Очисть мою кровь лепестками своего существования

      Полдня Чимин с интересом наблюдал за каждым действием Чонгука: тот умело и быстро развёл костёр, воткнул по обе стороны две ветки в форме рогатки, а посередине положил длинный прутик с нанизанной рыбой, которую до этого хорошенько обмазал солью.       День близился к концу. Оранжево-розовый закат, видневшийся сквозь листья деревьев, сменился сумерками, что незаметно стали тьмой чёрной непроглядной ночи. Луна в небе светила прозрачным сиянием, обливая всё вокруг в блестящее-белые тона.       С каждой минутой на улице становилось всё холоднее, и, хотя в доме было гораздо теплее, Чимин всё равно последовал за Чонгуком к костру. У него было несколько причин для этого. Во-первых, он не хотел упускать ни одной возможности узнать что-то новое от хозяина дома. Во-вторых, ему было безумно интересно знать о самом мире, ведь ничего дальше кухни и библиотеки он никогда в жизни не видел. Ну а в-третьих, его пугала сама мысль вновь остаться один на один с самим собой.       После того, как произошло знакомство с Чонгуком, Чимин совсем скоро ощутил в груди гнетущий сердце страх — боязнь одиночества. Парни провели вместе всего несколько часов, но даже этого хватило, чтобы страх засел в мозгу и теле плотным сгустком. Когда Чонгук исчезал с поля зрения, Чимин начинал заметно нервничать. А его тело в этот момент сковывало параноидальное чувство страха. Ему казалось, вот-вот зайдёт отец, увидит его живого и, не мешкая, добьёт, но в этот раз уж точно до конца. Именно поэтому Чимин пошёл за Чонгуком. Рядом с ним он чувствовал некое спокойствие. Чонгук, в свою очередь, не был против того, что незнакомец ходит за ним хвостом. Ему это даже нравилось. Он чувствовал себя всезнающим, наконец-то для кого-то полезным.       Чонгук поставил около костра уже не одну табуретку (как это обычно бывало), а две, и помог раненому сесть.       Спустя полчаса он заметил, как парень, что сидел по правое плечо, начал дрожать от холода. Он тут же встал и пошёл в дом, чтобы найти что-нибудь тёплое. Чимин, конечно же, проследил за его тенью, и, когда тот вышел с одеялом в руках, сразу же понял — это для него. И смущённо замотал головой, отказываясь от помощи: — Чонгук, ну зачем? Не нужно было. — Нужно, я же вижу, как ты дрожишь. У тебя руки посинели. — Они не… — Не упирайся. Бери. — Он без лишних разговоров взял и накинул одеяло Чимину на плечи. Пак мгновенно напрягся, ощутив прикосновение чужой кожи у себя на шее. Будучи человеком тактильным, несмотря на многолетние издёвки отца, Чимин точно знал, какой частью пальцев Чонгук до него дотрагивался. От этого по телу пробежал странный импульс, но это было не то же самое, что он чувствовал, когда к нему прикасалась Вистилия. Это было что-то другое. Что-то новое и такое приятное. Он немного поджал плечи к шее, чтобы лучше прочувствовать тепло его пальцев, но Чонгук слишком быстро отстранился, садясь рядом на табуретку.       Мысли, что до этого были сосредоточены на приятном ощущении, вдруг рассыпались, как порванные бусы.

Так нелепо — желать чего-то, когда ты ничего, по сути, не понимаешь.

