Я видела Дьявола. Он был мил

…должно всегда молиться и не унывать. Лука 18:1

Утром понедельника Мирэ как и прежде готовилась к возвращению в академию. Собрала необходимые вещи — по большей части одежды и формы для балета, и вышла из квартиры. Только в это дождливое лондонское утро, у калитки поджидал экипаж такси, вызванное ею двумя минутами ранее, и Вон около машины для Ким. Опытный Вон нутром чувствовал, что девушка что-то учудила против него. Оттого не написала с раннего утра сообщение с просьбой забрать ее в назначенное время. Да, Вону лишние указания не были нужны, он уже на зубок знал расписание дня Мирэ, но до этого момента девушка не поступала так. А любое отклонения от привычного в службе в большинстве случаев заканчивалось крайне плохо. И этот экипаж элитного такси города тоже наводил на определенные мысли насчет намерений Мирэ. Когда старый мужчина в белоснежной фуражке и с дружелюбной улыбкой открыл дверцу машины, а Мирэ без колебания села в такси, Вон отчетливо понял, что пришел конец его спокойным дням службы. Теперь между ним и объектом выросла стена вражды. Так прошли недели. Вон неустанно следовал за бесчисленными экипажами таксы, Мирэ ни разу не взглянула в его сторону и всем видом давала понять, что лучше не стоять на ее пути. Вон первое время терпел, надеясь на разумность объекта, но эта игра в избегание переросло во что-то большее, стоило объекту и телохранителю разминуться одним днём, и Вон около часа в холодном поту провел в поисках Ким. Чон не терпит промахов собственных подчинённых, оттого Вон кругами объехал район, всматриваясь к каждой проходящей душе, чтобы отыскать вышедшую на пробежку Мирэ прежде, чем об вылазке девушки без сопровождения станет известно боссу. Скорее Вон сам ринется доложить о случившемся, но сперва уделив все свое внимание на поиски. Вызвав для подмоги остальных ребят, телохранитель с тяжестью в душе написал секретарю о пропаже Кима. Спустя несколько минут после отправки сообщение его набрал сам Чон, голосом бесцветным приказал во что бы не стало привести девушку в ее квартиру до заката. И совсем неожиданно дал указ отправиться в аэропорт и там тоже провести проверку, на случай если девушка покинула Великобританию. Вон не понимал суть последнего поручения, но выполнил его блеском. На имя Мирэ или человека из ее приближенного круга не было зарегистрировано рейса на ближайшее время. Отчитавшись перед Чоном, на этот раз лично, Вон немного поуспокоил нрав босса. Теперь оставалось лишь переполошить каждый дюйм Лондона и отыскать девушку. По истечению четырех часов ни Вон, ни парни, вызванные на помощь, не отыскали девушку. Телефон ее показывался дома, который Вон самолично осмотрел в попытках найти малейшую причину куда могла подеваться Мирэ. Никаких следов, указывающих на нынешнее местоположение девушки не было. Когда на часах было семь вечера получил звонок от секретаря Чона. Тот сообщил, что босс прилетел в Лондон, готовый сам разобраться с этой ситуацией. Телохранитель привычно молча выслушал секретаря, хотя в груди разрывались по одной нервные волокна от напряжения. Конец этого злосчастного дня вполне мог стать его собственным концом. Вон уже было подумывал напрячь полицию в поисках, получил звонок от своего человека, оставленного у квартиры Мирэ на случай ее возвращения. С такой скоростью на узких дорогах Лондона никто не смел ехать прежде, как делал Вон. Оставив машину с открытой дверцей и с не выключенным двигателем, Вон большими шагами вошел в скромный садик апартаментов Мирэ, где несколько корейцев — его люди в черных костюмах склонили голову в приветствии. Не став даже кивать в ответ, перешагивая по несколько лестниц за раз, вышел на выход и толкнул дверь цвета бордо. За дверью он сердечно желал застать Мирэ в целости и в сохранности. По ту сторону действительно была она. В странном виде, в котором Вон ее не заставал до сих пор – в лосинах иссиня черного цвета, в белых гетрах, в светлом болеро, с собранными в пучок волосами и в ее дрожащих руках, опадая длинными лентами вниз, находились пуанты цвета жемчужины. С этими глазами, горящими страхом и волнением, Мирэ буквально выглядела как балерина сбежавшая прямо с театра. Внимательный взгляд Вона сканирующий Ким на раны или увечья моментально упал на забандажированную ногу девушки. Что черт дери случилось? Понять все поспешил юный парень, к которому черный цвет был к лицу и придавал вид сдержанности, нивелировав юность: — Младшая госпожа все это время была в танцевальной студии неподалеку, мы проверили ССTV, все сходится с ее словами, — кидая взгляд блестящих глаз то на Мирэ, то на него, заговорил малец. Потом приблизился ближе к Вону, выставляя руки впереди себя, будто пытался успокоить бешеного пса. Вон не понял откуда столько страха взялось. И подняв на Мирэ глаза он приблизительно понял, насколько взвинчено и устрашающе выглядел в данный момент. Девушка