Вопросы к небу

Действующие лица:

Чжуаньсюй — небесный император. Чигоу — военный советник императора. Жушоу — сын Шаохао, троюродный брат Чжуаньсюя. Фэн-хоу — советник императора. Чжи — советник императора. Юйлэй и Шеньту — телохранители Чжуаньсюя. Гань Цзян — командующий гвардией небесной столицы. И — сын Чжи-нюй и Ню-лана, стрелок, воин армии императора. Юйцян — дух воды, двоюродный дядя Чжуаньсюя. Лаотун — сын Чжуаньсюя, владыка Северного предела. Гуаньчжоу — приёмный сын Лаотуна. Ханьлю — внук Хуан-ди, отец Чжуаньсюя. Чию — друг Ханьлю. Иньиньху — подчинённый Чию и Ханьлю. Чимэй — подчинённый Чию и Ханьлю. Синтянь — подчинённый Чию и Ханьлю. Гаосинь — брат Чжуаньсюя, воспитанник и помощник Хуан-ди. Шоушань Хуан-ди — ушедший на покой государь. Шаохао — внук Хуан-ди, владыка Западного предела. Фэнъянь — жена Шаохао.

***

      Вечером следующего дня император получил донесение из Южного предела. Всё было так, как предупреждал Лаотун. Шушу выступил в своём духе. Чжуаньсюю хотелось бы иметь Чию на своей стороне, но он, пожалуй, понимал его мотивы. Он и сам когда-то был готов на безумные поступки ради дорогого человека. А сейчас? Чжуаньсюй отмахнулся от неуместных мыслей. Сейчас следовало позаботиться о другом.       Несмотря на то, что до начала мятежа армия императора уже была почти готова к выступлению на Юг, потребовалось несколько дней, чтобы выступить из столицы.       Благодаря прекрасно организованной разведке, государь знал, в каком направлении движутся войска мятежников для воссоединения. Это была небольшая крепостица Яньцзинь — Яньский брод, — построенная неподалёку от знаменитого брода через Хуанхэ. Надеясь перехватить в пути наступающую с севера армию Цзинъюань, государь вывел свои войска из Северных ворот столицы, расположенных на горе Хэншань, однако встретиться с северными войсками мятежников армии императора не удалось: дойдя до Хуанхэ, те сели на заранее подготовленные корабли и спускались к Яньцзиню по течению. Императору же пришлось переправляться через реку Фэнь, что задержало его в пути.       Южные войска, состоящие из племён мяо и ди собирались переправиться через Хуанхэ через Яньский брод. Центральный небольшой отряд беглых духов, покинувший столицу через главные Восточные ворота, уже захватил крепость и ждал прибытия подкрепления.       Безусловно, огромное войско императора должно было раздавить мятежников. Но перемещаться быстро такой большой массе народа было непросто. Северные отряды царевича Гуаньчжоу, состоявшие из водных духов, сумели ночью в лёгких лодках обойти многочисленную армию Цзинъюань и, подойдя к Яньцзиню раньше всех, встали у его стен лагерем.       Пока армия государя на плотах и лодках переправлялась через реку Фэнь — приток Хуанхэ, — северные отряды третировали осаждённых, забрасывая городок лёгкими заклятиями и просто большими камнями, старясь вызвать их на битву, пока не подошли северные войска Цзинъюань.       Передовые отряды армии императора подошли к стенам Яньцзиня лишь на полдня раньше армии Цзинъюань. Оба войска разбили лагеря и стали ждать утра. Утром в тумане подошедшая ночью южная армия Иньиньху сумела незаметно переправиться через Хуанхэ. Хотя о её продвижении скоро стало известно императору, подготовиться к атаке должным образом не успели. Застигнутые врасплох, смешавшиеся в беспорядке войска императора пропустили и начало нападения с севера. Военачальникам кое-как удалось восстановить порядок, но тут из города вырвались затворившиеся там духи, и преимущество вмиг оказалось на стороне мятежников. Чжуаньсюй, посоветовавшись с Чигоу, вынужден был дать приказ отступать к реке Фэнь, где всё ещё продолжали переправляться части арьергарда императорской армии.       Началось было отступление, но Ханьлю велел поднять захваченные государевы знамёна, к которым, не разобравшись в сумерках, сошлось много растерявшихся и отставших духов императорского войска. Все они попали в плен.       Передовые отряды мятежников преследовали отступающую армию до самой реки Фэнь, однако там их встретили наконец переправившиеся части государева арьергарда, и мятежники были вынуждены отступить.       Едва мятежники ушли, войска императора стали поспешно переправляться на левый берег Фэнь, чтобы укрепиться на противоположном берегу и ждать нападения, охраняя броды и переправы.       Переправа длилась всю ночь. Военный совет в наскоро поставленном шатре императора лишь подтвердил решённое прежде: найти удобное место, построить укрепления и ждать.       Военачальники государя встревожились не на шутку. Первая битва — и такое сокрушительное поражение. Количество попавших в плен особенно удручало. Но император был на удивление спокоен, и, глядя на него, немного успокоились и его подчинённые. В середине часа крысы они наконец разошлись, оставив государя в одиночестве.       Неудача не удивила и не расстроила Чжуаньсюя. В конце концов, и отец, и Чию опытные и талантливые военачальники. Тем не менее Чжуаньсюй был уверен: сколько бы ему ни пришлось отступать, терпя поражения, он обречён победить. Однако эта мысль не приносила утешения и облегчения. От неё веяло пустотой, будто предстоящая победа была кем-то другим назначена ему, вне зависимости от усилий, которые приложит он или его враги. Холодная пустота разрасталась внутри, и Чжуаньсюй уже готов был отказаться от победы, лишь бы выйти из-под власти того, кто управляет мелкими событиями суетного мира. Выйти из-под злой власти князя мира и войти в свободу, дарованную Великим Владыкой. Но император словно был связан с тем властителем судеб, не имея возможности порвать эту связь, пока оставался на престоле Поднебесной.       И никого не было рядом, кто мог бы ему помочь, кто мог хотя бы понять его. Только Великий и грозный Владыка небес и земли, Творец вселенной, взирал на смятенное сердце императора, дрожащее и трепещущее в Его тёплой ладони.

