Притвориться, что это в первый раз

Привыкнуть к жизни с Джинкс сложно, если не сказать даже, что невозможно. У нее полностью отсутствует какое-либо понятие режима. Она спит тогда, когда резко захочет, и где захочет. Включает на всю громкость музыку и дико танцует, когда время для этого совсем неподходящее. Работает тогда, когда ее мозг уже должен был умереть от перенагрузки. Пол и стены пола каждый раз опасно трясутся от вибраций очередной басовитой песни или от неожиданно прозвучавшего в подвале взрыва. Даже подушки и одеяло не могут защитить его чувствительный сон от безумия их владелицы. В первые два пробуждения Экко думает, что она отыгрывается на нем за что-то. Только после весьма ядовитого диалога он понял, что дело не в нем. Джинкс просто была Джинкс, полной хаоса и сумбура. Следующие три раза Экко пытается спуститься к ней и помочь с работой, но стоит ему только предложить руку помощи, как в его сторону летит без объяснений не мыслимое количество весьма острых предметов. Возможно, она и правда на него за что-то злится. И вот, вторая ночь без сна. Он сидит на полу, чувствуя каждый мышцей проходящую по камню дрожь, все прокручивая и прокручивая в голове тот вечер и момент, когда что-то пошло не так. Но все было так! Экко не сказал и не сделал ничего, что хотя бы каплю могло ее задеть. И все же он ее обидел. Не так он себе представлял их последние совместные дни, если вообще мог их представить. Время утекало слишком быстро, а подходящих слов не находилось. Музыка продолжала буйствовать, когда Джинкс появилась в проходе и прошла мимо него, совершенно не замечая, полностью унесенная в свои мысли. Экко наблюдал за ней теперь в открытую, позволяя себе запечатлеть каждую черточку ее тела. Ее одежда не сильно переменилась с последней их встречи, только добавилась небольшая накидка-полуфутболка на плечах, уже успевшая изрядно истрепаться. Едва ли можно было солгать, сказав, что ему нравился этот вид. Вся она. И так с самого детства, хотя едва ли одиннадцатилетка мог понять весьма недетскую симпатию, уже начавшую в нем созревать. Ее лицо было полностью спокойно, без эмоций, по крайней мере до тех пор, пока она не заметила его, сидящего на полу и смотрящего на нее. Напряжение повисло между ними стоило взглядам пересечься. Джинкс сразу же отвернулась, стараясь скрыть за отросшей прядью волос промелькнувшую на лице темную тень. Экко сидел смиренно, ожидая любой ее реакции на него. — Как дела? — голос звучит приглушенно на фоне сменившихся басов. Странно спрашивать об этом человека, с которым безвылазно сидишь в одном здании, но что поделать, если этот самый человек часами избегает тебя, огрызаясь и прибавляя музыку, стоит только твоему голосу прозвучать где-то поблизости. Джинкс не отвечает, только резко дергает плечами, колени начинают мелко дрожать. Экко хмурится задумчиво. Ощущение, что ее пробивает лихорадка, но как такое возможно, если секунду назад все было нормально. По странному нормально. Ее эмоции скрыты от него, и усталость от этих вечных догонялок и загадок накатывает разом, вынуждая его сделать то, о чем он в трезвом уме пожалел бы. Экко встает, резко и быстро, пугает ее этим, заставляя обернуться и в искреннем ужасе сделать шаг назад. Джинкс мечется на одном месте, то делая шаг к нему, но тут же отступая назад, отворачивается от него, позволяя вновь и вновь разглядеть острые пики лопаток и широкие бедра. Поворачивается вновь, порываясь что-то сказать, но тут же закрывает рот с громким щелчком. Она напоминает маленького мышонка, загнанного в угол голодным котом, мечущегося в панике и страхе за свою жизнь. Проходит едва ли больше десяти минут, но чувств обоими было пережито на десять лет вперед. Да вот только что это были за чувства и мысли никто из них не догадывается. Джинкс срывается с места быстрее, чем он может