      Проглотив этот жаждущий интерес снова ощутить на себе тепло чужих касаний, Чимин встряхнул головой, возвращаясь с небес на землю, и вспомнил о том, что́ с первых секунд пробуждения заставило его понервничать. — Мне неловко об этом спрашивать, — тихо заговорил он, развеяв тишину у костра своим голосом. — Брось. Говори. — Одежда на мне, ты меня переодел? — Нет, — легко ответил Чонгук, вращая прутик с рыбой. — Если переживаешь, что я мог видеть тебя без одежды, то это не так. Это сделала мама.       Чимин нервно выдохнул. Ему значительно полегчало от этих слов. — А где ты спал? Кровать, я заметил, только одна в доме.       От этого вопроса на скулах Чонгука забегали желваки. Внешние уголки его бровей немного опустились вниз. Думая, что сказать, он всё-таки сообщил правду: — Если честно, то сидя за столом. — Что? За столом? Ты три дня спал за столом?! — Угу, — промычал он, не поворачивая лица.       Услышав это, Чимин ощутил гнетущее чувство вины, а в особенности внутреннюю неловкость за то, что своим присутствием заставил хозяина дома так мучиться. Из-за него Чонгук три долгих дня не спал в своей постели, добровольно жертвуя единственным в доме ложем ради первого встречного. — Боже, прости, пожалуйста… — Чимин закрыл от стыда лицо ладонями и в них же произнёс: — Мне так неловко, что я до сих пор нахожусь здесь. Я столько неудобства тебе приношу. — Прекрати. — Даже передать не могу, насколько мне сейчас стыдно… — Я сказал, прекрати! — резко вскричал Чонгук, швырнув от злости ветку, которой перемешивал угли, в костёр. Чимин пристыжённо посмотрел на блондина, который уже прожигал его недовольным взглядом. — Ты хоть осознаёшь, что был на волосок от смерти, а? — выпалил он. — Я тебе жизнь спас, понимаешь? Спас. Скажи спасибо и перестань нести эту чушь! Слушать противно. Да и за что тебе стыдно? За то, что кровью истекал на моей кровати? Или что сидишь в моих вещах? Ещё скажи, что переживаешь, ведь я толком не выспался за эти дни из-за тебя. Это ты себе напридумывал?       Пак молчал, опустив глаза вниз. Всё, что сказал Чонгук, было правдой. Он действительно переживал по каждому из упомянутых пунктов. О нём никто и никогда не заботился, кроме Вистилии. Он знал кухарку достаточно давно, но даже спустя время её забота доставляла ему огромную тяжесть, ведь он понимал, что подставляет её. Каждый день оказывался огромным риском для кухарки в стенах замка, но отказаться от помощи истощённому пареньку, которого она заметила давным-давно на кухне, она не могла. Пак навсегда и навечно остался перед ней в неоплатном долгу, он осознавал это лучше, чем что-либо в мире. — Чимин. То, что прошло, не имеет значения, — уже спокойным голосом продолжил Чонгук. — Пойми, всё, что я сделал, было вынужденной необходимостью. Не хочу, чтобы ты чувствовал себя неуютно, а самое главное — чтобы воспринял всё это как должное. Запомни, ты ничем мне не обязан. То, что ты выжил, уже для меня великая радость. Ты не представляешь, как сильно я рад твоему присутствию. Я ведь живу один, и то, что я нашёл тебя… — Он резко притих, тяжело выдохнув через рот. — Извини, просто я не могу до сих пор поверить, что сижу сейчас с кем-то. Это постоянное одиночество сводит меня с ума. К нему невозможно привыкнуть. В данный момент ты единственный человек, не считая родителей, которого я увидел за всю свою жизнь. — Правда? — Чимин посмотрел на него печальными глазами, прекрасно понимая, о чём говорит Чонгук. — Правда. Родители не ночуют здесь со мной, к тому же приходят довольно редко. — Почему? — Просто не могут остаться. Это единственное, что я знаю, — ответил он, а затем снова замолчал, с тяжёлым сердцем уставившись на пламя огня.       Чимин замолчал тоже, догадываясь, что расспрашивать Чонгука о семье лучше не стоит. По крайней мере сейчас.       Каждый погрузился в свои размышления.       Чонгук осторожно ворошил палкой угли, которые от малейшего касания вспыхивали яркими искорками, а, тлея, улетали высоко в небо. А Чимин тихо смотрел на него из-под бровей и всё никак не мог понять, почему родители оставляют его каждый раз одного. Где же они ночуют, если не здесь? Чем занимаются, раз постоянно где-то пропадают? Он, конечно, не имел права их винить, но и оправдать пока что тоже не мог. Но одно он понял точно — и у него, и у Чонгука есть кое-что общее.       