Благодарность

Глаза, видящие все происходящее вокруг словно сквозь потемневшее от грязи и времени стёкла, реагируют на движение где-то ниже себя и опускаются. Перед ней, в кроватке на синих пеленках лежит малыш и заинтересовано разглядывает собственные руки, поочерёдно сгибая и разгибая свои пальчики. Это занятие настолько нравится ему, что тот издаёт восторженный вскрик и хлопает ладошками друг о друга, вызывая разрастающуюся от умиления улыбку на лице, которую она ощущает физически, находясь в теле этой женщины. Руки тянутся против воли, беря ребёнка за ладони, пока сама она наклоняется, а затем целует каждый крохотный пальчик мальчика. Рассматривает взъерошенные ёжиком чёрные волосы, заглядывает в удивлённые чужим вмешательством серые глаза и приоткрытые чуть пухлые губы. Всё это разливается внутри согревающим теплом, пока сама девушка борется с этим чувством и отторгает. — Какой же ты милый, — щебечет отдалённо знакомый голос будто сквозь воду, вырывая слова из груди и переходя в тихое хихиканье. Сакура не понимает где она, как здесь оказалась и почему не может уйти, ведь тело этой женщины ей попросту не подвластно. Она будто смотрит фильм чужими глазами, видит какую-то семейную сцену, которую не должна, пока внутри разрастается неясное чувство тревоги. Куноичи хочет дернуться назад, рвануть прочь из этой сахарной обстановки, но все метания прерываются в тот момент, когда вокруг её талии обвиваются мужские руки и тело прижимается к её спине, а знакомый до боли голос шепчет: — Спасибо за сына, Сакура. Сакура просыпается резко, будто её облили ледяной водой, садится на постели и старается вернуть своё дыхание в норму. Сон не отступает сразу же, продолжает мерцать на фоне любимыми интонациями в мужском голосе и согревать тёплыми руками вдоль талии, на животе, пока в груди продолжает расти дыра. Видение настолько реалистично, что трясущиеся от напряжения и испуга руки касаются грудной клетки и ощупывают её рваными движениями, боясь почувствовать это. — Не слышала, как ты зашёл, — тихо отвечает ему женщина, выпрямляясь, но Учиха всё ещё продолжал прижиматься к женской спине своей грудью. Тяжесть на правом плече сообщала о том, что на неё взгрузилась темная взъерошенная макушка, и Сакура на него переводит взгляд, продолжая улыбаться. Ониксовые глаза глядят в упор, с благодарностью и какой-то теплотой, и девушка ощущает, как по венам разливается что-то очень приятное и заставляющее ее трепетать изнутри. Никогда прежде он не смотрел так на неё, и Харуно даже немного завидует этой Сакуре, ощущая тоску по покинувшему её мужчине. — Вы только посмотрите на этого маленького Учиху, — шепотом молвит Изуна, обращая свой взгляд на притихшего малыша, что начал сонно и часто зевать. Кулачки мальчика долго трут покрасневшие от трения щеки и глазки, не аккуратно заходят вверх, задевая короткую лохматую чёлку и взъерошивают её ещё больше. Это вызывает у родителей приступ тихого смеха, а также более крепкие сжимающие едва ли не до хруста объятия. Сакура знает, как сложно ему выражать свои чувства словами, и то, как он ведёт себя сейчас, став отцом, поражает её до глубины души. Он по-прежнему молчит о своих эмоциях, но тело мужчины говорит само за себя. И куноичи решает, что это всего лишь попытки её разума не дать сойти с ума беременной скучающей по возлюбленному девушке. Идиллию прерывает треск, с которым разрывается одежда. Харуно не сразу понимает что происходит и откуда идёт этот шум, находясь в прострации и слыша только громкий звон в ушах. Вопросы отбрасываются сами собой, когда с её губ срывается судорожный вздох, а глаза опускаются ниже. Сквозь пульсирующую в висках кровь и темнеющий от этого взор, Сакура видит разорвавший её грудную клетку, полностью покрытый густой кровью черную руку. — Изу…на… — хрипит женщина, захлебываясь собственной кровью. К спине всё ещё прижимается широкая грудь, прекратившая своё движение. Розоволосая дрожит всем телом, поднимаясь на ноги одним рывком и срываясь на бег, в сторону светлых сёдзи, что с грохотом отлетают в сторону, когда распахиваются с нечеловеческой силой. Сакура задыхается от собственных ощущений, почти хрипло стонет, когда ощущает разрывающую фантомную боль между рёбер. Сон продолжает казаться таким реалистичным, что напуганная девушка заходится в