Очисть мою кровь лепестками своего существования

      Спустя час готовки шум сверху затих. Звон кастрюль и столовых приборов всегда был слышен в нижних частях подземелья, особенно громкий женский голос, командовавший на кухне.       Там, наверху, всем управляла кухарка Вистилия. Чимин прекрасно знал её, как и она прекрасно знала его. И если бы не знакомство с этой доброй женщиной, парнишке так и пришлось бы голодать, ведь отец не особо заботился о его питании. Судья приходил только два раза в день: рано утром и поздно вечером, каждый раз принося с собой исключительно жалкое подобие еды: наполовину обглоданные птичьи ножки, недоваренные или пережаренные овощи, чёрствый хлеб и полупустой стакан воды. Таков был привычный рацион Чимина. Но благодаря Вистилии у него появилась возможность есть немного чаще.

†††

      В далёком детстве, когда Чимину было почти семь лет, он уже вовсю исследовал туннели и потайные ходы своего тёмного и мрачного дома, который за столько-то лет уже не казался ему таким тёмным и мрачным. Он прекрасно знал, что отец появлялся у него в гостях лишь два раза в день, поэтому в его арсенале было достаточно временем на исследование каждого уголка. В его распоряжении имелись: бумага, маленький кусочек грифеля и свеча, чтобы освещать себе путь там, где не касался свет горящего на стене факела.       За множество обходов бумага превратилась в некое подобие карты. В самом начале он обозначил свою комнату, а далее основные маршруты. С каждым выходом карта разрасталась всё больше и больше и уже походила на своего рода лабиринт, усеянный ломаными линиями, галочками, что обозначали дверь, и стрелочками вниз-вверх, показывающие спуск или подъём.

Но однажды один из таких подъёмов оказался для него весьма удачным.

      Помимо похода в библиотеку, маленький Чимин открыл для себя путь на кухню. Глубокой ночью, в час звериного голода, он учуял тонкий запах чего-то сладкого и уверенно взял след.       Поднявшись по ступенькам из глины, Чимин толкнул деревянную дверь от себя. Та без сопротивления открылась. Он с опаской заглянул внутрь, ощущая лёгкое биение сердца. Прошёл по длинному коридору и совсем скоро оказался на кухне, освещаемой светом голубой луны. Помещение оказалось квадратным: большой деревянный стол стоял плотно придвинут к стене. Над ним располагалось огромное продолговатое окно, через которое как раз-таки проникал лунный свет. У стены слева стоял огромный дровяной котёл под самый потолок, из вертикальной заслонки которой вырывалось искрами ярко-оранжевое пламя. Чимин не видел ранее подобных вещей. Он знать не знал, что раскалённое до высоких температур железо может сделать больно. С огромным интересом он скользнул к котлу, чтобы изучить его поближе. Но как только незнающие пальчики коснулись раскалённого металла, он вскрикнул от боли и в испуге отскочил назад, падая на ящики с овощами. Раздался треск лопнувших досок: кое-какие овощи разлетелись по полу в разные стороны, а некоторые превратились в бесформенные лепёшки.       Пока он сидел и дул на обожжённые пальчики, нос снова уловил тот самый сладковатый запах, который и привёл в это странное место. Чимин хорошенько принюхался и, закрыв глаза, стал искать источник этого запаха. Прямо как собака — ищейка. Но как только он повернул голову и распахнул ресницы, увидел её — Вистилию. Незнакомка стояла в длинной белой рубахе до самых щиколоток, на голове ночная шапочка, а в руках потрёпанная жизнью метёлка. Кухарке не потребовалось много времени, чтобы понять, кем являлся этот заблудший ребёнок. Она аккуратно отставила метёлку в сторону и медленно подошла к испуганному парнишке.       Вскоре она уже кормила его остатками ужина. В её глазах отражалась ужасная печаль, когда она наблюдала, с какой жадностью Чимин вцепился в еду. С каким нетерпением откусывал большие куски мяса и не пережевывая как следует, давился ими. А пока он ел сладкий пирог из ягод, тот самый, который и привёл его на кухню, женщина обрабатывала ему раны, упиваясь горючими слезами. Вистилия тоже не имела понятия, почему судья Пак так жесток к сыну, но пойти против его воли не могла, иначе существовал риск попасть под магическое влияние работающей с ним ведьмы. Однако она по-прежнему из года в год продолжала подкармливать Чимина по ночам. Кухарка не могла никак его защитить, но в то же время не давала ему умереть.

