Я видела Дьявола. Он был мил

Путь же беззаконных — как тьма; они не знают, обо что споткнутся. (Притч. 4. 19)

Сколько Мирэ себя помнила, она всегда училась стать достойным приложением к своему будущему супругу. Таков был её удел в этом мире. Такова была цена фамилии, которой девушка была одарена наравне с теми благами, что следовали после её получения. Такая доля досталась не ей одной. Подобных Мирэ девушек, всю жизнь готовящихся к замужеству, огромное множество водилось в криминальных кругах. Так сложилось, что девушек, рождённых в семьях глав одного из криминальных кланов, с самого зарождения первых ветвь преступных группировок обрекали на вечное заточение в тени своих влиятельных мужей. Крупнейшие и наиболее отличающиеся сферой влияния кланы старались сначала обручить, а потом и поженить своих отпрысков с теми, кого они находили достойными по состоянию. В истории ещё не наблюдалось пары, допустившей кровосмешение. Из-за того,что все главы пытаются урвать бо́льшую долю или сохранить имеющуюся, они образуют браки с семьями, подходящими им по статусу, а потому на памяти Мирэ ни одна девушка из их общества не вышла замуж по своему выбору. За них всё решалось мужчинами, что сидели там, за дверьми, в окружении первоклассных юристов. Всё, что их волнует, — выгодные условия. Свою судьбу Мирэ встретила совсем юной, ей было около десяти. На целых восемь лет старше, с чёрными, как смоль, волосами и взглядом,не выражавшим и толики чувств. Он заставлял девушек из высшего круга трепетать при одном своём появлении. Единственный сын Столичного Дома, к тому же красив собой, будто соткан по подобию его. Моментами Мирэ понимала восторг своих ровесниц. Однако никогда не разделяла этой слепой симпатии, наверное, возраст не позволял. В тот роковой вечер на благотворительном ужине Мирэ присутствовала в роли сопровождающей отца — вдовца и главы криминального Дома. Её выход вызвал много разговоров. Красивый цветок, пусть даже столь юный, приковывал взгляды окружающих. Мирэ была редкой гостью подобных мероприятий, отец оберегал её от посторонних глаз, не изменяя своему собственническому нраву. Но в тот вечер агрессивная забота о единственной дочери поослабла. Оказавшись наедине с Чон Чонгуком в тихом саду на заднем дворе особняка столичного Дома, что устраивал торжество, Мирэ моментально догадалась об истинном мотиве отца. — Впервые застаю тебя на подобном вечере, — расслабленно подметил Чонгук, глядя на девушку цепким взглядом из-под тёмных волос. Окончательно сформировавший голос был приятен слуху, а глаза, пусть даже очень усталые, блестели любопытством. —Мне не по душе частые выходы в свет, — коротко ответила Мирэ и неловко двинулась по мостовой, с поразительной прилежностью осматривая сад. Чужой внимательный взор причинял дискомфорт юной леди. — Вижу, тебе по душе природа, — не отступая от ускользающей девочки, заметил Чон. Она лишь равнодушно пожала плечами. — Сад — отдушина моей матери. — У неё прелестный вкус, — дежурно ответила Мирэ, сойдя с мостовой и шагнув в сторону маленького пруда. Она забрела в глубину сада. Молчание повисло над ними. Пока девушка в безмолвии наблюдала за лебедем на глади воды, Чонгук, уподобившись телохранителю, встал за ней, готовый защитить или помочь. Постояв несколько минут у кромки воды, Мирэ без слов зашагала обратно к мостовой. Чонгуку не осталось выхода, кроме как последовать за ней. — Ты немногословна… Или дело в моей компании? — смотря в полутьме на маленькую спину девочки в красивом платье, поинтересовался Чон. — Мне скоро исполнится десять, — перестав ступать по выложенному из белого камня тротуару, обернулась девушка. — Соответственно я ещё не обучена дамскому делу и не могу достойно вести разговоры. И, в силу возраста, я могу сказать глупость. — У юности одна привилегия — возможность совершать ошибки. — Но мы с Вами являемся исключением в данном вопросе, — серьёзно и важно поправила она. — Фамилия не простит нам оплошностей. Если вы утолили своё любопытство, предлагаю вернуться к взрослым. — Последний вопрос: когда ты уедешь на обучение? Ты сказала, что скоро. — Боюсь, этот вопрос вас не касается… — Что, если я скажу, что в течение десяти лет ты окажешься моей женой? При таком раскладе я получу ответ? — не совсем дружелюбно, растеряв наигранный тёплый взгляд, сказал он. — С подобными вопросами вы должны обратиться к моему отцу. Я войду в дом того, на кого он укажет, — совсем уж по-взрослому ответила Мирэ, немного раздражённо смотря на высокого Чона. Когда их разделяло расстояние больше вытянутой руки, разница в телосложении не ощущалась столь резко. — Теперь, с вашего позволения, я пойду. — Мне тебя уже пообещали, — сказал Чон в спину уходящей девочки, засунув руки в карманы классических брюк. — Мой отец сейчас беседует с твоим у себя в кабинете за бокалом бурбона, предназначенного для моей помолвки. — Тогда встретимся через десять лет. Короткий ответ и смирение девочки вызвали короткую ухмылку на лице Чонгука. С той встречи прошло много времени. Комичный разговор в глубине сада частично стёрся из памяти. Девочка уже давно перестала прикрываться своим возрастом, а Чон окончательно растерял человечность, свернув на тропу жестокости и жадности. Человека, следящего за садом с трепетной любовью, не стало. Как и света в его жестоких глазах.