слезах, усаживаясь на чуть влажные деревянные ступени. Изуна молчит, так и повиснув головой через её плечо. Одного взгляда на него хватает, чтобы понять — он мёртв. Густая почти черная кровь продолжает течь из его рта, окрашивая её светлое кимоно грязными пятнами, пока стеклянные ониксовые глаза глядят в пустоту. Учиха умер мгновенно, почти ничего не почувствовав, и она вновь завидует, пока её грудная клетка горит огнём в этот момент. Внезапно мальчик, лежавший всё это время в кроватке, начинает кричать и плакать, и Сакура тянет к нему свою ладонь, силясь дотронуться и хотя бы попытаться успокоить собственного ребёнка. В это же время торчащая из неё чёрная лапа начала свое движение, пытаясь вырваться из чужой плоти, и на лицо малыша падает несколько кровавых капель, заставляя того притихнуть. —…тише, — шепчет розоволосая, почти не различая имя ребёнка, которое собственным губами произносит, продолжая попытку успокоить. Движение чужой руки внутри вызывает болезненные всхлипы, заставляет морщится, но не закричать. Нельзя. Нельзя напугать ребёнка. Его нужно перенести в безопасное место прежде, чем… Куноичи заходится в рыданиях, так явно ощущая дыхание смерти, что тревожит и заставляет волоски на затылке встать дыбом. Ей хочется кричать от несправедливости, биться кулаками о землю, выть, вспоминая лицо Изуны, которого покинула жизнь за одно мгновение, пока она продолжала всё ещё мучаться от боли и осознания неспособности защитить их ребёнка. Никогда её сны не были такими настоящими. Ей часто снились кошмары, пугающие и более жестокие, чем этот сон, но никогда они не вызывали такое ясное чувство реальности происходящего и такую боль. Сакура задыхается в собственных слезах, проклиная собственный разум, что решил подбросить ей подобное сновидение после её гнусных и эгоистичных размышлений. Шелест еще не опавшей листвы звучит где-то на фоне, мелькает необходимым звуковым сопровождением к происходящему вокруг неясному затишью. Осенние дни в Скрытом Листе всегда пасмурные, с нередко обливающимися небесными слезами, и приносящие привычное уныние. Сакура чувствует себя беспокойно, ощущает свою раскалившуюся до красна нервозность слишком явно, и не может расслабиться последние дни. Их она проводит в постоянной прострации, не смея отвлекать себя от подобного занятия и продолжая погружаться в неё с головой. Внутри неё развивается целая жизнь. Она может стать мамой. И эта мысль сильно пугает её. Навязчивость этого страха начинается ровно с момента, когда возник вопрос «а как отреагирует Изуна? », и заканчивается там, где Харуно осознает нелогичность стать родителем в подобных условиях. В мире сейчас слишком неспокойно, грядет очередное столкновение, что не принесёт за собой ничего хорошего. И она вновь ощущает приторно-сладкое зловоние, вызывающее неприятные ледяные мурашки вдоль позвоночника до самого загривка. Сакура снова чувствует удушающий запах смерти, что дышит ей в затылок. Ей хочется впитывать в себя аромат цветов, которыми её с детства окружала светловолосая подруга из будущего, или же те, которые молчаливо оставлял в её временном жилище у Сенджу мужчина, что сейчас пропадает невесть где. И от этой мысли внутри распространилась непонятная горечь, вызывая за собой тошноту со вкусом собственной желчи и съеденного утром завтрака. Эти дни девушка проводит в прострации, поглощенная своими размышлениями, пока организм явно подводит её и хочет очистить желудок двадцать четыре часа в сутки. Куноичи едва ли вспоминает о прибывшим с ней в эту эпоху напарнике, предпочитая его компании полюбившееся одиночество, в тьме которого она вновь чувствует его. Бесформенное нечто, с такими же розовыми прядями, спутавшимися и редеющими, с горящими отчаянными глазами, смеющееся над её беспомощностью слишком громко. Сакура осознает, что это лишь плод её больных фантазий, и ничего подобного в мире не существует. Скорее всего, это изменившееся её альтер-эго из подросткового возраста, которое когда-то было точной копией самой девушки. И как бы стойка сама медик не переносила всю боль и возникающие перед ней испытания, эта внутренняя Сакура впитывала всё и превращалась со временем в это. Вторая личность без зазрения совести погружалась в самые мрачные части души девушки, забирая и присваивая их себе, чтобы после терроризировать её