явно растерянная, неотрывно смотрела на него, будто в ожидании нападения. — Было бы неплохо сообщить главе, что младшая госпожа нашлась. С этим не стоит временить. Выходит, этот малец растрепал, что босс был в пути. Неудивительно почему Мирэ выглядела столь напуганной, в прошлую встречу с Чоном ее страх был столь же велик и могуч, как сейчас. Вон лишь кивнул головой, чтобы этот жест не означал и поспешил покинуть Ким. У порога он резко остановился, взглядом дал мальцу болтливому следовать за ним, и вышел из квартиры Мирэ. Девушка откровенно ничего из происходящего не поняла. Она без утайки этим утром вышла из дома, искренне веря, что за ней следом тенью шел Вон, как делал всегда до, и уверена в защите пошла в студию недалеко от ее квартала. Занималась балетом часами, до седьмого пота изжив себя, в нелепых попытках устранить шум в голове из множества мыслей. Ей было дурно и тошно от собственной судьбы. Ее изводил Чон одним лишь своим существованием. В состоянии абсолютной разбитости и немощи, Мирэ выполняя кабриоль рухнулась в пол. При падении чуть ли не разорвав мышцу на ноге. Боль была пронзительной, ослепляющей. Ким, лежа на полу была уверена, что не станет на ноги больше никогда, а про балет она может и вовсе забыть. Но проистечению времени, боль пошла на убыль, собравшись с силами она поднялась. И кое-как обвязав ногу, натянув ветровку поверх болеро и забрав кожаную спортивную сумку с раздевалки, пошла домой. Нужно было поскорей связаться с семейным врачом и начать физиотерапию, балет травм не прощал. Телефон по ошибке был оставлен дома, Вона она так и не встретила по дороге назад. И добравшись с трудом в свой квартал, она застала подозрительную картину. Перед ее домом, в саду или на тропинке у калитки, толпились мужчины. Все корейцы. В черных костюмах, без единой лишней детали. Весь их вид кричал о том, что они причастны к Чону. Душа ушла в пятки, по спине девушки прошелся холодок. Эта картина, где Чон искал ее, никогда не кончалось хорошо. Стоило людям Чона заметить ее, некоторые начали по рации передавать, что объект у дома, Ким поняла, что они действительно пришли за ее душой. Вона нигде не было. Она вопреки словам, сказанным в лицо телохранителя, отчаянно искала его в толпе этих суровых мужчин. В остром отчаянии и в неизвестности она желала отыскать в нем покой. Но его не было. В квартиру за ней зашел парень, сильно выбивающийся из общей картины. Он спросил, в порядке ли она и где пропадала все это время. После ее объяснений тот попросил кого-то снаружи проверить студию балета и камеры наблюдения, явно не став верить Мирэ на слово. — Глава уже в пути, — взъерошив голову и низко опустив ее, мрачно сказал парень. — Папа? — наивная по-своему, спросила Ким. Прекрасно ведая, что ответ не будет положительным. — Нет, — подняв удивлённые глаза на девушку, ответил тот. — Господин Чон прилетел и скоро будет тут. Девушка всем телом почувствовала, как ноги ослабли за миг. И это далеко не от полученной травмы. Сама весть о срочном прилете Чона была способна лишить ее опоры под ногами, не говоря уж о непосредственной встрече с ним. Ким не понимала, что такого успела натворить, чтобы сподвигнуть Чона перелететь континент. Всего лишь отлучилась от охраны, сама того не зная. Разве это столь непростительно? Прервав дальнейшее разъяснение парня, пожаловал Вон. Весь бледный, с почти неслышным дыханием и глазами, будто перед ним стояла не Ким, а ее приведение. От его вида Ким стало дурно по-новому. *** Ким издерганная, потерянная быстро приняла душ. Не зацикливаясь на ноге, голень которой была полностью покрыта синевой, стала готовиться… Не зная даже к чему. Вон не возвратился после ухода, тот парень тоже исчез, пригрозив ее скорой встречей с Чоном. Все вопросы, пожирающие изнутри, остались при ней. Одинокая, в непосильной боли и с одолевшим полностью страхом, Ким сидела в спальне на краю кровати. Скорее всего Чон пожалует, единой целью ведомый — уничтожить покой ее. Не выдержав это мучение ожидания чего-то неизбежного, Ким крепче кутаясь в банный халат подошла к окну. Мокрые пряди частично закрывали лицо, а шторы в стиле ренессанса не давали хороший обзор на улицу, но Мирэ невидящим взглядом всматривалась в небо. Оно было прекрасно в багровых цветах уходящего солнца. Людей не было, только фигура Вона стояла на всей улице. Руки, сложенные спереди, взгляд свербящий асфальт и судя по багровой от нервов кожи на задней части шеи, видной из-за короткой стрижки. Вон всегда мертвецки спокойный был на грани срыва. Покорный пес томился в ожидании хозяина. Из некого омута бездумного вывело движение внизу, Мирэ устремила взгляд на подъехавший Бентли, классически черного цвета. Сердце непроизвольно сжалось в ожидании появления Чона. Дверцу Бесу открыл Тае, после немного отходя встал рядом с машиной. Мир в глазах Мирэ сузился в силуэт мощного тела, вышедшее величественно из салона