Вопросы к небу

Действующие лица:

Чжуаньсюй — небесный император. Шоушань Хуан-ди — ушедший на покой государь. Гаосинь — брат Чжуаньсюя, правнук Хуан-ди, воспитанник и помощник ушедшего на покой государя. Иньиньху — вельможа при дворе Южного владыки. Шии — приближённый Иньиньху. Лю-лан — слуга Хуан-ди. Ханьлю — внук Хуан-ди. Чию — правнук Янь-ди, друг Ханьлю. Лаотун — правитель Северного предела, сын Чжуаньсюя. Гуаньчжоу (Эйэни-кэтээн) — заложник из Северного запределья, приёмный сын Лаотуна. Жушоу (Гай) — правнук Хаун-ди, помощник владыки Западного предела, глава Палаты Наказаний Небесной столицы. И — сын Чжи-нюй и Ню-лана, стражник. Чанъи — сын Хуан-ди, отец Ханьлю, дед Чжуаньсюя. Чжаоюй — жена Чанъи. Сяоэргуй — шестой принц, сын Чжуаньсюя и Маньюэ.

***

      В начале года Чжуаньсюй, отринув все свои сомнения и неуверенность, пренебрегая скрытым сопротивлением придворных, объявил начало эры правления Вэй-е — Великих свершений — и начал подготовку к Южному походу, который планировал начать или осенью, в сезон окончания жары, или следующей весной, отправившись в плаванье во втором месяце. Под его твёрдой рукой механизмы придворной жизни ожили и заработали, постепенно затягивая в движение всех, заражая их воодушевлением, предчувствием нового, радостной тревогой неизвестности.       Запустив этот диковинный механизм, заставив вращаться все его детали, все шестерёнки, Чжуаньсюй сам с волнением и удовлетворением наблюдал за его работой. Разве это не было его путём, его призванием? Пустота внутри наполнялась пёстрой суетой и некогда было думать и беспокоиться о прочем. Рядом с великим делом похода остальное казалось мелким и незначительным. Тоска временно отступила, и можно было вновь обманывать себя, лукаво уверяя, будто неудовлетворённость, опустошённость, разочарование — лишь следствие усталости, лишь томление в преддверии новых свершений.       Столица гудела, как улей, и все до одного в этом большом улье имели своё место, своё назначение. И каждый раз император, отдавая приказ и получая доклад о выполнении, удовлетворённо чувствовал свою власть над умами, сердцами и жизнями подданных. Почти такую же всеобъемлющую, как та, недостижимая для него совершенная власть Творца, способного прикосновением исцелять искалеченное тело, движением руки повелевать ветрам и единым словом очищать изуродованную грехом душу… Да, Чжуаньсюй был близок к ней, и каждый его поход должен был хоть на цунь приближать его к сияющему непревзойдённым могуществом престолу Великого Владыки.

***

      Шоушань Хуан-ди сидел на высоком балконе дворца Куньлунь и любовался видом на лежащее далеко внизу озеро Яочи, гладкое и круглое, как отшлифованный нефрит самого утончённого оттенка цин. Воду в нём, всегда тёплую, точно парное молоко, мог потревожить лишь упавший резной листок дерева лангань или синие птицы госпожи Си-ванму, прилетевшие порезвиться и погреть лапки в его мягкой прозрачной воде.       Как раз на игру этих странных созданий и смотрел теперь Хуан-ди, попивая чай, выращенный для него самой госпожой Си-ванму на солнечном склоне горы Хуайцзяншань. Листья этих чайных деревьев во время просушки пропитывались ароматом цветущих софор, и потому заваренный из них напиток был необычайно хорош, среди зимы воспевая нагретую летним полуденным солнцем землю, душистые травы, дрожащие от стрекота цикад, и долгожданную прохладу вечернего ветерка.       Гаосинь не торопясь собирал чайную утварь, ополаскивая чистой водой и протирая белоснежной тканью.       Хуан-ди отставил наконец пустую чашку и спросил:       — Как там дела в столице? Ты не интересовался?       — Я очень любопытен и, пожалуй, слишком суетен, в отличие от цзэнцзуфу, который, уйдя на покой, перестал вникать в пути Поднебесной, — начал Гаосинь издалека, не удержавшись от того, чтобы поддразнить немного Хуан-ди. — Конечно, я постоянно вникаю во всё, что происходит в Тяньцзин и в столицах остальных четырёх пределов.       — И что же ты скажешь мне о Тяньцзин?       — Что хочет услышать цзэнцзуфу? — ответил вопросом Гаосинь.       — Что ты думаешь об этой безумной идее брата?       — Покорить весь мир?       Хуан-ди кивнул.       — Я думаю, — отозвался Гаосинь, помолчав. — Ему этот путь подходит.       — А я думаю, — заметил Хуан-ди поучительно. — Что этот путь не подходит никому.       — Растолкуйте глупому правнуку, отчего так?       — Бессмысленная трата времени и сил, — Хуан-ди махнул рукой. — К тому же стоит с Чжуаньсюем случиться несчастью, вся его империя разрушится. Никто другой не сможет удерживать в руке все запредельные земли. Неизвестно даже, сможет ли он сам.       — Разве это так уж важно? — пожал плечами Гаосинь.       — Допустим, происходящее за пределами Поднебесной и не имеет большого значения, однако тот, кто смотрит слишком далеко, не видит ничего у себя под носом. Кто борется с далёкими врагами, оставляет врагов у себя дома.       — Цзэнцзуфу очень мудр и осмотрителен, — восхищённо согласился Гаосинь. — Но в Поднебесной всё спокойно, нет никого, кто посмел бы восстать на небесного императора.       — Это на первый взгляд так кажется, — улыбнулся Хуан-ди лукаво. — Но стоит лишь растревожить это осиное гнездо, как всё изменится.       — Цзэнцзуфу предлагает?.. — Гаосинь посмотрел на собеседника испытующе.       — Цзэнсунь очень догадлив, — кивнул Хуан-ди. — Впрочем, никогда не сомневался в твоём уме, Гао-эр. Мне нужно поручить тебе пару дел. Так, съездить кое-куда.       — В Южный предел? — уточнил Гаосинь.       — А после в столицу. Надо попробовать уговорить небесного императора отказаться от завоеваний. Конечно, он не согласится, а печати на Пагоде Юаньгуан давно не обновлялись.       — Что же в Южном пределе?       — Нужно отыскать Иньиньху. Помнишь этого духа — помощника Ди-цзюня?       — Тот, который на самом деле всегда служил Чию? — Гаосинь припомнил, как после поимки Ди-цзюня допрашивал его приближённых и как этот Иньиньху показался ему подозрительным. Хуан-ди на его отчёт тогда сказал: «Так значит, именно Иньиньху подчинённый Чию. Прекрасно, будем знать. Это нам пригодится». Гаосиню и тогда не хотелось знать, чем мог пригодиться враг в стане врага, хотя он и догадывался смутно. Теперь же пришло время его использовать, и Гаосиню было как-то очень противно от лицемерия, и прошлого (ведь он не дал понять Иньиньху, что догадался, кто он), и будущего. Поскольку Хуан-ди собирался бросить всех этих духов в топку своих стратегий.       — Он умён, и с ним надо будет говорить начистоту. Но вот для его окружения тебе лучше сменить облик и представиться кем-то сбежавшим из северных областей, куда переселили часть пленных. Кем-то из младших командиров. Помнишь кого-нибудь?       Гаосинь задумался. Это было очень давно, но Иньиньху мог неплохо знать людей своего господина. Более того, он и теперь мог поддерживать с ними связь.       — Может быть, тогда лучше для начала посетить Северный предел? — уточнил он.       — Не стоит. Даже если Иньиньху всё поймёт, а он поймёт, как бы ты ни старался его обмануть, при всех он вряд ли станет тебя расспрашивать. А с глазу на глаз ты уж придумай что-нибудь поубедительней. Ну, припоминаешь хоть кого-то?       — Был там некий Цзяо Чжоу. Вёл записи о ходе войны: у него отобрали кучу бамбуковых дощечек, потому-то я его и запомнил. Очень толковые были записи. Кажется, они хранятся тут, на Куньлуне, поскольку вы посчитали их слишком незначительными для книгохранилища Небесной столицы.       — Прекрасно! Гао-эр, я ничуть не сомневался в тебе! Дай я обниму тебя, так я рад, — Хуан-ди приобнял Гаосиня за плечи, а тот закусил губу чуть не до крови, так эта лживая ласка была ему противна. — Как он выглядел-то вспомнишь?       — Ознакомлюсь с его записями, и всё будет ясно.       — Ай ты умница какой! — Хуан-ди рассмеялся.       Гаосиню всегда было интересно, действительно ли цзэнцзуфу не подозревает о том, как правнук ненавидит его, и изображает любящего прадеда для любящего правнука, желая подкупить его, или же понимает всё и ему доставляет удовольствие издеваться, пропитывая их отношения ложью и фальшью, слащавой до тошноты.       — Ну, ступай, приступай к делу. После обсудим всё, о чём тебе надо будет потолковать с Иньиньху и какие дела провернуть в столице. На север отправлю Лю-лана.       — Вы уверены, что стоит отправить именно его? — уточнил Гаосинь.       — Он будет действовать тайно, не попадаясь никому на глаза. От имени Иньиньху свяжется с пленниками.       — А ледяные пещеры?       — Он управится: он у меня смышлёный.       В конце концов, какое дело до этого было Гаосиню? Его мало интересовала судьба брата или кого бы то ни было другого, кроме него самого. И, конечно, Жушоу.       Изучив записи Цзяо Чжоу, Гаосинь вполне понял его ход мыслей, манеру речи и по почерку смог приблизительно восстановить внешность. Он немного потренировался перед зеркалом так смотреть, так двигаться, говорить с такой интонацией. Пусть он и не мог в точности подражать его голосу, но интонация и манера речи должны были скрыть незначительный недостаток. Впрочем, столько лет уже прошло! Кто помнил этого Цзяо Чжоу? Был ли он до сих пор жив?        Через несколько дней Хуан-ди пригласил Гаосиня к себе в кабинет. Гаосинь, поклонившись, остановился в дверях.       — Подойди, цзэнсунь, — Хуан-ди дописал несколько знаков и отложил кисть. — Итак, мы хотели обсудить, с чем ты поедешь в Наньцзин. Разыскав Иньиньху, ты должен передать ему это письмо, — Хуан-ди повернул к Гаосиню исписанные дощечки. Почерк был не цзэнцзуфу. — Ты верно отметил, я подделал почерк Чию. Если коротко, в письме написано о том, что они с Ханьлю собираются бежать и восстать против нынешнего небесного императора. Далее вкратце излагаются мысли по поводу того, с каким войском пойдут на столицу они: это и поселенцы из бывших пленных в Северном пределе, и духи из ледяных пещер, а также духи из Пагоды Юаньгуан. Иньиньху должен собрать войско из южан. У него, наверняка, всё готово, только знак подай.       — Откуда у вас такая уверенность? Столько лет мира… — усомнился Гаосинь.        — У меня при Иньиньху мой соглядатай, так что я кое-что знаю, — улыбнулся Хуан-ди. — Кстати, его зовут Шии. Встреться с ним непременно.       — Ладно, с Югом всё понятно. Но вот Север… Разве смогут они быстро собрать войска? К тому же Северного владыку обожают все, мне кажется, молодёжь не захочет идти против него, да и старики-участники той давней войны… Зачем им восставать? — Гаосинь смотрел на цзэнцзуфу испытующе.       — Цзэнсунь, я ведь не просто так ждал столько лет, — Хуан-ди был очень доволен. — Да, на первый взгляд, всё кажется очень зыбким и невероятным. Столько лет мира, прекрасный хэйчжу, что уж говорить, Лаотун, действительно, идеальный правитель, старики поостыли, молодёжи и так хорошо, но среди духов и людей всегда найдутся недовольные, найдутся бродяги и любители приключений, найдутся те, кому война и плен сломали жизнь и они не могут простить этого победителям, — Хуан-ди помолчал, задумчиво качая головой. — Всё это я использовал в течение долгих лет подготовки. В Северном пределе у меня ведь тоже есть свои помощники. И даже при дворе. Стоит подать им знак, как всё встанет с ног на голову. Именно теперь, я уверен, всё готово.       — Вы так хотите остановить Чжуаньсюя, что готовы поставить на кон всю Поднебесную? Если их восстание увенчается успехом и к власти придёт Ханьлю? Кстати, вы уверены, что он всё ещё хочет сесть на небесный престол? За столько лет всё могло измениться.       — О, в малыше Ханьлю я уверен, как в себе, — рассмеялся Хуан-ди. — Конечно, Чию может отказаться, но это уже не так важно. И потом он не откажется, нет.       — Что ж, вам виднее, цзэнцзуфу. Моё дело лишь исполнять ваши приказы. Но если всё же Ханьлю придёт к власти… Я не думаю, что он оставит вас спокойно жить на Куньлуне.       — Ты прав. Ханьлю не даст мне жить, — согласно кивнул Хуанди. — Но ему не победить небесного императора. Не даром я выбрал своим наследником Чжуаньсюя. Он великий дух. Непобедимый. Истинно непобедимый. Впрочем, мы ведь с тобой ему поможем.       — М? — Гаосинь удивлённо вскинул бровь. Цзэнцзуфу всё продумал до мелочей… Сможет ли Гаосинь обойти его в главном деле? Неужели он обречён на поражение, как и Ханьлю, который восстанет по мановению руки Хуан-ди, разыграет его спектакль и уйдёт со сцены тогда, когда это понадобится цзэнцзуфу?       — Позже поговорим об этом. Сейчас недосуг. Тебе нужно отправляться на Юг. Пока Лю-лан занимается Севером, тебе ещё и Тяньцзин посетить надо. С Юга отправляйся сразу туда. Поговоришь с императором, скажешь, мол, цзэнцзуфу не нравятся твои походы, остановись. Он, конечно, откажется. У меня среди стражников есть один мастер магических печатей. Долгая история, не стану объяснять, как мне удалось его переманить на свою сторону. Он поможет открыть Пагоду Юаньгуан в своё дежурство. Прежде чем идти к императору, встреться с Ван Цзяном из стражи. Обговори всё. Вы должны действовать слаженно, иначе император, боюсь, догадается и всё пойдёт кувырком, — Хуан-ди вздохнул. — Трудно, когда вокруг столько умных духов, — он подмигнул Гаосиню. — Но у императора есть одна особенность: он прямодушен и не признаёт лукавства. Не знаю, как с собой, но с окружающими он всегда открыт и честен. Потому и не может сразу уловить лукавство в речах и действиях окружающих. Это хорошее свойство. Я его сразу в нём подметил. Его нужно использовать. Впрочем, ты знаешь своего брата. Ну, ступай, собирайся. Отправляйся как можно скорее. Пришлёшь мне вести из Южной столицы и затем из Тяньцзин.       — Как пришлю? — уточнил Гаосинь.       — А как же твои светлячки? — усмехнулся Хуан-ди. — Думал, я не замечу? Очень тонкая и остроумная идея. Впрочем, от тебя я и не ждал ничего иного. Теперь поторопись приступить к делу, а то как бы наш император не сбежал на Юг раньше времени, — улыбнулся Хуан-ди, передавая свиток Гаосиню.       Гаосинь, приняв дощечки, поклонился и поспешно вышел. Ему не нравились затеи прадеда, однако что он мог возразить?       Через несколько дней он вошёл в ворота Наньцзин — просто одетый, с одним заплечным мешком, в чужом облике. Он без труда отыскал богатый особняк Иньиньху: после войны его наградил и приблизил к себе Ди-цзюнь, убеждённый Хуан-ди в том, что Иньиньху не соглядатай Чию, а, напротив, самый верный подданный Ди-цзюня, благодаря которому тот спасся от тумана в Наньцзин. Каково этому Иньиньху столько лет облачаться в ложь и питаться неправдой? Наверное, примерно так же, как и самому Гаосиню. Как он, должно быть, хочет освободиться… Может быть, именно это желание и сделает в нужный момент из проницательного, умного, осторожного человека отчаянного, готового на всё бунтовщика?       Гаосинь постучал в ворота. Привратник, приоткрыв створку, с сомнением оглядел посетителя. Гаосинь мысленно усмехнулся. Он поклонился с достоинством и спросил, дома ли господин Иньиньху. Господин был дома, но привратник не спешил докладывать о незнакомце, одетом так бедно. Тогда Гаосинь со вздохом достал из-за пазухи завёрнутый в ткань свиток и протянул слуге:       — Пожалуйста, передайте это господину Иньиньху лично в руки. Это очень важно. Возможно, ознакомившись с этим письмом, господин согласится меня принять…       — От кого оно? — недоверчиво переспросил слуга.       — Я не могу сказать: это большая тайна. Однако, уверяю, ваш господин очень уважает того, кто прислал меня. Обязательно передайте письмо как можно скорее. Если господин вдруг спросит обо мне, скажите, что моё имя Цзяо Чжоу. Возможно, он вспомнит меня.        Слуга ушёл, а Гаосинь так и остался стоять за воротами. Он усмехнулся: слуги такие недальновидные существа. Считают, будто их господа — божества, и никаким грязным смертным из-за ворот нельзя тревожить их. Вскоре из дома выбежал так негостеприимно встретивший его привратник и любезно пригласил войти внутрь.       У хозяина были гости: несколько человек обедали, сидя за низкими столиками. Иньиньху поднялся навстречу Гаосиню:       — Господин Цзяо Чжоу, здравствуйте! Простите, что мой бестолковый слуга заставил вас ждать за воротами.       Гаосинь поклонился:       — Я понимаю, мой вид не располагает к гостеприимству, тем более не вызывает восторга у слуг таких великолепных домов, как ваш.       — Скажите, вы действительно прибыли из Цзинъюаня?       Гаосинь вопросительно глянул на сидевших в покоях людей, и Иньиньху кивнул, подтверждая, что им можно доверять.       — Да, всё верно, — подтвердил Гаосинь.         — Вы смогли свободно выбраться оттуда?       — За давностью лет уже никто не следит за перемещениями обитателей этой местности.       — Вы на самом деле виделись с господином?       — Нет, мне передал его письмо доверенный человек. Его слуга. Разве вы не знаете, что небесный император любезно позволил этому старику прислуживать господину?       — Я слышал об этом. Значит, он связался с вами?       Гаосинь мельком глянул на столики, уставленные закусками, мысленно усмехнувшись: как этот человек сразу настроился на дело, забыв о гостеприимстве. Даже поесть гостю не предложил.       — О, господин Цзяо, — спохватился Иньиньху. — Простите, я так нелюбезно и поспешно принялся вас расспрашивать, а вы, верно, устали с дороги и проголодались…       Он велел подготовить место для гостя и подать ему еду. Во время обеда Иньиньху расспрашивал Гаосиня о делах на Севере, в особенности в местности Цзинъюань, и Гаосинь, перед путешествием ознакомившийся с докладами подчинённых Хуан-ди, подробно рассказывал ему обо всём, что его интересовало. Безусловно, этот Иньиньху экзаменовал его.       Когда гости разошлись, хозяин, проводив их до ворот, вернулся в обеденный зал и обратился к Гаосиню:       — Вы ведь не Цзяо Чжоу. Я был с ним знаком до войны. Гораздо больше вы напоминаете мне кое-кого другого…       — Кого же? — спокойно переспросил Гаосинь, прикидывая в уме варианты действий в зависимости от ответа. Это уже становилось очень интересно.       — Помощника Хуан-ди, который допрашивал меня когда-то, желая выведать о моей связи с мятежниками.       — Если вы сомневались, почему же приняли меня при всех, не испытав?       — Я проверял вас и хотел, чтобы мои друзья были свидетелями этой проверки. Если бы они что-то заподозрили, мы бы сразу вместе решили, как с вами поступить.       — И они заподозрили?       — Нет.       — Почему же вы меня подозреваете?       — Не знаю. Это что-то неуловимое. И потом, мои друзья не были ни близко знакомы с Цзяо Чжоу, ни с вами они не общались так близко, как я.       Гаосинь вспомнил это близкое общение, и ему стало не по себе.       — Я старался сделать всё, чтобы свести наше с вами общение к минимуму, — заметил Гаосинь, принимая свой истинный облик. — Ваше упрямство было причиной некоторых недоразумений, однако… Мы ведь после всё обсудили и пришли к одинаковым выводам. Помните, что я вам обещал после допроса?       — Что вы ничего не скажете Ди-цзюню и убедите его в моей верности.       — Я ведь выполнил своё обещание. Почему вы не доверяете мне?       — Вас ведь послал Шоушань Хуан-ди. Это ловушка?       — Меня, действительно, послал цзэнцзуфу. Если это ловушка, как вы думаете, скажу я вам об этом? — усмехнулся Гаосинь.       — Но ведь сейчас, когда вы во всём мне признались, вы полностью зависите от меня. И я могу не только не последовать плану, изложенному в письме, но и ваша жизнь в моей власти.       — Да. Именно поэтому я и признался вам сразу, не стал темнить и лукавить. Чтобы вы доверяли мне, имея надо мной такую власть. Дело в том, что мне нет дела до того, что там замыслил прадед. Меня гораздо больше заботит моя собственная жизнь, чем все эти мутные дела Поднебесной. Мне нет дела до того, что там делает мой брат: покоряет ли он запределье или тихо сидит на троне и разбирается с засухами и неурожаями. Но поверьте мне, господин Иньиньху, — Гаосинь посмотрел прямо в глаза собеседнику. — В Поднебесной нет существа, которое ненавидело бы Хуан-ди больше, чем я.       — Ах, вот оно что, — Иньиньху зло усмехнулся. — Ты просто предатель. Кусаешь руку, кормящую тебя.       Гаосинь побледнел:       — Я не просил его ни об одной милости, — холодно ответил он. — Но я не могу пока ничего ему противопоставить. Вы даже не можете себе представить, каково это — зависеть во всём от того, кого ненавидишь всей душой, и не иметь возможности порвать с ним.       — Зато я понимаю, каково это — зависеть от того, кого всей душой презираешь, — вздохнул Иньиньху.       — Вы думаете, ваша жертва благородна, потому что вы приносите её ради своего господина? А я предатель, потому что пекусь лишь о себе?       — У каждого свой путь… — задумчиво проговорил Иньиньху. — Даже если, заботясь лишь о себе, вы сможете избавить Поднебесную от Хуан-ди, вы совершите великое дело. Но скажите, какая выгода вам сейчас идти против небесного императора? При чём тут ваша ненависть к Хуан-ди?       — Война есть война, победа никогда не гарантирована ни для одной из сторон. Начиная восстание, вы имеете надежду на победу, пусть даже начало мятежа подготовили люди цзэнцзуфу. Воины из области Цзинъюань, духи, заключённые в ледяных пещерах и в Пагоде Юаньгуан, те войска, что соберёте вы, — разве этого недостаточно для того, чтобы победить?       — Нынешний император — великий воин, покоритель диких земель…       — Но он не признаёт никакие хитрости. В свои походы он не брал барабан из кожи зверя Куя, а ведь мог бы…       — И всё же, признайтесь, какой именно для вас смысл в этой войне? — не унимался Иньиньху. — Зачем вы рассказали мне о своём противостоянии с Шоушань Хуан-ди?       — Вообще-то это моё личное дело, — вкрадчиво ответил Гаосинь. — Но так уж и быть, я скажу вам. Я просто надеюсь, что, когда начнётся война, смогу поймать рыбу в мутной воде. Цзэнцзуфу скрывает от меня нечто важное, от чего зависит моя жизнь. Надеюсь, отвлёкшись на военные действия и на поддержание баланса между сторонами, он ненадолго ослабит бдительность внутри дворца Куньлунь, и мне удастся проникнуть в его тайну. Раздобыть ключ к победе над ним.       — Пусть ваши надежды оправдаются, — искренне пожелал ему Иньиньху.       Усмехнувшись, он добавил:       — Мы можем в некотором роде считаться соратниками. Каков ваш план?       — Подробности вас не касаются. На вас — забота о южном войске и об установлении связи с войском Севера и Центра. Победа в этой войне зависит всецело от ваших усилий. Считайте, что ушедший на покой государь даёт вам возможность изменить ваши судьбы и восстановить справедливость. Что бы он ни заготовил для вас, вы ведь тоже не дураки, верно? Человек пересиливает Небо.       — Что ж, — кивнул Иньиньху. — Если вы лжёте, пусть Небеса покарают вас. Я никому не скажу, что вы не Цзяо Чжоу и что письмо, принесённое вами, писал не наш господин. Мне тяжело скрывать от друзей правду, но среди них есть такие, кто, узнав о том, кому вы служите, не отпустили бы вас живым. Хоть вы и предатель, могу ли я судить вас, сам волей судьбы оказавшийся в лагере предателя, не понёсший тягот наказания с моим господином…       — Тягот наказания? — рассмеялся Гаосинь. — Вы знаете, в каких условиях Северный владыка содержит вашего господина? Он имеет всё, что пожелает: тёплую постель, изысканную пищу, лучшего лекаря, свежайший чай, собранный до цинмина…       — Но не имеет свободы. Он не сидит на южном престоле, принадлежащем ему по праву, — горячо возразил Иньиньху.       — Кто в этом виноват? — печально обронил Гаосинь. — Но простите, не стоит об этом. Каждый идёт своим путем.       — Верно, — согласился Иньиньху. — Вы, пожалуй, устали с дороги. Я велю слуге проводить вас в подготовленные покои. Возможно, нам ещё придётся встретиться и переговорить… Останьтесь у меня ненадолго.       — Благодарю, — Гаосинь поклонился.       — Ах, да! — спохватился Иньиньху. — Примите, пожалуйста, облик Цзяо Чжоу.       — И правда… Вы своей догадливостью слегка смешали мои планы, — Гаосинь, улыбнувшись, снова стал Цзяо Чжоу.       — Шии, — кликнул хозяин. — Проводи господина Цзяо.       Вошёл слуга и Гаосинь с Иньиньху любезно раскланялись.       Гаосинь вышел в сад следом за Шии. Иньиньху оказался даже слишком хорош: Чию умел выбирать подданных. Шии вёл его бесконечными петляющими дорожками. Казалось, будто Гаосиня специально запутывали, чтобы он не смог сбежать. Оказавшись наконец около западного гостевого флигеля, Шии обернулся и строго спросил:       — То, что я слышал, — правда? Вы действительно хотите пойти против Шоушань Хуан-ди?       — Не понимаю, как тебе, будучи таким наивным, удалось втереться в доверие Иньиньху при его-то проницательности? Думаю, он знает, кем ты подослан, потому и держит при себе. Не даром же приставил тебя ко мне… — Гаосинь вошёл в павильон, слегка подвинув стоявшего на пороге Шии.       — О, небеса, как же я устал! — Гаосинь прилёг на кровать, скинув туфли. — Этот Иньиньху смертельно утомил меня. Даже голова разболелась от напряжения, — он криво усмехнулся. — Что ты стоишь? Разве ты не слуга? Помоги мне раздеться и принеси пилюли от головной боли.       — Я должен буду донести господину о вашем предательстве, — жёстко отозвался Шии.       — Послушай, Шии, — мягко проговорил Гаосинь. — Ты, похоже, совсем дурачок? Я был лучшего мнения об умении цзэнцзуфу подбирать людей. Посуди сам, — он приподнялся на локте и насмешливо глянул на стоящего в дверях слугу. — Когда Иньиньху понял, кто я, разве имело смысл притворяться и дальше? Придумывать неубедительные доводы? Разве это не подтвердило бы его подозрения и не подвергло опасности не только меня, а, возможно, и тебя, и весь план цзэнцзуфу? Мне пришлось импровизировать. Мешать правду с ложью так, чтобы она казалась похожей на истину. Или надо было уж сразу выдать всё? И о тебе рассказать заодно? — он с усталым вздохом снова лёг на подушки. — Неужели мой мудрый, мой хитроумный, мой великий цзэнцзуфу не нашёл никого умнее, чтобы отправить присматривать за Иньиньху? Даже такие простые вещи надо тебе растолковывать.       — Простите, господин, — Шии поспешно подошёл к постели и принялся снимать с Гаосиня запылённую одежду. — Горячая вода уже готова, вы можете помыться.       — Вот и славно, — Гаосинь поднялся. — Не забудь про пилюли от головной боли: вообще не могу терпеть головную боль. И приходи помоги мне помыться.       Сидя в бочке с тёплой водой, Гаосинь вдруг снова подумал, что Иньиньху наверняка раскусил этого простака Шии. Если только эта простота не была лишь верхней оболочкой, под которой могло скрываться что угодно. И Гаосиню совершенно не хотелось думать о том, что же там таилось. Не его дело.       — Шии, — на всякий случай обратился к нему Гаосинь. — Ты всё же будь очень осторожен: Иньиньху невероятно умён и проницателен. Боюсь, он уже всё знает о тебе. При возможности используй случай, чтобы убедить его в своей верности.       — Я не знаю, что затеял господин Шоушань Хуан-ди, но, если его цель пока совпадает с целью Иньиньху, какая мне разница, кому служить?       Гаосинь закатил глаза: похоже, Иньиньху ценил этого парня за простоту. Если это уловка… что ж, она хорошо работает. Если нет… Не всё ли равно?       Ложась в постель, Гаосинь чуть не застонал от блаженства: таким уставшим он, пожалуй, не чувствовал себя и во времена странствий с цзэнцзуфу. Кровать была божественно удобной, мягкой, широкой…       — Шии, — окликнул он. — Разомни мне ноги.       Шии ещё не закончил делать массаж, а Гаосинь уже спал.       Что бы там ни было, а в доме Иньиньху Гаосинь чувствовал себя заложником. Его забавляла осторожность хозяина. Что ж, пусть тешится надеждой, будто хоть что-то в этом мире ему подвластно. Ничто не подвластно никому. И даже Шоушань Хуан-ди, думая, будто держит в руках все нити, по крайней мере одну выпускает из пальцев, упускает из вида…       Через несколько дней Иньиньху пожелал встретиться с Гаосинем. Он сомневался.       — Господин, — попытался успокоить его Гаосинь. — Механизм уже запущен. В Северный предел отправился доверенный цзэнцзуфу. Даже если Чию или Ханьлю не захотят присоединиться к мятежу, у них не будет возможности остановить сходящую с горы лавину. Духи, заключённые в ледяных пещерах, вряд ли откажутся от свободы, но для того, чтобы её не отняли, они вынуждены будут сражаться. Чию волей-неволей вовлечётся в мятеж и вынужден будет взять на себя ответственность за происходящее. Единственное, чем вы можете ему помочь, — это поддержать силами южного войска. Тогда он ещё будет иметь шанс на победу, на жизнь. Иначе его ждёт гибель.       — Вы правы, — с горечью согласился Иньиньху. — И мы, конечно, всегда надеялись на возможность спасти господина, мы готовились, но не ожидали, что наш враг начнёт это дело за нас. Как не пойти по заготовленному и для нас пути? Как не попасть в его ловушку?       — Что касается стратегии и тактики ведения военных действий, — улыбнулся Гаосинь. — Я уверен, что в этом вы, господин Иньиньху, превосходите Шоушань Хуан-ди. Поступайте по своему разумению, никак не пересекаясь с его планом. Тут я вам не советчик. Я неженка, учёный, любимый правнук ушедшего на покой государя… Посмотрите на мои руки, — он протянул Иньиньху открытые ладони — мягкие, словно он никогда не держал в руках меч. На тонких пальцах мозоль от кисти, мозоли от вэйци, от струн гуциня. Иньиньху усмехнулся:       — Ладно, господин, отправляйтесь в Небесную столицу и делайте то, что обещали. О прочем я позабочусь. И в дальнейшем, надеюсь, наши пути не пересекутся.       О, как Гаосинь надеялся на это!       Он поклонился Иньиньху, поблагодарил за гостеприимство и отправился в путь. Его ждала Небесная столица, встреча с братом, Пагода Юаньгуан…       Как же цзэнцзуфу любил задавать головоломки…

***

      Тем временем прибывший на Север Лю-лан связался с людьми Хуан-ди в Цзинъюани, отправил тайное послание с доверенным лицом в гарнизон ледяных пещер, чтобы там всё подготовили к побегу. Сам же он явился во дворец, представившись посланником императора, перед походом на Юг вспомнившего про узников Пагоды Бинсюань и пожелавшего проверить, всё ли у них в порядке, хорошо ли их содержат и не имеют ли они каких-либо тайных мятежных помыслов. Ведь Южный поход растянется на несколько лет, и в Поднебесной всё должно быть спокойно в эти годы.       Выслушав Лю-лана, Лаотун искренне рассмеялся. Если проявление заботы об узниках Пагоды Бинсюань так было похоже на отца: он и прежде присылал кого-нибудь из столицы справиться о здоровье Чию и о настроениях Ханьлю. Но предположения о мятежных помыслах…  Наверное, посланник додумал это сам, недостаточно хорошо зная характер императора. Он и показался Лаотуну незнакомым, но мало ли в императорском дворце духов, которых можно отправлять в четыре предела с поручениями императора?       Лаотун велел проводить посланника к пленным: сам он недавно встречался с ними и не испытывал желания видеться лишний раз с Ханьлю, поведение которого тяготило Лаотуна, а его неподобающие замечания по поводу политики и характера государя огорчали Северного владыку чуть не до слёз. Он не любил навещать узников слишком часто.         Едва Лю-лан вошёл, Чию сказал:       — Я знаю тебя. Ты личный слуга ушедшего на покой императора.       — Да, господин, — согласился тот.       — Зачем мы понадобились Хуан-ди? — поинтересовался Ханьлю.       — Он хочет дать вам возможность получить то, о чём вы всегда мечтали, господин Ханьлю, — Лю-лан чуть поклонился. — В области Цзинъюань всё готово. В ледяные пещеры отправлен посланец. Иньиньху оповещён и собирает южное войско. В Тяньцзин готовится побег духов из Пагоды Юаньгуан. Дело лишь за вами.       — Всё так славно и гладко… — покачал головой Чию. — Это ведь ловушка, брат Ханьлю.       — Пусть даже и ловушка… — Ханьлю усмехнулся. — Да, слишком торопится Шоушань Хуан-ди. Я рассчитывал начать мятеж чуть позже, когда небесный император покинет пределы Поднебесной. Зачем такая спешка?       — Ушедший на покой государь помогает вам, ожидая вашей помощи в ответ, — пояснил Лю-лан. — Он хочет остановить походы императора за пределы Поднебесной.       — Какое дело ему до походов Чжуаньсюя? — удивился Чию.       — Мне это не ведомо, — пожал плечами Лю-лан. — Я лишь выполняю приказ господина. Сегодня вы должны покинуть Пагоду Бинсюань и отправиться в местность Цзинъюань. Духи из ледяных пещер присоединятся к вам. Дальнейшие действия остаются на ваше усмотрение. Вам следует связаться с Иньиньху. Освободившись, духи Пагоды Юаньгуан пришлют к вам кого-то для связи: благо, духи могут быстро перемещаться и сообщаться на расстоянии. Однако вы должны помнить, что медлить нельзя. На Юге Ди-цзюнь, на Севере Лаотун — они легко могут воспользоваться любой заминкой. Так велел вам сказать господин.       Чию посмотрел на Ханьлю печально:       — Ты ничего не говорил мне о своих приготовлениях.       — Не хотел беспокоить, — Ханью взял друга за руку. — Прости. Ты ведь знал о моих планах. Думал, я жду какого-то чуда?       — По правде сказать, я вовсе не хотел ни о чём думать, — вздохнул Чию, глядя на выцветшее северное небо над серебристо-зелёной тундрой. — Мне просто было спокойно. Северный предел, кажется, стал мне домом.       — Чию, — Ханью присел у ног друга и посмотрел на него снизу вверх. — Если хочешь, останься здесь. Тебе вовсе не нужно идти со мной до конца. Если тебе здесь хорошо, оставайся, живи. Знаю, у меня тысяча шансов погибнуть, и лишь один — победить. Не хочу, чтобы ты шёл за мной на смерть. Хочу, чтобы ты жил и был счастлив. Больше всего на свете хочу, чтобы ты жил и был счастлив.       — Тогда останься со мной, — ответил Чию, с горькой улыбкой поглядев на друга. — Забудь об этой безумной мечте и живи со мной здесь в тишине и покое.       — Не могу, — просто сказал Ханьлю. — И ты сам это понимаешь.       — Вот и я не могу остаться тут без тебя, — вздохнул Чию. — Когда-то давно, когда мы, двое отверженных и презираемых всеми мальчишек, поклялись все беды и радости делить пополам, я встал на этот путь и не могу свернуть с него. Потому что ты уже давно часть меня.       — Чию… — Ханьлю благодарно сжал его пальцы.       Лю-лан всё это время скромно стоял в стороне, как и подобает вышколенному слуге, ничем не выдавая своих эмоций и мыслей. Но на самом деле, ему было жаль этих двоих. Он знал, что его господин безжалостен. Что он всегда действует наверняка, и, если уж позволяет им выбраться из заключения, значит готовит для них что-то худшее, чем плен. Нет, его господин никогда и никому добровольно не отдаст власть. То, что он уступил престол Чжуаньсюю, — лишь временная мера, лишь способ провернуть какие-то загадочные дела, загребать жар чужими руками, а после, когда мир станет таким, как желает того господин, выйти из тени и воссиять. Лю-лан усмехнулся про себя. Воссиять. Стать единственным, величайшим…       — Сегодня вечером, — тихо сказал он. — Вы готовы? Мы рассчитывали использовать ваши печати тумана.       — Чию? — Ханью с надеждой посмотрел на друга.       Тот всё сидел и смотрел, не отрываясь, в окно, на бесцветное летнее небо, разливающееся над пригретой землёй холодным молоком.       — Чию, — позвал Ханьлю снова. — Ты ведь нарисуешь печати?       Чию поднял на него взгляд и хотел было встать, но пошатнулся. Ханьлю поспешно поддержал друга:       — Чию, если ты плохо себя чувствуешь, пожалуйста, оставайся, — с мольбой проговорил он. — Я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня.       — Может, ты просто не хочешь видеть, как я из-за тебя страдаю? — ласково усмехнулся Чию. — Думаешь, оставшись в Северном пределе, я не буду из-за тебя страдать? — он помолчал, присаживаясь за столик. — Может быть, буду даже ещё сильнее…       Ханьлю подал ему тушь, кисть и кусочки шёлка. На одном Чию нарисовал печать тумана, на остальных — печати, рассеивающие туман для тех, кто должен был покинуть северный дворец этой ночью.       Прозрачной хрустально-нефритовой ночью северную столицу накрыл туман, густой, как чжоу из белого риса. В Пагоду Бинсюань вновь явился Лю-лан: «Всё готово», — говорил его собранный строгий вид. Слуга Чию взвалил на спину корзину с вещами господина, Ханьлю взял Чию под руку, словно опасаясь, что тот сам растворится в тумане.       — Мне так жаль… — Чию не удержался от вздоха. — Я непременно должен попрощаться с хэйчжу. Заодно выиграю для нас немного времени.       — Ты с ума сошёл! — воскликнул Ханьлю, сжимая его локоть.       — А я думаю, господин Чию прав, — заметил Лю-лан. — Насколько я успел узнать Северного владыку, он не причинит вреда господину.       — Более того, он легко отпустит меня, — добавил Чию. — Лаотун — золотое дитя. Я кое-что расскажу ему, и он не станет препятствовать нам, и мы выведем свои войска из Северного предела, не пролив и капли крови.       — А если ты ошибаешься в нём? — с сомнением спросил Ханьлю.       — В отличие от тебя, — улыбнулся Чию. — Я всегда был внимателен к нему. В нём нельзя ошибиться. Он как чистая яшма.       — Но и вместо яшмы тебе могут подсунуть искусную подделку.       — О, только не мне, — рассмеялся Чию.       — Не слишком ли ты самоуверен?       Чию лишь улыбнулся и покачал головой.

***

      Лаотун проснулся от душной, глухой тревоги, пробравшейся в сон. Открыл глаза и не понял: пробудился ли он ото сна или всё ещё пребывает в забытьи. Его окутывала непроглядная белизна. В её глубине зашуршали чьи-то шаги, кто-то взял его руку и пощекотал ладонь чем-то влажным. И Лаотун увидел, как белизна расступилась, выпуская из вязких недр его спальню и господина Чию с кистью в руке.       — Господин Чию, вы мне снитесь?       — Нет, хэйчжу. То, что вы сейчас видите, происходит наяву.       — Что вы здесь делаете? Разве Пагоду Бинсюань не охраняет стража?       — Туман окутал всю Северную столицу, — печально отозвался Чию. — Сейчас послушайте, что я скажу вам, а после решайте, как лучше поступить.       Он вкратце рассказал Лаотуну обо всём, что произошло на Юге и на Севере.       — Мне очень жаль, — сокрушённо вздохнул Чию. — Ушедший на покой государь заставляет нас выйти на сцену. Я полюбил Северный предел и не хотел бы его покидать, но сам сделал себя рабом чужого пути и не желаю свободы. Вы можете сейчас созвать столичный гарнизон и бросить его в погоню за бежавшим Ханьлю. Можете попытаться перекрыть путь духам из ледяных пещер, но, боюсь, гвардия и столичные войска не смогут справиться с этой задачей, и вы лишь зря потеряете своих подчинённых: духи, покинувшие ледяные пещеры, грубы и сильны, озлоблены долгим пленом. Вы можете попытаться остановить армию, собранную в местности Цзинъюань, но сейчас войска Северного предела слишком рассеяны, распределены по небольшим городкам и заставам. Об этом позаботились приспешники ушедшего на покой государя. Вот вам и задачка: кто давал такие советы, кто поддерживал их. Избавьтесь от этих чиновников — вам мой совет. Итак, вам не собрать быстро достаточно большое войско. Лучше дайте нам уйти без напрасного кровопролития. После, собрав все силы вместе, вы сможете поддержать армию небесного императора. Что скажете?       — Ваши рассуждения разумны. Но что подумает отец, когда я сообщу ему о моём решении не вмешиваться?       — Он подумает, что вы мягкосердечны и бережно относитесь к вверенным вам подданным.       — Да, но из-за моего мягкосердечия пострадают другие!       — Кто-то в этой войне непременно пострадает, хэйчжу. Может быть, лучше если пострадавших будет хоть немного меньше?       — Ваши слова так похожи на мои собственные мысли! Но вдруг отец решит, будто я в сговоре с мятежниками?       — Разве он так плохо понимает вас, хэйчжу? — ласково спросил Чию.       — Сейчас я уже не знаю, — честно признался Лаотун. — Я так давно не видел государя…       — Напишите ему обо всём честно. Он должен понять. Пусть годы правления и войн изменили Чжуаньсюя, я не верю, что он мог перемениться до неузнаваемости. В его душе живёт справедливость. В его сердце есть место милости.       — Ступайте, — кивнул Лаотун. — Я не стану преследовать вас, но отдать приказ гарнизонам застав пропустить вас я не могу. Нет, это совершенно невозможно. Тогда я в глазах моих подданных окажусь предателем.       — В гарнизонах застав по пути к Центру тоже есть люди ушедшего на покой государя.       — Пожалуйста, не проливайте крови! — взмолился Лаотун.       — Если бы хоть что-то зависело от меня… — вздохнул Чию. — Я очень, очень постараюсь. Все усилия приложу, обещаю.       — Когда рассеется туман?       — К полудню. Но знак, начертанный на вашей ладони, рассеивает туман. Вы можете применить его для ваших гонцов.       — Благодарю вас, господин Чию.       Оставшись один, Лаотун написал несколько писем, и отправился бродить по дворцу, рисуя на ладонях подчинённых печати, рассеивающие туман. Под утро разыскали и привели скорохода, которого Лаотун срочно отправил в столицу с донесением, разослал гонцов по близлежащим городкам с приказом явиться к южной заставе под командование царевича Гуаньчжоу — усыновлённого Лаотуном северного заложника Эйэни-кэтээна. Самому Гуаньчжоу Лаотун велел не упорствовать слишком в сопротивлении мятежникам, но постараться потянуть время.       — В войсках могут быть предатели, — сокрушённо сказал Лаотун. — Я был так преступно беспечен, что допустил этот позор.       — Я ведь недавно докладывал вам, отец, — напомнил Гуаньчжоу.       — Да, кажется, да, — рассеянно улыбнулся Лаотун. —  И что я приказал?       — Поступить по моему усмотрению, — ответил Гуаньчжоу. — Я так и сделал. У меня есть доверенные люди, они проверили гарнизоны застав. Полагаю, теперь всё в порядке.       — Какой ты внимательный! — похвалил царевича Лаотун. — Не то, что я.       — У отца слишком много других забот. Об этих мелочах мне нетрудно позаботиться.       — Ты моё незаслуженное сокровище, — Лаотун коснулся плеча сына. — Ведь Небеса не послали мне других детей. Ну, ступай. Береги себя, береги людей. Главное, задержать мятежников, чтобы дать государю подготовиться к войне.       — Слушаюсь, отец! — Гуаньчжоу поклонился и вышел.       Лаотун беспокойно прошёлся по комнате, выглянул в окно. Туман начинал рассеиваться, выпуская из своих объятий постройки, деревья, растерянных людей, перепуганных птиц. Поднебесную снова ждали тревоги и беды. Небеса! Дайте императору мудрости, сил и терпения преодолеть вставшие на пути препятствия! Пусть они обратятся в ступени, по которым он взойдёт на ту высоту, которой он один достоин. Пусть они станут для него вехами, камнями, отмеряющими расстояние на пути к истинному величию, на пути к самому себе. 

***

      Прибыв в Небесную столицу, Гаосинь поспешил связаться с подчинённым цзэнцзуфу охранником — мастером печатей. Узнав о приезде брата, государь назначил аудиенцию на следующее утро, желая незамедлительно выяснить причину его визита и поскорее расквитаться с этим делом. Вечер он так и быть оставил брату для его личных дел в столице: нынче Жушоу прибыл с проверкой в Палату наказаний.       Гаосиню было неспокойно на душе и в таком настроении не очень хотелось встречаться с Жушоу, но отказать ему, да и себе в удовольствии увидеться лишний раз, он не смог. Они неторопливо пили померанцевое вино, а летняя ленивая луна, выплывшая на чёрную лакированную тарелочку неба разваренным в меду ломтиком лотосового корня, мутновато сияла, растекаясь во влажном душном воздухе, сочилась желтоватыми каплями сиропа, липкая, пересладкая…       — Ты снова чем-то встревожен, А-Синь, — заметил Жушоу, глядя, как Гаосинь беспокойно перебирает пальцами край вышитого рукава.       — Да, немного встревожен, — согласился Гаосинь, снова наполняя чарку.       — Это из-за дела, которое привело тебя в Тяньцзин?       Гаосинь молча кивнул.       — Если хочешь, я помогу разобраться, — предложил Жушоу.       — Ты не сможешь, — качнул головой Гаосинь.       — Почему же? Что это за непонятные задачи, которые мне не под силу решить? — хмыкнул Жушоу.       — Не то, что не под силу, — нехотя отозвался Гаосинь. — Я просто не хочу, чтобы ты думал о них.       — Да почему? — возмутился Жушоу. — Разве твои дела не были всегда и моими делами тоже?       — Именно поэтому, Жушоу-гэ… — вздохнул Гаосинь, снова наливая себе вино.       — Тебе уже хватит, — Жушоу отобрал у друга кувшин. — Расскажи подробней. Объясни понятней.       — Это нехорошее дело, — ответил Гаосинь. — Если ты узнаешь о нём, обязан будешь вмешаться. Если вмешаешься, навредишь мне. Если не вмешаешься… Словом, не хочу, чтобы ты выбирал между мной и долгом. Просто представь, будто ничего не знаешь. Совершенно ничего.       — И чьи же это тёмные делишки? Твои или цзэнцзуфу? — мрачно спросил Жушоу.       — Цзэнцзуфу, — коротко бросил Гаосинь.       — Цзэнцзуфу… — процедил Жушоу сквозь зубы с неповторимым выражением лица, изображающим и презрение, и отвращение, и злость.       Гаосинь рассмеялся и, взяв лицо Жушоу в ладони, поцеловал его в губы.       — Я обожаю тебя, Гай.       — Ты так редко первым меня целуешь, — улыбнулся Жушоу, целуя Гаосиня в ответ. — Чем я заслужил эту ласку?       — Одним словом выразил всё, что я чувствую в последние дни.       Жушоу рассмеялся тихо, притягивая к себе Гаосиня:       — Какие бы дела тебя ни привели в столицу, важно лишь то, что мы сейчас рядом.