***

Как и было задумано, Мирэ покинула страну вскоре после того благотворительного ужина в особняке Чонов. Не присутствовала на похоронах матери Чонгука, не застала зверств своего будущего мужа на Корейском полуострове. До неё доходили лишь обрывки слухов, не всегда верных. Но их было достаточно для того, чтобы её слабая душа трепетала от волнения и страха. Утешением служило лишь расстояние и время, отделяющее её от этого беса в оболочке человека. По обычаю, девушек по достижении десяти лет семьи переводили на домашнее обучение, что включало в себя не только классы, необходимые для завершения школьного образования, но и посторонние курсы, которые нацелены на то,чтобы выдрессировать из них покорных, достойных и способных хозяек. Второе подразумевало под собой бесконечную череду уроков от личных гувернанток-девушек и в специальных интернатах с проверенной годами, слаженной системой обучения. Мирэ, как только переступила порог назначенного возраста, на следующий после дня рождения день улетела в Англию, куда отец смог без особых усилий зачислить девочку в престижный интернат. Несмотря на возраст и сильную привязанность к отчему дому, девочка и слова против не смогла сказать. Потом начали поступать предложения от разных слоёв криминального мира. За интересом тех, кто пожаловал в дом Кимов с намерением обручить сына с прелестной Мирэ, крылось свойственное им желание разбогатеть ещё больше. Мать девушки, родив её, умерла, лишив клана возможности иметь наследника. И теперь весь Третий округ остался без покровителя и по праву переходил в руки того, кто женится на единственном отпрыске семьи Кимов — Мирэ. Первым человеком, посмевшим постучаться в их дом с подобным намерением, был главный судья страны. Из-за того, что Верховный Суд находится на территории клана Кимов, у отца Мирэ с главным судьей были установлены прочные связи, переходившие от одного поколения к другому. Мотивы пожаловавшего были ясны: он отчаянно желал сделать своего сына главой клана Ким и, таким образом, навсегда войти в состав криминальных авторитетов. Господин Ким Минсо, отец девушки, тогда тепло принял гостей, устроив пир, а не простой прием. Даже угостил своим любимым бурбоном в личном кабинете, чтобы мягко отказать потом, ссылаясь на правила, которые никому не стоит нарушать. Главный судья был расстроен, видимо про себя рассчитывая на согласие Кима, находившегося, казалось бы, в безвыходной ситуации из-за отсутствия наследника. Не скрывая собственную досаду от ответа, он покинул семейный особняк Кимов. Об этом маленьком визите Мирэ даже не знала. Вторыми пожаловали Ки. Хозяева Четвёртого округа, соседствующего с владениями Кимов. Крайне изолированная и не часто светящаяся среди знати семья пожаловала всем составом, показывая крайнюю решительность. На этот раз отец Мирэ оставил гостей с неоднозначным ответом, назначив новую встречу, но только за круглым столом с консильери от обеих сторон. За встречей должны были обговариваться все нюансы и изменения, которые произойдут после заключения брака представителей двух известных фамилий. Родство с Ки было действительно выгодным для Третьего округа: те имели самую значительную долю земли, сравнивая с остальными пятью семействами Кореи, владели тесными связи с китайскими триадами, а также подавляющая часть оптовых каналов перевозки героина и оружия была под их контролем. Множество домов терпения тоже принадлежали им. Влияние семьи Ки было огромным, но о них самих поговаривали как о неотёсанных, немного одичалых людях, которые не знают о границах. Остальные главы посматривали на Четвёртый округ с пренебрежением из-за того, что Ки водились с триадами, которые являлись прямыми конкурентами всех Корейских семейств в Азии. Когда весть о возможном браке Кимов и Ки стала известна верхушкам глав других округов, потянулись процессии от других семейств. У Четвёртого округа не имелось сыновей, подходящих Мирэ по возрасту, но они предложили сына правой руки главы в качестве будущего супруга дочери Главы рода Ким. На что отец Мирэ, Минсо, сильно оскорбился, сослав гостей обратно домой. Второй округ явился вслед за пятым, у Главы имелся только один сын, который был давно помолвлен с дочерью первой семьи, дело уверенно шло к свадьбе. Явился он с одной целью: передать послание от Столичной семьи о том, что Киму не стоит идти наперекор с главными. На что на следующий же день Ким дал добро на помолвку дочери с наследником Ки. И это событие потрясло весь криминальный мир Кореи.