***

             Тем временем в лагере мятежников тоже шёл военный совет. Обсуждали примерно то же, и Ханьлю отдал приказ готовиться к наступлению до рассвета в надежде успеть атаковать ещё не переправившиеся через Фэнь части. Когда военачальники ушли, и они с Чию остались вдвоём, Ханьлю присел было рядом с другом, но тут же обеспокоенно вскочил.       — Куда ты? — поинтересовался Чию.       — Я упустил кое-что важное. Надо пойти отдать распоряжения.       — По поводу чего? — Чию, который уже готовился ложиться, сел на постели.       — Слишком много пленных, — ответил Ханьлю с тревогой. — Очень опасно.       — Отпусти их, — мягко заметил Чию.       Ханьлю расхохотался:       — Ты с ума что ли сошёл? Это ведь не игрушки! Отпустить пленных… Скажешь тоже, — он усмехнулся. — Что это за война?       — Сам ведь говоришь, что опасно, — шутливо отозвался Чию. — Значит, надо от них избавиться. Вот я и говорю: отпусти.       — С каких пор ты стал таким наивным добрячком? — хмыкнул Ханьлю, качая головой. — Я избавлюсь от них. Велю всех перебить.       — Чем дальше мы отступаем от человечности, тем ближе наш конец, — задумчиво проговорил Чию.       — Зачем ты говоришь это? — с укором спросил Ханьлю, всё же присаживаясь на постель рядом с другом.       — Я устал, — вздохнул Чию. — И я не хочу, чтобы ты убивал пленных. Хотя чем больше ты прольёшь крови, тем быстрее мы погибнем сами. И всё наконец закончится.       — Ты этого хочешь? — Ханьлю взял Чию за руку, задумчиво взвесил его ладонь в своей, сжал сильнее.       — Ты этого хочешь, — грустно ответил Чию, глядя на их руки. — Иначе зачем было бежать из Северного предела и восставать против небесного императора, который ничего плохого тебе не сделал, напротив, со всей сыновней почтительностью заботился о тебе столько лет?       — Сам же знаешь, что от этой сыновней почтительности я и бежал, — Ханьлю невесело рассмеялся. — Но скажи тогда сам, чего хочешь ты, если, считая моё предприятие бессмысленным, всё-таки следуешь за мной?       — Говорил тебе много раз и повторю снова. Как глупо это ни звучит, — улыбнулся Чию. — Я просто хочу быть с тобой рядом.       — Но почему, почему? Я никак не понимаю, почему?       — Какой же ты бестолковый, — Чию мягко постучал пальцами по лбу Ханьлю. — Повторяю в десятитысячный раз: ты мой единственный друг, единственный близкий человек. Уже долгие годы я ношу твою боль в своём сердце. Я привязан к тебе, хотя нет ничего бессмысленнее и безнадёжнее этой привязанности.       Ханьлю вдруг опустился перед Чию на колени и прижал его руку к губам:       — Прости меня. Ты столько лет следуешь за безумцем, который лишил тебя всего: и Южного престола, и высокой должности при дворе, и наконец, покоя…       — Покой нужно было назвать в начале, — ласково улыбнулся Чию.       — Чию, знаешь, ещё сильнее, чем ты хочешь следовать за мной, я желаю тебе счастья. Уходи, иди к императору: он примет тебя с радостью. Если хочешь, расскажи ему обо всём: о наших планах и хитростях, пусть он наконец победит и убьёт меня. Только ты живи.       — Мне это не нужно, — покачал головой Чию. — Пусть всё идёт своим чередом: победы, поражения, жизнь и смерть. Зачем мне оставлять тебя сейчас, друг мой, когда конец так близок? Думаешь, сохранив жизнь, я буду счастлив?       — Чию… прости, Чию!       Чию погладил его по волосам.       — Ханьлю, только я прошу тебя: не нужно бессмысленной жестокости. Не убивай пленных.       — Но поступить иначе неразумно.       — Помнишь ли ты, что твой конец вовсе не будет концом? — с горечью проговорил Чию. — Пролив кровь беззащитных людей, ты приблизишься не к концу, а к вечной гибели.       — А ты? Ты и там будешь со мной?       — Я не знаю. Возможно, это не будет уже зависеть от меня. А может быть, если мне предложат выбирать, я сделаю наконец иной выбор.       — От чего это зависит?       — От того, между чем я буду выбирать, очевидно.       Помолчав, Ханьлю перевёл разговор:       — А если пленники перебьют моих воинов?       — Кровь твоих воинов будет на их руках. К тому же можно попробовать договориться… Оказать поверженному милость не признак слабости, скорее, наоборот, доказательство силы.       — Зачем тогда было брать их в плен? — ехидно спросил Ханьлю.       — И я говорил тебе о том же, — нарочито простодушно ответил Чию.       — Мне необходимо ослабить войско противника, превосходящее мои силы почти в два раза. То, что предлагаешь ты, глупо.       — А то, что предлагаешь ты, бесчеловечно. И твоя жестокость обернётся против тебя.       — Ну всё, — Ханьлю резко встал. — Мне надоели эти пререкания.       — Мне тоже, — отозвался Чию, поднимаясь с постели.       — Ты ведь не отпустишь их, когда я лягу спать? — шутливо переспросил Ханьлю, усаживая Чию обратно.       — А ты не велишь их казнить, когда я усну? — серьёзно откликнулся Чию, отводя его руки в сторону.       — Почему ты не доверяешь мне? — раздражённо проговорил Ханьлю.       — А ты мне почему не доверяешь? — Чию с укором посмотрел на друга. — Ханьлю, я просто жду, когда это безумие закончится. Я не собираюсь мешать тебе сходить с ума, но у всякого безумства должен быть предел.       — Зачем, зачем ты остаёшься со мной? — в отчаянии воскликнул Ханьлю.       — Прежде я надеялся, что жизнь вразумит тебя, и время исцелит твою одержимость, но ошибся. Я заблуждался слишком долго, и мне уже нет пути назад.       — Ты сожалеешь об этом?       — Каждый раз это был мой осмысленный выбор. О чём же теперь сожалеть?       Ханьлю снова опустился перед Чию на колени и поклонился до земли.       — Благодарю тебя, — он встал, обнял Чию за плечи, укладывая в постель. — Прости. Ложись спать. Я ещё раз осмотрю лагерь и вернусь.       — Не убивай их!       В ответ лишь безмолвно качнулось полотно над входом в шатёр, скрывая вышедшего вон Ханьлю.       