машины. Вон склонил голову в приветствии. В ответ ему прямо в уязвленно открытое лицо прилетел удар. Нещадящий, огромной и залитой силой рукой Чона. Ким от неожиданности шарахнулась назад, дальше от окна, чуть ли не спотыкаясь о собственные ноги. Ее глаза, разутые в шоке в миг стали стеклянными. Девушка потерянная опустилась на пол, потеряв всякие силы. Почему Чонгук избивал Вона? Он же не виноват ни в чем. С ней ничего не случилось, провести без охраны день она вполне могла. Так, в чем же причины такой ядерной злости. Мирэ кое-как подобравшись встала на ноги, и не видя ничего перед собой ринулась вниз. Почти не ощущая землю под босыми ногами, переступая пару ступенек за раз, она летела вниз. Дрожащими рука открыв дверь, она остановилась у порога, смотря на Вона. Который с окровавленным лицом поднимался с земли и молча подставлялся под руку не на шутку взбешённого Чона. Потеряв дыхание Мирэ кинулась бежать, сквозь открытую калитку она бросилась на Чона. Всем малым телом хватаясь за руку, вознесенную в воздух в порыве снова ударить, Вона. — Остановитесь! – отчаянно она кричала, судорожно смотря в красного от ярости лицо Чона. Тот будто в трансе, глазами, налитыми кровью, смотрел в ответ. Руку не опустил, оттого Ким цеплялась за нее все сильнее. — Пожалуйста, хватит. Он не виноват. Я-я… – растерянно, потеряв нить мыслей, глухо произнесла Мирэ. — Я совершила ошибку. Простите. Рука мощная, напряженная до последних мышц, медленно спала вниз. Ким отступила на шаг босыми ногами ступая по холодному асфальту, но недоверчиво держась ближе к Чону. Глаза Чона красные от нервов, но блистающие злостью на миг остановились на глазах Кима, будто давая время остыть, и сверху до самых босых ног осмотрели Кима. Влажные волосы растрёпаны, банный халат немного съехал в бок, ноги ступающие по асфальту были бледные от холода. — Тае, — голос, звучащий ниже обычного, пустил по спине холодок. Мирэ с широко раскрытыми глазами смотрела на Чона в ожидании последующих слов его: — Ее в дом. Мужчина двинулся сразу после приказа, Мирэ даже в страхе ринулась к Чону, избегая Тае. — Нет, — рукой, схватившей за предплечья, в унизительной мольбе, предназначенной только Чону, сказала Мирэ. — Пусть Вон меня отведет, — стараясь звучать не столь отчаянно, вымолвила она. В глазах ее горящих обидой и горестью Чон в пике ярости внезапно отыскал успокоение. Его будто холодной водой окатило. Он перевел с отчаянной Ким взгляд на Вона, у которого кровь лилась из носа и изо рта, правое веко распухло багрово красным месивом закрывая глаз. Чон будто вышел из затмения. Правда он о содеянном не жалел, он оплошностей никому не прощал начиная с себя и всегда был жесток в наказаниях. Просто его удивило то, с какой легкостью девушке удалось его вынуть из горящего котла злости и непроходимого гнева. В обычном состоянии Чонгука привести его в чувства занимало долго и отнимало много усилий. А этой маленькой девушке удалось утешить, распирающего от количества гнева Чона, за считанные секунды. Поистине удивительно. — Его нужно осмотреть, – слезно, перепугано сильнее хватаясь за Чона маленькой кистью, вымолвила Мирэ. — У него кровь идет из уха… Чонгук, пожалуйста, — имя произнесенное слезно и отчаянно напомнил момент из детства. Мать его тоже трясясь в рыданиях с мертвым телом младшего брата в руках, звала его так отчаянно и чувственно. Тогда подобное рыдание возымело должного эффекта на него, но теперь он вырос и совсем не терялся. Или умело показывал безразличие, хоть и кровь в венах оборачивалась льдом. — Выполняй, — строго холодным тоном сказал Чон Тае. Телохранитель без колебаний схватил девушку за плечи и в принудительном порядке пошел с ней в сторону дома. Побледневшая от страха и непонятной тревоги Мирэ по-новому кругу забилась в мощной хватке Тае. — Я ошиблась, — в отчаяннее схватившись за дверцу калитки, не жалея себя сказала Ким. — Больше такого не повторится, — извернувшись, словно рыбка в сети рыбака, Ким, освободившись от рук сдерживающих, кинулась к Чону. Кисти слабые, покрытые дрожью отчаяния легли на Чона. Глаза со слезами невыплаканными смотрели в чужие. Открыто и пронзительно. — Это была ты, кто потребовал не видеться до самой свадьбы, а теперь рвешься ко мне по своему желанию, — холодно, бесчувственно отбросив руки девушку с себя, упрекнул Чон. Чарльз после завтрака с Ким прибежала к нему с вестью, что Мирэ только в радость, если сердце ее жениха найдет покой в чужих руках. Отрешенность и отчуждённость Мирэ по отношению к нему его сильно задело, достала из недр его буйного нрава чувства сродни пылающему огню. Этот холод, безразличие по отношению к нему смела показывать только его мать. В ответ он привычно смолчал, про себя делая выводы неутешительные. И той же ночью драл Чарльз в агонии. Он умирал, только внутренне и молча. И кровь его была на руках девушки, что станет в скором времени называться его