Чимин даже этому был благодарен.

†††

      Раздался протяжный скрип двери, той самой, откуда отец каждый раз спускался в подземелье со скудной тарелкой еды и крохотным стаканчиком воды. Чимин понял — времени мало. Он быстро запихнул под матрас книжку, которую читал, двумя пальцами погасил свечу, пряча её под подушку. Стук каблуков с каждым шагом становился всё ближе и громче. Чимин подорвался с матраса и принялся быстро махать руками по комнате, пытаясь развеять в воздухе запах воска. Расправившись с уликами, решил убедиться: точно ли свечой больше не пахнет? И только он захотел принюхаться, как дверь за спиной резко распахнулась. Сердце предательски сжалось в грудной клетке, как в прочем-то всегда. Чимин мигом обернулся и испуганно взглянул в едва различимые во мраке строгие глаза отца. — Чем это ты тут занят? — низким грудным тоном задал вопрос судья. — Ничем, — молниеносно слукавил Чимин, помотав головой. — Услышал шаги и решил быстренько встать, чтобы поприветствовать вас.       Джон с подозрением прищурил оба глаза. Он вошёл в тёмные покои своего чада, держа в руке поднос с едой и, обрисовав вокруг сына круг, пристально проследил за его мимикой, пытаясь тем самым выведать враньё, которое он на подсознательном уровне чувствовал. — Ты что-то скрываешь от меня, не так ли? — Нет, что вы, отец, — брякнул Чимин, а в следующую секунду испуг сковал его тело. — То есть, я хотел сказать, Господин, а не отец... — Он тут же упал на землю в жесте помилования и склонил голову как можно ниже, проклиная свой несносный язык. — Простите меня, пожалуйста, простите! Я оговорился. Это недоразумение, клянусь!       Лицо судьи застыло в гримасе высокомерного удивления. — Хм, вот оно значит как? Отец? — он с удовольствием смотрел на приклонившегося перед ним сына. — Нет, нет, я хотел сказать совсем другое... — Молчать! Ты не достоин называть меня отцом. Как и не достоин моей почтенной милости. Но, тем не менее, я её оказываю. Так что, будь добр, прояви немного уважения, никчёмный ты кусок дерьма! — Слушаюсь, Господин.       Чимин шевелиться не смел. Де Матье поставил поднос с едой на шаткий табурет, стоявший рядом с матрасом, на котором спал сын, и по новой продолжил вещать свои необоснованные упрёки. — Ответь, я ведь тебя кормлю, верно? — Да, Господин, кормите. — Одеваю? — Да, Господин, одеваете. — Даю ночлег? — Вы так добры ко мне.       Судья вдруг резко подорвался с места, будто ужаленный нечистью. Обозлённо схватил парня за волосы и с силой впечатал его лбом в землю, отчего тот чуть было не сломал себе нос от удара. — Вот и ты будь добр ко мне, щенок неблагодарный. Помни, кем являешься и знай своё место! — Совершенно не обращая внимания на тяжкий стон сына, Де Матье, сделав пакостное дело, гордо выпрямился. Он поправил пальцами съехавший воротник платья и зачесал назад длинные пряди волос. А затем, набрав в рот побольше слюны, плюнул униженному сыну прямо на щеку. Чимин зажмурился, проглотив стыд глубоко в недра желудка, как всегда не смея выказать ни единого слова в сторону своего упавшего достоинства.       Стоя около двери, Джон добавил, повернув голову вполоборота: — Вечером зайду, — и, прикрыв за собой решётчатую дверь, поспешил удалиться вон.       К подобным выходкам отца Чимин давно привык. Он считал, что легче вынести постоянные унижения, чем те побои, которые он терпел в детстве. Однако, с возрастом ситуация изменилась. Судья слабел постепенно, год за годом, день за днём, поэтому уже не мог вымещать злость так, как привык. Теперь в ход шло словесное издевательство и, иногда, капелька грубой силы.       Когда послышался скрип закрывающейся двери, в подземелье снова воцарилось спокойствие. Чимин не спеша привстал и, подогнув под себя ноги, сразу же вытер с щеки липкие слюни отца. От полученной травмы голова противно заныла в районе лба. Морщась, он потёр пальцами место ушиба, надеясь, что это хоть как-то поможет. Но это не помогло.       Кругом темнота.       Запах воска вкупе с теплом свечи улетучились, будто она вовсе не была зажжена. И кроме биения собственного сердца, каких-то иных звуков в глубинах туннелей не наблюдалось.       Спустя пару минут головная боль всё же немного утихла. Чимин, не желая вставать на ноги, прополз по земле и уселся на сырой матрас, лежавший около стены. Когда достал из-под подушки свечу и зажёг её, тут же принялся осматривать наволочку, опасаясь увидеть то, что, собственно, было весьма ожидаемо.       «Ну вот, так и знал!» — проворчал он, расстроенно сжав губы.       С обратной стороны наволочки от тлеющей свечи образовалась дырка: чёрная, размером с ноготок, но всё же заметная. За этот проступок он может хорошенько поплатиться, если при смене белья одна из служанок обнаружит прожжённый участок. Поплатится он, конечно же, от рук отца, потому что больше о таком докладывать некому.