одним лишь своим существованием и пугать возможностью поменяться местами. Розоволосая отмахивается ладошкой, развеивает образ существа и звонко бьёт себя по лбу, пока сидит на чуть ступенях дома, который стал для неё роднее отчего. Она успешно боролась с этой тварью все эти годы, и никто не собирался позволять ей вновь появляться и отравлять собственную жизнь. Не сейчас, когда теперь она несет ответственность за две жизни. И всё же, куноичи вновь возвращается к вопросу о реакции Изуны. Как он будет смотреть на неё после того, как узнает? И стоит ли ему вообще знать об этом? Что, если он скажет, мол они не готовы или слишком плохо знают друг друга, или как там говорят парни в таких ситуациях? Сакура и сама знает, что их чувств недостаточно для создания собственной полноценной семьи. И они действительно провели друг с другом слишком мало времени, чтобы решаться на воспитание ребёнка. Они едва ли знают друг друга, что потом может вырасти в конфликты и недомолвки, а это явно не те условия, в которых стоит растить дитя. В конце концов, она не хочет малышу или малышке такой судьбы, которой была награждена она сама. Первое время её родители и правда были в гораздо лучших отношениях, часто проводили время как вместе, так и вдвоём, но после того, как амбициозная Мебуки с головой ушла в работу, скандалы не покидали стен её дома. Отец оставался почти что безучастным, не желая рушить их «семью» и не навредить психике дочери, но кто же знал, что именно это и станет пусковым крючком к разрушению четы? Он только успокаивал мать и старался не вникать в её красноречивые разговоры, пока малышка Сакура рыдала где-то на фоне или в своей комнате. И Харуно было страшно, что это может повториться уже с ней, когда у неё появится своя семья с мужчиной, которого она любит так слепо. Она часто думала о том, что, когда у неё появится свои дети, таким родителем она точно не станет. Куноичи определённо выберет достойного человека, с которым сначала успеет сблизиться в достаточной мере и ужиться, чтобы понимать стоит ли строить с ним семью или нет. И вот, всё пошло не по плану ровно в тот момент, когда под окутанной чакрой ладонью зашевелилось маленькое тельце. Ко всему прочему, грядущие события давят на её сердце многотонным камнем. Ей попросту страшно вновь переживать то, что ей пришлось видеть собственными глазами на Четвертой войне несколько лет назад. А так как она медик, ещё и не абы какой, ей действительно придётся участвовать в этом всем вновь. И никого не будет волновать неудобное положение девушки. Смерть не щадит никого, если она приходит. Даже если ты носишь в себе чью-то едва зародившуюся жизнь. Мир безграничен и не изучен в своём состоянии. И Сакуре хочется верить, что всё это было обычным сном, не имеющим под собой никакой подоплеки, но преследующее её ощущение реальности а также внезапно разорвавшая её грудную клетку рука Зецу никак не хотят покидать голову повзрослевшей куноичи. И даже несмотря на то, что она всё ещё явно ощущала потребность в защите их ребенка из сновидения и почти решилась на этот разговор с Изуной, Харуно боялась. Ей было страшно рассказать Изуне о своей беременности, куда хуже она боялась быть брошенной, хоть и понимала, что тот так не поступит с ней никогда. Скорее всего, у неё просто шалили гормоны всё это время, ведь Учиха не был таким же импульсивным, как и она сама, и всегда нёс ответственность за свои действия. Он, скорее, предложил бы какой-то иной вариант, чем рубил с плеча и уходил вдаль, как какой-нибудь Саске, если бы та связала свою жизнь в итоге с ним. Ну, или ей попросту хотелось так думать. — Ты чего такая бледная? — возникший за спиной голос заставил девушку едва ли не подпрыгнуть на месте, а затем обернуться и заглянуть в глаза появившегося мужчины своими полными слёз, что продолжали катиться по её щекам. — Обито… — едва прошептала куноичи, поднимаясь и бросаясь вперед, прямиком в руки Учихи. Её преткновение получилось довольно болезненным, вызывая по всему телу ощущение, будто тебя ударило разрядом молний, но он не посмел оттолкнуть. Только притянул к себе ближе, игнорируя собственные болезненные ощущения, невесть откуда взявшиеся. — Что случилось? — хриплым голосом спросил ниндзя, проводя ладонью по волосам и поглаживая растрепанную от сна розовую макушку. Она