супругой. Злопамятный Чон так и ходил все прошедшие дни в дурном нраве и в неутешительном гневе. Его рвало на части от желания причинить столько же боли, какой одарила его Ким. Ответить той же монетой, если не больше. Но теперь смотря на девушку, чуть ли не в слезах и молвой на устах, ему самому становилось дурно. Ломать желание не отпало полностью, но ослабло значительно. — Так цена твоя — пара капель крови? Чон лениво кивнул Тае, тот моментально отступил от них, оставив попытки утащить девушки. Вон на фоне давил в себе кашель, захлебываясь собственной кровью, но не отводил взгляда от маленького стана девушки, что запрокинув голову решительно защищала его перед Чоном. — Вон не виноват, я ушла без сопровождения, лучше обратите свой гнев на меня, — запыхавшись быстро проговорила Мирэ, не смея сводить взгляда с Чона. Тот в ответ разразился в хохоте, чем сильно озадачил девушку. — Откуда у тебя смелости предполагать, что гнев мой тебе поддастся? — сквозь смех уничижительный спросил Чон. Телохранители за спиной Мирэ заметно напряглись от его слов. — Понимаешь ли, я могу закопать тебя живьем в твоем же дворике, – улыбка его резка спала с лица. Мирэ побледнела в лице от угрозы из его уст. — И беды не знать. — Только глупец усомниться в вашей власти, глава. Среди них меня нет. Я лишь хотела сказать, что вы жестоки не по справедливости, — бледная от страха и холода в полголоса сказала Мирэ. Рука ее дрожащая закрыла ворот халата, в провальных попытках сохранить тепло тела. — Если все же ваш суд таков, у меня нет другого выхода, как подчиниться. Явно не ожидавший подобной реакции от Мирэ, Чон смолчал в ответ. Лишь достал из внутреннего кармана пиджака носовой платок и стал вытереть костяшки рук от крови Вона. Молчание стало удручать. Как и мороз октябрьского вечера стал более суров к Мирэ. — В чем суть охоты, если дичь дается моей воле, — Чон из-под волос взглянул на девушку, продолжая вытирать руку от крови. — Азарта никакого. Лучше повысить ставки. — Судьба человека для вас игра, выходит? — не совладав языком, язвительно спросила Мирэ. Ступни ее начали гореть от холода, и дрожь медленно покрыла ее под сырым банным халатом. — Не всякая судьба, только твоя. По моей воле ты до сих пор жива, и по моей воле умрешь. — Тогда давайте закончим с этим, всякое лучше, чем делить с вами путь с длиною в жизнь, — устало поделилась Мирэ. Усталость ее стала невыносимой, боль в голени от недавней травмы, холод улицы и ребячество Чона — все в совокупности довели ее до истощения. Если этот день преподнесёт ей кончину, она была готова это принять с благодарностью. — Даже смерть тебе мила, чем рядом со мной? — с мелкой улыбкой на устах, но глазами мертвецки пустыми, уточнил Чон. — А глава Минсо отличился мнением на этот счет. Перед началом поглощения третьего округа моим округом, он пожелал, чтобы я укрепил нашу помолвку с помощью ночи проверки, — маска усталости мигом спала с лица Ким. Она была в силах вынести все сложности жизни, но не предательство горячо любимого отца. Честно, Чон не думал, что его слова возымеют столь сильного эффекта на девушку, больше, чем угрозы жизни, что та даже в шоке отступиться назад в неверии помотала головой. Подобный исход ее не радовал. Что не сказать о нем. — Вы вовсе лишились рассудка, – озадаченно выдала Мирэ, до побледнения кисти, сжимая в хватке ворот халата. — Папа не стал бы… — Когда он предложил свою единственную дочь подобно розничному товару, я тоже удивился. Тогда во мне чести и достоинства нашлось куда больше твоего отца, и я отказался. Хотя теперь я хочу гарантировать тебе то, чего ты боишься больше смерти — место рядом со мной, пока все также смерть не разлучит нас. — Вы лжёте, — почти вопросительно произнесла Ким, разбито всматриваясь в глаза Чона. Но тот не показывал ни единого признака лжи или насмешки. Он был смертельно серьезен. — Зачем отцу… он не стал бы… — Почему бы тебе самой у него не уточнить? — Чон не дождавшись ответа от Ким, слишком разбитую для этого, поманил рукой Тае. Тот пройдя мимо Мирэ достал мобильный телефон из кармана и передал Чону, затем снова вернулся к Вону, который весь багровый от недуг беспомощно наблюдал за медленной смертью той, которую жизнью своей должен был защищать. — На, позвони отцу и спроси стал ли он торговать тобой или нет, — Чон протянул мобильный телефон Мирэ. Та пораженная возможностью выяснить столь поганую правду об единственном родном человеке во всем свете, отошла от Чона дальше. Страх ее был велик, как и боль душевная, что поражала внутренние органы один за другим подобно яду. — Во второй раз предлагать не стану, учти если наберу Минсо я — назад пути не станет. Мирэ упрямо молчала. Блеклые глаза затянутые пеленой отчаяния безбожного смотрели то ли упреком обидой младенца, то ли умиротворением мертвеца. Ясно было одно - звонок последующий устрашал тайной способной разорвать ее в клочья, размазать