ожидать, оставляя за собой только резкий порыв ветра и розоватую тень мерцания. Экко стоит на месте десять секунд, минуту, пять, даже не слышит, а чувствует под ногами, что музыка заиграла громче, значит, Джинкс вновь в лаборатории. Да только что делать с этим знанием непонятно. Оставить ее в покое? Дать пройти тому, что он сам еще не может никак назвать? Или рискнуть и спуститься к ней? Первый вариант кажется проще, разумнее и безопаснее. Да только сможет ли он себя простить за это? Не будет мучиться мыслями «Что если…»? Если бы пошел, попытался бы, помог? Экко трет макушку, хмурится и сам уже нервно мнется на месте. Два дня — все, что у них осталось. — Я пожалею об этом, — бурчит он, прежде чем зайти в тот же темный коридор, где исчезла девушка. Лестница кажется темнее обычного, словно фонарей стало меньше, хотя осколков нигде не видно. Музыка гремит, бьет по барабанным перепонкам, заставляя жмуриться, и Экко не понимает, как можно находиться так близко к этим звукам. — Джинкс? — зовет он, не доходя до дверей «лаборатории», хоть и понимает, что сами Боги, будь они не ладны, его здесь не услышат. Экко едва ли готов увидеть происходящее внутри небольшого помещения. Он готов к беспорядку, истерике или полной апатии, но никак не к полнейшему хаосу с примесью отчаянья и безумия. Все перевернуто верх дном, столы, шкафы лежат полуразбитые на полу, полном помятых и разорванных листов и записей, рисунков. Изображения на них, некогда веселые и такие детско-наивные, исцарапаны и изуродованы, и он надеется, что это красная краска, а не нечто похуже. Граммофон уже трясется от собою же издаваемых звуков, мелко подпрыгивая на столике, единственно устоявшей в этой комнате вещи. Джинкс не видно первые секунды, и у Экко сжимается сердце, когда он представляет худшее. Заходить в комнату страшно, уходить — еще страшнее. Но все его кошмары рассеиваются, стоит из неоткуда взявшемуся стулу перелететь через всю комнату и вдребезги разбиться о стенку. Джинкс появляется следом за ним все с теми же дерганными движениями и потерянным взглядом. — Заткнись, заткнись, заткнись! — ее руки хватаются за волосы, тянут их так сильно, что скоро снимется скальп. Очевидно, это не помогает. Маленькие кулачки бьют по голове, сильно и бесконтрольно. Тело сгибается пополам, колени подкашиваются, и только чудо бережет ее от полного падения. Экко больно видеть это. Больно стоять вот так, смотреть и не знать, как помочь. На глаза сами собой наворачиваются слезы, а в горле встает ком. — Дж-Джинкс! — он ступает вперед, аккуратно, но едва ли сейчас видим или слышим для нее. — Джинкс! Силы голоса не хватает, чтобы перекричать весь окружающий их шум. — Уходите, уходите все! — зато ее он слышит прекрасно, и каждая натянутая как струна нотка ее голоса бьет по его телу хуже того тока. — Джинкс! — Хватит, хватит, хватит! — слезы градом текут по ее лицу, пока она мечется по комнате из угла в угол, видя перед глазами то, что ему даже не дано понять. Врожденное желание защищать опасной волной поднимается в душе. Мальчик-спаситель? Ну и пускай. Экко с наслаждением и одновременно с раздражением срывает иглу с диска. Вакуум мгновенное накрывает их, в ушах звенит от неожиданной тишины. — Нет! — Джинкс реагирует быстрее его, хватая рукой широкий гаечный ключ и бросая в его сторону, определенно целясь ему в ладонь, но попадая только в несчастный граммофон, который тут же с грохотом падает со стола и разбивается в щепки. Первое мгновение они вместе удивленно смотрят на останки музыкального инструмента. Время словно останавливается, заставляя и их замереть на месте. Но проходит только секунда, как все вновь стремительно летит. — Ты! — Джинкс оказывается рядом с ним быстрее, чем Экко вообще мог ожидать. Точнее над ним, когда ей ничего не стоит сбить его неготовую к удару фигуру. Она