***

На торжестве Мирэ даже не появилась, не покинув академию по случаю помолвки. Её отец решил повременить со знакомством молодых и ясно распорядился младшим Ки — не искать встреч с его дочерью, пока на то не будет дано разрешение. Этот, казалось бы, мелкий каприз, на который семья Ки даже не обратила внимание, занятая подсчётами полученных денег, для Мирэ обрисовал картину в совершенно ином свете. Ки её в качестве невесты точно не увидят, потому что отец уготовил для неё совсем иную судьбу, прикрывая всё этой разыгранной для публики помолвкой. Всё затевалось лишь с одной целью — приманить более крупную фигуру на игровой доске — Главу Первого округа, который помимо сердца Кореи — Сеула — держал под суровым контролем все порты и береговые линии полуострова. Ки и правда были людьми недалёкого ума, если повелись на скорейшее родство с Семьёй Ким, пока лучший стратег умело начинал партию, расставив всех фигур по своему усмотрению. Прибытие Чонов было делом времени. На третьи сутки после официального торжества в дом Кимов пожаловал сам младший Чон, более известный как Бес. Люди страшились лишний раз произносить его имя, из-за чего со временем оно стёрлось из памяти многих. Пресса величала его лаконичным «господин Чон», а знать ограничивалась прозвищем, зародившимся после показательных убийств, на которые был падок младший Чон. К своим двадцати пяти годам он уже неофициально возглавил Столичный округ, уже обладая большей властью и величием, чем его отец, зачахший после смерти жены. Совсем скоро ожидается чего восхождение на должность Главы, однако ни для кого не секрет, что вся мощь уже заключена в руках Чон Чонгука. Процессия чёрных машин с полностью тонированными окнами прибыла к обеду в семейный особняк Кимов. Глава встретил гостей в холле, как подобает традициям выказав уважение прибывшим. Мужчина, вышедший из одного из внедорожников, сразу приковал к себе взгляды прислуги, стоящей по правую руку от хозяина дома. Бес не был окружён множеством охранников, тех двоих, находившихся за его плечами, было достаточно для противостояния целой армии. Двое крепко сложенных мужчин из личной охраны Беса внушали животный страх одним своим видом, а их безмолвие, что сохраняется, кажется, абсолютно всегда, ужасало ещё больше. Ходит слух, что охранники Беса являются бывшими агентами контртеррористического подразделения отдела нацбезопасности, побывавшие во многих боевых точках мира, о чём свидетельствуют их тела, усеянные шрамами от разного вида ранений. Также, все семейства знали, что вытянуть из этих сторожевых псов информацию не представляется возможным — Бес, прежде чем принять их в состав своих палачей, вырвал обоим языки, сохранив их звенящее молчание вовеки. Народ верит, что их так же стерилизовали, чтобы у тех не было соблазна завести семью и заиметь слабость, однако конкретных подтверждений этим слухам нет. Единственное, во что верил Минсо — эти парни, нависающие мрачной тучей за спиной Беса, способны убрать кого угодно, если в этом человеке они почуют угрозу для жизни их Главы. Сам Бес тоже отличается безудержной свирепостью, так удачно переплетённой с острым умом, что делает из него не только неподдающегося контролю свирепого животного, но и разумного настолько, чтобы всегда суметь выйти сухим из воды после убийств своих. Бес крайне злопамятен, никогда не забывает тех, кто претендовал на его имущество и семью, а потому предавших его ждала самая мучительная, и часто показательная смерть. Лишь одного взгляда на его грубые черты лица достаточно для того, чтобы понять, что держаться от него нужно подальше. Крупный нос, губы, которые навсегда лишены улыбки, глаза темнее дна преисподней. Всё в нём заставляет душу глядящего чувствовать страх. Парень высокого роста, что в Азии считается редкостью, хорошо сложен, имеет стальные мышцы, всегда заметные под дорогой тканью солидных брюк классического кроя, необъятные плечи и большие ладони, удар которых вполне