Когда парень это осознал, то незаметно для себя издал негромкое «Хм-м». Эта простая интонация отвлекла Чонгука от его размышлений. Он посмотрел на Пака, который был закутан в одеяло: он сидел немного сгорбившись, брови слегка нахмуренные, взгляд устремлён в одну точку, куда-то в самое сердце костра. Выражение его лица говорило о глубокой задумчивости, отчего Чонгук тотчас поинтересовался: — Тебя что-то беспокоит?       Чимин ответил не сразу. — Это не столько беспокойство, сколько просто замечание. — Ладно. И что же ты заметил? — Что мы с тобой кое в чём похожи. — Неужели? И в чём же? — Я, как и ты, встречаю кого-то, кроме семьи, впервые. И так же, как и ты, большую часть жизни провёл в одиночестве, — тихо закончил Чимин, смотря пустым взглядом на яркое пламя костра.       «Что? Неужели ты одинок настолько, насколько и я?» — сразу пронеслось у Чонгука в голове.       Когда несколькими минутами ранее между ними повисло молчание, Чонгук продолжал думать о том, кто мог ранить этого юношу? Как он оказался в таком положении? А самое главное — кто с такой нечеловеческой жестокостью оставил его умирать на болоте? За что? За какую провинность?       Ведь Чонгук соврал ему. Он действительно видел тело Чимина. Видел его изуродованную шрамами спину. Ощущал ладонями ледяную кожу, когда он был укутан несколькими слоями одеяла. Чон своими собственными руками зашивал его тело и даже не мог представить ту боль и страдания, которые перенёс Чимин. В глазах Чонгука он выглядел невероятно сильным, раз смог стерпеть эти насильственные действия так стойко.       «Знаю, кто-то долго издевался над тобой. И этот кто-то точно лишён рассудка, раз с такой звериной жестокостью смог причинить тебе такую ужасную боль… Но я никогда не сделаю ничего подобного. Я обещаю».

†††

— Боже, Чонгук, как вкусно! — восторженно изрёк Чимин, набив жареной рыбой полный рот. — На вот, возьми картошку. — Канефно, — пробубнил он едва разборчиво и принял очищенный желтоватый шарик в ладонь.       Чонгук с улыбкой наблюдал, как кареглазый ест. Он был горд собой, ведь ему удалось произвести на этого парня впечатление. Из-за непонятного волнения Чон не был уверен, что рыба получится именно такой, какой он себе её представлял. Но теперь, когда он видел восторг Чимина, волнение потихоньку сошло на нет. — Да не торопись ты так, а то подавишься! — сказал Чонгук сквозь смех. — Извини, привычка, — Чимин, довольный, дожёвывал последние куски рыбы, параллельно облизывая испачканные в картошке пальцы. — Последний раз я ел… — Он неожиданно замялся, а потом ответил: — Давно, в общем. Можно мне ещё немного рыбы? — спросил, заглядывая в посуду с её остатками. — Конечно, бери сколько хочешь, — блондин взял посуду и передвинул её поближе к ногам Чимина. — Спасибо, — обронил тот и потянулся за новой порцией.       Чонгук в ответ лишь кивнул. Он сидел, по-прежнему наблюдая, как парень ест. Однако мысли, что невзначай посетили его голову, заставили приподнятые уголки губ незаметно опуститься. Чон зациклился на той самой брошенной им фразе:       «Извини, привычка». Что это значит? Его морили голодом? Неужели он ел настолько уж давно? Что за ужас творился в его жизни до этого дня?       Внутри всё сжалось от этих мыслей. Что-то противное отяжелило сердце. Лишь взглянув в эти измученные карие глаза, понимаешь: с ним делали что-то жуткое. Что-то такое, о чём неловко даже спросить.       Но Чимин и не хотел посвящать никого в свои тайны. Не хотел выглядеть слабым в чужих глазах. Но голубоглазый вовсе не считал его таким.       