Чию молча смотрел ему вслед, чуть не плача от бессилия, от безысходности, от отчаяния. Только теперь ясно осознавая, что всю жизнь он прожил не так, вся жизнь, данная Великим Владыкой, прошла впустую: ни для кого он не сделал добра, а страданий и горя в мир принёс слишком много. И страшнее всего было то, что, зная, где свет, он оставался с другом, бесконечно блуждавшим в темноте.       — Великий Владыка, прости нас, если возможно. Смилуйся над нами! Не суди слишком сурово…       Чию поднялся с постели, накинул верхнюю одежду и поспешил к пленным. Убывающая луна, медно-жёлтая, с истёртым заржавленным краем, недавно взошла и висела низко, словно не имея сил подняться выше, точно, влекомая своей металлической тяжестью, скатывалась, сползала со скользкого небосклона, рассеянно освещая лагерь мятежников тусклым, тревожным светом. Чию несколько раз споткнулся о натянутые верёвки, чуть не упал на спящего прямо на земле воина, столкнулся с часовым, обходящим лагерь.        Вокруг пленных уже собрались воины племени мяо, приведённые Иньиньху из Южного предела, и Ханьлю деловито отдавал их командующим новые распоряжения.       — Подождите! — крикнул Чию, торопливо подходя к ним. — Постой, Ханьлю!       — Чию, зачем ты пришёл? — в тоне друга звучало недовольство.       — А разве мы не вместе возглавляем это восстание? — усмехнулся Чию. — Разве я не имею права в любое время ходить по лагерю? В конце концов наша армия состоит и из народов Южного предела тоже. Ими ты как раз сейчас и распоряжаешься, а между тем…       — Ты не так меня понял, — мягко перебил Ханьлю. — Ты, безусловно, можешь распоряжаться войсками наравне со мной. Просто, друг мой, я вижу, что ты сегодня очень устал и едва на ногах держишься. Вот и спросил, зачем ты пришёл, вместо того, чтобы отдыхать.       — Ханьлю, мы столько лет друг друга знаем, так зачем же этот слащавый тон, эта лицемерная забота? Ты прекрасно понимаешь, почему я здесь, — с горечью проговорил Чию.       — Да, — сказал Ханьлю, подошёл ближе и, коснувшись Чию, нажал несколько акупунктурных точек, поймал потерявшего сознание друга. — Я знаю, — повторил он. — И не хочу, чтобы ты беспокоился из-за того, что не можешь мне помешать.       Он подхватил Чию на руки и, обернувшись к воинам, крикнул:       — Выполняйте приказ!       Чию пришёл в себя под утро. Темнота шатра слегка редела перед рассветом, Ханьлю вполголоса обсуждал с Иньиньху тактику наступления. Всё ещё не в силах пошевелиться, Чию тяжело вздохнул, снова закрыл глаза, направляя поток энергии так, чтобы освободить запечатанные точки и получить возможность двигаться. Ханьлю услышал его и присел на край постели:       — Ты очнулся, — ласково проговорил он, несколькими прикосновениями возвращая Чию способность шевелиться. — Прости. Я ведь говорил тебе, что ты слишком устал…       — Перестань, — прошептал Чию. — Не надо притворяться. Я не обижаюсь на тебя. Мне просто очень жаль, что ты не понимаешь.       — Мы с тобой понимаем разные вещи, — Ханьлю сжал пальцы Чию. — Ничего. Сегодня мы продолжим наступление. Как ты себя чувствуешь? Сможешь ехать на колеснице или подготовить повозку?       — Голова кружится.       — Велю подготовить повозку.       Авангард армии мятежников выступил ещё до рассвета и застал на берегу Фэнь не успевшие переправиться части арьергарда императорского войска. Несмотря на то, что нападения ожидали, оставшиеся отряды не сумели вовремя перегруппироваться и должным образом отразить атаку. Подошедшее подкрепление и вовсе опрокинуло остатки войск в реку. По счастью, среди них, в основном, были духи воды, так что они под дождём стрел сумели-таки перебраться на противоположный берег, однако потери понесли большие.       Ознакомившись с донесениями, император и бровью не повёл.       Победы и поражения на войне обычное дело, но можно ли оставаться столь хладнокровным? Подданные пребывали в смущении. А Чжуаньсюй не мог справиться со своим безразличием, с пустым знанием того, что скоро его ждёт победа, какой бы они ни была — честной ли, подлой — она настигнет его, как судьба.       Отойдя немного от реки и отыскав удобное для лагеря место, войско императора принялось строить укрепления. Целый день копали рвы, возводили частокол… Мятежники готовились переправляться на плотах прямо на виду у наблюдателей из государевой армии.       — Наверняка основные силы они перебрасывают к броду выше по течению, — заметил Чигоу.       — Усильте там охрану, — отозвался Чжуаньсюй. — И не стоит забывать, что мятежники могут применить печать тумана, как уже сделали под Яньцзинем.       — Непременно применят, — согласился Жушоу. — Нужно найти кого-то, кто разбирается в печатях.       — Я помню печать, рассеивающую туман, — сказал Лаотун. — Господин Чию показывал мне, и я в день их побега нарисовал несколько сотен таких печатей, так что хорошо её изучил.       — Прекрасно, — кивнул император. — Тогда снабдите отряд у брода талисманами против тумана. И всё же я бы не стал совершенно полагаться на них, ведь всегда существует возможность изменить печать, и тогда чары против тумана не будут действовать, так что их тоже придётся менять. Следует быть готовыми ко всему.       Весь оставшийся день Лаотун размышлял над тем, как изменить известную ему печать, чтобы она не оказалась совершенно бесполезной. Старичок Фэн-хоу, буквально напросившийся в поход против мятежников, сидя рядом с ним, внимательно всматривался в знаки на талисманах, а потом вдруг сказал:       — Вот тут проведи ещё одну черту, а внизу поставь три точки. Будет надёжнее.       Лаотун сделал, как тот велел, но, вздохнув, заметил:       — Жаль, что заранее нельзя проверить.       — На всё воля небес, — кивнул Фэн-хоу.       И верно, на всё была воля небес, и теперь они, вероятно, благоволили мятежникам. Рано утром, окутанная густым непроглядным туманом, армия Цзинъюань переправилась через реку Фэнь вброд.       