усаживается ему на живот, крепко зажимая ногами бедра. Бьет кулаками, ладонями по лицу, рукам, голове и по груди. Везде, куда дотягивается. Удары неточные, слабые, едва ли способные ему навредить, но Экко все же прикрывает лицо, ожидая когда она выдохнется. — Это все ты! Ты виноват! Зачем ты вернулся? Зачем? Истерика бьет через край, выжимая последние остатки ее сил. Дыхание тяжелое, хриплое, а слезы уже полностью заволокли глаза, не давая ей и шанса увидеть его перед собой. Экко хватает одного толчка, чтобы перевернуть их и оказаться сверху, крепко прижав ее кисти к ледяному полу, а бедрами зажав нижнюю часть тела. Джинкс не любит давление, не любит находиться в ловушке, и от этого ее накрывает еще больше. Она бесконтрольно метается по полу, тряся ногами и головой, стараясь вырвать кисти из его ладоней, но проигрывает в этой битве. — Джинкс! — Экко пытается воззвать в ней, выдернуть сознание из этого помутнения, но все тщетно. Он не знает, что делать, совершенно. Заун полон больных людей, как физически, так и морально. Но ему никогда не приходилось сталкиваться с чем-то подобным так близко, а главное одному. У Паудер были истерики в детстве, когда кошмары были слишком сильными, или насмешки ребят заходили слишком далеко. Первое, что он делал, если оказывался рядом — это звал Вай. Фигура сестры была единственным, что могло помочь маленькой Паудер прийти в себя, но теперь здесь был только он. — Паудер… — как обычно, Джинкс замирает при звуке этого имени, смотрит на него распахнутыми глазами в ужасе и чистой ненависти. Экко тяжело сглатывает, не зная, что только что сделал. — Не смей! Не смей звать её! Паудер ушла, понятно?! Джинкс рвется с новой силой, пинается, почти рычит. Короткие пряди липнут к щекам и шее, мокрым от слез и пота. Экко сдаваться не намерен. — Ты и есть Паудер! Слышишь? Джинкс, Паудер, символ Зауна, сестра Вай и Иши, дочь Вандера, подруга Клаггора и Майло, это все ты! — Экко зажмуривает глаза, уже неспособный смотреть на нее и ее мучения, а попытки вырваться из кошмара наяву, которыми она только разрушает себя ещё больше. — Хватит, хватит, — Джинкс воет, и каждая ее мышца напрягается, пока эмоции накатывают целыми цунами. — Я так больше не могу! Хватит говорить со мной так, хватит смотреть на меня так! — Как так?! — Экко уже сам кричал, неспособный сдержать всех этих сильных эмоций. — Словно я чего-то стою… Словно я могу все исправить. Я не могу! Я только все уничтожаю! Я — Джинкс! Ее рыдания, крики, попытки выбраться и ударить его продолжались еще более часа. Экко молчал, только слушал все, что накопилось в ней, хотя речь и была полностью бессвязная, с просьбами все прекратить, простить ее, уйти. Едва ли она говорила в этот момент с ним, скорее с кем-то из прошлого, кого она ранила или даже убила. Имен в ее словах не было, но не сложно догадаться о том, кто мог фигурировать в ее истории. Розовые линии от слез, все еще также полных мерцания, испещряли все ее лицо, напоминая ему жуткие шрамы и только сильнее пугая его. Хотелось стереть эти следы с ее лица, что он и сделал, надеясь, что шанс свободы не будет ею замечен. Так и случилось. Джинкс так была изнурена горем и виной, что продолжала теперь послушно лежать под ним, напоминая этим бабочку, которую какой-нибудь коллекционер за крылья пригвоздил к стене. Крики прекратились, как и любые слова. Осталось только дрожащее напуганное существо, которое ему кое-как удалось поставить на ноги и провести наверх. Серые пустые стены едва ли могли помочь ей прийти в себя. — Побудь здесь пока, хорошо? — Экко не дожидался ответа, усаживая ее на мягкие подушки и сразу же исчезая за углом на пути в ванную. Несколько секунд для самого себя были необходимы. Глубокие вдохи и выдохи эхом отражались от керамических стен, пока найденная в шкафах тряпка темнела от падающей