личность, отнять лицо и душу. Ведая прекрасно исходом, Чонгук не нашелся мизерным великодушием. Чон поступил как и обещал и набрал главу третьего округа. После короткого периода времени Чон заговорил в трубку, прямо смотря в глаза Мирэ, что затаив дыхание наблюдала на ним. — Глава Минсо, я обдумал ваше предложение насчет начала поглощения округа. Тогда я поспешил своим отказом, предлагаю еще раз проконтролировать контракты и начать действовать. И ночь проверки пусть пройдет как вы и предложили, я не имею ничего против… Последующие слова Мирэ не расслышала. Ее тело хлюпкое опустилось на землю, пораженное величайшим горем коих мир редко видал. Слезы, которых девушка с усилием копила в себе, покатились по ее впалым щекам и рыдание тихое потревожил нелюдный район на юге Лондона. Руки что опирались на асфальт дороги не чувствовали холода, голень что была покрыта синяком не пульсировал от боли, потому что та, что была внутри затмевала всякую внешнюю. Девушка опустив голову, в слезах горьких, унизительно покоясь на грязной земле сокрушалась в нескончаемой боли от предательства того, кого она больше всех любила. Пара до блеска отполированных оксфордов встали перед разбитой девушкой на земле, Мирэ не придала внимания на них погруженная в собственную грусть сожравшей ее живьем. Возможно, Чон говорил, возможно, это были слова утешения. Ким не знала, в ушах ее эхом расходилось рыдание и ничего более. Грудь в тисках отчаяния не пускала воздуха в легкие, вереница мыслей губительных утягивала ее в непомерное уныние. Следующее что помнила Ким это окровавленные руки Вона, что осторожно поднял ее с земли и повел в дом, придерживая крепко за плечи. Хоть сам и не ведал дорогу из-за залитых кровью глазами. За всем этим наблюдал Чон, закурив сигаретой в стороне. И вкус никотина горчил горло или виной было сожаление?

***

После пережитого стресса Ким слегла в постель с простудой. Прогнозы насчет ее ноги были далеки от утешительных. Надеяться оставалось на чудо физиотерапии. Врачи в один голос твердили не появляется у станка ближайшие месяцы, пока разрыв не заживет окончательно. Обезболивающие никак не помогали ее худому состоянию, она была в нестерпимой боли постоянно. Очевидно, лишенная единственной отдушины и повторно униженная перед чужими людьми Ким ходила будто неживая. С вечной печалью на лице, разговорами короткими и глазами, уставшими казалось от всего мира. В академию она вернулась через некоторое время, после окончания лечения ноги и простуды. Девушки взволнованные ее недугом, будто по-настоящему, несколько дней кружили около нее, словно птицы души. Но интерес в скором времени пропал. На пути Ким часто попадалась Чарльз глазами полных сожалений и печали. Мирэ как и обещала ранее не стала завязывать с ней разговор. Чужой груз непомерный взваливать на себя теряло смысла, когда сама голыми ступнями касалась самого дна. Дни протекали медленно, порой утягивая Мирэ в уныние своей мерностью. Вообще после встречи с Чоном, помолкой и последствиями их несчастного союза, Ким постоянно находилась на грани своих возможностей. Еще не став полноценной женой Беса, она уже утомилась смертельно. Изменений в ней начали замечать многие, особенно преподаватели с академии. Видимо на их опыте заглубленных не тем мужчиной девушек водилось множество, раз они узрели ее печаль непреодолимую столь ясно. На вопросы задаваемые девушка отвечала обтекаемо, не кидалась обсуждать или осуждать жениха. Холодно, будто сторонний наблюдатель обрисовывала ситуацию парой банальных фраз. Внутренне смирившись с участью, она не кидалась в агонии предсмертном от недомогания. Потом поступил звонок, роковой нужно признать. От Суена. Он наигранно весело поспрашивал о всяком, получая в ответ лишь короткие ответы. Потом настал час важного разговора. — Тут ходят слухи будто столичный посмел потребовать ночи проверки, — с наигранной злостью выпалил Суен. Отец с выбором глашатая, Суен будучи близким человеком к Мирэ выполнял эту роль из рук вон плохо. — Да, кому в голову придет сомневаться в целомудрии нашей Мирэ. Это же безумию подобно. Нависло неловкое молчание. Заметно было Суену сложно говорить на подобную тему с Ким, которую он защищал с младенчества. — Хотя поговаривают, что у столичных в обычае такое. Мол, мать Беса тоже прошла проверку перед свадьбой… Если подумать можно и оправдать эти условия, понимаешь столичные… — Суен, что сказал глава? Почему он сам мне не позвонил? — устало спросила Ким, прикрыв тяжело глаза. Этот разговор огорчал, оставлял отвратный привкус на языке. И слезы снова капали с лица. — Глава Минсо, он очень зол наглостью этого наглеца. Это же недопустимо и… — Выходит они поговорили, — безнадежно выдохнула Ким, со всей силой сдерживая рыдание. Рука дрожащая от стресса прикрыла глаза, выпуская еще больше слез. — Но понимаешь, если… ночь проверки пройдет — назад пути не станет. Столичный потом понесет