Несмотря на то, что печати против тумана помогли, они помогли лишь частично: воины императорского войска могли только слышать наступающих мятежников, но не видеть. Более-менее ориентировались в тумане лишь духи воды, чувствующие реку. Они и попытались вывести растерявшихся соратников к лагерю императора, но наткнулись на воинов племени мяо, бесстрашно переплывших реку на быках чуть ниже по течению. Туман постепенно рассеивался, а отряд, охранявший брод, оказался зажат между армией Цзинъюань и войском племени мяо, не имея возможности даже послать государю гонца. Один из водных духов всё же сумел пробраться к реке и ускользнуть от мятежников. Он и доложил императору о нападении.       Государевы войска едва успели выстроиться, как на них обрушились отряды племени мяо, следом — армия Цзинъюань, а через некоторое время подоспели и войска мятежников, переправлявшиеся на плотах. Несмотря на потери, понесённые при переправе, они были вполне боеспособны и, опрокинув отряд Жушоу, преградивший им путь, устремились в тыл императорской армии.       Государево войско укрылось в укреплённом лагере, из-за частокола осыпая мятежников стрелами и заклятиями, и те наконец были вынуждены прекратить атаки и расположиться неподалёку, готовясь к штурму импровизированной крепости императора.       — Давай используем печать тумана по-настоящему, как использовали против Хуан-ди, — предложил Ханьлю. — Тогда мы сможем захватить лагерь императора без боя и без лишних жертв.       — Без лишних жертв? — горько усмехнулся Чию. — Я больше не могу тебе верить, — он вздохнул. — Прости. Я вообще больше не стану использовать печать тумана.       — Но почему? — недоумевал Ханьлю. — Ведь это очень хорошее средство…       — Если мы будем им злоупотреблять, император получит право воспользоваться мечом Мосе или барабаном Куй, и тогда нам ни за что не победить.       — Он и так имеет на это право, — хмыкнул Ханьлю.       — Но отчего-то не пользуется им, — заметил Чию. — И я не думаю, что причина в его глупости или недальновидности.       — Уж конечно, причина в его благородстве и сыновней почтительности, — съязвил Ханьлю.       — Я бы не исключал это, — улыбнулся Чию.       — Ладно, так и быть, обойдёмся без тумана, — вздохнул Ханьлю. — Может быть, просто направимся к Восточным воротам столицы, пока император пытается защитить Северные?       — У тебя с самого начала была такая возможность, — заметил Чию. — Но ты предпочёл переправиться через Хуанхэ и встретиться с государевыми войсками. Теперь придётся возвращаться к Яньцзиню, чтобы снова переправиться… Разумно ли это?       — Давай-ка пошлём к воротам Тайшань духов из Юаньгуан, а сами останемся здесь.       — Как хочешь, — равнодушно отозвался Чию.       — В тебе совсем нет азарта, — покачал головой Ханьлю.        — Весь вышел в войну с Хуан-ди, — невесело улыбнулся Чию.       А в укреплённом лагере императора на военном совете Чигоу убедил государя призвать столичную гвардию под командованием Гань Цзяна и, дождавшись её приближения, выйти и атаковать противника в поле. Все командующие поддержали Чигоу, и Чжуаньсюй был вынужден согласиться. К тому же разведчики донесли, что из лагеря мятежников отправился отряд к Восточным воротам столицы.       Гань Цзяну было приказано, выйдя из ворот Тайшань, искать встречи с отрядом мятежников, чтобы не пустить врага в столицу. Расправившись с мятежниками, Гань Цзян должен был спешить на помощь императору.       Тем временем на Куньлуне Шоушань Хуан-ди призвал Гаосиня с отчётом о военных действиях и, выслушав его, со вздохом заметил:       — Да, похоже, дела государя идут неважно.       — Император призвал на помощь Гань Цзяна с мечом Мосе. Его наверняка ждёт победа в следующей битве.       — Может быть, победа и ждёт, но вот Ханьлю вряд ли станет ждать, пока к государю прибудет подкрепление, — усмехнулся Хуан-ди.       — Что собирается предпринять цзэнцзуфу? — поинтересовался Гаосинь.       — Помнишь этого И?       — Стражника, который выжил во время побега духов из Пагоды Юаньгуан? — уточнил Гаосинь.       — Между прочим, он мой внук, и тебе приходится двоюродным дядей, — рассмеялся Хуан-ди.       — Чем ещё он знаменит? — спросил Гаосинь, чуть склоняя голову на бок. Чем этот невзрачный паренёк мог быть полезен цзэнцзуфу?       — Он отличный лучник. И теперь пришло время осуществить то, ради чего и затевался мятеж.       — Разве не для того, чтобы остановить императора? — переспросил Гаосинь.       — Ставить перед собой лишь одну задачу слишком просто, — усмехнулся Хуан-ди. — Иметь несколько целей и достигнуть их одним махом — вот истинное мастерство правителя Поднебесной. Итак, для начала нам нужно избавиться от Ханьлю и Чию.       — Что предлагает цзэнцзуфу?       — Отправляйся в лагерь императора и разыщи этого И. Скажи ему, что государь, хоть и поверил его непричастности к побегу узников Пагоды Юаньгуан, всё же не совсем ему доверяет и ждёт доказательства верности. Понимаешь?       Гаосинь кивнул.       — Ну ступай, поторопись. Ещё одно поражение императора, и я не уверен, что положение можно будет исправить. Да, если И вдруг станет сомневаться…       — Понимаю, — отозвался Гаосинь и, поклонившись, вышел.       Он бы не удивился, если у цзэнцзуфу оказались ещё какие-то планы на эту войну…       Хоть И был простаком, но всё же дураком он не был. У него возникли сомнения, да ещё какие. В прошлый раз именно император вступился за отца перед Хуан-ди. Если бы государь желал его смерти, он бы давно его убил. С другой стороны, этот дух — помощник Шоушань Хуан-ди — говорил правду: «Чтобы схватить разбойников, надо прежде схватить их главаря». Стратагема восемнадцатая. Это очевидно. Если убрать главарей мятежников, мятеж уляжется постепенно, а разве не о конце войны и не о мире в Поднебесной должен прежде всего печься государь? Даже если он щадит главарей, он всё же должен подумать и о других, о своих воинах, например.       