на нее ледяной воды. Экко много раз видел людей в похожем состоянии, когда те приходили в убежище, потеряв близких от рук миротворцев или химбаронов, или же брошенных ими на произвол судьбы. Но даже спустя десятки и сотни таких случаев, Экко был потерян. Особенно, когда дело касалось кого-то настолько близкого. Особенно ее. Не стоит забывать, как опасна была Джинкс и на сколько может быть непредсказуема ее реакция на кого-либо вокруг. В таком состоянии она себя определенно не контролировала, легко путая своего врага и друга. Экко встряхнул головой, отбрасывая ненужные воспоминания из прошлого, которые сейчас едва ли могли помочь делу. Вода каплями опадала на пол с тряпки, оставляя за ним следы, напоминающие уставшему сознанию капли крови. Да уж, присутствие Джинкс в его жизни давало свои плоды. — Это я, — известил он на всякий случай, видя, как вздрогнули ее плечи при звуке его шагов. Джинкс не обернулась, только дернула головой, что он принял за кивок. Слез больше не было, как и нервозных движений или бормотания себе под нос с людьми, которых рядом не было. Джинкс выглядела… пустой. Сдутой как шарик. Взгляд был лишен полностью всех эмоций, и огонек, едва тлеющий в глубине ее глаз, потух. Можно было ли считать хорошим знаком? Время покажет. Экко улыбнулся ей, скорее вымученно чем радостно. Жесткая ткань скользила по ее коже, смывая остатки потекшей косметики и тех самых полосок-шрамов, что не могло не принести ему облегчения. Его движения были аккуратны, полны невысказанной нежности, которую Джинкс едва ли оценит или даже заметит. — Я не отрекаюсь от своих слов, — в какой-то момент ее взгляд проясняется, в привычном раздражении проходясь по его лицу. — Я не символ, не лидер и не хороший человек, которого вы все пытаетесь разглядеть. Вай, Иша, ты. Вы все сами себя обманываете, думая, что во мне есть что-то лучшее. Было так много мыслей и слов, которыми Экко хотел поделиться. Буквально прокричать ей в лицо, чтобы увидела весь мир и саму себя его глазами, но было опасно делать это сейчас, когда ее эмоциональное состояние только стало приходить в норму. Его взгляд упал на ее руки, дрожащие пальцы, снимающие уже не один слой кожи вокруг ногтей. Только-только засохшая корочка крови лопалась, позволяя новым каплям вытекать, окрашивая ее пальцы в красный. Экко судорожно вздыхает, беря ее ладонь в свою резче, чем нужно. Протирает каждый палец, буквально сглатывая готовый вырваться из горла ком эмоций. — Ты никогда не думала… — теперь слова нужно подбирать как можно аккуратнее. Второго шанса больше не будет, — что взгляд со стороны яснее? Что, возможно, если так много людей верит в тебя, то что-то хорошее и правда есть? — Что-то хорошее, да? — Джинкс шипит, пытаясь вырвать свою руку из его, но пальцы сжаты слишком крепко. — Ты видел что-то хорошее во мне, когда я убивала твоих друзей прямо у тебя на глазах, а? Или когда создавала оружие, чтобы подорвать вас как мух? Или когда прямо в глотку вливала мерцание беднякам для экспериментов? — Ты изменилась, — Экко не хочет вспоминать, как и не хочет переживать вновь и вновь всю ту злобу, что наполняла его в моменты абсолютного бессилия и ненависти к ней. К той, кого он ожидал видеть рядом с собой с детства и до самой смерти. — Кто сказал? Вай? Живущая в своих иллюзиях о счастливом воссоединении семьи, Пилтовера и Зауна? Сколько лет она провела под землей? Семь? Да, прекрасное место, чтобы узнать о взрослении сестры, — голос полнится ядом, а дыхание сбивается в очередной раз. Жуткий оскал не сползает с лица, а узкие зрачки походят на острые иглы. — Мне никто ничего не должен говорить. Я видел все сам, — Экко берет ее вторую руку, полностью игнорируя ее попытки вырваться и убраться от него подальше. Или от правды, которую Джинкс не готова услышать. — У той… Паудер была другая жизнь, — Джинкс