Каждый в замке старался угодить судье.

Тот это ценил.

Ценил также верность. И совсем неважно, что поданные подчинялись ему только из страха за собственную жизнь.

      Вкус еды на языке Чимин совсем не ощущал: бобы фасоли оказались недоварены, овсянка пресная, да к тому же такая густая, что ложка в ней стояла колом. Вода в стакане вообще зелёная с ароматом тины. Чимина аж передёрнуло всего, стоило ему лишь понюхать это подобие водички. Ясно даже дураку — отец откровенно издевался. Но как же хорошо, что есть Вистилия, которая каждую ночь давала нормальную еду, а не ту, что даже свиньи есть не будут.       Но до ночи ещё так далеко…       Парень с приятным предвкушением подумал о вкусной еде, которую Вистилия для него припасла, проглотил назревшую слюну, а после тяжело вздохнул.       Через силу он всё же поклевал несколько фасолинок. Даже съел пару ложек цементной овсянки. Но вот к воде не притронулся. Оно очевидно, её как будто зачерпнули прямиком из болота, чтобы только ему подсунуть.       Спустя примерно сто падающих капель воды, которая ещё год назад каким-то образом просочилась откуда-то сверху, Чимин, читая любимую книгу, перевёл взгляд на стакан, мирно стоявший на табуретке. Отчего-то он не давал ему покоя: то ли своим запахом, то ли присутствием, то ли просто мозолил глаза. Чимин через каждые три капли бегал от страниц книги к стакану, а когда стук капель перевалил за сто двадцать, то не выдержал, посмотрел на него и пробубнил себе под нос: — Что? Думаешь я буду тебя пить? Нет, не буду. Даже не смотри на меня! — Он прищурил глаза и медленно скрылся за толстым переплетом книги.       Весь остаток дня парень провёл за чтением, совершенно не отвлекаясь на разного рода шорохи, доносившиеся из глубин мрачных туннелей. Чимин уже не один раз убеждался и точно знал, что ничего страшного в этом подземелье нет. Звуки издавали крысы, летучие мыши или вода, капающая с потолка. Что-то иное даже на ум не приходило, потому что других возбудителей звука здесь попросту нет.       

†††

      Отец, как всегда, пришёл точно по времени. Правда, в этот раз их общение продлилось всего пару секунд. Судья убедился и, кажется, расстроился, что сын до сих пор жив. Поставил тарелку с очередными помоями, взял утреннюю посуду и вышел, не проронив ни слова. Чимин был рад, что их контакт не перешёл на оскорбления и рукоприкладство.       Когда парень обгладывал косточку какой-то там птицы, в голове невзначай пронеслось:       «Хм… странно, даже не обозвал никак, не в настроении что ли?».