Зачем умножать страдания? Выходец из народа, И прекрасно знал, как тяжело отражается война на простых людях. Ему ли было не знать? Племя мяо — дикари, они угоняют в рабство крестьян. Впрочем, даже если мятежники не берут в плен мирное население, они разоряют поля, истаптывают луга, где мог бы пастись скот.       Посланник ушедшего на покой государя был, безусловно, прав. Этот И непременно убьёт главарей в следующей битве, чего бы ему самому это ни стоило. Убьёт их — и была не была.       Ханьлю не предпринимал серьёзных попыток штурмовать укрепления, вероятно, просто желая задержать императорское войско и рассчитывая, что отряд, направленный к Восточным воротам, беспрепятственно подойдёт к столице. Тогда государю придётся поторопиться, и он выведет своё войско в поле. Однако через несколько дней разведчики донесли, что навстречу духам из Пагоды Юаньгуан от горы Тайшань идёт Гань Цзян. Это заставило Ханьлю забеспокоиться. На военном совете приняли решение всё же штурмовать лагерь императора, понадеявшись на силу войска, идущего к столице.       Но наутро государь сам вывел войска из-за частокола и выстроил в поле. Накануне Чжуаньсюй получил известие о победе Гань Цзяна. Теперь его гвардия направлялась на помощь государю и к вечеру должна была подоспеть. Чжуаньсюй решил не ждать вечера и попробовать пробиться навстречу Гань Цзяну.       Итак, два войска выстроились в поле. За спиной мятежников была река Фэнь, а со стороны Хуанхэ к армии императора должно было подойти подкрепление.       — Не самое удачное положение, но по крайней мере не придётся лезть через траншеи на колья, — заметил Иньиньху.       — Да, хотя бы это обнадёживает, — согласился Ханьлю. — Всё-таки он переиграл меня.       — Ещё не всё потеряно, господин! — горячо возразил Иньиньху. — Сколько раз, не имея численного преимущества, мы обращали в бегство войска государя!       — У Гань Цзяна есть меч Мосе, — задумчиво проговорил Ханьлю. — Мы можем противопоставить ему лишь печать тумана. Настоящую, а не то, что ты лепил нам в последнее время, — он повернулся к Чию. Тот полулежал на постели: в последние дни его самочувствие ухудшилось, временами его мучила лихорадка.       — Я ничего не стану делать, — спокойно ответил он. — Я очень устал.       — Не делай ничего, — Ханьлю подошёл к нему, положил ладонь на лоб. —Отдыхай. Мы всё сделаем сами. Только нарисуй ту печать, и мы со всем справимся.       — Не хочу.       — Но так наше войско погибнет, господин! — воскликнул Иньиньху.       — Это было ясно с самого начала. Будто ты не знал, на что идёшь, — Чию вздохнул. — Иньиньху, ты же сам сказал, что узнал помощника Шоушань Хуан-ди. Зачем же ты согласился на этот мятеж?       — Чтобы дать вам возможность вернуться, господин, — ответил Иньиньху с поклоном.       — А ты знаешь, что правящий ныне император сам предлагал мне вернуть Южный престол?       — Что? — Иньиньху замер, поражённый.       — Предлагал, но я отказался.       — Почему?       — Потому что моему другу этого было мало. Потому что тогда он устроил бы свой мятеж ещё раньше, пользуясь моими возможностями. Я бы подвёл государя, который доверял мне. К тому же на самом деле мне просто хотелось жить и надеяться, что к другу вернётся разум.       — Чию-у-у! — чуть не взвыл Ханьлю. — Да что ты такое говоришь?       — Правду, — Чию улыбнулся ясно и прозрачно. — Вели подготовить мне мою колесницу: сегодня я буду рядом с тобой на поле боя. Сегодня всё и закончится.       Иньиньху с печалью посмотрел на своего господина, которому служил столько лет лицемерием и обманом.       — Иньиньху, — вдруг обратился к нему Чию. — Прости меня. Из-за моей привязанности к другу, я пренебрёг ответственностью господина перед своими поданными. Перед тобой. Если хочешь, ты можешь сейчас уйти, спастись. Я напишу письмо императору, где рекомендую тебя как верного слугу и прекрасного военачальника, он примет тебя по моей просьбе, он будет тебе доверять, и ты сможешь наконец служить достойному господину. Не такому, как я.       — Нет, мне не нужен другой господин, — Иньиньху опустился на колени перед Чию. — Я всю жизнь посвятил служению вам, так зачем же мне в последний миг предавать вас?       — Я ведь не сделал для тебя ничего доброго, — с горечью проговорил Чию. — Лишь вынудил всю жизнь лгать и притворяться.       — Вы дали мне высшую цель: служить господину и служить Великому Владыке, — просто ответил Иньиньху. — Я не только поддерживал связь со всеми вашими сторонниками на Юге и на Севере, я помогал им, по мере возможности, обустроить быт, решить денежные проблемы, поправить здоровье. Всё это я делал ради вас и ради ваших слов о Великом Владыке, которые вы сказали мне, отправляя меня к Ди-цзюню. Вы сказали тогда, что мало верить в силу Великого Владыки, мало говорить о Нём, мало пытаться установить обряды, восхваляющие Его милосердие. Нужно и самому творить добрые дела. Без дел никакая вера не имеет оправдания. Так вы сказали тогда, и я пронёс эти слова в своём сердце. Они утешали и укрепляли меня в самые тёмные и полные отчаяния дни. Они давали мне силы жить дальше, несмотря на ложь и лицемерие. Я всегда был верен вам и Великому Владыке.        Чию смотрел на него сквозь слёзы. Может быть, искренность и чистота намерений этого верного сердца хотя бы немного смогут оправдать его в глазах Великого Владыки?       — Спасибо тебе, — проговорил он.       Обернувшись к Ханьлю, добавил:       — Идём в наступление?       — Идём! И да благословят нас Небеса! — воскликнул тот.       Они вышли из шатра и, встав на свои колесницы, объехали стройные ряды своих воинов. Они готовы были подать знак к наступлению, как вдруг заметили смятение в лагере неприятеля. Оказалось, что разбитый отряд духов из Пагоды Юаньгуан поторопился вернуться и опередил гвардию Гань Цзяна. Не теряя времени, Чимэй, возглавлявший остатки отряда, отдал приказ напасть на императорскую армию. Они ударили в тыл союзным с государем цюань-жунам, и те, смешавшись, бежали с поля боя. На левом фланге государевой армии царило смятение. Ханьлю рассмеялся. Случайности на войне спасительны и не случайны. Он велел воинам племени мяо верхом на быках врезаться в пришедшие в смятение ряды государевых войск. Так началось наступление мятежников.       