знает все о его путешествии, о другой вселенной, хоть и до сих пор не верит в нее до конца. — Она не делала ничего из того, что делала я. — Возможно, — голубые глаза всплывают перед ним вместо неоново-розовых, но он гонит их прочь. — Но это не значит, что и твоя жизнь не может поменяться. Джинкс, я видел твои изобретения, твои идеи. Это может поменять все! — Ты хоть иногда меняешь пластинку? — Джинкс сжимается, закрывается, находясь на пределе своего самоконтроля. Экко прикрывает глаза, представляя перед глазами часы и позволяя равномерному движению секундной стрелки успокоить себя. Он отступает, но не сдается. — Мы можем поменять все, если ты дашь нам шанс. Наступившая тишина ощущается странно после стольких часов безостановочной музыки и жужжащих в голове мыслей. Его пальцы в последний раз сжимают ее, готовые опустить, как он вдруг чувствует ее острую хватку на своей руке. Экко в удивлении смотрит вниз. Воздух рывком выходит из груди стоит ему столкнуться с сияющими глазами, наполненными слезами и чувством, которое он больше не ожидал в ней увидеть. Надежда. — Мы? — шепот едва слышимый, слово угадывается больше по движению губ нежели от звука ее голоса. Уголок губ дергается в неловкой улыбке. Его взгляд чистый и открытый, и он и не думает скрывать от нее ни единой эмоции, даже самой опасной для него в нынешнем положении. Пальцы Экко переплетаются с ее, осторожно и мягко, не давят, позволяя ей отступить в любой момент, но Джинкс не уходит. Ждет с замиранием сердца и не моргает. — Мы. Ее обескровленные губы дрожат, расползаясь в той самой неуверенной улыбке, которую Экко помнит с детства. Улыбке, которая появлялась на белом личике Паудер, стоило кому похвалить ее изобретения, заприметить рисунки вдоль стен или новый вариант прически. Его взгляд задерживается на ее губах слишком долго и слишком пристально, что смущает обоих, заставляя нервно отвернуться. — Пора спать, — Экко говорит это первым, тут же падая на подушки рядом и не думая о душе или смене одежды. Все еще успеется завтра. У них еще есть немного времени. Один день. Только день. Кто же знал, что крепкий сон окажется лишь мечтой. Приступы повторяются несколько раз за ночь, каждый раз пугая Экко пустым местом рядом и стонами девушки из соседнего помещения. Его движения стремительны и едва ли обдуманны. Ни одно слово не произносится за это часы. А есть ли смысл? Говорить, что все будет хорошо, прекрасно зная, что это самая великая ложь на планете? Темные полосы остаются на коже его рук от ее ногтей после каждого подъема, но Экко и не думает ругать Джинкс за это, как и не стоит ругать напуганное животное за то, что оно нападает, чтобы защититься. Речь Джинкс не меняется из раза в раз, полная все той же мольбы о прощении и обещании все исправить. В третий раз, стоит только Джинкс пошевелиться рядом, пробуждаясь от очередного кошмара, Экко переворачивается на ее сторону, крепко прижимаясь сзади и обхватывая ее ладони, прижимая те к ее груди. Ноги обхватывают колени, не давая и шанса двинуться. Экко обвивает ее в плотный кокон из своих конечностей, на этот раз решая не давать и возможности кошмарам из прошлого настигнуть ее. Девушка вертится змеей в его руках, шипит и когтями впивается в пальцы, но выбраться так и не получается. Минуты метаний сменяются тишиной. Джинкс засыпает в мгновение, пока Экко еще не долго пребывает в сознании, удостоверяясь, что девушка не притворяется. Наступившее утро кажется злой шуткой. Ощущение, что он даже и не спал, хотя неприятное покалывание в глазах, словно песка насыпали, говорит об обратном. Экко жмурится, в носу щекочет, и ему по странному тепло. Стоит проморгаться, как голубой заполняет весь его мир. Он лежит, уткнувшись носом прямо ей в макушку, вдыхая запах пороха и машинного масла. Сердце заводится как мотор, только он понимает