вылетела из дома, одетая в смятую рубашку Изуны, в которой часто спала, скучая даже по запаху мужчины, поэтому бывший отступник не смел даже опустить глаз на её силуэт, поняв, что та едва ли одета и сидит остужается на улице. — Не очень приятный сон. Не обращай внимания, просто постой так со мной ещё немного, — пискнула Сакура, всхлипывая и позволяя слезам продолжать течь по её лицу, из-за чего темная ткань одежды друга намокла и неприятно липла к телу. Ей хочется рассказать, поделиться собственными переживаниями, объяснить почему её так задело происходящее во сне, но сил едва остаётся на то, чтобы отстраниться и осесть обратно на ступени их с Изуной дома. Да и Харуно осознает, что пока расскажет все подробности своего детства, что скорее всего и вызвали подобный кошмар, то уже успокоится и в этом не будет необходимости. А грузить Обито лишний раз своими переживаниями не хотелось, ведь ему и своих проблем хватает. — И что же тебе снилось? — наперекор её мыслям спросил Учиха, присаживаясь рядом и позволяя облокотиться на свое плечо почти переставшей хлюпать носом девушке. Та без зазрений совести делает это прикрывая глаза, под веками которых видит остекленевших взгляд ониксовых глаз, смотрящих в пустоту. — Как ты и сказал, я проверилась, — шепотом отвечает Харуно, вздыхая и прижимаясь теснее. Её прикосновения больше не приносят прежних неприятных физических ощущений, поэтому Обито позволяет себе склонить голову в бок и положить поверх розовой макушки, наблюдая за всё потемневшим небом. На дворе уже далеко не утро, почти полдень, но небосвод оставался всё таким же тёмным, сообщая, что вскоре улицы Конохи утонут в прольющихся небесных слезах. Первые капли падают на землю почти бесшумно, не привлекая к себе никакого внимания. — Я так понимаю, что тебя можно поздравить? — с привычными шутливыми нотками спросил шиноби, улыбаясь и чуть подталкивая девушку в бок. Но куноичи не до шуток. Она не знает, что ощущает на самом деле. Сакура вроде бы и рада, ведь ребёнок с любимым мужчиной это то, о чем стоит мечтать, но… Ей также хотелось ещё хоть немного побыть свободной и провести с Изуной побольше времени, притереться и понять нужны ли им дети или им хорошо только в обществе друг друга. Харуно опускает голову, глядя на собственные дрожащие ладони, что сжимались и разжимались, потому как немели и напоминали о том, как эти самые ладони тянулись во сне к малышу, пока на того капала их с Изуной тёмная кровь. — Я не планировала говорить ему об этом, — начала было Сакура, но была жестока перебита: — Не глупи! Я понимаю, что ты не готова и боишься, но он должен хотя бы знать об этом, пока вы оба не примите какое-то решение, — Обито недовольно буркнул, поворачивая голову в бок и недовольно глядя на свою напарницу. Та не смела и поднять головы, зная как он сейчас смотрит на неё. И всё же, говорить о подобных вещах, хоть и намёками, было весьма зазорно, особенно при нём. Учиха, по её личным меркам, относился к категории людей, что называли себя семьянинами. И сколько бы тот не говорил о том, что отпустил Рин, она знала — была бы у него хотя бы возможность или шанс… Ведь он всё ещё любил её где-то в глубине своей души. Обито был ужасным однолюбом, и спорить с этим было бесполезно. И к сожалению, их характер был схож в одном моменте — они чаще всего выбирают счастье других, когда на кону стоит их собственное. Если бы обстоятельства его жизни сложились несколько иначе, он определённо был бы отцом, причём самым замечательным, которого она могла себе представить. Даже добрый и понимающий ко всем Наруто не мог бы соревноваться с ним, хоть и у обоих не было семьи как таковой. Узумаки, скорее всего, ушёл бы с головой в работу, ведь признание и титул были его изначальными мечтами. И только в свободное время, которое практически невозможно при работе на посту Хокаге, он бы смог уделять своей семье. Обито же наоборот, хоть изначально и грезил высокими званиями, скорее всего с головой ушёл бы в семью. Естественно, в роли жены и матери его детей ни он, ни она не видели никого, кроме Рин. И хоть его жизнь изменилась, и Нохара была жива, он так и не смог к ней поступиться, когда на её чувства неожиданно взаимностью ответил сенсей седьмой команды. — Да тише ты, — фыркнула Сакура, утирая кулаком влажные от слез щеки. — Как только