И всё же лёгкой победы они не получили. Чигоу, Юйцян, Жушоу, да и сам император сражались отчаянно. На этот раз война для Чжуаньсюя была как сладкое и крепкое вино, выпив десять чарок которого, быстро засыпаешь и спишь без снов, а наутро нестерпимо болит душа, и мир кажется пустым и отвратительным. И хочется выпить снова. Даже горькое поражение пьянило не хуже победы. Чжуаньсюй бросился в битву, погрузился с головой, заставляя себя забыть о бессмысленности происходящего. Тайфу Чигоу пытался удержать его, но не мог. Чжуаньсюй боялся думать о том, что будет, когда битва закончится, потому что чувствовал: эта битва станет последней в захлестнувшей Поднебесную дурной войне.       Шеньту и Юйлэй не отставали от государя в его безумном стремлении вперёд. Он давно уже не видел битву со стороны, не руководил ею. Он был частью этого ужаса, этого месива, пахнущего потом и кровью. Какой-то отчаянный дух из армии мятежников сумел пробиться к государю и ранить его в руку. Нападавший тотчас же был повержен алебардой Юйлэя и, разрубленный надвое, рухнул под копыта государева коня. Боль отрезвила Чжуаньсюя. «Что я здесь делаю?» — пронеслось у него в голове. Рана была пустяковой, но именно она помогла Чжуаньсюю прийти в себя. Он оглянулся, пытаясь разглядеть в этой суете и суматохе отца и Чию. Их нужно было захватить в плен, тогда этому безумию пришёл бы конец. Никто больше не сможет объединить разрозненные отряды духов и племена варваров, и их победоносное шествие по Поднебесной будет остановлено.       Увидев своих врагов, Чжуаньсюй наотмашь ударил коней плетью и, врезавшись в толпу сражающихся — своих и чужих, — устремился к ним. Юйлэй и Шеньту следовали за господином.       А Чию и Ханьлю сами двигались навстречу императору сквозь кишащее тучей саранчи людское море. Чжуаньсюй уже был близко — на расстоянии потела стрелы. Как вдруг одна за другой узкие молнии стрел прорезали воздух и вонзились в грудь Чию и в шею Ханьлю. На мгновение мир вокруг Чжуаньсюя застыл, заледенел, а потом обрушился с грохотом сошедшей лавины. Мятежники ещё не поняли, что их главари мертвы, но воины государя словно почувствовали перемену и, воодушевившись, ринулись в бой. Тут наконец подоспел и отряд Гань Цзяна, и его великолепный меч Мосе проложил страшный путь для Чигоу, в поисках императора, мечущегося по полю боя. Юйцян, заметив Чжуаньсюя, точно крылом гигантским взмахнув, раскидал ряды мятежников. В мгновение ока они оказались рядом с императором.       На Чжуаньсюя, преграждая путь к погибшим Чию и Ханьлю, выскочил великан Синтянь. Чжуаньсюй одним взмахом снёс ему голову, но Синтянь, как сказано было после в «Книге гор и морей», и без головы продолжал свой смертельный танец, рубя секирой всех, кто попадался ему на пути. Впрочем, государь уже этого не видел: он мчался вперёд, и Синтяня остановил Чигоу, разрубив его пополам.       Юйцян сразил Иньиньху, тоже скакавшего во весь опор к месту гибели своего господина. Тогда наконец и мятежники почуяли неладное: между ними пропала связь, их войско развалилось на куски, и эти ошмётки раскидал обжигающий ветер атаки императорского войска. Волна боя схлынула, обнажив покрытую трупами землю.       Чжуаньсюй наконец добрался до места, где лежали Чию и Ханьлю. Их тела самоотверженно защищал слуга Чию. Весь израненный, истекающий кровью, он никому не позволил приблизиться к ним.       — Государь… наконец-то… — прохрипел он, падая рядом со своим господином.       Теперь тела отца и Чию лежали рядом, и Чжуаньсюй стоял над ними молча, чувствуя разочарование, горечь, опустошение и печаль. К нему подбежал лекарь, но замер, не зная, как подступиться к императору. Подошёл Чигоу, поздравляя с победой. Юйцян, Хэ-бо, Жушоу, кто-то из генералов Ди-цзюня, Лаотун и Гуаньчжоу — все они столпились вокруг молча, ожидая слов его величества.       — Найдите того, кто это сделал, — устало проговорил Чжуаньсюй, и позволил лекарю заняться раной.       Вскоре привели И. Он спокойно выступил вперёд и опустился на колени перед императором.       — А, дядюшка, — усмехнулся Чжуаньсюй. — Благодаря тебе мы победили. Какую награду хочешь получить?       — Этот подданный не думал о награде, — ответил И честно. — Он лишь хотел прекратить войну, приносящую страдания Поднебесной.       — Очень хорошо, — кивнул Чжуаньсюй. — Достойные слова для благородного мужа и верного подданного. Безусловно, ты получишь повышение. Ведь тебе, наверное, обидно, что, будучи родственником императора, ты имеешь столь низкое положение?       — Мой отец — смертный человек. То, что мне позволили жить в Небесной столице — уже великая милость.       — Встань, я хочу посмотреть на тебя, — повелел император.       Поднявшись, И отряхнул колени и глянул прямо на Чжуаньсюя. Тот снова чуть заметно усмехнулся:       — Говоришь как по писаному, а на сердце иное. Матушка научила?       Еле слышно вздохнув, И потупился. Чжуаньсюй продолжал:       — Скажи, ты сам решил убить главарей мятежного войска?       — Сам, — отозвался И, не поднимая головы.       — Смотри на меня, — твёрдо сказал Чжуаньсюй. — Сам?       — С-сам, ваше величество! Я мог бы этого не делать, не важно, просил меня кто-то или нет. Я сам принял это решение.       — Значит кто-то всё же тебя просил. Кто?       — Ваш брат.       — Брат?       — Господин Гаосинь.       — Вот оно что… — Чжуаньсюй задумался. Всё-таки цзэнцзуфу добрался до них. Как же он умён, как осторожен, терпелив и хитёр… — Что ж, я придумаю, как тебя наградить. Ступай.       Поклонившись, И скрылся в толпе. Милость государя была очень холодной. Впрочем, И вовсе не рассчитывал на восторги и восхваления. Он сделал то, что должен был сделать. То, что не сделал бы никто другой.