ответственность за брак и… — Когда? — Не сказано. — После… все узнают, да? Все, я имею в виду. — Будет лучше, если о ночи проверки станет известно большинству людям. Это как гарантия. Иначе будет сложно предъявить что-то в случае, если столичные отменят брак. Но ты не переживай. Ты же знаешь новости быстро забываются. Мирэ? — Да? — Не опускай руки, ладно? — Суен, мне пора готовиться к уроку. У меня искусствоведение скоро. — Понял. Я на связи. Столичный ведь не запретил говорить с нами? – странный вопрос озадачил Ким. — Зачем ему это? — Ты перестала связываться с домом, как только к тебе приставили новых телохранителей, вот я и спросил. — Нет, у меня не было времени. — Тогда я спокоен. Ладно, тогда удачи с учебой. — Спасибо. Этот разговор поселил смуту в душе девушки, оставив ее в подвешенном состоянии. Девушки из высшего света страшились двух вещей: первое — банкротства семьи; второе — ночи проверки. Власть округов была совершенно патриархальной. Соответственно была непосильно сурова по отношению слабого пола, так как правила писались мужчинами черствыми и алчными на власть до безумия. И плодом этой нездоровой любви власти над слабым полом стала ночь проверки. Ночь проверки устраивались, когда жених сомневался в девственности своей невесты. Эти сомнения могли быть основаны на реальных доказательствах или могли быть прихотью жениха, который от скуки стал вопрошать целомудрие невесты. Если ночь проверки для парней была лишь очередной забавой, то девушкам она обходилась честью. Но если в ночь проверки невеста окажется девственной, жениху не останется выхода кроме как заключить брак с ней в последствии. На что отец Минсо и рассчитывал. К злому року девушки.

***

Японские заключенные, осужденные по высшей мере наказания —смертной казнью, каждое утро просыпаются с единой мыслью — сегодня их последний день. Японская судебная система никогда не оповещает смертников о скорой кончине заставляя их жить в терроре, в томительном ожидании смерти, как и поступал Чон по отношению к Ким. Каждый день Мирэ на коленях перед иконой рассыпалась в мольбах о защите в маленькой часовне в саду академии. С великим страхом возвращалась домой по выходным. Страх ее всецело заключался в возможном появлении Чона. Один лишь лик которого лишал покоя по ночам полных кошмаров. Пришло больше двух недель, и девушка немного расслабилась в своих отчаянных попытках спастись. Именно в момент успокоения лживого — кончина ее настигла. Была холодная ноябрьская ночь, половина десятого, девушка после ночного ухода стояла перед зеркалом в ванной и звук открывающейся двери спальни настиг ее врасплох. Мирэ несколько секунд стояла неподвижно, всем напряженным телом вслушиваясь к мерным шагам Чона, который даже не удосужился снять туфли перед заходом в дом. Кошмар этот отличался выразительностью в деталях, если девушка билась в неспокойном сне. Но лихорадочному состоянию девушки сон никак не относился. Он. Тот самый созданный по меркам и подобию величайшего павшего был всему виной. В тихом принятии девушка в последний раз взглянула на зеркало, глубоко вздохнула и потуже завязав пояс кимоно поверх пижамы, покинула ванную. Смирение ее было сродни рассудительности взрослого, жаль только таковой она не являлась, но стала. В спальне никто не виделся, девушка обреченно взглянула на угол комнаты с ее любимым креслом, в полутьме спальни лишь мыски туфель Чона выступали и всё его вальяжно восседающее тело было покрыто тьмой. Ким не стала далеко отходить от ванной и встала у двери, голову прислонив к дверному косяку. И в защитной манере скрестила руки на груди. Глаза усталые еще долго всматривались в темноту, скрывающую в объятиях Чона. — Он солгал? — Кто? — Бог. Он сказал молиться и не унывать, так я молилась днем и ночью, но вы снова передо мной. — И в чем заключалась твоя мольба? — голос тихий раздался из темноты. Мирэ в порыве неудержанном опустила взгляд. Это очередное преимущество Чонгука над ней, способность видеть, расстраивало. — О покое. — Адресат твой неверный. — Я не стану вас молить, — резко бросила Мирэ. — Зачем мольба мне твоя? Уговори, подкупи или угрозой безбожной устрани. Человеческая натура слаба, ею легко манипулировать. — Хотите сказать, что поддадитесь моей воле? — Ким даже в надежде подняла взгляд на Чона. — Все зависит от условий. — Звучит безнадежно, — тихо заметила Мирэ и как-то обреченно улыбнулась краем губ. — Подойди ко мне, — довольно ласково, с тенью заботы сказал Чон. И протянул левую руку в татуировках с темноты. Подобно хищнику манил деланной заботой, будто вовсе не за ее душой пожаловал. Смиренно Мирэ потянулась за зовом. Вскоре большая, горячая рука Чона покрыла ее тонкую и холодную и потянула к нему. Темноты теперь хватало на них двоих. — Почему руки такие холодные? — безобидный вопрос последовал. — В экстренных случаях вся кровь циркулирует в жизненно важных органах, коим конечности