†††

      С наступлением ночи все звуки, доносившиеся сверху, стихли. Каменная крепость погрузилась в сон. Лишь два человека всё ещё не спали. Их встреча, как всегда, должна произойти на кухне, в полной темноте, без всяких посторонних глаз.       Чимин надел длинные брюки, похожие на парашюты, шерстяную рубаху с длинным рукавом и старую кожаную обувь, которую перед смертью носил какой-то плотник-трудяга. Парень вообще не зацикливался над тем, кому до него принадлежала та или иная вещь. Тем более не в его положении воротить нос. Дают одежду, и на том спасибо.       Перед походом наверх он несколько раз прислушался к шорохам, чтобы избежать непредвиденного столкновения с кем-либо по пути. Он прошёл по туннелю, забрался на выступ, поднялся в небольшую горку и оказался около двери, ведущей в кухню. Вот уже сколько лет он ходил по этому кратчайшему маршруту, а к подъёму всё никак привыкнуть не мог. Дыхание продолжало сбиваться раз за разом.       Переведя дух, Чимин спрятал потушенную свечу за спину, придавив её резинкой брюк. Он толкнул дверь и осторожно вышел наружу. Бесшумно пройдя по коридору, свернул на кухню, где его уже ждала, сидя на табуретке, добродушная кухарка. — Мальчик мой, отчего задержался? — облегчённо воскликнула Вистилия, заметив Чимина. — Я уж начала накручивать себе невесть что. — Прошу прощения, этот подъём… никак не могу к нему привыкнуть.       Подойдя друг к другу, они крепко обнялись. Кухарка, поглаживая высокого юношу по спине (потому что только до неё и могла дотянуться), шёпотом добавила: — Ничего, мой хороший. Потерпи немного. Возможно, судья Пак скоро образумится.       Чимин с тяжестью на сердце вздохнул. Он не мог спокойно реагировать на вроде бы родное имя. — Я бы тоже этого хотел. Всё-таки он мой отец. — Вот-вот. Поэтому давай будем продолжать верить, что скоро господин Пак позволит тебе подниматься наверх. А там, глядишь, и покинешь, наконец, это жуткое подземелье. Не гоже ребёнку находиться в таком месте совсем одному.       Кухарка усадила Чимина за стол, поставив перед ним тарелку с той самой птицей, которую он ел накануне вечером. Правда, то были кости, а сейчас целые куски мяса. На тарелке также лежали отварные овощи и каша с небольшим ломтиком хлеба.       Чимин несколько раз надкусил неизвестную ему дичь и, не успев прожевать, с набитым ртом спросил: — Чьё это мясо? — Это гусь, мой мальчик. — Гусь? Что ж, а он вкусный. Намного вкуснее, чем его кости.       У кухарки закололо сердце от услышанного. Она всегда с грустью наблюдала за тем, как парень смаковал пищу, как обсасывал косточки, даже когда на них уже не оставалось мяса.       Женщина виновато опустила голову, принимаясь совсем тихо плакать. — Ты прости меня, Чимин, за то ужасное блюдо, что я отправила тебе этим утром. И вечером тоже... Ты же знаешь, судья Пак не разрешает мне… — Нет-нет, Вистилия, прошу, перестаньте плакать. — Чимин развернулся к женщине и поспешил взять её ладони в свои, не успев как следует прожевать и обтереть пальцы от жира. — Вы каждый день просите прощения, и каждый день я говорю, что понимаю вас. Вы вынуждены преподносить отцу объедки, иначе он накажет нас обоих. Я нисколечко не сержусь. Наоборот, я безмерно благодарен за то, что вы кормите меня. Это я должен просить прощения за то, что подставляю вас и доставляю такие неудобства. — Что ты! Какие неудобства? Ты мне практически как сын, Чимин! Да знаешь… да я за тебя… — Тише, тише, я знаю, — он придвинулся и крепко обнял кухарку. — Вы тоже очень дороги мне.       Вистилия крепко прижала парнишку к груди, не желая от себя его отпускать. Чимину, безусловно, нравились её объятия, но в данный момент он ни о чём не мог думать, кроме еды.       Когда живот заурчал во второй раз, он легонько похлопал кухарку по спине и тихо обронил: — Вистилия, дорогая. Мне безумно нравятся ваши тёплые объятия. Но можно мне доесть? Я сегодня такой голодный...        Услышав просьбу, женщина сию секунду отстранилась, смахнув с шёк две крошечные слезинки. — Ой, правда, чего это я, старая. Конечно, мой мальчик, конечно, — она с улыбкой на губах пододвинула к парню тарелку поближе и легонько огладила его лишённую солнца щёку. — Ты только не спеши.       