может стать смертельным. Бес пылал этим видимым каждому огнём гнева. Постоянно. И только высокий интеллект, в нём спрятанный, был способен остудить этот безудержный нрав, ничто больше. Беседующий с ним человек нередко изливался холодным потом, приходил в ужас в истинном его проявлении. Бездонные глаза, затянутые пеленой нечеловеческой бесчувственности вмиг могли показаться дьявольскими. А голос в привычном повелительном тоне отнял не один десяток жизней одним лишь прозвучавшим приказом. Все сотрясались от страха перед охранниками Беса, хотя гораздо большая опасность крылась в нём самом. Минсо был уверен, что окрестив младшего Чона Бесом, люди сильно ошиблись. Он со своей жестокостью предстаёт в лике самого Дьявола. — А Чоны никогда не изменяют своей фамилий, — с кривой улыбкой встретил поднимающегося по ступенькам Чона Минсо. — Везде и всегда поспевают, — Бес легко кивнул в приветствии головой, как никак Минсо годился ему в отцы. От него исходил холод, пробирающий до костей, Ким краем глаза заметил, как насторожилась охрана дома. Нависло удручающее молчание, Бес, выждав минуту тишины, протянув руку для пожатия, не сводя испытывающего взгляда с хозяина дома. Под стать своим бойцам Чон тоже не был падким на лишние пазговоры. Слова его были редкими, но многим обходились высокой ценой. — Пройдем внутрь, — так и не дождавшись никакого ответа на свои слова, Минсо, крепко сжав в ладони чужую огромную руку и окинув взглядом стоящих рядом слуг, которые поняли его без слов, повёл гостя внутрь особняка. Воздух сотрясали шумные шаги прибывших, пока они уверенно ступали вслед за персоналом. Минсо шёл рядом с Чоном, соприкасаясь с ним плечом и выдерживая молчание с достоинством. Все мужчины расположились в просторной гостиной с выходом на сад особняка. Из открытых дверей и окон лились звуки пения птиц, погода радовала и теплом, и свежестью. Прислуга подала напитки, приготовленные закуски и, становясь молчаливыми свидетелями сходки двух могучих лиц страны, встали у дальней стены, готовые сиюминутно исполнить любые пожелания гостей. — Полагаю, Глава Второго округа был недостаточно ясен в своих словах, раз вы допустили помолвку своей дочери с отпрыском Ки? — присев на диван, за которым встали верные своему Главе охранники, и закинув ногу на ногу, Чон удобно расположился. Его холодные, без единого проблеска чувств глаза остановились на Минсо. Чон был явно расстроен. Кисть его аккуратно достала из внутреннего кармана пиджака кейс с сигаретами, верный пёс за его спиной тут же подал огонь. Чон закурил, не щурясь, даже затяжка его была совсем не слышна. Прислуга принесла хрустальную пепельницу, на которую Бес вальяжно стряхнул пепел, пустив короткие искры. — Верно полагаешь, — потянувшись за чашкой терпкого чая, любовь к которому привила покойная жена в первые годы брака, и поглядывая из-под ресниц, точно хищник на охоте, ответил Ким. — Он не разъяснил, какое отношение имеет помолвка моей дочери к Столичным. Я понимаю, что в случае объединения моего Округа с Округом Ки образуется новая могущественная держава, но думая о Вашей безопасности, я не могу лишить своего ребенка достойного партнёра, — Минсо, подобно лисе, в выгодных для его дела местах прикидывается глупцом, а в ином случае затапливает своего собеседника умными высказываниями, постичь которых не многим дано. — Не так ли? — Слово было дано семь лет назад, от него отступать я не планирую, чего и от Вас ожидаю. К тому же, Вы находите наследника Ки более достойным вашей дочери, нежели Чонов? — пуская сигаретный дым и приподнимая одну бровь, спросил Бес. — Глава Третьего округа, культурной столицы страны, должен иметь высокие стандарты, однако сейчас Ваша позиция мне не понятна. О чём Вы думаете? — У меня не было особого повода рассматривать тебя в качестве мужа своей дочери, чтобы ринуться соперничать с Ки, — отложив чашку и блюдце, Ким откинулся на диван. Напряжение набирало всё большие обороты, Бес