не являются. Они лишенные крови мерзнут, — стоя между расставленных ног Чона, немного опустив голову, поделилась она. Холодная кисть в руке Чона тем временем успела согреться. — Дай другую, — выпусти кисти, Чон стал ждать, когда Ким подаст еще холодную кисть. Мирэ невольно заметила про себя, что Чон странным образом использовал только левую руку. Хотя она у него не доминантная. — Не стоит временить с этим, — вместо того, чтобы протянуть другую руку, девушка отошла от Чона. Примерно и смиренно готовая принять очередной урок судьбы. Сурова участь слабого. — Скорее начнем, скорее закончим. — Ты не прислушиваешься к советам старших, — укоризненно изрек Чон, всё также из темноты. — Я знаю, что у меня нет ничего что могло бы выступить компромиссом. Вы прочно лелеете ненависть ко мне, так что надеется на вашу милость я не стану. Да и угроз у меня нет, — Ким отрешено взглянула в окно, за которым мерно шумел канал. Надежда ее была крепка, что сегодня она в нем утопиться. — Силы наши неравны, зачем мне биться, если конец боя предрешен. — Компромисс всегда можно отыскать, — тяжело поднявшись с кресла, при выдохе заметил Чон. И взглянул мутными глазами в профиль опечаленной девушки, которая, приобняв себя за плечи пыталась отыскать покой. — Трудности твои не со мной. Ты в страхе перед главой Минсо. Девушка не нашлась ответом, молчаливой статуей застыв. — Помоги мне раздеться, — приблизившись к ней, попросил Чон. Девушка в ответ лишь взглянула вверх, глазами бездонными без толики чувств и тихо поделилась: — И вправду жестокости вашей нет предела. Как и наглости. — Верно сказала, — ухмылка его и огоньки глаз в полутьме пустили дрожь по тонкой спине Мирэ. — Только…, — огромная рука мягко легла на костлявое плечо Ким, и малым усилием Чон повернул девушку к себе. Мирэ поддалась ему, отпустив слабые от нервов руки вдоль тела. Но глаза свои водянистые не стала отводить. Негоже выпускать из виду зверя готового растерзать в любую минуту. — В этот раз ни первая, ни вторая невиновна в моей прихоти. Плечо, мне его недавно подстрелили. Раз рвешься выполнить поручения отца, будь любезна содействуй. Девушка озадаченно приподняла бровь, и медленно перевела взгляд с брутального лица на правое плечо Чона. Где под слоем одежды скрывалась огнестрельная рана. Чужая боль теплым чувством разошлась по ее телу. Именно слабость Чона придавала надежду. — Глава, зачем вы пришли сегодня? — в лоб, позабыв об осторожности, спросила девушка. Тело мелкое на фоне Чона дрожало от нервов, глаза хаотично следили за любыми изменениями на лице напротив. Лишь бы отыскать подсказки и обернуть бой в свою пользу. Чон лишь усмехнулся в ответ. Никак не улучшая участь девушки. — Чего вы хотите от меня? – неопределенность терзала многих больше боли. И свет стал не мил от безысходности, червем грызущим кости внутри. — Мне повториться? — без тени улыбки, смертельно серьезно. Будь его слова ядом, Ким давно скончалась бы от его количества. — Я не стану раздевать вас. — Как же быть, — озадачено изрек Чон. — Глава Минсо не обрадуется подобному исходу. Девушка сохранила тишину, застыв в нерешительности. Печаль отчетливо отражалась во взгляде. Огорчать отца она не смела, но гордость не позволяла ей опуститься столь низко. Раздумья бесполезные, тяготящие отнимали покой. И, к удивлению Чонгука, ее бледная тонкая кисть мучительно медленно потянулась к кромку лацкана пиджака. Ким превозмогая себя, подцепив дорогую ткань пальцами стала освобождать его от верхней одежды, пока Чон не решил остановить это мучение. Когда он схватил ее за тонкое запястье, пустые глаза Ким вопросительно взглянули в ответ. — Если глава Минсо решил воспользоваться тобой как разменной монетой, ты готова ею стать? — не став скрывать удивления, задал вопрос Чон. Он убрал ее кисть с себя, с непонятным гневом на лице. Девушка лишь коротко кивнула в ответ. На большее не стало сил. — Какая жалость, — обреченно сказал Чон. Уязвимая Ким, не став более терпеть взгляда его, освободившись из хватки отошла, встав спиной. Эта картина маслом, печалью в каждом мазке — раскрошило все внутренности Чонгука, раздробило кости разом, что дыхание встало. Невольно он подумал о матери, которой наверно тоже пришлось делить подобную Мирэ участь. Ох, тяжела судьба у этих невольных. — Мне не выгодно спать с тобой, — подавшись минутному порыву Чонгук решился раскрыть все карты. Ким не сдержавшись обернулась, ведомая глупой надеждой. — Не в моем вкусе трахать малолетних, к тому же у тебя еще годы обучения в Лондоне. Кто знает, чем ты будешь заниматься, попробовав на вкус забавы взрослых. Я не могу потерять контроль по глупой прихоти твоего отца. Не в его вкусе трахать малолетних... Неуместно и некрасиво кольнуло осознание девушки, что Чарльз было девятнадцать, делая ее более подстать ему нежели Мирэ. Оскорбленная собственной мыслью Мирэ от омерзения повела плечом, отгоняя