их положение. Ночью все казалось не таким… интимным. Ночью было проще. Его рука, лежащая под ее головой, не ощущается вовсе, а тело ломает от неудобности положения. Экко чуть сжимает ладони, проверяя и осознавая, что все такой же крепкой хваткой держит ее запястья. Ему ничего не стоит обхватить их полностью, такие были у нее тонкие руки. Язык облизывает губы, пока идеи в панике проносятся в голове. Притвориться спящим и надеяться, что она сама уйдет? Зевнуть, отодвинуться и сделать вид, что ничего не было? Одна идея выходит глупее другой. — Это у тебя пушка в штанах или ты так рад меня видеть? — избитая шутка срывается с ее губ, заставляя Экко в ужасе замереть на месте. Ее голос после сна звучит еще более хрипло, чем обычно, и его голова сама заполняет отдельную полку этим воспоминанием. — Ты не спишь, — Экко резко выдыхает, прикрывает глаза то ли от облегчения, то ли досады. — И все еще здесь. — Попробуй тут уйти, — Джинкс дергается, стоит его горячему дыханию коснуться голой кожи шее на затылке, но не оборачивается и не пытается отодвинуться. — Только шевелюсь, как ты сильнее обвиваешься, гаденыш. Не завидую твоей девушке. — Приходится адаптироваться, когда живешь с психопаткой, — шутка получается злой, и Экко в миг кусает себя за язык. Ну кто тянул? — И нет у меня никакой девушки. Сам не знает, зачем продолжил эту тему, но это показалось слишком важным, чтобы пропускать. — Знаешь, я накидала кучу одеял и подушек по полу, чтобы можно было спать с пространством, — странно-забавно, что ни один из них за время разговора так и не решил отлипнуть от другого. Экко усмехается, продолжая лежать рядом и разглядывая переливы ее волос: синий, голубой, чуть фиолетового. Его любимым цветом всегда был зеленый, но после встречи с ней курс слегка начал меняться. — Нигде не увидел вывески об этом, прости, — Джинкс хмыкает и начинает ворочаться на месте. Экко все же ослабляет хватку, думая, что она хочет встать и уйти, но девушка только переворачивается на спину, позволяя теперь смотреть себе в лицо. Их лица разделяют доли сантиметров. Можно разглядеть каждую ее ресничку и самую мелкую царапинку на коже, каких много из-за постоянных взрывов, падений и ее неумения прикрывать лицо. Вся в сестру. Глаза опухшие, красные, а тени на лице стали глубже и темнее. Экко хотелось стереть любые следы ее усталости и душевных метаний, но он был не в силах. Это дозволено было сделать только ей самой и времени. Его ладонь теперь покоилась на ее животе, едва задевая линию оголенной кожи, белой, как снег, о котором Экко многое слышал, но ни разу так и не увидел. А мелкие кусочки льда да наледь в морозилках баров не в счет. Ресницы Джинкс дрожат, пока ее взгляд мечется от его лица к пространству вокруг, спускаясь на измученные пальцы, которые она и теперь не перестает драть ногтями. Экко хмурится, но пока молчит, не желая поучать ее в такой момент, слишком хрупкий и редкий. — Твой корабль завтра утром, — напоминает она зачем-то. В голосе не слышится ни радость, ни горечь от этого факта, как объявление в порту. — Да, — Экко хмурится, полный самых противоречивых метаний и сомнений. Он не оставит Дерево и деревню, не бросит поджигателей, хоть и знает, что они кое-как проживут и без него. Но ответственность слишком высока. Оставлять Джинкс, опять, вовсе не легче. Продолжать жить, гадая, где она, как, и вообще цела ли, будет сложно. Будь его воля, взял бы ее в охапку и на силу принес бы в убежище, как пытался сделать много лет назад, в прошлой жизни, от которой они двое отказались самолично. Да ведь подорвет и себя, и его, и корабль заодно. — Что ж, — Джинкс встает, медленно, задумчиво глядя перед собой и дико ухмыляясь. Она переводит глаза на Экко, и живот сводит от сияющих розовых сапфиров. Черт, он уже знает этот взгляд. — Сделаем твой уход незабываемым.