потянулся за второй сигаретой, не притронувшись до поданных закусок и чая. — Или я упустил момент, когда твоя семья явилась ко мне выразить желание заполучить её? — То, что её судьба предрешена, было очевидно, — Бес поддался вперёд, слегка наклонившись, чтобы Минсо не упустил ни одного его слова, и произнёс тихо, с оттенком злости: — Увести у меня целый округ, я такого никому не позволю, — он ясно и верно давал понять, что брак, предстоящий Мирэ, для него не более, чем очередной деловой договор. — Мой округ ценен тем, что мы сохранили традиции и обычаи. Это в столице стёрлись, полностью затерялись все устои и рамки приличия, нам же важно исполнять дела по предписанию, — сухо, подчеркнув свою действующую власть и волю, что была решающей в данной ситуации, сказал Минсо. — Ки пожаловали со своей семьей, выразили бескрайнее уважение, и с робостью, полагающейся в делах семейных, официально попросили руки моей дочери. Они не одни, кто осмелился прийти за ещё не достигшей совершеннолетия Мирэ, но только их подход к делу вызвал у меня должное уважение. Моё согласие было правильным решением. — Какое упущение, — без доли сожаления в голосе. Бес потушил сигарету на дне пепельницы, следом тяжело поднялся на ноги. — Исправить это маленькое недопонимание дело нескольких слов. Я, наследник семьи Чон, желаю взять в жёны Вашу дочь. Через месяц моя семья прибудет в Ваш дом с юристами, обсудим детали брака и объединение семейств. К назначенному дню разорвите все связи с Четвёртым округом, если хоть одна сторона взвоет о чести и лжи, я сделаю так, чтобы не стало тех, кого можно сосватать, — не дождавшись ответа и легко склонив голову перед прощанием, Бес тяжёлыми шагами вышел из комнаты. Минсо остался сидеть, взглядом, в котором не осталось никакого веселья, сверля обивку дивана, которая ещё хранила тепло Беса. Предстоящий брак заранее был обречён на худой конец, раз Чон приступил к нему с угрозами о неминуемой смерти.

***

На этот раз Минсо распорядился, чтобы Мирэ присутствовала на встрече семейств. Девушка за день до назначенной даты прибыла в Корею, тщательно готовясь к принятию важных гостей. Отец ее коротко и ясно сказал: — С Ки помолвка разорвана, за тобой прибудут Чоны. Мирэ, с самого начала зная, что планировал отец, ограничилась коротким кивком, не задавая никаких вопросов. В день прибытия гостей Мирэ проснулась ни свет, ни заря. В очередной раз проконтролировала весь особняк и готовность персонала, а потом приступила к долгому и тщательному подбору своего образа. Отца она не застала ни за завтраком, ни за обедом. Проведя в сухом и холодном спокойствии весь день, к вечеру она была слегка встревожена. Ее не будоражила мысль о предстоящей встрече с человеком, с которым она будет связана до скончания веков. Она не беспокоилась о своих возможных промахах перед Чонами, в собственной безукоризненной образованности она была уверена. Лишь лёгкий страх давил на неё изнутри, стоит ей подумать о матери, которой у неё никогда не было. Если разговор за ужином затронет эту тему, Мирэ явно придётся нелегко. В итоге этот разговор даже не состоялся. Кортеж из иномарок гостей, выстроился в линию, остановившись во дворе особняка ровно в назначенное время. Минсо решил встретить Чонов прямо во дворе, пока Мирэ выжидала, прибившись в холле к череде прислуги. Мужчины поздоровались крепким рукопожатием и короткими кивками головы. Из Чоно прибыли отец и сын в сопровождении обещанного юриста и верного друга Беса, Сехуна, который является наследником Второго округа, и он же собирается жениться на сестре Беса, Чон Джису. — Пожалуйте в дом, моя дочь поприветствует вас там, — сказал Минсо. Мирэ, стоящая за дверьми в огромном холле, подобралась немного и мягко провела рукой по вельвету платья, готовясь встретить гостей. Служанки, стоящие за её спиной в два ряда, выпрямились, стерев все эмоции с красивых лиц. — Не стоит утруждать её. Пусть займется своей учебой, ей скоро