он вернётся — я сразу же поговорю с ним об этом. — Неужели сон был настолько страшным, раз сама Харуно Сакура посмела передумать? — беззлобно хмыкая, уточнил Учиха. В ответ ему только прилетел в самые ребра локоть куноичи. * * * Он выставил меч вперёд, удерживая его обеими ладонями и стискивая зубы. Его противник глядел прямо, с вызовом в горящих багровым Шаринганом, пока он сам выглядел скорее обреченным, нежели желающим продолжать эту битву. Действия мужчины хоть и выглядели достаточно скованными, но продолжали цепляться за собственную жизнь. Хоть один неправильный шаг или неверно выставленная катана — и он труп. Ведь перед ним стоял никто иной, как Учиха Изуна, — известный во всемирных кругах ниндзя, сравниваемый по силе с младшим братом Хаширамы Сенджу, и часто соревнующийся в ней с самим Мадарой. Шиноби Листа едва ли расценивал его как стоящую риска угрозу, скорее просто игрался и испытывал удовольствие от боя, которые практически забыл, не считая вылазок за пределы Конохи с отрядом, где те постоянно вступали в противостояние с вражескими ниндзя из других деревень, которые также, как и он сам, были поглощены идеей очищения мира от неверных. Закон их религии был прост — уверуй или умри. И когда их небольшую деревню в стране Снега захватили, ему, как и его семье, не оставалось ничего кроме этого, чтобы выжить. Седая мать первой попала в их руки, сопротивляясь и крича о том, что её сын ниндзя и спасёт её. К сожалению, об этом он узнал чуть позже, когда шиноби Облака завалились в их дом, захватывая его беременную жену, что молила о пощаде. Мужчина было порывался использовать одну из своих техник, чтобы спасти драгоценную, но всё уперлось в возникший у её шеи кунай. Всё стало слишком сложно, даже ни одна из печатей для применения техники не могла вспомниться, и ему оставалось только подчиниться. В последствии он узнал, что таких, как он, ещё целое множество. Всех их сломали, действуя подобно зверью и беря в заложники их семьи, обещая сохранить им жизнь и отпустить только в том случае, если они станут пушечным мясом для ниндзя Конохи. И они стали. Были и те, кто следовал этому пути самостоятельно, по своей воли. Их глаза не были такими же пустыми, они сверкали безумством, называя себя верующими, хотя сам ниндзя искренне считал, что они просто повернутые люди, не иначе. Им хотелось только сочувствовать, позволить спокойно закончить свою жизнь, но не более. Эти люди сами активно бросались в бой, видя в нем решение всех своих проблем — либо они сейчас умрут и освободятся от гнетущих оков, либо победят и будут щедро вознаграждены теми, за кем они так слепо следовали и на кого ровнялись. Чаще всего это были шиноби Облака, что не могло не вызывать понимания со стороны борющегося с Учихой мужчины. Их предводитель также ослеп от невесть откуда появившейся веры, чьи правила он едва ли понял и усвоил. И почему-то всем, кто был связан оковами желания защитить собственную семью от их гнилых лап, казалось, что всё это было попросту навязано почти что гендзюцу. И никто из них не знал, что их семьи уже давным давно мертвы… — Да сдохни ты уже! — воскликнул мужчина, надавливая на катану всем своим весом и порываясь пронзить тело Изуны. Но ему было абсолютно плевать. Он вошёл в азарт, позволяя противнику на секунду почувствовать собственную власть над выходцем из легендарного клана, а после с силой толкнулся вперед, отбрасывая соперника назад. Во владении мечом ему не было равных в этой эпохе. И терять это преимущество он не собирался. Потому сейчас, медленно, словно крадущийся к своей добыче зверь, он тихой поступью подошёл к валяющемуся на земле обессиленному шиноби и приставил кончик лезвия к его груди. Ждать последних слов противника он не собирался, но всё же решил кое-что спросить: — И почему таких слабаков, как ты, отправили на столь важное задание? Как вы собирались проникнуть на территорию Огня, когда здесь живёт клан Учиха? — шиноби молчал. И это раззадорило Изуну ещё больше, пока он надавливал на меч сильнее и протыкая грудную клетку противника. — П-при… приманка… — хрипя и захлебываясь собственной кровью, только ответил ниндзя, когда его глаза закатились. Совсем скоро он встретиться со своей мамой и с женщиной, что так и не успела подарить ему сына. Он уже давно знал, что её убили в тот же день, как