Чонгук заворожённо смотрел на фигуру рядом, не замечая ничего вокруг. Он не видел ни небо, где луна и звёзды сияли сегодня особенно ярко, ни треск костра, который так приятно успокаивал своим звуком. Он не замечал даже мотылька, который тихо присел на кончик его ботинка. Перед его глазами был только мягкий силуэт парня, завёрнутый в одеяло. И что-то заставило спросить себя: «Почему я испытываю дрожь, находясь рядом?» Никогда прежде с ним не случалось ничего подобного. И это ощущение… Оно такое необычное, такое новое и тёплое. Оно необъяснимо. Невозможно было оторвать взгляд. Да и не хотелось совершенно. Чон решил поддаться чувству, не оставив себе даже шанса на сопротивление. — Расскажи немного о себе? — нетерпеливо задал вопрос Чонгук, решая узнать об этом парне хоть что-нибудь.       Теперь они находились внутри тёплого дома. — О себе? Даже не знаю, — дёрнул плечами Чимин, сидя на кровати и аккуратно сворачивая на коленях одеяло. — Спроси, я отвечу. — Отлично! — радостно воскликнул Чонгук. — Дай немного времени, я подумаю. — Он сидел на табуретке, опустив руки в таз с грязной посудой. Намыливая тарелку, не поднимая головы, спросил: — Придумал. Откуда ты? — Нет, спроси что-нибудь другое.       Чонгук на секунду заколебался. — Ладно… Кто тогда твои родители?       И на это Чимин воспротивился, промычав что-то невнятное с интонацией, явно говорившей о том, что на вопрос отвечать он не собирается. — Что ж, тогда просто: какой твой любимый цвет? — Это вопрос несложный. — Почесав затылок, Чимин начал медленно окидывать взглядом комнату, чтобы отыскать то, что могло бы ему приглянуться. Однако все предметы в доме были либо тёмные, либо тусклые, либо бесцветные. И всё же нашлось кое-что, что действительно его очаровало: — Хм, знаю, — выдал он спустя время. — И какой же цвет? — Голубой. Но, знаешь, голубой не как, например, небо или река, а как… — Как что? — Как твои глаза. Такого же оттенка. Таков мой любимый цвет.       Руки плашмя упали в таз, выплеснув на пол половину вспененной воды. Сердце забилось быстрее, а когда они поймали взгляд друг друга, то оба вспыхнули, как спичка, которую только-только поднесли к огню.       У Чимина затрепетали ресницы, а у Чонгука разом всё тело. Они одновременно начали дышать быстро и так тяжело, что воздух, наполнявший маленькую квадратную комнатку, накалился до высочайшей отметки. Чонгук видел, как кадык парня шевельнулся из-за слюны, которую тому с трудом удалось сглотнуть. Но и ему самому приходилось не легче.       Эти прекрасные, как омут, глаза молили ответить. И Чонгук поддался, произнеся губами тихое: — Чимин, я…       Но в этот момент с улицы послышались голоса: — Чонгук? — Сынок, ты здесь?       Блондин мгновенно позабыл, что хотел сказать, обращая всё внимание на раздавшийся снаружи звук. Узнав родные голоса, он повернулся к Чимину, который немного напрягся, и заверил его, что пришли родители. Чимин выдохнул и смог расслабиться.       Чон взял тряпку со стола и, переступив широким шагом через тазик с пролитой вокруг водой, поспешил отодвинуть толстую стальную щеколду с двери. — Здравствуй, родной!       Едва переступив порог, незнакомая Чимину женщина бросилась обнимать Чонгука, звучно целуя его в обе щеки. Между ними и стеной через пару секунд протиснулся мужчина, который был чуть выше женщины, но ниже самого блондина.       Немного понаблюдав со стороны, Чимин заметил, что сын на родителей не очень-то походит. Между ними нет абсолютно никакого сходства. Это показалось ему странным. — Как ты тут, всё в порядке? — спросила женщина, отстранившись, а в следующее мгновение краем глаза заметила фигуру справа. И громко ахнула: — Надо же, ты очнулся! — Она за два размашистых шага очутилась около кровати. Чимин нервно дёрнулся, когда незнакомка ни с того ни с сего обняла его и крепко прижала к груди. Он не знал, как реагировать, и лишь ошарашенно уставился на Чонгука, как бы спрашивая у него: «Зачем она это делает?..» — Живой! — снова повторила женщина. — Мы так все за тебя переживали. Думали, не выкарабкаешься. Такая сквозная рана… — Да отпусти ты парня, Лаура, а то раздавишь! — раздался строгий голос Сурина позади. — Конечно-конечно, прости, пожалуйста, — она послушалась мужа и отпрянула от Чимина буквально на полметра. — Расскажи, как ты себя чувствуешь? — Спасибо, мне намного лучше, — смущенно ответил Чимин, блуждая по комнате, но не решаясь заглянуть женщине в глаза.       