выпускаться, — холодный, пробирающий до костей мерзким равнодушием голос пробил девушку насквозь. Мирэ невольно покрылась румянцем, заметив, как служанки за её спиной зашевелились, навострив уши. Опозоренной перед своими людьми она доныне ещё не была. — Обсудим дела, подпишем бумаги и разойдёмся. Брак этот не более, чем очередная сделка. Первое свидание не только её душу не затронуло, но, видимо, сам жених оставался крайне отрешённым. Девушка обернулась к главной служанке с лицом абсолютно бесстрастным и буднично холодно приказала: — Позаботьтесь об их комфорте, — женщина безмолвно кивнула. — Пепельницу подайте заранее. Мирэ спокойным шагом пошла прочь от дверей, не став даже допускать мысль навязывать свою компанию, в которой никто не нуждался. Половина прислуги поплелась следом, не намеренная отступать. В бессердечии ему не было равных. Заметив мельком движение в холле, где, очевидно, находилась девушка, готовая предстать перед гостями, он специально отказался видеть лик своей будущей жены. Обделённый с рождения всяким сочувствием к тем, кто не походил на его близких, он мог с лёгкостью ранить людей, и беды не знать. Таким был единственный наследник Первого округа, и оспаривать его равнодушие к мучению людскому никто не смел. Всё же миром правили жестокие до невменяемости, алчные и жадные до чужого добра люди, просто Чонгук был одним из них. И, возможно, превосходил других в своей жестокости, и только. В конечном счёте непроходимый добряк не смог бы подмять под себя целый округ и установить свою абсолютную власть над другими, готовыми перегрызть горло тем, кто давал слабину. Но даже несмотря на этот непроходимый холод, отчуждённость и безразличие к чужой боли, Бес остался раздосадованным этим вечером визита к фамильному особняку Главы Третьего округа. Девочка, которую он так равнодушно отверг, совсем юна, младше его самого на целых восемь лет. Теперь, находясь в президентском номере пятизвёздочного отеля после контрастного душа, он чувствовал эту раздражающую досаду. Ему было совсем не в радость возиться с семьёй Кимов, договариваться о свадьбе и заниматься формальностями перед моментом, когда в его руки официально перейдёт власть Дома. Ему бы сейчас заняться внутренней организацией клана, очистить ряды боевиков от всякого сброда, собрать совет Домов и вытравить всех чужаков с территории каждого округа, но вместо этого он застрял в отеле на отшибе Третьего округа. И всё из-за девчонки, которую по-быстрому хотели увести из-под носа самого Беса, наравне с Третьим округом и влиянием Дома Кимов. Когда эти шальные вести о помолвке дочки Кима с наследником Ки дошли до него, он бесился два дня. Затевать такое было сродни безумию, на которое решился Глава Третьего округа. Ещё с самого рождения девочки и смерти госпожи Ким, что обозначало отсутствие законного наследника, Столичные негласно обозначили Мирэ своей будущей невесткой, не намеренные отдавать территорию в чужие руки. Правда потом Бес прознал о страшной тайне, заключающейся в рождении девочки, и несколько ослабил надзор за Третьим домом, заблаговременно расслабившись. Несмотря на спорное происхождение Мирэ, Чон не стал преждевременно отказываться от идеи брака с ней. Он до своих двадцати пяти лет выжидал, словно хищник свою добычу, хотя ранние браки всегда поощрялись в криминальном кругу и рождение сына помогло бы ему намного раньше встать у пьедестала. Терпение было обусловлено его незнанием дальнейших планов Кима. Но теперь с этим неудавшимся браком, который Ки видели, как золотой билет в лучшую жизнь, а Ким как уловку для привлечения его внимания, всё встало на свои места. Все пазлы удачно сложились в полную картину, все вопросы отпали. План Кима был идеален, хотя не был лишён простоты. Будь Бес немного более чувствителен, он бы проникся умом старшего. Но ум этот был по-глупому направлен против Беса, а всё, что было против него в конечном счете уходило в забвение с его же стараниями. В этой