только он покинул их селение. — Что это значит? — вздёрнул одну бровь Изуна, наклоняясь слегка вниз и надавливая на рукоять катаны собственной грудью. Шиноби под ним только дёрнулся, но звука не издал. — Они уже… внутри… — последнее, что успел тот сказать прежде чем он смог последний раз вздохнуть. Голубые глаза лежащего мужчины достаточно быстро затянулись мутной плёнкой, сообщая, что тот отправился в Чистый мир. — Дерьмо, — прошипел Учиха. Здесь они находятся практически месяц, и впервые он смог вытянуть хоть что-то из противостоящим им ниндзя. Обычно те быстро глотали таблетку, которую в мгновение ока доставали из-под языка и раскусывали, как только у него получалось их прижать и попытаться начать допрос. Ещё чаще они попросту откусывали себе язык, умирая от потери крови, как только понимали, что победа не на их стороне. И несмотря на то, как много шиноби Листа они перебили, Изуна всё ещё считал их слабаками. Все их потрясающие техники меркли, стоило ему обнажить меч из ножен. При боях с особо одарёнными ниндзя, чьи лица он всё же запоминал, Учиха призывал скелетообразную защиту и всё также бесспорно побеждал. Дела у Мадары обстояли примерно также. Только тот едва ли в самом начале находил нужду подвергать прорывающихся через границу ниндзя каким-либо допросам, но после пары разговоров с Изуной всё же решился на них. К сожалению, ни в одном, ни в другом случае успеха не было. И только сейчас, когда ему встретился столь отчаянный ниндзя со всё ещё живым блеском в глазах, что цеплялся и одновременно нет за свою жизнь, он узнал то, что ему было нужно. Появление отряда Мадары здесь было запланировано, а присоединение Изуны было лишь приятным бонусом к ослаблению едва появившейся Конохи. Конечно, у них оставались всё ещё множество сильных ниндзя, к тому же, братья Сенджу не покидали ворот Листа. Но противостоять армии Шиноби, объединенных силами нескольких странам и Райкаге, было довольно сложно даже для них. В конце концов, они не Боги, чтобы суметь расправиться ст всем в одиночку. И лишняя пара талантливых и сильных ниндзя им точно не помешала бы. Изуна быстро принимает решение, устремляясь одним прыжком вверх и скрываясь в кронах деревьев. Хотелось бы иметь больше времени на раздумья, проанализировать ситуацию как следует и просчитать возможные варианты развитий, но времени медлить у него не было. В Скрытом Листе осталась покинутая Сакура, от которой он ушёл на поле боя лишь бы сберечь и оставил на попечительство своего потомка, но кто знает, что там сейчас происходит… К тому же, по словам самого Мадары, от Конохи уже давно не было известий, хотя Хаширама и отличался постоянством в любом деле, и это вызывало неясное напряжение. В несколько длинных прыжков преодолев расстояние, Учиха спрыгнул на землю и огляделся. Здесь, где неподалёку был расположен их лагерь, он уловил мерцающую энергию брата, что едва напрягался минутой ранее, поразив своего противника достаточно быстро. Его появление не остаётся незамеченным, потому как Мадара достаточно резко оборачивается к нему и устремляет свой взор. — Выглядишь паршиво. Случилось что? — только спросил старший Учиха, убирая деревянный гунбай за спину. — Возвращаемся, — поднимая всё ещё пылающий Шаринганом взгляд на своего брата, а после обводя присутствующих участников их группы, констатировал Изуна. — Они уже на территории Огня, нет смысла задерживаться здесь. * * * Обито глядит вокруг себя, едва осознавая происходящее, пока рябь из ярких замыленных силуэтов стабилизировалась в часто моргающих глазах. Он хочет что-то сказать, спросить или сорваться на бег, но получается лишь неясный звук, похожий на детский всклик, а после замечает, как бьёт в ладоши и радостно и восторженно угукает. Что это? Иллюзия? Или гендзюцу, подосланное Чёрным Зецу? — Какой же ты милый, — слышит он знакомый голос и оборачивается, чтобы взглянуть на чуть повзрослевшую Сакуру. Куноичи, чьи розовые струящиеся локоны щекочут его открытые лицо и шею, целует каждый пальчик на его припухлой руке и крепко удерживает за запястья, что вызывает множество вопросов, которые хочется задать. Что она удумала? Что за поведение у этой юной девицы? Голос Харуно, который он слышит словно погруженный в воду, почти дрожит, и она явно наслаждается происходящим, пока смотрит на него с