в ней дыры и то и дело задерживающегося на новых линиях татуировок, которые до этого ему было не дано видеть.              Парень замер в забавной позе, стоя на четвереньках с занесенной над экспериментальным бордом рукой. Щеночек перед своей хозяйкой в самом прямом смысле. Пот выступает на его лбу и шее уже явно не от палящего сверху солнца, постепенно скрывающегося за краями расщелины. Его голова камнем падает вниз, а глаза зажмуривается так сильно, что перед ними расплываются цветастые круги. Пытается он выкинуть эту картину из памяти или запечатлеть там навсегда, не знает сам Экко.              — Так… что ты с ним сделала?              Глупо продолжать вот так вот молчать, ожидая чего-то друг от друга.              Внешне нововведений мало, но зоркий глаз парня замечает, что доска стала шире, а круглые зазоры, куда крепятся лопасти, чуть больше. Он пальцем поддевает одну из них, давит, с удивлением понимая, что она немного прокручивается вокруг своей оси.              — Ничего особенного, — Джинкс падает рядом с ним, прислоняясь спиной к бледно-желтому высокому камню и поджимая к себе ноги в позе лотоса. — Полагаю, теперь вы летаете не только в глубинах Зауна, где воздух…              — Плотнее, — перебивает ее Экко и прикрывает глаза, выдыхая. Эта тема вывела его воспоминания на Хеймердингера, его друга, так быстро и неожиданного ушедшего и так просто и несправедливо забытого. Ему удалось оплакать его как следует намного позже положенного времени, но церемония была красивой... Еще один вдох, и фрагменты из прошлого вновь возвращаются на дно воспоминаний.              — Да, в других местах они менее маневренны. Поэтому добавила небольшой механизм, чтобы проще было перестраиваться, — ее пальцы тянутся к небольшой выпуклости, которую Экко приметил, но не обратил внимание. Она чуть прокручивает глубоко прикрепленный к основанию цилиндр, и все лопасти в унисон начинают медленно вращаться. — Я считала градус поворота, подходящий для Пилтовера. Полеты над водой стоит еще скорректировать. Думала еще добавить функцию смены лопастей, но пока не ус…              — Это идеально. Просто поразительно, — Экко словно маленький ребенок, получивший долгожданную игрушку, игрался с механизмом, наблюдая за сменой направления крыльев. Возможно, это не был верх инженерной изобретательности, но сам факт того, что Джинкс задумалась над этим, придала значение, приводит его в дикий восторг. — Спасибо тебе за это.              Скорее всего, он выглядит сейчас совершенно глупо с «тем самым взглядом», которым Джинкс запрещает ему смотреть на себя. Но Экко в эту секунду не способен сдержать тепла и нежности, которые эта невероятная девушка вызывает в нем. Она не самый добрый, самоотверженный или гениальный человек на земле. В ней много демонов, тьмы и жестокости, временами пугающих его до жути и вызывающих желание вытрясти из нее всю эту грязь, взращённую нежными руками Силко и нижним Зауном. И в то же время, она такая особенная, невероятная, что он и сам не может объяснить своей безусловной привязанности.              Джинкс фыркает, опуская глаза, уже привычно пряча лицо за чёлкой. Ее мягкая улыбка постепенно превращается в холодную усмешку, полную разочарования и отвращения. К нему? К себе?              — Неплохо для шпионки, а?              Несмотря на нападки, Экко не обижается. Только грустно хмыкает, понимая, что сам в этом виноват. Он не оставляет подозрений так быстро, и будет внимательно наблюдать за ней также, как и за всеми новенькими. Но полное ограждение больше не ответ. Не в их ситуации.              — Мне не стоило бросать тебя, прости. Просто… — Экко зажимает пальцами переносицу, борясь с собственным правильно-неправильно, хотя все границы уже давно размыты. Он облизывает пересохшие губы, бросает на Джинкс быстрый взгляд, пока она внимательно смотрит на него, щурясь от подозрений и готовясь к жестокой правде. — Я не смогу сражаться, если ты окажешься за них. Поэтому так резко отреагировал на одну только возможность, что ты с ними.              