***

      Узнав от птиц о гибели Ханьлю, Шаохао стал поспешно собираться в дорогу. Взял слуг, в качестве свиты пригласил Тайтая и Бо-и, оделся в парадное одеяние Белого владыки.       Фэнъянь, услышав, что муж так тщательно готовится к встрече с государем, явилась в его покои.       — Спешишь к нему? — спросила она насмешливо.       — Я должен быть рядом.       — Там толпы придворных, — заметила Фэнъянь.       — Но никого, кто был бы ему близок, кто понимал бы его, кто мог бы его поддержать.       — А Лаотун?       — Он не сможет, не посмеет.       — Хорошо. Но скажи, разве он так сильно любил своего отца? — Фэнъянь иронично приподняла бровь.       — Уважал его, безусловно.       — Опять ведь вернёшься как генерал побитого воинства, — ласково усмехнулась Фэнъянь, поправляя на муже ворот парадного платья.       — Прости, Фэнъянь, мне надо спешить.       Фэнъянь обняла Шаохао и спросила, заглядывая ему в лицо:       — Почему ты так к нему привязан?       — Может быть, слишком самонадеянно с моей стороны так полагать, но кроме меня никто не сможет поддержать его. Можно даже считать, что кроме меня у него никого нет. К тому же…       — К тому же ты просто его любишь, — кивнула Фэнъянь. — Не могу понять природу твоей любви к нему.       — Я вообще не могу понять природу любви, — Шаохао улыбнулся и поцеловал жену в лоб.       — Не хочу, чтобы ты уходил, чтобы он опять ранил тебя, — с тоской проговорила Фэнъянь, всё ещё не разнимая рук.       — Душа моя, — Шаохао мягко расцепил её пальцы. — Всё это не важно. Если останусь, буду испытывать боль от того, что ничем не попытался ему помочь.       — Я люблю тебя, — горько вздохнула Фэнъянь.       — Я ведь тоже очень тебя люблю, милая моя, — Шаохао ласково погладил её по волосам и поцеловал в нос. — Я скоро вернусь, обещаю. Задерживаться не стану.

***

      Император не спешил возвращаться в столицу. Эта победа казалась ему позорнее поражения. Он не желал торжеств. Он не хотел везти в победоносном шествии гробы с телами погибших… врагов? Главарей мятежников? Отцу не нравилась спокойная жизнь в Северном пределе, а шушу не мог расстаться с другом. Вот и всё. Теперь они оба были мертвы. Наверное, это было правильно. Наверное, так следовало сделать сразу, ещё после той войны…       Но Чжуаньсюй чувствовал горечь даже сейчас. Пусть он никогда не испытывал привязанности к отцу, между ними не было добрых отношений — лишь равнодушие, однако видя отца и Чию на поле битвы, Чжуаньсюй всегда восхищался ими. И даже, пожалуй, завидовал немного, ведь рядом с ним никогда не было такого человека, который в бою понимал бы с полуслова, с полувзгляда. Да и в жизни… Чжуаньсюй вспомнил про Шаохао и ощутил укол совести. Он сам отказался в жизни от близкого человека рядом. Однако не мог не уважать дружбу отца и Чию. Чию… его дружбу он тоже хотел заполучить, да как-то не сложилось: всю её без остатка забрал отец.       Шаохао прибыл в лагерь императора очень рано: в конце часа зайца. Но государь уже не спал (или ещё не ложился?) и пожелал принять Белого владыку. Перед входом в императорский шатёр Шаохао отпустил свою свиту и вошёл внутрь один. Он опустился на колени, приветствуя государя.       Чжуаньсюй оторвал взгляд от докладов, которые изучал, и проговорил:       — О, сегодня торжественно? Нарядный какой. И правда, Белый владыка пожаловал.       Шаохао посмотрел на Чжуаньсюя с нежностью и тревогой. Ему хотелось вскочить на ноги, подбежать, погладить государя по голове и сказать: «Чжицзы, ну что ты ершишься?» Но он молчал и не двигался.       — Белый владыка может встать, — небрежно бросил император.       — А может Белый владыка подойти к государю поближе? — с надеждой спросил Шаохао.       — Садись рядом, шуфу, — кивнул Чжуаньсюй. Он велел принести чай для гостя, а сам продолжил чтение донесений, перекладывая дощечки одной рукой.       Шаохао, быстро выпив чай и даже не почувствовав вкуса, наблюдал за Чжуаньсюем, не смея пошевелиться. Ему нестерпимо хотелось погладить Чжуаньсюя по спине, прижать покрепче. Он заметил повязку на предплечье и бледность племянника. Ему хотелось коснуться его руки, успокоить боль, унять тревогу, разделить одиночество. Он теребил край рукава и не сводил глаз с его величества. Наконец Чжуаньсюй не выдержал этого пристального взгляда и отвлёкся от своих отчётов.       — Шуфу, что с твоими руками?       — А? — Шаохао не ожидал такого вопроса и растерянно посмотрел на свои ладони.       Чжуаньсюй чуть усмехнулся и заглянул в прозрачные ореховые глаза Шаохао, улыбнулся мягче, увидев в них своё отражение, отвёл взгляд и тихо спросил:       — Шуфу, зачем ты приехал?       И, не давая Шаохао ответить, быстро проговорил:        — Жалеешь меня? Думаешь, я один не справлюсь?       Шаохао, пренебрегая всеми приличиями, отчаянно замотал головой и наконец дал волю своим рукам: он осторожно коснулся больной руки Чжуаньсюя, делясь ци, снимая боль. И, проглотив горячий ком, ласково ответил, будто и не император сидел перед ним сейчас:       — Прости, чжицзы. Я очень соскучился. Очень.       Потом вскочил с сиденья и обнял своего высокопоставленного племянника, прижав его голову к груди. И в Чжуаньсюе точно сломалось что-то, словно струна лопнула. Он уткнулся лицом в холодный шёлк одеяния и замер, слушая, как под всеми слоями одежд бьётся сердце его бесстрашного шуфу. А Шаохао говорил, торопливо гладя племянника по спине, по волосам:       — Я знаю, что ты справишься, но я не хочу, чтобы ты со всем справлялся один. Так не должно быть. Никто не должен оставаться в одиночестве. Я хочу быть рядом, просто хочу быть рядом с тобой…       Наконец Чжуаньсюй отстранился и, серьёзно посмотрев на Шаохао, строго сказал:       — Сядь, шуфу. Разве не ты говорил мне, что никто не имеет права на любовь и понимание?       