такой… Любовью? Что это за взгляд? Почему от него внутри становится так тепло?.. Внезапно её плечи и руки чуть вздрагивают, отрываясь от него, когда та выпрямляется и млеет от чужих прикосновений. В мужчине, облокотившимся на её спину и сложившим голову женское плечо с выпирающими из-под полураскрытого кимоно костяшками, он без труда узнает Изуну. Он смотрит то на неё, то на него с такой теплотой во взгляде, что ему на мгновение становится не по себе. Никто и никогда не смотрел на него с такой любовью, и эта мысль продолжает крутиться в крохотной головке малыша, в теле которого, как он понял, был заключён в данный момент. Всё происходящее кажется чем-то странным, но реальным, будто бы оно происходило и в самом деле. Будто это малыш и есть он, в далёком прошлом, которое он не помнит в силу возраста, потому как даже переворачиваться ещё не умел, не то чтобы смог полностью осознать себя как личность. Только смущали возникшие перед ним силуэты напарницы и её возлюбленного, что продолжали смотреть на него так мягко, что сердце на секунду ёкало. Возникшая мысль кажется абсолютным абсурдом, каким-то сюжетом сюрреалистичной драмы, написанной горе писакой, решившим, что он подобные сюжетные повороты имеют место быть в его произведении и внесут ещё больше страданий в эту пьесу. Обито мысленно отмахивается от собственных рассуждений, желая видеть дальнейшее развитие событий и почти не сопротивляется, ощущая материнскую любовь в действиях женщины и обещание защитить во взгляде мужчины. Стыдно признаться, но ему действительно это было нужно. Возможно, всю его одинокую жизнь, в которой он не то чтобы не познал родительской любви, а попросту не знал своей семьи. По рассказам бабушки, что сжалилась над брошенным всеми ребёнком и приютила его у себя, она нашла совсем крохотного малыша у себя на пороге, укутанного в синие пеленки и горько плачущего то ли от холода, то ли от понимания, что стало с его родителями. Выяснить, что с ними по итогу стало, не было возможным, и бабуля быстро бросила это занятие, просто и часто приговаривая, что любит его несмотря ни на что. От других вынужденных родственников он узнал, что эта чудесная старушка была лишена возможности иметь детей и, соответственно, внуков, потому так и восхищалась своим появившимся у её порога крохотным представителем клана Учиха. Как она и говорила, вопрос о его принадлежности не было вовсе, что означало лишь то, что он был рождён кем-то из клана и выброшен произвол судьбы, либо его родители были убиты и их смерть была засекречена. — Спасибо за сына, Сакура, — тихо, почти шепотом молвит Изуна, прерывая развернувшиеся размышления Обито, чьё миниатюрное тельце практически дремало часто зевая и потирая кулачками сонные слепляющиеся друг с другом веки. — Вы только посмотрите на этого маленького Учиху, — бесспорно, в этом сновидении он занимает роль ребёнка этих двоих. Но почему? Почему именно сейчас? Почему именно он? Он хочет посмотреть подольше, впитать в себя подобные моменты, взгляды и прикосновения как можно больше, ощущая в них ярую потребность, будь он изголодавшимся волком, но организм ребёнка имеет над ним власть и практически засыпает. До тех пор, пока их губ Харуно не вырывается охрипший стон, больше похожий на судорожный вдох. На его щёки капает густая теплая жидкость, она почти обжигает его и заставляет пару раз всхлипнуть и дернуться, просыпаясь от только нахлынувшей на него дремы. Костлявые бледные руки женщины тянутся к нему, силясь коснуться и успокоиться, и тельце малыша тянет их в ответ, почти касаясь маминого пальца и обхватывая его двумя ладошками. Но её утягивает назад, пока та морщится от боли и старается не издать лишнего звука. Обито хочет кричать, когда замечает, что из груди побелевший до состояния почти что трупа Сакуры торчит чужая ладонь, а на её плече лежит с остекленевшим взглядом смотрит в пространство Изуна. И он кричит, заходясь горьким плачем, всхлипывает и машет ручками и ножками, отмечая, как его желания прекрасно совпадают с действиями мальчика. Чёрная рука освобождается, вырываясь из плоти родителей этого ребёнка с громким хлюпающим звуком, орошая новыми кровавыми каплями его вдруг оледеневшее лицо. И в этот же момент он слышит: — Обито, тише… Учиха резко подрывается на согретых простынях, вглядываясь в пространство всё