***

      Утром в начале часа коня Гаосинь предстал перед императором. Опустившись на колени, он поклонился до пола:       — Подданный приветствует государя.       — Тебя ведь цзэнцзуфу прислал? — небрежно спросил Чжуаньсюй, давая брату знак подняться.       — Шоушань Хуан-ди обеспокоен тем, что ваше величество готовится к новому походу.       — Какое ему-то дело?       — «Император навлечёт своим упрямством беды на Поднебесную», — так говорит ушедший на покой государь, — смиренно отозвался Гаосинь.       — Это угроза, — кивнул Чжуаньсюй, чуть усмехнувшись.       — Это предупреждение, — спокойно ответил Гаосинь.       — Брат, никто не остановит меня, — твёрдо сказал Чжуаньсюй. — Никто и ничто.       — Император забывает, с кем имеет дело, — со вздохом заметил Гаосинь. — Не стоит недооценивать ушедшего на покой государя.       — Ты прибыл в столицу с поручением меня остановить, а в случае неповиновения принять меры, так ведь?       Гаосинь улыбнулся. Всё-таки его брат при всём уме и проницательности немного не успевал за мыслью цзэнцзуфу.       — Я не скажу, — он насмешливо глянул на Чжуаньсюя.       — Я и не надеялся, — кивнул тот. — Но могу предположить, что в столице тебе поручено, к примеру, выпустить мятежников из Пагоды Юаньгуан.       — Если так, что предпримет государь? — поинтересовался Гаосинь.       — Я тебе не скажу, — Чжуаньсюй погрозил ему пальцем.       Неизвестно, сколько ещё они бы обменивались любезностями, но в этот самый миг государю доложили о посланнике с севера, принёсшем срочные вести. «Немного некстати», — покачал головой Гаосинь. Впрочем, ему-то что за дело?       Чжуаньсюй, бледнея, пробежал глазами послание сына. Лаотун вкратце излагал их с Чию разговор, обещая объяснить подробнее при личной встрече. Вот и началось. То, о чём он забыл в иллюзорном упоении властью: обстоятельства, не зависящие от него.       — Что ж, брат. Думаю, нам следует прогуляться до Пагоды Юаньгуан. Кажется, там сейчас происходит что-то увлекательное, — Чжуаньсюй поднялся, и все присутствовавшие зашевелились, выстраиваясь вокруг небесного императора в непостижимом порядке.       Тем утром Чжаоюй и Сяэоргуй собрались навестить Чанъи. Накануне они вместе готовили сладости, которыми Чжаоюй, как обычно, угощала стражников. Потом они пили чай в крошечной комнатушке Чанъи. Чжаоюй и Чанъи отщипывали по кусочку от одного пирожного, с улыбкой наблюдая, как Сяоэргуй торопливо съедает все остальные. Вдруг что-то переменилось. Словно что-то щёлкнуло, и внутри пагоды стали слышны голоса стражников на внешних площадках, свист ветра на огромной высоте Пагоды. А потом вся башня наполнилась энергией, точно водой, течение подхватило их троих и понесло к выходу, раскидав по пути в разные стороны так, что они потеряли друг друга из вида.       Этот поток создавали освобождённые духи. Их выкидывало из покорёженных дверей Пагоды, выносило в окна, они набрасывались на стражников и разрывали их в клочья, хватали оружие и накидывались на подоспевших солдат, убивая тех их собственными мечами. Чанъи заметил, что в вихре вырвавшихся из тюрьмы духов, крушащих всё на своём пути, швыряющих во все стороны смертоносные чары, остался лишь один юноша-охранник, с быстротою молнии отбивающийся от бешеных ударов, несущих гибель. Чанъи, влекомый неудержимым потоком, хотел обогнуть его, чтобы не причинить вреда, но краем глаза заметив пущенное юноше в спину заклятье, кинулся наперерез, закрыл его собой — и раз, и два — он стал его живым щитом, потому что происходящее было несправедливо, и Чанъи ни за что не хотел с этим мириться. Юноша тоже был ранен, и Чанъи из последних сил вытащил его со стремнины сумасшедшей реки ближе к берегу, к Пагоде, покинутой пленниками. Они рухнули на пороге, и охранник, выбравшись из-под придавившего его Чанъи, хрипло спросил:       — Ты кто? Почему ты меня спас?       — Жалко, — одними губами ответил Чанъи и закрыл глаза. Наверное, на этот раз всё. «Наставник, кажется, я свободен…»       — Мой мальчик, — ласково отозвался Ди-тай, подавая руку и помогая Чанъи подняться. — Ты всё сделал хорошо. Я так люблю тебя!       — Наставник… — Чанъи уткнулся лицом в его плечо, вдыхая знакомый терпкий бальзамный аромат редких изысканных благовоний.       — Я провожу тебя, — Ди-тай подхватил своего ученика, с шумом распахнув белоснежные крылья, и шагнул с ним в ослепительно-лазурное небо.       Чанъи не удержался и посмотрел вниз. Там бегали, кричали, суетились. Кажется, прибыл император. Над оставленным телом безутешно рыдал этот потерянный мальчик, а Чжаоюй одной рукой обнимала его за плечи, второй вытирая катящиеся из глаз слёзы.       — Не печалься о них, — мягко проговорил Ди-тай. — Все земные скорби забываются, всякая земная боль стирается и выцветает. Придёт время, и все вы встретитесь в чертогах Великого Владыки.       — И этот глупый ребёнок?       — Возможно, и он тоже, — кивнул Ди-тай, и Пагоду Юаньгуан, и всех, кто толпился и носился вокруг неё, накрыло синевой вечного неба.       Чжуаньсюй молча смотрел, как его сын плачет, обнимая недвижное тело прадеда. Стражник И, зажимая рану, стоял на коленях, с ужасом осознавая, что из всех дежуривших в этот день единственный остался жив, и то лишь благодаря случайности. Гаосинь в стороне обмахивался веером, глядя себе под ноги. Цзэнцзуфу хорошо распоряжаться чужими жизнями, когда он сам не видит результата. Гаосиню было гадко. Ему было неприятно слышать завывания Сяоэргуя.       Чжаоюй единственная, кажется, из всех очевидцев произошедшего не потеряла самообладания. Вытерев слезы, она опустилась на колени перед императором и, поклонившись до земли, поприветствовала его.       — Вставайте, госпожа, — задумчиво проговорил государь. — Сяоэр, — обратился он к сыну. — Не убивайся так. У тебя осталась прабабушка. Ты должен позаботиться о ней. Госпожа, и вы возьмите на себя попечение об этом несмышлёном ребёнке.       — Слушаюсь, ваше величество, — Чжаоюй снова поклонилась до земли и, поднявшись, взяла под руку шестого принца. — Идём домой, Сяоэр. Сегодня будем варить постную кашу.       Сяоэргуй, всхлипывая, встал на ноги.       — Я распоряжусь насчёт похорон, — кивнул Чжуаньсюй. — Я позабочусь об этом, — он вздохнул и обратился к И. — А ты кто такой?       — Стражник И, ваше величество. Сын госпожи Чжи-нюй из павильона сецао.       — Госпожа Чжи-нюй… Она ведь единокровная сестра моего деда. Так ты, значит, приходишься мне двоюродным дядей? — Чжуаньсюй усмехнулся. — Позаботьтесь о нём, — бросил он поражённым слугам. — И передайте хуайхуа цзянцзюню Жушоу приказ провести расследование.       Раздав приказания, Чжуаньсюй подошёл к Гаосиню и вкрадчиво проговорил:       — Расскажи цзэнцзуфу. Он может быть доволен.       — Подданный повинуется, — ответил Гаосинь.       — Не хочешь повидаться с хуайхуа цзянцзюнем и помочь ему в расследовании? — лукаво усмехнувшись, спросил Чжуаньсюй.       — Мне нечего сказать господину хуайхуа цзянцзюню, — пожал плечами Гаосинь.       —  Тогда поторопись обрадовать цзэнцзуфу.       — Подданный повинуется, — Гаосинь поклонился. — Могу расценивать слова государя как позволение идти?       — Ступай, ступай… — задумчиво проговорил Чжуаньсюй.       Ему ещё предстояло решать поставленные перед ним задачи. Решение задач — есть ли лучшее упражнение для ума?