Шаохао рассмеялся и, погладив Чжуаньсюя по колену, ответил:       — Но, если любовь уже есть, зачем от неё отказываться? Любовь, понимание, близкие люди рядом — это милость и щедрый дар Великого Владыки. Нельзя не принимать!       Чжуаньсюй улыбнулся и, помолчав, спросил:       — Как тебе чай, который заваривают мои слуги?       — Чай? — Шаохао уже и забыл, что выпил чашку чая. — Я как-то не обратил внимания…       — Не произвёл впечатления, — кивнул Чжуаньсюй. — А между тем, чай готовил лучший чайный мастер моего дворца.       — Просто я думал немного о другом…       — Нет, шуфу. С чаем, заваренным тобой, никакой другой не сравнится. Я велю принести утварь. Ты ведь приготовишь чай для меня?       — Да, ваше величество.       Услышав это обращение, Чжуаньсюй улыбнулся уголком рта: всё странное, всё непередаваемое словами между ними закончилось. Шуфу снова овладел собой и не будет выводить его из равновесия неуместной нежностью.       Пока Шаохао готовил чай, Чжуаньсюй позволил себе отвлечься от докладов и наблюдал за его действиями.       — Шуфу, ты ведь приехал, потому что узнал о гибели моего отца?       — Это послужило поводом, верно, — согласился Шаохао, перетирая чайные листья колёсиком тёрки.       — Думал, я буду расстроен?       — Что бы там ни было, Ханьлю отец вашего величества. К тому же, я знаю, у государя и с Чию были добрые отношения.       — На самом деле, ты прав, и я огорчён. При других обстоятельствах они оба могли принести совершенно иной плод. Могли послужить Поднебесной. Поэтому я и сокрушаюсь.       — Я никогда не сомневался в вашем величестве.       Чжуаньсюя забавляло, как Шаохао делал вид, будто ничего не произошло между ними. Будто совсем недавно он не обнимал императора и не называл его неподобающим «чжицзы». Ему хотелось подыграть дяде:       — Что Белый владыка имеет в виду? — церемонно спросил он.       — Вы лучший небесный император, вы понимаете…       — Что толку понимать? — вздохнул Чжуаньсюй. Всё его игривое настроение как ветром сдуло. — Ведь ничего нельзя сделать. Я же пытался…       — Я знаю, ваше величество: вы всегда делаете всё, что в ваших силах.       И они оба как-то некстати вспомнили Чуньюя. И им обоим стало неловко от этого.       Шаохао пробыл несколько дней в лагере императора. Государь похоронил отца и Чию с почестями, подобающими высокопоставленным военачальникам, и лишь после похорон отправился в столицу. Торжественное шествие на этот раз напоминало похоронную процессию. Государь был в трауре по отцу, и все подданные надели белые повязки. Это выглядело удивительно, но в то же время казалось уместным: несколько месяцев длилась война, народ Поднебесной страдал. Второй урожай риса был местами полностью уничтожен, пастбища вытоптаны, селения сожжены, крестьяне разорены или угнаны в рабство племенами мяо и ди. Лишь часть пленных удалось вернуть посланным в погоню отрядам Жушоу и Гуаньчжоу. К тому же разбежавшиеся цюань-жуны, позабыв о союзничестве, на территории Поднебесной стали вести себя как захватчики, и отряды императорской армии ещё долго отлавливали их и гнали на северо-запад.       Советник Чжи порекомендовал государю разделить небо и землю, чтобы в будущем пленные духи не имели возможности связаться со смертными. Чтобы духи из небесных столиц не сообщались с людьми никогда. А также чтобы духи и люди вообще прекратили всяческое общение. Те духи, которые предпочитают общаться с людьми, не имеют права на доступ к небесным чертогам. Люди, сумевшие достичь совершенства и попасть на небеса, благодаря своим заслугам, не могут вернуться на землю.       Чжуаньсюю такое предложение показалось разумным. Он поручил подготовить этот закон первому принцу Чжуну и его сыну Ли под руководством советника Чжи.       Государь также пожелал разобраться с Ди-цзюнем. Южный правитель давно ему не нравился, вот и нашёлся повод придраться к нему и отстранить от управления Южным пределом. Он не заметил крамолу у себя под носом, допустил возникновение мятежа, не оказал должного сопротивления и не доложил вовремя о произошедшем. За это Ди-цзюнь был отправлен на восток и заключён под домашний арест во дворце Тангу — там, где жили девять его сыновей-солнц и жена Сихэ, управлявшая солнечной колесницей.       На место Ди-цзюня государь назначил своего четвёртого сына, даровав ему по такому случаю имя Сицзи, чем выразил надежду на его доброе правление. В помощь ему был послан советник Фэн-хоу, лучше всех прочих умевший находить общий язык с несговорчивыми принцами.

***

      На Куньлуне за чаем Шоушань Хуан-ди обсуждал с Гаосинем новости Поднебесной. Готовились перемены.       — Государь готовит закон о разделении неба и земли, — заметил Гаосинь. — Что вы думаете об этом?       — Очень хорошо. Мы с советником Чжи давно вынашивали эту мысль, но всё никак не решались осуществить. Всё непросто, очень непросто. Будет много недовольных. Очень хорошо, — Хуан-ди даже руки потёр от предвкушения.       Гаосиню стало неловко и, пожалуй, немного жаль брата, который и на императорском престоле не имел возможности действовать по своему усмотрению. Но, даже избавившись от Хуан-ди, можно ли было получить полную свободу выбора, возможность независимо принимать решения? Ведь существует множество обстоятельств… Как в той или иной ситуации не попасть под чьё-то влияние, не потерять независимость?       — А что вы думаете об отстранении Ди-цзюня?       — Это даже лучше, чем я мог предполагать, — тихо рассмеялся Хуан-ди. — Недовольный Ди-цзюнь — опасная и очень полезная сила, если направить её в нужное русло.       Да, брату, похоже, не приходилось ждать спокойной жизни. Кажется, больше не будет походов за пределы Поднебесной… Жаль. А всё же никому не стоит пытаться получить больше, чем он может понести. Если ты небесный император и в руках твоих лежит Поднебесная, довольствуйся этим.