дискомфорт. — Глава, во мне ни терпения, ни чести не осталось. Перестаньте терзать, более я не вынесу, — словами откровенными, что вольно выть от их тяжести, прикрыв веки тяжело поделилась она. — Я предлагаю менее из зол. Твой удел в любом случае тебя найдет, — и непонятно стало утешал он или все дальше в сырую землю затолкал. — Весь свет обсуждает меня в отсутствии, отца огорчить я не посмею, но и быть вами я не хочу. Любой мой выбор возымеет цену выше моих возможностей, — уже в слезах отчаянных, ломанным голосом сокрушалась она. Невольник обстоятельств, по сути невинная душа песком рассыпалась по лощеному паркету, не выстояв невзгод злого рока. — Подойди ближе. Шаги неуверенные, отяжеленные чувствами горькими повели ее снова по зову. Чон в чувствах непонятных прижал ее к своей груди, позабыв о ране что пустила кровь, рукой прикладывая голову к себе. И рыдание голосом женщин всех времен поразило слух его. Как прозаично: малая женщина в объятиях сильного мужчины. Жаль любви не наблюдалось в округе. — Я подтвержу нашу связь, устроим свадьбу, как и обговаривалось после твоего выпуска из академии. Знать не посмеет засомневаться в моих словах, глава Минсо уверует в нашей помолвке, а тебе не придется стать разменной монетой, — лаской несвойственной ему он стал утешать девушку в своих руках. Глупость великая пытаться воссоздать то, чего не стало стараниями собственными. — Следовательно причин для слез нет. — Как я могу вам верить? – подняв голову, слезно вопрошала Ким. Все более горюя в неизменном расстройстве. В лихорадке ужаса ослабшая кидалась в натугах спастись. — У тебя больше альтернатив нет, – словами резкими, но столь правдивыми он искромсал ее всю. Сочувствия в нем имелось куда меньше грубости, от того Ким убивалась от перспектив оскорбительных. — Либо со мной, либо против меня. — Какая ваша выгода? — все же Ким не отличалась глупостью, пусть даже минутная ласка чужая пришла по ее истерзанной душе, но о цене великодушия Чона она не на миг не забывала. Именно эта часть поистине могла быть гнетущей. — Тебе стоит беспокоиться обо мне в последнюю очередь. Свое я возьму, будь это выгода или месть, — Чон стиснув зубы опустил руку с головы девушки, отчетливо ощущая влагу на коже под рубашкой. Повезло, что пиджак сурово классического кроя был черного цвета, крови на нем не заметно. — Я боюсь, что ваше деланная доброта обернется очередным испытанием, — искривив рот в плаче, погруженная в пучину страха, выла Мирэ. Нервы были ни к черту. Эту прискорбную картину сложно выскребать из памяти. — Тогда, тебе придется поплатиться. Безвыходность бедной души ему пришла по вкусу. Настало время торговаться. — Условия прозрачны и ясны. Первое, ты не вернешься в Корею до самого выпуска, при большом желании можешь провести каникулы в столице. Второе, прервешь все контакты со своим домом, отцом и его приближенными, все переговоры вести буду я или мои люди, — тоном деловым, будто более изящного выхода ей не сыскать, сказал он. Рука его в притворной ласке нежно вытерла дорожки слез с нежной девичьей кожи, будто взаправду причиной ее расстройства он сам не послужил. — Все слаженно и просто. В ответ на его уверенную речь, предлагающей меньшую из зол, Мирэ замерла пораженной. Глазами полных и слез, и удивлением уставилась на него. Все, что было сказано не находило смысла в ее распаленном лихорадкой уме. — На этом все? — Все, — утвердительно. То ли слабость одолела, то ли разум ее померк, Мирэ коротко кивнула пару раз в согласии. Понятие не имея, что ведомая красивыми речами из уст искусителя повелась на договор с самим дьяволом. Покинутая родителем, Воном и даже Богом, в неистовом отчаянии девушка отыскала мнимый покой в руках собственного душегуба.

***

После ночи, которую в пору писать на надгробии последней, Вон вернулся на пост и Тае отправился с Чоном обратно в Корею. Мирэ пусть даже разбитая окончательно, отыскала покой в присутствии безмолвного спутника. С Чарльз у них не состоялись никакие разговоры, Чон против ее ожидании не выходил на связь, нога постепенно перестала беспокоить болью, телохранитель после пережитого наравне стресса будто бы стал ближе — одним словом Мирэ жилось неплохо. Это ровно до того момента, когда к ней в комнату в особняке не поступалась Чарльз. Ким вышедшая после душа, уставшая после тяжелой сессии физиотерапии, в рассеянности смотрела в заплаканное лицо девушки. Та, дрожащими руками обхватил себя за плечи, плакала беззвучно смотря глазами полными животного отчаяния и обиды в усталые Ким. Сколько не предупреждай, сколько не проси — Чарльз разбилась. Разлетелась в осколки. Немую сцену разрешила пришедшая, задушенными слезами голосом. Лишенным абсолютно чувств. — Я беременна. Мирэ, он меня убьет… или я сама убьюсь, если рожу бастарда похожего на меня. Помоги… Утомленная, теперь еще нагруженная чужой болью и отчаянием Ким, отступилась от двери, пропуская Чарльз.