истории было лишь немного жалко девчонку, обречённую пасть жертвой противостояния двух Домов. Ей просто не повезло родиться. С этим ничего не поделать, разве что убить, что уже запланировал Чон. Девочке не суждено спастись. Раздался стук в дверь номера, Бес, закинув полотенце, которым он сушил волосы, на плечо, вышел из спальни, прошёл по просторной гостиной номера и открыл дверь. Двое его охранников занимали второй президентский номер отеля, дверь которого находилась прямо напротив него. Да и по всей окрестности были его люди, оттого сейчас он не отличался особой осторожностью. За дверью стоял незнакомый мужчина в официальном костюме. Застав нежеланного гостя в полночь, Чон озадаченно нахмурился. Бес был скуп на слова, первым никогда не стремился заводить разговор, даже если вопросы созревали у него, как в этот момент. Тишина, которую с огромным трудом переносили слабаки, играла в его пользу, чаще всего заставляя истину раскрыться. Молчание продлилось недолго, как водится в подобных немых сценах. Мужчина заговорил низким голосом, кидая взгляд на оголённого по пояс Беса: — Приведите себя в должный вид, — прямой приказ, прозвучавший из уст незнакомца, ввалившегося в его номер в ночь яркой вспышкой, отразился глубоко внутри. Бес, уже успевший в край израсходовать терпение, чем с рождения был обделён, мигом загорелся подобно спичке. Рука его, держащая край открытой двери, сжалась, заставив устрашающе захрустеть древесину, которая, казалось, вот-вот раскрошится из-за приложенной силы. Неуправляемый гнев с поразительной скоростью затапливал его нутро, сменив цвет глаз на беспросветно тёмный. Противоположная дверь распахнулась, но, вопреки ожиданиям, охранники, одетые в тёмные костюмы, так как в отель они приехали не прилечь и отдохнуть, а исполнять свой долг сторожевых псов, застыли у проёма вместо того, чтобы убрать этого ублюдка, посмевшего разинуть пасть в приказе в его присутствии. Неуравновешенный Чон мог поддаться гневу, так яростно прыснувшему в кровь, и завалить мужчину на лопатки, чтобы только труп смог покинуть этот отель. Он так и планировал, но тихий женский голос в коридоре сурово и неуклонно сказал: — Не забывай, перед кем стоишь. И мужчина, будто получив отрезвляющее замечание, опустил голову в молчаливом извинении и сделал шаг в сторону, чтобы не заслонять вид на миловидную девушку. Лучше бы он этого не делал. Чон к своим годам повидал множество девушек и женщин, но эту, стоящую в чёрном пиджаке, чисто символически накинутом на плечи поверх блузки, в юбке длиной до середины голени, с глазами совсем ещё детскими, блестящими страхом и неуверенностью, с утончёнными чертами лица, что безусловно красивы, но очень далеки от зрелости… он не мог верно охарактеризовать. Её невозможно описать простыми словами. Чон, смотря на её миловидное личико, осознал, что его настиг ступор. — Прошу прощения за неудобства, которые мы предоставили, — голос, словно мёд, лился медленно, заставляя утонуть в некой неге. Чон будто со стороны видел стоящего невольника под чарами этой девчонки. Но поделать со своей растерянностью ничего не смог. — Этот поздний визит никак не скрасит мой лик в Ваших глазах. К сожалению, другого выхода я не отыскала, кроме как явиться сейчас с просьбой о личной встрече с Вами, — девушка неловко удерживала лацкан пиджака одной кистью, заглядывала в чёрные, безжалостные глаза и, видимо, наивно полагала сыскать в них милость. Чонгук точно не скажет, он плох в определении чувств людей. Но в том, что девочка за душой имела нечто необъятно светлое и крайне глупое, у Чона не было сомнений. Мгла, которая прочно поглотила его, всегда резко отзывалась на свет. — Ким Мирэ, дочь Главы Третьего округа, Ким Минсо, — коротко представилась она, и внутри Чона что-то сильно кольнуло. Он осознал, что убьёт эту заблудшую душу, так ярко отпечатавшуюся в его, практически мёртвой и гнилой душе. Именно сейчас Чонгук понял, что свой свет он потеряет дважды.