Пока Чимин уплетал голыми руками еду, не заботясь о столовых приборах, Вистилия вспомнила, что кое-что для него припасла. Она подошла к вещице, которая мирно ждала своего часа на бочке из-под красного вина, и села обратно за стол. — Я тут кое-что тебе раздобыла. Вот, возьми.       Чимин отвлёкся, обтёр перепачканные в еде руки о брюки и заинтересованно принял из чужих рук изделие. Это «что-то» было очень мягким. Он развернул небольшой скрученный клубок и растерянно глянул на кухарку. — Носки? Вы что, не нужно! — он ринулся возвратить изделие обратно в руки Вистилии, но та его остановила: — Возьми. — Я не могу, а что если... — Бери! Никто не узнает, — женщина придвинулась к его уху и шёпотом произнесла: — Я их украла из кладовой. Там вещи… сам знаешь, откуда берутся. — Догадываюсь...       Кухарка несколько раз подтверждающе кивнула. Все в замке знали, что вещи из кладовой принадлежат покойникам. — В общем, бери, мой мальчик, тебе они куда нужнее, чем им. Хоть не будешь теперь сильно мёрзнуть в своём подземелье.       Чимин скромно улыбнулся, всё ещё нерешительно убирая носки в карман своих брюк. — Спасибо, что так заботитесь обо мне. Не представляю, что бы я без вас делал. — Пустяки, — беспечно отмахнулась Вистилия.       Остаток времени кухарка не теряла зря: она с интересом слушала рассказ Чимина о том, как в очередной раз он провёл день в одиночестве. Сам парень к этим расспросам давно привык. Он видел, что женщине в самом деле важно знать о нём всё, вплоть до мельчайших деталей. Ведь она столько всего пережила вместе с ним, разделяя боль и горе на двоих. С самого детства Вистилия относилась к нему с добротой. И по сей день всё осталось неизменным. Это отражалось в поступках, на которые она, не раздумывая, шла ради него.       Когда настало время прощаться, Чимин в момент объятий неожиданно вспомнил про испорченную наволочки. И решил об этом не молчать. — Вистилия, не знаю, сможете ли вы мне помочь. — Говори, родной, помогу, чем смогу. — Сегодня, когда ко мне с утра приходил отец… в общем, я не успевал прибраться и накрыл ещё тлевшую свечу подушкой. На наволочке теперь… — Дырка?       Чимин кивнул. — Хм-м, — задумчиво протянула женщина, подперев подбородок ладонью. Она нахмурила лоб, а её тонкие полуседые брови почти слились в одну чёткую линию. — Ну хорошо. Ступай и принеси её мне. А я уж попробую как-нибудь подменить это дело. Когда там к тебе должны прийти менять бельё? — Через два дня. — Значит, время у нас ещё есть. Так, давай, беги за наволочкой, а я тебя здесь подожду. Только поторопись! — Конечно, — юноша кивнул несколько раз. — Я быстро.       Дверь за ним совсем тихо захлопнулась.       Чимин спустился со склона вниз и, не прибегая за помощью к свечке, быстро добрался до комнаты. Он наспех стянул наволочку, а после аккуратно накрыл голую подушку одеялом. Зачем? Наверное, для какого-нибудь нежданного гостя, нежели для собственного спокойствия.       Прикрыв за собой дверь, он решил пойти чуть иным путём, а именно обогнуть тот крутой подъём и подняться, где поднимался много лет до этого — по глиняной лестнице. Парень шёл быстро, но осторожно, держа свечу чётко перед собой, чтобы видеть маршрут наперёд. Когда впереди начала виднеться та самая лестница, Чимин облегчённо выдохнул. Но когда он преодолел уже половину ступенек вверх, тут же замер.       «Это что... голоса?» — тихо проговорил, сам себе не веря.       Он быстро отмахнулся, не предавая галлюцинациям особого значения, и начал подниматься дальше, как вдруг снова услышал чей-то тихий вопль.       «Ну не могло же мне два раза показаться?» — пробормотал, не на шутку насторожившись. — «Откуда они вообще исходят?».       Чимин тихонько спустился обратно к подножию лестницы и, навострив уши, совсем тихо проскользил на источник звука. Открыв одну из дверей подземелья и пройдя чуть вперёд, он обомлел, когда из-за угла увидел знакомую фигуру.       Там стоял отец.