Тело содрогается от смешков, больше истеричных чем вызванных хорошим настроением. Собственные слова, прозвучавшие вслух, кажутся дикими. Тело сдувается словно воздушный шарик, а в голове образуется вакуум.              — Если мы вновь окажемся по разные стороны, я скорее позволю тебе убить себя, нежели снова подниму на тебя руку.              Сложно сосчитать, сколько раз ему снилась та роковая ночь на мосту. Ночь, когда он бил по лицу Джинкс, готовый наконец положить всему конец, думая, что Паудер мертва. И если бы тогда он не поймал бы ее взгляд, не увидел ее грустную улыбку, полную слов сожаления о том, где они в итоге оказались, Экко бы так и не понял, что Паудер никогда и не исчезла. Что Джинкс и Паудер всегда были одним человеком, так отчаянно желающим себя защитить, что убедил всех вокруг в существовании новой версии себя.              Экко слышит ее смешок, фырканье, когда Джинкс в неверии мотает головой, словно он сказал самую большую глупость на свете. Ее улыбка снисходительная, с готовностью объяснить маленькому несуразному ребенку, как устроен этот мир. Но стоит ей повернуться к нему, увидеть что-то в лице… честность? отчаяние? усталость?, как уголки губ медленно опускается, а глаза округляются от осознания.              Экко был абсолютно серьезен.              — О, — больше они не смотрят друг на друга, когда правда оказывается острым раскаленным ножом и разделяет их на две половинки.              Мир вокруг продолжает течь, тихий и размеренный в этом забытом всеми месте. В такие тяжелые, давящие моменты Экко особенно сильно любил погружаться в воспоминания о мире, лишенном такой ответственности. Где взрослые делали взрослые дела, а они, еще вчерашние дети, могли немного поиграть со своими жизнями. Сейчас же уйти в себя ощущалось предательством, поэтому он продолжал вслушиваться в тишину, ища в ней ответы.              — Экко, — мурашки всегда пробегали по его телу, стоило ей произнести его имя, но сейчас ее тихий тон и мягкий тембр и вовсе остановили сердце. Парень повернулся к ней резко, с распахнутыми глазами. Кажется, он впервые видел эту девушку.              Джинкс сидела рядом с ним смущенно, опираясь руками о скрещенные ноги и чуть наклоняясь вперед, ища его взгляда. Неуверенность закралась в каждую ее черту: в морщинки от прищуренных глаз, в чуть подрагивающие ресницы и закусанную нижнюю губу. Ее рот то чуть приоткрывался, то захлопывался в разочарованным выдохом, пока подходящие слова вставали на свое месте.              Что он говорил раньше о нежности? То был мимолетный порыв, а сейчас ощущается целое цунами, пока Экко едва сдерживает себя, чтобы не сгрести девушку в охапку и никогда не опускать её от себя.              — Я не с ними. Я не знаю, как это доказать, но я не хочу вновь терять… — тебя, — … все это. Я не хочу вновь... все испортить.              Такое маленькое признание отнимает у Джинкс все силы, отчего она заваливается в бок, кладя голову на плечо Экко. Ее растрепанные после полета пряди щекочут ему щеку и шею, но он ни за что не отстранится. Не сейчас.              Это ли имел ввиду Шрам, говоря, что ему не стоит бросаться в омут с головой? Что ж, хоть совет и своевременный, но он ни черта не сработал. Не тогда, когда Джинкс открылась ему, показав ту сторону, что была под семью печатями столько лет. Не тогда, когда он чувствует ее тепло, ее бьющееся сердце под руками, когда слышит голос и когда у него появилась возможность видеть ее каждый день и вместе менять этот мир к лучшему.              Возможно, Джинкс станет его проклятьем, и даже зная это, Экко с удовольствием бросится к ней в объятия.