Лаура, не стесняясь, прикоснулась ладонью к щеке юноши. Тот снова дёрнулся. Она мило улыбнулась и большим пальцем легонько огладила его холодную кожу, не тронутую румянцем. Затем, отыскав его глаза, заглянула в них и спросила так тихо, чтобы никто из позади сидевших не услышал: — Ты же житель Финдейта, не так ли?       Чимин мгновенно замер, ошарашенно распахнув ресницы. Если она знает этот город, значит, отца она тоже может знать.       Пак понял, что расспросы эти не к добру. — Тш… не бойся. Никто в этом доме тебя никогда и ни за что не выдаст, — заверила его Лаура, когда ощутила, как испуганно напрягся парень в её руках. — Я знаю, кто ты.       После брошенной фразы его сердце забилось ещё быстрее, едва ли не выпрыгивая из грудной клетки.       Лаура незаметно для остальных придвинулась ближе к парню и произнесла тихо-тихо на ухо: — Ты его сын, да? Сын судьи?       Узел в желудке тотчас сбился в тугой комок. Чимин отказывался верить, что родители Чонгука мирные люди. У него было плохое предчувствие на этот счёт. — Кто вы? Откуда вы меня знаете? — обеспокоенно спросил он, чувствуя, как трясутся его губы. — Я знаю о тебе намного больше, чем ты думаешь. И я очень рада, что сын нашёл тебя. Ты даже не представляешь, насколько значимым являешься для всех нас.       После этих слов она отстранилась, замечая в лице Чимина полное непонимание ситуации. Но вдруг её собственное выражение лица изменилось: тонкие брови нахмурились, а губы сжались в тонкую линию. Она повернулась через плечо к сыну и спросила: — Ты перевязывал его рану? — Ещё нет, мы недавно только поели, — ответил Чонгук, в тазик выжимая с тряпки последнюю пролитую воду. Сурин сидел рядом на табуретке, облокотившись локтем о стол, и наблюдал за сыном. — Тогда, если ты не против, я сделаю это за тебя. — Нет! — неожиданно для себя и для окружающих вскрикнул Чимин. (Повисла неловкая тишина.) Он глазами обвёл всех присутствующих, на чьих лицах читалась неясность, и, стиснув челюсти, с надеждой объявил: — Я бы хотел, чтобы перевязку сделал Чонгук. Если можно, конечно.       Лаура прерывисто посмотрела в сторону сына. — Ну-у, хорошо, как скажешь, — затем снова возвратила взгляд к Чимину и добавила: — Если ты против, чтобы я прикасалась к твоему телу, я не стану этого делать.       Паку сразу стало легче жить. Мать Чонгука почему-то вызвала в нём несколько противоречивые чувства. К тому же наговорила кучу странных слов, ответов на которые не потрудилась дать. Возможно, человек она неплохой, однако сейчас, учитывая ситуацию с отцом, Пак старался быть предельно осторожным. Не всем стоит доверять. Лучше присмотреться, прежде чем открывать кому-то душу.

†††

— Эй, полегче! — вскрикнул он, нахмурившись. — Прости, — робко произнёс голубоглазый. — Если бы рану перевязывала мама, она бы сделала это куда мягче, чем я. — Всё хорошо, просто ослабь немного тут, — Пак взял ладонь Чонгука в свою руку и поднёс со стороны правого бока. — Уж слишком… слишком давит, — Чонгук удивлённо вскинул брови, как только чужая рука взяла его ладонь в свою.       Этот момент.       Порой, чтобы влюбиться, человеку вовсе ничего не нужно. Тебя безжалостно влечёт, и ты ничем не можешь это объяснить. Это влечение естественное, как естественно дышать. А тяга может быть совершенно безграничной.       Они сидели невозможно близко, чувствуя на языках дыхание друг друга. Глаза Чимина в тусклом свете лампы сияли ярче звёзд. Чон долго в них смотрел и, растворяясь, погибал, не чувствуя вины и страха.       Они одновременно подались вперёд и замерли на расстоянии пары сантиметров друг от друга, не в силах сопротивляться странному притяжению, блуждающему между ними.       Чонгук боялся шелохнуться. Боялся всё испортить. Боялся отступить. Он взял ладони Чимина в свои, закрыл глаза и шёпотом, обдавая лицо напротив невероятно горячим дыханием, произнёс: — Чимин? — Да? — Ты чувствуешь это? Связь между нами? — Да, Чонгук, я чувствую.       Их тела и души были связаны невидимой нитью. И пока они не знали, насколько эта нить прочна, отрицать её существование было глупо. — Это прекрасно, — произнёс на выдохе Чимин, тоже сомкнув ресницы. — Это больше, чем прекрасно, — добавил Чонгук. — Это — невероятно.