ещё почему-то темной комнаты и ощущает разрастающуюся внутри дыру. Ему хочется верить, что это просто сон и он не имеет никакого подтекста. Ему хочется верить, что всё, что он успел себе надумать — обычная глупость. И ноги сами поднимаются, устремляясь в сторону, туда, где находится ванная комната, и заставляют высокого мужчину нырнуть под ледяные капли с головой. Ему на какое-то время становится легче, даже дыхание выравнивается и не спотыкается почти каждую вторую секунду в своём ритме, а сон отступает и он практически перестаёт физически ощущать взгляды родителей с лицами его знакомых и близких, что смотрят так… Так, что хочется выть. Почему-то с появлением Сакуры в его жизни, ему стало гораздо проще и легче. Возможно, так влиял её опыт в общении с такими же обреченными, как и он. Возможно, ему и правда был нужен всё это время человек, что всегда выслушал бы и молча оказал поддержку, лишь изредка давая какие-то советы или комментируя ситуацию. Но именно в это момент он чувствует, как сожалеет о том, что выдернул эту куноичи из прошлого и провел с ней целых четыре года бок о бок. Холодные капли стекают по взъерошенным чёрным волосам, устремляясь вниз по шее и накаченным мышцам шеи и спины в самый низ его тела. Это ни черта не помогает, разве что вызывает неясную дрожь в конечностях, и Учиха надеется и верит, что она вызвана прохладой воды. — Блядство, — вслух фыркает мужчина, запуская пальцы во влажные волосы и взъерошивая их, а после сжимает их и болезненно оттягивает куда-то вверх, подставляя опухшее ото сна лицо под струящиеся водные потоки. Выть уже не хочется, это кажется огромной необходимостью, после осознания произошедшего. Его всё ещё не покидает ощущение реальности сна, словно он вже проживал нечто подобное и видел наяву, собственными, черт возьми, глазами… Даже черты Изуны теперь кажутся не незнакомыми, а очень даже схожими с ним. Такие же раскосые глаза, слегка прищуренные с возрастом, те же взъерошенные ёжиком чёрные волосы, что так явно выделяются у него, стоит им чуть отрасти, и такие же острые черты лица, что были так схожи с его собственным, когда он был лет на десять моложе. Учиха также прослеживает сходства с Сакурой, что причиняют ему ещё больше боли, что разрастается внутри живота, двигаясь вверх, по направлению к грудной клетке, где оседает окончательно и начинает травить его неясным ядом, распространяясь по всем венам и капиллярам в его организме. Улыбка Харуно напоминает ему его собственную, горящие от нахлынувших эмоций глаза сияют также ярко, как и у самого Обито когда-то, а скверный характер, который ненавидел каждый второй, точно был её наследием, не иначе… Мужчина хлопает себя по шее, приводя в чувство и выбрасывая подобные мысли в сторону. Слишком глупо и слишком противоречиво. Но почему-то именно эта мысль поселяется в нём после этого сна, что произошёл после столкновения с напарницей, сообщившей ему о своём положении, прикосновения которой вызывали в какой-то момент странные ощущения, похожие на разряд молний. Его словно отталкивало, едва ли не отбрасывало в сторону, будто бы всё это было явлением… Парадокса? Поэтому ли его так мутило от ощущения, что ему сложно привычно прижимать к себе растроганную в собственных чувствах и слезах девушку? Потому что он сталкивался с самим собой? Это звучит ещё более бредовым, чем вся их история в принципе, в которую она когда-то посвятила Изуну. Мир безграничен в своём непостоянстве и его сложно было понять, и уж тем более объяснить как-то логически. И наличие каких-то петель, возможно даже временных, казалось ему настоящей несуразностью. Учиха ощущает явные несостыковки в этой истории, если в их включить в неё возможность родства с Изуной и Сакурой, но бегущие вперёд него мысли выдают несколько вопросов: «Если же имеет место временная петля, то, получается, что из-за моей ошибки мои родители и познакомились? Тогда получается, что я не был брошен на попечение престарелой женщины, а мои родители попросту умерли от рук Зецу? Почему тогда Мадара был настолько старым, каким я застал его после своего спасения? Если это так, то как мне остановить это?» Его разрушающие мысли роились сотней пчел в черепной коробке, грозясь разорвать её к чертям собачьим, пока мужчина продолжал жмуриться под каплями прохладных упругих струй воды.